Братья, рюмки наливайте! Лейся через край, вино! Все до капли выпивайте! Осушайте в рюмках дно! Мы живем в печальном мире; Всякий горе испытал - В бедном рубище, в порфире - Но и радость бог нам дал. Он вино нам дал на радость,- Говорит святой Мудрец,- Старец в нем находит младость, Бедный - горестям конец. Кто все плачет, все вздыхает, Вечно смотрит сентябрем - Тот науки жить не знает И не видит света днем. Все печальное забудем, Что смущало в жизни нас; Петь и радоваться будем В сей приятный, сладкий час! Да светлеет сердце наше, Да сияет в нем покой, Как вино сияет в чаше, Осребряемо луной!
Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва: Просвещение, 1968.
Нежная матерь Природа! Слава тебе! Снова твой сын оживает! Слава тебе! Сумрачны дни мои были. Каждая ночь Медленным годом казалась Бедному мне. Желчию облито было Все для меня; Скука, уныние, горесть Жили в душе. Черная кровь возмущала Ночи мои Грозными, страшными снами, Адской мечтой. Томное сердце вздыхало Ночью и днем. Тронули матерь Природу Вздохи мои. Перст ее, к сердцу коснувшись, Кровь разжидил; Взор ее светлый рассеял Мрачность души. Все для меня обновилось; Всем веселюсь: Солнцем, зарею, звездами, Ясной луной. Сон мой приятен и кроток; Солнечный луч Снова меня призывает К радости дня.
Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва: Просвещение, 1968.
Древняя гишпанская историческая песня Худо, худо, ах, французы, В Ронцевале было вам! Карл Великий там лишился Лучших рыцарей своих. И Гваринос был поиман Многим множеством врагов; Адмирала вдруг пленили Семь арабских королей. Семь раз жеребей бросают О Гвариносе цари; Семь раз сряду достается Марлотесу он на часть. Марлотесу он дороже Всей Аравии большой. "Ты послушай, что я молвлю, О Гваринос!- он сказал,- Ради Аллы, храбрый воин, Нашу веру приими! Все возьми, чего захочешь, Что приглянется тебе. Дочерей моих обеих Я Гвариносу отдам; На любой из них женися, А другую так возьми, Чтоб Гвариносу служила, Мыла, шила на него. Всю Аравию приданым Я за дочерью отдам". Тут Гваринос слово молвил; Марлотесу он сказал: "Сохрани господь небесный И Мария, мать его, Чтоб Гваринос, христианин, Магомету послужил! Ах! во Франции невеста Дорогая ждет меня!" Марлотес, пришедши в ярость, Грозным голосом сказал: "Вмиг Гвариноса окуйте, Нечестивого раба; И в темницу преисподню Засадите вы его. Пусть гниет там понемногу, И умрет, как бедный червь! Цепи тяжки, в семь сот фунтов, Возложите на него, От плеча до самой шпоры".- Страшен в гневе Марлотес! "А когда настанет праздник, Пасха, Святки, Духов день, В кровь его тогда секите Пред глазами всех людей". Дни проходят, дни проходят, И настал Иванов день; Христиане и арабы Вместе празднуют его. Христиане сыплют галгант*; Мирты мечет всякий мавр**. В почесть празднику заводит Разны игры Марлотес. Он высоко цель поставил, Чтоб попасть в нее копьем. Все свои бросают копья, Все арабы метят в цель. Ах, напрасно! нет удачи! Цель для слабых высока. Марлотес велел во гневе Чрез герольда объявить: "Детям груди не сосати, А большим не пить, не есть, Если цели сей на землю Кто из мавров не сшибет!" И Гваринос шум услышал В той темнице, где сидел. "Мать святая, чиста дева! Что за день такой пришел? Не король ли ныне вздумал Выдать замуж дочь свою? Не меня ли сечь жестоко Час презлой теперь настал?" Страж темничный то подслушал. "О Гваринос! свадьбы нет; Ныне сечь тебя не будут; Трубный звук не то гласит... Ныне праздник Иоаннов; Все арабы в торжестве. Всем арабам на забаву Марлотес поставил цель. Все арабы копья мечут, Но не могут в цель попасть; Почему король во гневе Чрез герольда объявил: "Пить и есть никто не может, Буде цели не сшибут". Тут Гваринос встрепенулся; Слово молвил он сие: "Дайте мне коня и сбрую, С коей Карлу я служил; Дайте мне копье булатно, Коим я врагов разил. Цель тотчас сшибу на землю, Сколь она ни высока. Если ж я сказал неправду, Жизнь моя у вас в руках". "Как!- на то тюремщик молвил, Ты семь лет в тюрьме сидел, Где другие больше года Не могли никак прожить; И еще ты думать можешь, Что сшибешь на землю цель? - Я пойду сказать инфанту, Что теперь ты говорил". Скоро, скоро поспешает Страж темничный к королю; Приближается к инфанту И приносит весть ему: "Знай: Гваринос-христианин, Что в тюрьме семь лет сидит, Хочет цель сшибить на землю, Если дашь ему коня". Марлотес, сие услышав, За Гвариносом послал; Царь не думал, чтоб Гваринос Мог еще конем владеть. Он велел принесть всю сбрую И коня его сыскать. Сбруя ржавчиной покрыта, Конь возил семь лет песок. "Ну, ступай!- сказал с насмешкой Марлотес, арабский царь,- Покажи нам, храбрый воин, Как сильна рука твоя!" Так, как буря разъяренна, К цели мчится сей герой; Мечет он копье булатно - На земле вдруг цель лежит. Все арабы взволновались, Мечут копья все в него; Но Гваринос, воин смелый, Храбро их мечом сечет. Солнца свет почти затмился От великого числа Тех, которые стремились На Гвариноса все вдруг. Но Гваринос их рассеял И до Франции достиг, Где все рыцари и дамы С честью приняли его. * Индейское растение. (Прим. автора.) ** В день св. Иоанна гишпанцы усыпали улицы галгантом и миртами. (Прим. автора.)
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.
(Песня из повести "Остров Борнгольм") Законы осуждают Предмет моей любви; Но кто, о сердце, может Противиться тебе? Какой закон святее Твоих врожденных чувств? Какая власть сильнее Любви и красоты? Люблю - любить ввек буду. Кляните страсть мою, Безжалостные души, Жестокие сердца! Священная Природа! Твой нежный друг и сын Невинен пред тобою. Ты сердце мне дала; Твои дары благие Украсили ее,- Природа! ты хотела, Чтоб Лилу я любил! Твой гром гремел над нами, Но нас не поражал, Когда мы наслаждались В объятиях любви. О Борнгольм, милый Борнгольм! К тебе душа моя Стремится беспрестанно; Но тщетно слезы лью, Томлюся и вздыхаю! Навек я удален Родительскою клятвой От берегов твоих! Еще ли ты, о Лила, Живешь в тоске своей? Или в волнах шумящих Скончала злую жизнь? Явися мне, явися, Любезнейшая тень! Я сам в волнах шумящих С тобою погребусь.
Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва: Художественная литература, 1988.
Что может быть тебя святее, О Милость, дщерь благих небес? Что краше в мире, что милее? Кто может без сердечных слез, Без радости и восхищенья, Без сладкого в крови волненья Взирать на прелести твои? Какая ночь не озарится От солнечных твоих очей? Какой мятеж не укротится Одной улыбкою твоей? Речешь — и громы онемеют; Где ступишь, там цветы алеют И с неба льется благодать. Любовь твои стопы лобзает И нежной Матерью зовет; Любовь тебя на трон венчает И скиптр в десницу подает. Текут, текут земные роды, Как с гор высоких быстры воды, Под сень державы твоея. Блажен, блажен народ, живущий В пространной области твоей! Блажен певец, тебя поющий В жару, в огне души своей! Доколе Милостию будешь, Доколе права не забудешь, С которым человек рожден; Доколе гражданин довольный Без страха может засыпать И дети — подданные вольны По мыслям жизнь располагать, Везде Природой наслаждаться, Везде наукой украшаться И славить прелести твои; Доколе злоба, дщерь Тифона, Пребудет в мрак удалена От светло-золотого трона; Доколе правда не страшна И чистый сердцем не боится В своих желаниях открыться Тебе, владычице души; Доколе всем даешь свободу И света не темнишь в умах; Пока доверенность к народу Видна во всех твоих делах,— Дотоле будешь свято чтима, От подданных боготворима И славима из рода в род. Спокойствие твоей державы Ничто не может возмутить; Для чад твоих нет большей славы, Как верность к Матери хранить. Там трон вовек не потрясется, Где он любовию брежется И где на троне — ты сидишь.
Notes: Писано в царствование Екатерины.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Пой во мраке тихой рощи, Нежный, кроткий соловей! Пой при свете лунной нощи! Глас твой мил душе моей. Но почто ж рекой катятся Слезы из моих очей, Чувства ноют и томятся От гармонии твоей? Ах! я вспомнил незабвенных, В недрах хладныя земли Хищной смертью заключенных; Их могилы заросли Все высокою травою. Я остался сиротою... Я остался в горе жить, Тосковать и слезы лить!.. С кем теперь мне наслаждаться Нежной песнию твоей? С кем Природой утешаться? Все печально без друзей! С ними дух наш умирает, Радость жизни отлетает; Сердцу скучно одному - Свет пустыня, мрак ему. Скоро ль песнию своею, О любезный соловей, Над могилою моею Будешь ты пленять людей?
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.
Один голос Страшно в могиле, хладной и темной! Ветры здесь воют, гробы трясутся, Белые кости стучат. Другой голос Тихо в могиле, мягкой, покойной. Ветры здесь веют; спяшим прохладно; Травки, цветочки растут. Первый Червь кровоглавый точит умерших, В черепах желтых жабы гнездятся, Змии в крапиве шипят. Вторый Крепок сон мертвых, сладостен, кроток; В гробе нет бури; нежные птички Песнь на могиле поют. Первый Там обитают черные враны, Алчные птицы; хищные звери С ревом копают в земле. Вторый Маленький кролик в травке зеленой С милой подружкой там отдыхает; Голубь на веточке спит. Первый Сырость со мглою, густо мешаясь, Плавают тамо в воздухе душном: Древо без листьев стоит. Вторый Тамо струится в воздухе светлом Пар благовонный синих фиалок, Белых ясминов, лилей. Первый Странник боится мертвой юдоли; Ужас и трепет чувствуя в сердце, Мимо кладбища спешит. Вторый Странник усталый видит обитель Вечного мира — посох бросая, Там остается навек.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Подражание Делилю Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных, Несчастных счастие и сладость огорченных! О Меланхолия! ты им милее всех Искусственных забав и ветреных утех. Сравнится ль что-нибудь с твоею красотою, С твоей улыбкою и с тихою слезою? Ты первый скорби врач, ты первый сердца друг: Тебе оно свои печали поверяет; Но, утешаясь, их еще не забывает. Когда, освободясь от ига тяжких мук, Несчастный отдохнет в душе своей унылой, С любовию ему ты руку подаешь И лучше радости, для горестных немилой, Ласкаешься к нему и в грудь отраду льешь С печальной кротостью и с видом умиленья. О Меланхолия! нежнейший перелив От скорби и тоски к утехам наслажденья! Веселья нет еще, и нет уже мученья; Отчаянье прошло... Но слезы осушив, Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешь И матери своей, печали, вид имеешь. Бежишь, скрываешься от блеска и людей, И сумерки тебе милее ясных дней. Безмолвие любя, ты слушаешь унылый Шум листьев, горных вод, шум ветров и морей. Тебе приятен лес, тебе пустыни милы; В уединении ты более с собой. Природа мрачная твой нежный взор пленяет: Она как будто бы печалится с тобой. Когда светило дня на небе угасает, В задумчивости ты взираешь на него. Не шумныя весны любезная веселость, Не лета пышного роскошный блеск и зрелость Для грусти твоея приятнее всего, Но осень бледная, когда, изнемогая И томною рукой венок свой обрывая, Она кончины ждет. Пусть веселится свет И счастье грубое в рассеянии новом Старается найти: тебе в нем нужды нет; Ты счастлива мечтой, одною мыслью - словом! Там музыка гремит, в огнях пылает дом; Блистают красотой, алмазами, умом: Там пиршество... но ты не видишь, не внимаешь И голову свою на руку опускаешь; Веселие твое - задумавшись, молчать И на прошедшее взор нежный обращать.
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.
Во цвете пылких, юных лет Я нежной страстью услаждался; Но ах! увял прелестный цвет, Которым взор мой восхищался! Осталась в сердце пустота, И я сказал: «Любовь — мечта!» Любил я пышность в летах зрелых, Богатством, роскошью блистал; Но вместо счастья, дней веселых, Заботы, скуку обретал; Простился в старости с мечтою И назвал пышность суетою. Искал я к истине пути, Хотел узнать всему причину,— Но нам ли таинств ключ найти, Измерить мудрости пучину? Все наши знания — мечта, Вся наша мудрость — суета! К чему нам служит власть, когда, ее имея, Не властны мы себя счастливыми творить; И сердца своего покоить не умея, Возможем ли другим спокойствие дарить? В чертогах кедровых, среди садов прекрасных, В объятиях сирен, ко мне любовью страстных, Томился и скучал я жизнию своей; Нет счастья для души, когда оно не в ней. Уныние мое казалось непонятно Наперсникам, рабам: я вкус свой притупил, Излишней негою все чувства изнурил — Не нужное для нас бывает ли приятно? Старался я узнать людей; Узнал — и в горести своей Оплакал жребий их ужасный. Сердца их злобны — и несчастны; Они враги врагам своим, Враги друзьям, себе самим. Там бедный проливает слезы, В суде невинный осужден, Глупец уважен и почтен; Злодей находит в жизни розы, Для добрых терние растет, Темницей кажется им свет. Смотри: неверная смеется — Любовник горестью сражен: Она другому отдается, Который ею восхищен; Но скоро клятву он забудет, И скоро... сам обманут будет. Ехидны зависти везде, везде шипят; Достоинство, талант и труд без награжденья. Творите ли добро — вам люди зло творят. От каменных сердец не ждите сожаленья. Злословие свой яд на имя мудрых льет; Не судит ни об ком рассудок беспристрастный, Лишь страсти говорят.— Кто в роскоши живет, Не знает и того, что в свете есть несчастный. Но он несчастлив сам, не зная отчего; Желает получить, имеет и скучает; Желает нового — и только что желает. Он враг наследнику, наследник враг его. По грозной влаге Океана Мы все плывем на корабле Во мраке бури и тумана; Плывем, спешим пристать к земле — Но ветр ярится с новой силой, И море... служит нам могилой. Умы людей ослеплены. Что предков наших обольщало, Тем самым мы обольщены; Ученье их для нас пропало, И наше также пропадет — Потомков та же участь ждет. Ничто не ново под луною: Что есть, то было, будет ввек. И прежде кровь лилась рекою, И прежде плакал человек, И прежде был он жертвой рока, Надежды, слабости, порока. И царь и раб его, безумец и мудрец, Невинная душа, преступник, изверг злобы, Исчезнут все как тень — и всем один конец: На всех грозится смерть, для всех отверсты гробы. Для тигра, агницы сей луг равно цветет, Равно питает их. Несчастных притеснитель Покоится в земле, как бедных утешитель; На хладном гробе их единый мох растет. Гордися славою, великими делами И памятники строй: что пользы? ты забыт, Как скоро нет тебя, народом и друзьями; Могилы твоея никто не посетит. Как жизнь для смертного мятежна! И мы еще желаем жить! Как власть и слава ненадежна! И мы хотим мечтам служить, Любить, чего любить не должно, Искать, чего найти не можно! Несчастный, слабый человек! Ты жизнь проводишь в огорченьи И кончишь дни свои в мученьи. Ах! лучше не родиться ввек, Чем в жизни каждый миг терзаться И смерти каждый миг бояться! Ничтожество! ты благо нам; Ты лучше капли наслаждений И моря страшных огорчений; Ты друг чувствительным сердцам, Всегда надеждой обольщенным, Всегда тоскою изнуренным! Что нас за гробом ждет, не знает и мудрец. Могила, тление всему ли есть конец? Угаснет ли душа с разрушенным покровом, На небо ль воспарив, жить будет в теле новом? Сей тайны из людей никто не разрешил. И червя произвел творец непостижимый; Животные и мы его рукой хранимы; Им так же, как и нам, он чувство сообщил. Подобно нам, они родятся, умирают. Где будет их душа? где будет и твоя, О бренный человек? В них чувства исчезают, Исчезнут и во мне, увы! что ж буду я? Но кто из смертных рассуждает? Скупец богатство собирает, Как будто ввек ему здесь жить; Пловцы сражаются с волнами,— Зачем? чтоб Тирскими коврами Глаза роскошного прельстить. Пред мощным слабость трепетала; Он гром держал в своих руках: Чело скрывая в облаках, Гремел, разил — земля пылала — Но меркнет свет в его очах, И бог земный... падет во прах. Как розы юные прелестны! И как прелестна красота! Но что же есть она? мечта, Темнеет цвет ее небесный, Минута — и прекрасной нет! Вздохнув, любовник прочь идет. Так всё проходит здесь — и скоро глас приятный Умолкнет навсегда для слуха моего; Свирели, звуки арф ему не будут внятны; Застынет в жилах кровь от хлада своего. Исчезнут для меня все прелести земные; Ливанское вино престанет вкусу льстить; Преклонится от лет слабеющая выя, И томною ногой я должен в гроб ступить. Подруги нежные, которых ласки были Блаженством дней моих! простите навсегда! Уже судьбы меня с любовью разлучили; Весна не расцветет для старца никогда. А ты, о юноша прелестный! Спеши цветы весною рвать И время жизни, дар небесный, Умей в забавах провождать; Забава есть твоя стихия; Улыбка красит дни младые. За чашей светлого вина Беседуй с умными мужами; Когда же тихая луна Явится на небе с звездами, Спеши к возлюбленной своей — Забудь... на время мудрость с ней. Люби!.. но будь во всем умерен; Пол нежный часто нам неверен; Любя, умей и разлюбить. Привычки, склонности и страсти У мудрых должны быть во власти: Не мудрым цепи их носить. Нам всё употреблять для счастия возможно, Во зло употреблять не должно ничего; Спокойно разбирай, что истинно, что ложно: Спокойствие души зависит от сего. Сам бог тебе велит приятным наслаждаться, Но помнить своего великого творца: Он нежный вам отец, о нежные сердца! Как сладостно ему во всем повиноваться! Как сладостно пред ним и плакать и вздыхать! Он любит в горести несчастных утешать, И солнечным лучом их слезы осушает, Прохладным ветерком их сердце освежает. Не будь ни в чем излишне строг; Щади безумцев горделивых, Щади невежд самолюбивых; Без гнева обличай порок: Добро всегда собой прекрасно, А зло и гнусно и ужасно. Прощая слабости другим, Ты будешь слабыми любим, Любовь же есть святой учитель. И кто не падал никогда? Мудрец, народов просветитель, Бывал ли мудр и тверд всегда? В каких странах благословенных Сияет вечно солнца луч И где не видим бурных туч, Огнями молний воспаленных? Ах! самый лучший из людей Бывал игралищем страстей. Не только для благих, будь добр и для коварных, Подобно как творец на всех дары лиет. Прекрасно другом быть сердец неблагодарных! Награды никогда великий муж не ждет. Награда для него есть совесть, дух покойный. (Безумие и злость всегда враги уму: Внимания его их стрелы недостойны; Он ими не язвим: премудрость щит ему.) Сияют перед ним бессмертия светилы; Божественный огонь блестит в его очах. Ему не страшен вид отверстыя могилы: Он телом на земле, но сердцем в небесах.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Веют осенние ветры В мрачной дубраве; С шумом на землю валятся Желтые листья. Поле и сад опустели; Сетуют холмы; Пение в рощах умолкло - Скрылися птички. Поздние гуси станицей К югу стремятся, Плавным полетом несяся В горних пределах. Вьются седые туманы В тихой долине; С дымом в деревне мешаясь, К небу восходят. Странник, стоящий на холме, Взором унылым Смотрит на бледную осень, Томно вздыхая. Странник печальный, утешься! Вянет природа Только на малое время; Все оживится, Все обновится весною; С гордой улыбкой Снова природа восстанет В брачной одежде. Смертный, ах! вянет навеки! Старец весною Чувствует хладную зиму Ветхия жизни.
Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва: Просвещение, 1968.
Мне ли славить тихой лирой Ту, которая порфирой Скоро весь обнимет свет? Лишь безумец зажигает Свечку там, где Феб сияет. Бедный чижик не дерзнет Петь гремящей Зевса славы: Он любовь одну поет; С нею в рощице живет. Блеск Российския державы Очи бренные слепит: Там на первом в свете троне, В лучезарнейшей короне Мать отечества сидит, Правит царств земных судьбами, Правит миром и сердцами, Скиптром счастие дарит, Взором бури укрощает, Словом милость изливает И улыбкой всё живит. Что богине наши оды? Что Великой песнь моя? Ей певцы - ее народы, Похвала - дела ея; Им дивяся, умолкаю И хвалить позабываю.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Кто мог любить так страстно, Как я любил тебя? Но я вздыхал напрасно, Томил, крушил себя! Мучительно плениться, Быть страстным одному! Насильно полюбиться Не можно никому. Не знатен я, не славен,- Могу ль кого прельстить? Не весел, не забавен,- За что меня любить? Простое сердце, чувство Для света ничего. Там надобно искусство - А я не знал его! (Искусство величаться, Искусство ловким быть, Умнее всех казаться, Приятно говорить.) Не знал - и, ослепленный Любовию своей, Желал я, дерзновенный, И сам любви твоей! Я плакал, ты смеялась, Шутила надо мной,- Моею забавлялась Сердечною тоской! Надежды луч бледнеет Теперь в душе моей... Уже другой владеет Навек рукой твоей!.. Будь счастлива - покойна, Сердечно весела, Судьбой всегда довольна, Супругу - ввек мила! Во тьме лесов дремучих Я буду жизнь вести, Лить токи слез горючих, Желать конца - прости!
Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва: Художественная литература, 1988.
Древняя баллада Во тьме ночной ярилась буря; Сверкал на небе грозный луч, Гремели громы в черных тучах, И сильный дождь в лесу шумел. Нигде не видно было жизни; Сокрылось все под верный кров. Раиса, бедная Раиса, Скиталась в темноте одна. Нося отчаяние в сердце, Она не чувствует грозы, И бури страшный вой не может Ее стенаний заглушить. Она бледна, как лист увядший, Как мертвый цвет, уста ее; Глаза покрыты томным мраком, Но сильно бьется сердце в ней. С ее открытой белой груди, Язвимой ветвями дерев, Текут ручьи кипящей крови На зелень влажныя земли. Над морем гордо возвышался Хребет гранитныя горы; Между стремнин, по камням острым Раиса всходит на него. (Тут бездна яростно кипела При блеске огненных лучей; Громады волн неслися с ревом, Грозя всю землю потопить.) Она взирает, умолкает; Но скоро жалкий стон ея Смешался вновь с шумящей бурей: «Увы! увы! погибла я! Кронид. Кронид, жестокий, милый! Куда ушел ты от меня? Почто Раису оставляешь Одну среди ужасной тьмы? Кронид, поди ко мне! Забуду, Забуду все, прощу тебя! Но ты нейдешь к Раисе бедной!.. Почто тебя узнала я? Отец и мать меня любили, И я любила нежно их; В невинных радостях, в забавах Часы и дни мои текли. Когда ж явился ты, как ангел, И с нежным вздохом мне сказал: «Люблю, люблю тебя, Раиса!»— Забыла я отца и мать. В восторге, с трепетом сердечным И с пламенной слезой любви В твои объятия упала И сердце отдала тебе. Душа моя в твою вселилась, В тебе жила, дышала я; В твоих глазах свет солнца зрела; Ты был мне образ божества. Почто я жизни не лишилась В объятиях твоей любви? Не зрела б я твоей измены, И счастлив был бы мой конец. Но рок судил, чтоб ты другую Раисе верной предпочел; Чтоб ты меня навек оставил, Когда сном крепким я спала, Когда мечтала о Крониде И мнила обнимать его! Увы! я воздух обнимала... Уже далеко был Кронид! Мечта исчезла, я проснулась; Звала тебя, но ты молчал; Искала взором, но не зрела Тебя нигде перед собой. На холм высокий я спешила... Несчастная!.. Кронид вдали Бежал от глаз моих с Людмилой! Без чувств тогда упала я. С сея ужасный минуты Крушусь, тоскую день и ночь; Ищу везде, зову Кронида — Но ты не хочешь мне внимать. Теперь злосчастная Раиса Звала тебя в последний раз... Душа моя покоя жаждет... Прости!.. Будь счастлив без меня!» Сказав сии слова, Раиса Низверглась в море. Грянул гром: Сим небо возвестило гибель Тому, кто погубил ее.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Тацит велик; но Рим, описанный Тацитом, Достоин ли пера его? В сем Риме, некогда геройством знаменитом, Кроме убийц и жертв не вижу ничего. Жалеть о нем не должно: Он стоил лютых бед несчастья своего, Терпя, чего терпеть без подлости не можно!
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
Николай Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия, 2-е изд. Ленинград: Советский писатель, 1966.
rupoem.ru
Что слышу? Громы восклицаний,Сердечных, радостных взываний!..Что вижу? Весь народ спешитВо храм, украшенный цветами;Спешит с подъятыми руками -Вступает… новый гром гремит,И слезы счастия лиются!..Се россы добрые клянутся,Теснясь к святому олтарю,В любви и верности царю.
Итак, на троне Павел Первый?Венец российския МинервыДавно назначен был ему...Я в храм со всеми поспешаю,Подъемлю руку, восклицаю:«Хвала творцу, хвала тому,Кто правит вышними судьбами!Клянуся сердцем и устами,Усердьем пламенным горя,Любить российского царя!»
Мы все друг друга обнимаем,Россию с Павлом поздравляем.Друзья! Он будет наш отец;Он добр и любит россов нежно!То царство мирно, безмятежно,В котором царь есть царь сердец;От неба он венцом украшенИ только злым бывает страшен;Для злых во мраке туч гремит,Благим как бог благотворит.
Неправда, лесть! навек сокройся!Святая искренность, не бойсяК царю приближиться теперь!Он хочет счастья миллионов,Полезных обществу законов;К нему отверста мудрым дверь.Кто Павлу истину покажет,О тайном зле монарху скажет,Подаст ему благой совет,Того он другом назовет.
В руках его весы Фемиды:От сильных не страшусь обиды,Не буду винен без вины.На лица Павел не взираетИ в сердце оком проницает,Ему все дети, все равны.На троне правда с ним явилась,С законом совесть примирилась:Она в России судия;Уставом будет глас ея.
А вы, подруги бога Феба,Святые музы, дщери неба,Без коих сердцу свет немил!Ликуйте! Павел ваш любитель,Наук, художеств покровитель!Он в вас отраду находил,От вас быть мудрым научался,Когда еще от нас скрывался;В спокойной, мирной тишинеВы, музы, были с ним одне!
Ликуйте! Павел вас прославит,В закон учение поставит.Он любит подданных своих,Которых разум просвещенныйЦенит заботу, труд священныйМонархов мудрых и благих.Любовь невежд кому завидна?Хвала их ложь; она постыдна.Где разум, свет наук любим,Там добрый царь боготворим.
Кто, чувством сердца вдохновенный,Усердьем к трону восхищенный,Гремит народу: «Царь отец!»Гремит, и в сердце проницает,Гремит, и слезы извлекает?Питомец нежный муз — певец.Кто память добрых сохраняет,С потомством дальним заключаетМонархов дружеский союз?Историк: он питомец муз.
Ты знаешь, о монарх любезный!Сколь их дары душе полезныИ чем обязан смертный им:Под сенью мирныя оливыМы будем мудростью счастливыИ храмы музам посвятим,В которых образ твой поставим;Тебя на лирах мы прославим,В концах вселенной возвестим -И мир захочет быть твоим.
Но если злобный враг явится,Росс с Павлом, с богом ополчится,И враг к ногам твоим падет!Давно дружна победа с нами;Давно великими деламиПодобных россу в мире нет, -Что ж, будет, Павел, он с тобою?Сразится и с самой судьбою,Чтоб всё на свете победить,И… мир всеобщий заключить.
Уже отеческой рукоюЩедроты льет на нас рекою.Едва возшел на светлый трон,И дверь в темницах отворилась;Свобода с милостью явилась:«На троне Павел; ты прощен», -Рекла, и узы разрешились;Отцы в семейство возвратились,Детей, друзей своих обнятьИ бога в Павле прославлять...
От стада пастырь удаленный,От плуга пахарь отвлеченный,Чтоб вечно воинами быть,Расстались с родиной своею,С печальной, милою семьеюИ шли неволею служить;Но ты на трон — они свободны...Внимай, о Павел! глас народный:Хвала твоя во всех устах,Любовь к тебе во всех сердцах.
В тебе ж, любезная Мария,С восторгом нежным зрит РоссияМать бедных, сирых и вдовиц.Собрав гонимых злой судьбою,Ведешь их к трону за собою -И слезы сих печальных лицУже в последний раз струятся;Они щедротой осушатсяОтца народа своего,Монарха, друга твоего.
Вельможа сей пример увидит,Наружный блеск возненавидит,Захочет благостью сиять,Достойным быть царя, царицы,Отцом для сирого, вдовицы,Богатство с бедным разделять;Но скоро бедных и несчастныхВ странах, тебе, монарх! подвластных,Нигде не узрим пред собой.Тогда настанет век златой;
Тогда с дражайшими сынамиГряди российскими странамиОт невских красных береговДо Кети, Оби отдаленной;Гряди — и взор твой восхищенныйНайдет среди сибирских льдовЛуга, покрытые цветами,Поля с обильными плодами,Сердца, довольные судьбой,Отцом всевышним и тобой.
В прозрачном тихих вод кристалле,Как в чистом, явственном зерцале,Увидит счастие людей,На злачном бреге их живущих,Царя России зреть текущих,Творца их мирных, райских дней;И как бы реки ни шумели,И как бы громы ни гремели,Они возвысят голос свой:«О Павел! Ты наш бог земной!
Мы царствуем, монарх, с тобою;Трудимся только для покою;Не знаем нужды, ни обид.Умы наукой просветились,И нравы грубые смягчились.Судья лишь правый суд творит;Везде начальник уважаем;Тобой он мудро избираем.Для нас течет Астреин век;Что росс, то добрый человек.
Петр Первый был всему начало;Но с Павлом Первым воссиялоВ России счастие людей.Вовек, вовек неразделимы,Вовеки будут свято чтимыСии два имени царей!Их церковь вместе величает,Россия вместе прославляет;Но ты еще дороже нам:Петр был велик, ты мил сердцам».
Рекут — в восторге онемеют;Слезами речь запечатлеют;Ты с ними прослезишься сам,Восторгом россов восхищенный,Блаженством подданных блаженный.Какой пример твоим сынам!Их руки дружески сплетутся;Они, обнявшись, поклянутсяИдти стезею дел твоих -И бог услышит клятву их.
Монарх! не льстец, душою хладный,К чинам, к корысти только жадный,Тебе сию хвалу поет,Но росс, царя усердно чтущий,С Природой, с музами живущий,Любитель блага, не сует.Надежда нас не обольщает:Кто столь премудро начинает,Достигнет мудрого конца -Началом ты пленил сердца.
Увидя свет Авроры ясной,Мы ждем, что будет день прекрасный,И Феб в сиянии златом,В венце блестящем, в славе мирной,Свершит на небе путь эфирный;На самом западе своемЕще осветит мир лучами,Сольется яркими струямиС вечерней, тихою зарейИ алый блеск оставит в ней.
Ноябрь 1796
prostih.ru
Аркадский памятник
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Палемон, старый пастух.
Лизиас, молодой спартанец.
Эвфемон, аркадский пастух.
Дафна, Лизиасова невеста.
Эвергета, жена Эвфемонова.
Лавра
дочери Эвфемоновы.
Дорис
Действие в Аркадии.
ЯВЛЕНИЕ 1
Лизиас, Дафна.
Лизиас
Конечно, мы с тобою
В Аркадию пришли,
Любезнейшая Дафна!
Здесь вечная весна
В долинах зеленеет;
Здесь кроткий ветерок
Колеблет воздух свежий.
Без терна цвет растет,
И небо чисто, ясно.
Конечно, мы с тобой,
Любезнейшая Дафна,
В Аркадию пришли.
Дафна
Ах, Лизиас! мы верно
В Аркадии теперь;
Здесь всё покойно, мирно.
Гармония певцов,
Поющих на кусточках,
В восторг приводит нас.
Они, не зная страха,
Навстречу к нам летят.
Ах! Лизиас! мы верно
В Аркадии теперь.
Вместе
Будьте вы благословенны,
Вы, долины и луга,
Где вовеки обитают
Добродетель и покой!
Приимите нас, долины,
Приимите нежно нас
И укройте с лаской юность!
Мы пришли сюда искать
Счастья, вольности, покоя.
Нам любовь, кончая жизнь,
Счастья здесь искать велела,
Счастья, мира, тишины.
Дафна
Добродетельная Аканта, сказав, что я только в Аркадии могу быть
счастлива, конечно нас не обманула. Какое великолепное зрелище
открывается со всех сторон! Везде блистает Натура избраннейшими
своими сокровищами и для каждого чувства приготовляет богатое
пиршество. Мне кажется, что я дышу здесь гораздо чистейшим воздухом.
Совсем необыкновенные чувства разливаются у меня в сердце; восторг,
сладостное упоение... Ах, добродетельный юноша! Как я тебе благодарна,
что ты исполнил мое желание и привел меня сюда!
Лизиас
Но исполнишь ли теперь и мое желание, любезная Дафна? Ведь ты
помнишь, что мне обещала?
Дафна
Руку мою? Не правда ли? - Ах, друг мой! Могу ли чем нибудь
маловажнейшим наградить тебя за то, что ты оставил для меня свое
отечество?
Лизиас
А сердце твое? - Ах, Дафна! Можешь ли ты наградить меня чем нибудь
важнейшим?
Дафна
Сердце давно уже отдано тебе за твои добродетели. Разве ты этого не
знаешь?
Лизиас
Для чего же никогда еще не осмеливался я хорошенько спросить тебя о
том, для чего ты в самой Спарте не хотела мне вместе с сердцем дать
руки своей?
Дафна
Для испытания твоей любви ко мне.
Лизиас
Разве бы я не пошел уже с тобою на край света, когда бы ты увенчала
любовь мою? Неужели ты этого боялась?
Дафна
Нет, я боялась отсрочки. Скажи мне, юноша, как бы я, став твоею, могла
тебя в чем нибудь не послушаться?
Лизиас
А как же бы и я мог тебя не послушаться и не исполнить твоего желания,
как бы скоро узнал его? - Ведь я знаю, что мать твоя Аканта хотела
этого.
Дафна
Мать моя, говоришь ты? Так знай же, что Аканта была мне не мать.
Лизиас
Не мать?
Дафна
Нет, однако ж я обязана была любить ее, как мать свою, потому что она
воспитывала меня с такою нежною попечительностью, с таким
неусыпным старанием...
Лизиас
Да кто же она была? и откуда?
Дафна
Из Аркадии. В последнее нападение спартанцев на безоружные
Аркадские долины была она уведена отсюда вместе с другими
пленниками. Она вышла замуж за похитителя своего, более по
принуждению, нежели по избранию; а по прошествии пятнадцати лет
смерть мужа ее освободила ее от брачных уз.
Лизиас
Какое чудо! А я всегда почитал тебя Акантиною дочерью.
Дафна
И я так думала, потому что с самого того времени, как начала себя
чувствовать, не помню ни одной женщины, которая бы меня так любила,
как она, и которую бы могла я почесть своею матерью. Иногда носится в
моих мыслях какой то образ, который приводит сердце мое в несказанное
сладостное движение, и в таком случае кажется мне, будто я его когда
то видела, может быть в самых первых летах детства; но подлинно не
знаю, что это такое: одна ли мечта сновидения, или память моя старается
опять возобновить существенный образ, заглаженный временем. Но
будем говорить об Аканте. Поздно уже настало время свободы ее. Будучи
снедаема тайною горестию, она должна была оставить ту сладкую
надежду, которая ободряла ее во время неволи, - надежду увидеть опять
любезные свои долины; а это ускорило конец ее.
Лизиас
Итак, она недолго жила по смерти мужа своего?
Дафна
Только десять горестных месяцев. День ото дня слабость ее
увеличивалась; и в самый тот час, как светильник жизни ее готов был
погаснуть, она подозвала меня к постели своей и прерывающимся
голосом сказала мне: «Дафна! Я приняла на себя имя матери твоей только
для того, чтобы муж мой любил тебя; ты дочь любезнейшей моей
приятельницы». Потом говорила она:
Если боги присудили
Быть здесь счастливой тебе,
То в Аркадии ты можешь
Счастье, мир, покой найти.
Там опять найти то можешь,
Что теряешь здесь во мне.
Она хотела говорить более, но смерть отняла у нее язык и покрыла
мраком глаза ее, которые она несколько раз с тоскою на меня устремляла.
Молча пожала она руку мою и скончалась.
Лизиас
И во всю жизнь свою не говорила тебе ничего такого, по чему бы можно
было догадаться, кто были родители твои и где тебе искать их?
Дафна
Ничего. Она говаривала только об одном отечестве своем; и сердце ее
столько им занималось, что Аркадия была у нее всегда на языке. Там
только, говорила она, только в этой радостной стране можно еще найти
истинное благополучие.
Богатый там всегда умерен,
Доволен бедный, и в трудах
Там всякий весел и покоен,
Там верны, нежны все в любви.
Там старый молод, бодр весельем,
А юный нравом, духом стар.
Там нет вражды, коварства, злобы.
Златое время там течет.
Коротко сказать, в Аркадии царствует простота, невинность и радость.
Такими прелестными изображениями сердце мое пленилось, и я
внутренне решилась не выходить замуж ни за какого юношу без того,
чтобы он не дал мне слова проводить меня в счастливую Аркадию. Тебе
известно, что с моей стороны не было иного условия, когда ты за меня
стал свататься.
Лизиас
Оно исполнено, любезная Дафна! Для тебя оставил я свое отечество,
Спарту.
Дафна
Однако ж ты не раскаиваешься?
Лизиас
Ах! когда бы добродетель
Наших предков и отцов
И поныне напрягала
Мышцы наших сограждан,
В неге, в роскоши ослабших;
Ах! когда бы гражданин
И теперь еще героем,
Патриотом умирал, -
Я тогда бы мог стыдиться,
Мог раскаяться, тужить.
Но когда порок в тиранов
И в рабов их превратил
И когда любовь к корысти,
Злоба, бунты, заговор
Вольность в узы заключают, -
Ах! могу ли я тогда
Пожалеть, оставя Спарту,
И раскаяться в душе?
Но мог ли бы я и в самых счастливейших обстоятельствах раскаяться в
том, когда ты будешь моею наградою? - Ты, любезная Дафна! - Но
когда же - когда?
Дафна
Всякую минуту. При первом олтаре, посвященном Пану, поклянусь я быть
твоею. Для счастия любви нашей потребно благословение богов.
Лизиас
Правда, что для успеха каждого дела потребно благословение богов. И
конечно, они благословят любовь нашу. Ты прекрасна, и еще более,
нежели прекрасна, - ты добродетельна. Ах, как я счастлив!
Дафна
Как и я счастлива! Потому что и ты добродетелен.
Лизиас
Но не идти ли нам к этим счастливым хижинам и не познакомиться ли с
жителями, чтобы они указали нам место олтарей своих?
Дафна
С радостию. Если они так добры, как Аканта говорила, то им надобно
радоваться нашему благополучию; потому что добрые люди всегда
веселятся радостию других, и гостеприимство, сказывают, нигде так не
наблюдается, как здесь.
Лизиас
Однако ж будем несколько поосторожнее.
Дафна
А что?
Лизиас
Пятнадцать лет, говоришь ты, Аканта не была в Аркадии. Мороз может
в одну ночь побить самые прекраснейшие цветы, а заразительный порок
может в малое время переменить народные нравы. Подумай о моем
отечестве - о Спарта! Зачем называю тебя таким именем!
Дафна
Не бойся ничего; я полагаюсь на предчувствие сердца своего - на тайное
движение, туда меня влекущее.
Лизиас
По крайней мере позволь мне идти наперед и поискать кого нибудь из
жителей. Может быть, угадаю по виду и словам его, какого приема нам
здесь ожидать надобно. Между тем ты можешь укрыться здесь в лесу. Я
пойду только за этот кустарник, который закрывает от нас часть хижин.
Дафна
Хорошо. Только поскорее приходи назад.
Лизиас
Как голубь, который летит назад к своей голубке.
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 2
Дафна
одна
Добродушный Лизиас! - Как он старается о моем счастии! Любовь
делает его боязливым; а между тем он забывает, что без него могло бы
мне быть еще страшнее. Однако ж в этой спокойной долине нечего
бояться.
Где нравы просты, тихи, кротки;
Где в сельских хижинах живут
И любят воздухом питаться;
Где пища состоит в плодах
И где руно одеждой служит -
Невинность безопасна там.
Но где во мраморных чертогах
Со скукой праздность жизнь влачит,
Где червь индийский есть одежда,
Куда из Тира пурпур шлют,
Где алчность к злату горы роет, -
Невинность там страшись всего!
Кажется - кажется, что в кустах слышу я шум. - Тише! - Шорох
приближается. - Я спрячусь за дерево и посмотрю, кто это.
(Прячется за куст.)
ЯВЛЕНИЕ 3
Лавра и Дорис, неся в руках корзинки с цветами.
Лавра
Цветочек мил в лугах,
Когда росою утра
Бывает окроплен;
Когда днем юным, ясным
Бывает позлащен.
Но он тогда милее,
Когда в полдневный жар,
Головку распустивши,
Пестреет, как звезда.
(Смотрит на цветочек.)
Дорис
Но он еще милее,
Когда престанет луч
Блестящего светила
Палить его огнем;
Когда прохладный воздух.
Бальзамом напоен;
Когда зефиры дышат
И пурпур на него
Дыханьем навевают.
Посмотри, как прекрасно все вокруг нас блистает! Как все хорошо пахнет!
- Мне, право, кажется, что ввечеру, когда заходит солнце, все виды
бывают прекраснее, нежели поутру.
Лавра
А я лучше люблю утро. Когда вдруг все поля, покрытые мраком, в
чистейшем свете представятся глазам нашим; когда дремавшая Природа
пробудится и снова придет в движение, и все, на что ни взглянешь, оживет
и возрадуется; когда весь хор маленьких сладкогласных птичек, сидящих
по кусточкам, пристанет к кроткой песне парящего жаворонка...
Дорис
А когда после жаркого дня приближится сладостный вечер и прольет на
все нежную прохладу; когда под тихий шепот осинника и тополя и под
журчание ручья запоет соловей громкую вечернюю песнь свою; когда
стада протянутся вниз по пригорку, благовонными травами усеянному...
Лавра
Так мы обе правы, миленькая сестрица. Каждое время в сутках имеет
свои приятности; всякое любезно и сладостно и наполняет сердце
благодарением и радостью.
Дорис
Правда, правда, любезная Лавра. Поутру буду я с тобою хвалить утро, а
ввечеру хвали со мною вечер - так вот мы и согласны. Да послушай,
сестрица, - довольно ли у нас цветов?
Лавра
И очень, очень довольно. Посмотри, сколько у меня. Старичок наш мог
бы ими покрыть все кипарисы вокруг монумента - все, сверху донизу.
Дорис
Когда цветы сплетешь в венки поплотнее, так их много пойдет. А мне
хочется, чтобы и для нас сколько нибудь осталось.
Лавра
Да если бы их и недостало, так бы нам не о чем было тужить. Ведь здесь
везде растут цветы; мы их ногами топчем. Только скажу тебе за тайну,
что ныне мне очень тяжело рвать цветы, хотя это упражнение для меня
очень приятно в другое время.
Дорис
Отчего же?
Лавра
Ведь ты знаешь, на что цветы надобны нашему Палемону?
Дорис
Конечно, на воспоминание прежней потери своей.
Лавра
Не прерывает ли оно на несколько минут всегдашней радости нашей?
По крайней мере придет тут в голову какая нибудь печальная мысль, а
этого я не люблю.
Любезны мне мирты,
Торжественный блеск,
Веселы свирели,
И танцы и плеск,
И пиршество Пана,
И праздники жертв;
И жизнь всю в забавах
Хочу провождать,
Не зная печали.
Как ввек небеса
В Аркадии чисты,
Так Лаврины дни
Да будут прекрасны,
И чисты, и ясны,
И веселы ввек!
Дорис
Однако ж, любезная Лавра,
Разве солнце не прекрасно
И тогда, как облака
Флером солнце покрывают?
И Природа красоту
Разве тратит в те минуты,
Как торжественная ночь
Тьмой Природу покрывает?
Ведь для света тень нужна.
Дафна потихоньку выходит и показывается Лавре.
Лавра
(бросаясь к сестре)
Ах, Дорис! посмотри, посмотри!
Дорис
О боги! Кто это? - Какое чудное платье!
Дорис и Лавра обнимаются и пристально смотрят на Дафну.
Лавра
(тихонько)
Она так прекрасна, что я могла бы почесть ее за богиню.
ЯВЛЕНИЕ 4
Лавра, Дорис, Дафна.
Дафна
(вслушавшись в слова Лаврины)
Нет, нет, любезные дети! Я такая же смертная, как и вы. Я друг ваш, и
почту себя счастливою, если вы захотите быть моими друзьями.
Лавра
Как этого не хотеть! Вид твой показывает, что ты не хуже самой лучшей
пастушки нашей.
Дорис
И мы бы, конечно, почли тебя своею, если бы на тебе было не такое
платье.
Дафна
Я не ваша. Однако ж желаю принадлежать вам, если вы захотите принять
меня.
Лавра
С радостию, с радостию! Пойдем в наши хижины; и все, что у нас есть,
будет твое.
Дорис
Все, все. Стада наши будут тебя кормить и одевать; ты будешь питаться
лучшими плодами, которые для нашего наслаждения растут у нас на
прекрасных деревах.
Дафна
Прелестные девушки! Позвольте мне вас обнять и прижать к сердцу!
(Про себя.) Вижу теперь, что добродетельная Аканта правду говорила.
- Удивление и радость.
Лавра
Удивление! Чему ты удивляешься? Старики наши говорят, что
чужестранцы, которым мы нравимся, конечно приятны богам, любящим
свободу и простоту. Народ должен радоваться, когда умножается число
честных людей, которые всеми силами стараются быть добродетельными
и чрез то возбуждают нас к добру. Слава богам, что будет больше
прилежных людей, обрабатывающих долины наши! От этого они еще
более украсятся.
Дорис
Можем ли мы думать, что благодетельная Природа только для нас
произвела плоды и стада и только для нас украшает луга благовонными
цветами?
Попеременно.
Дорис
Когда у нас цветами
Покроются поля,
Лавра
Когда у нас плодами
Покроются леса,
Дорис
Приятно ли мне будет
Всегда одной их рвать?
Лавра
Приятно ли мне будет
Одной плоды срывать?
Вместе
На что, на что нам всё бoгaтство,
Когда делить его нельзя?
Дафна
(сперва одна, а потом все три вместе)
Блажен, блажен, кто в счастье ближних
Находит счастие свое!
Везде во всем, всегда он счастлив;
Всегда доволен, рад, блажен!
ЯВЛЕНИЕ 5
Прежние, Лизиас, Эвфемон.
Лавра
(увидев Лизиаса и Эвфемона)
О боги! Дорис! Посмотри, посмотри! Вот опять новое
явление.
Дорис
Ах, этот молодой пастух - однако ж он не пастух; он совсем не таков,
как пастухи наши, - верно, пришел с нашим другом (указывая на
Дафну), ведь ты хочешь быть другом нашим? Однако ж у тебя должно
быть и другое имя?
Дафна
Дафна - я Дафна, а он (указывая на Лизиаса) Лизиас, мой спутник.
Лавра и Дорис
(вместе)
Лизиас!
Эвфемон
Итак, это твоя любезная, которая с тобою ищет у нас прибежища?
Здравствуй, прекрасная девушка! Ты найдешь здесь все, чего желаешь.
Дафна
Благодарю тебя за твою любовь. Эти милые дети подали мне радостную
надежду на хороший прием.
Лавра
Ах, батюшка! Как ласково, как приятно обошлась она с нами!
Дорис
Она обнимала нас...
Лавра
Прижимала к своему сердцу...
Дорис
И называла своими друзьями.
Лизиас
Так ты отец этих любезных девушек?
Эвфемон
Так, друг мой. (Детям) Не забыли ли вы, что вам приказал почтенный
Палемон?
Лавра
Ах, нет! Только нечаянная встреча с прекрасною Дафною - кажется,
зовут ее Дафною - задержала вас здесь.
Дорис
Посмотри, батюшка, - цветы уже нарваны.
Эвфемон
Да еще не сплетены в венки; а вам, может быть, ныне же надобно будет
с своими подругами нарвать больше цветов. Завтра при восхождении
солнца ваши девические руки украсят наш брачный олтарь.
Лавра
(сестре своей)
Мне это пришло на мысль в ту же минуту, как я его увидела...
Дорис
И ее подле него. Ах! Пойдем поскорее. Как же обрадуются наши пастухи
и пастушки!.
Лавра
Мне нетерпеливо хочется сказать им о том.
Дорис
Однако ж нам надобно наперед сплести свои венки.
Обе поспешно уходят.
ЯВЛЕНИЕ 6
Лизиас, Эвфемон, Дафна.
Лизиас
Слышишь, любезная Дафна, что этот добрый пастух берет радостное
участие в исполнении моего желания, желания соединиться с тобою,
добродетельная Дафна!
Дафна
В сердце своем благодарю его за такое приветливое дружелюбие, и язык
мой не может изъяснить чувствуемой мною благодарности.
Эвфемон
Боги пламенно желают
Счастья смертных чад земли
И хотят, чтоб человеки
Знали счастие свое.
Если ж им уподобляться
Кто захочет из людей,
То святая добродетель
Есть единый путь к тому.
Лизиас
Ах! Если бы все так думали, то зачем бы было нам искать счастия в такой
отдаленности?
Эвфемон
Здесь вы, конечно, найдете счастие, если ищете его в тихом спокойствии
и в тех дарах, которыми благодетельный Пан награждает наши легкие
труды. Часы дня употребляем мы на сельские работы, чтобы,
утомившись, наслаждаться ночью приятнейшим сном. Общественное
согласие и гармония соединяют всех нас твердым союзом. От умеренной
пищи бываем мы здоровы, покойны, веселы.
Лизиас
(подавая Дафне руку)
Ах! Какое счастие ожидает нас здесь!
Эвфемон
Но если ищете его в искусственных сценах жизни, где пышность в
обманчивых мечтах ослепляет глаза блеском - в роскошной,
драгоценной пище или в шумных забавах, - то вы, конечно, обманетесь,
и ничего по желанию своему не найдете здесь.
Дафна
Мы всего этого убегаем. Я видела издали роскошь и пышность, видела и
презрела. Та, которая меня воспитывала, показала мне все опасные
следствия их и увещевала меня искать счастия в такой земле, где
добродетель исполняют без гражданского закона и где невинность
доставляет чистые радости, которые не влекут за собою раскаяния, -
коротко сказать, здесь, в Аркадии.
Лизиас
Я уже сказывал тебе, добродушный пастух, что это было причиною
долговременной отсрочки моего благополучия, которое никак бы не
могло совершиться, если бы я не исполнил ее воли и не привел бы ее
сюда, положась на ее обещание, что здесь увенчается мое желание.
Эвфемон
Оно увенчается, и день вашего союза будет радостным днем для всей
Аркадии. Мы не пропускаем случаев к веселию, почитая за благоразумие
пользоваться жизнию, пока еще невинность и умеренность бывают
душою наших забав, потому что веселая улыбка на устах добродетели
есть, конечно, приятная жертва богам. И тот день бывает для нас днем
радостнейшим, в который можем мы споспешествовать счастию добрых
людей, приятных небу.
Дафна
Мы надеемся на милость богов, пришедши сюда единственно с тем
намерением, чтобы в тишине подражать вашим добродетелям. Конечно,
сами бессмертные вели нас с Лизиасом, потому что мы никогда не теряли
дороги и перешли такое великое расстояние без большой опасности и
утомления.
Эвфемон
Однако ж вам, конечно, нужно отдохновение. Пойдемте же со мною. Там,
за тенью этих высоких дерев, где извивается маленький ручеек, стоит
моя хижина; она обросла ясмином и козьим листом. Сперва прохладитесь
соком плодов, а потом представлю вас друзьям своим.
Лизиас
О, если бы они все были подобны тебе!
Дафна
И милым дочерям твоим!
Эвфемон
Перестаньте! Иначе буду думать, что вас заразила лесть тех городов,
откуда вы пришли к нам; а истина есть у нас первое правило. Когда
отдохнете, то поведу вас к нашему старому Палемону, чтобы он дал вам
свое благословение.
Лизиас
Палемону? - Да кто он?
Эвфемон
Наш общий отец и друг, один из первых пастухов наших и господин
многочисленных стад. С некоторого времени он совсем почти удалился
от нашего небольшого общества и построил себе грот в этом лесу, где
оплакивает некоторую важную потерю свою, которая отвратила его от
радостей жизни и преждевременно покрыла сединою голову его.
Дафна
Кажется, что дочери твои об нем упоминали.
Эвфемон
Может быть; потому что мы все любим его, как отца. Благоразумие,
опытность и добродетели его вселили в нас такое к нему почтение, что в
долинах наших не делается ничего без его совета и ведома. Иногда
призывает он к себе детей наших и сообщает им добрые наставления в
приятных сказках. Всякий боится впасть в порок, чтобы не потерять
любви его. Никто из юношей и девушек наших не хочет любить без того,
чтобы не посоветоваться с ним о своем выборе и не испросить на свой
союз его отеческого благословения. Он всегда предводительствует нами,
когда мы приносим жертву Пану, и кажется, что за молитву его оказывает
нам небо свое благоволение.
Дафна
Поведи нас к нему, добродушный пастух, чтобы он и за нас помолился и
чтобы его благословение осчастливило союз наш. Не знаю, какое
сладостное чувство во мне возбуждается! При имени его бьется у меня
сердце и кровь волнуется. Пусть он совокупит руки тех, которых сердца
любовию совокупились! Ах, Лизиас! Пусть он отдаст нас друг другу!
Еще приятнее мне будет
Союз с тобою, нежный друг,
Когда рука святого мужа
Его навеки утвердит.
Отца и матери не зная,
Не зная, как отец и мать
Свое дитя ласкают, нежат,
Почту его своим отцом
И нежно поцелую руку
Того, кто нас благословит.
Лизиас
(Эвфемону)
Он, конечно, это сделает, когда узнает ее доброе, чистое, невинное
сердце, достойное Аркадии.
Эвфемон
Конечно; луч света освещает тогда горестную душу его, когда он видит
людей счастливых и сам может их счастливыми делать.
Уходят.
ЯВЛЕНИЕ 7
Открывается лес и гробница, на которой лежит молодая Нимфа. Внизу
большими буквами написано: и я была в Аркадии. Недалеко от сего места
видна пещера, из которой выходит Палемон, сперва кругом
осматривается и наконец идет потихоньку.
Палемон
Как приятно сияет солнце на западе! Как прекрасно позлащает оно
слабеющими лучами своими уединенную мою хижину! - Печальное
воспоминание!
В сей день я некогда лишился
Всего, что было мило мне, -
Тебя, любезнейшая Дафна!
В последний раз тогда твой взор
Приятный, кроткий обращался
С улыбкой нежной на меня.
И вдруг рука спартанцев злобных
Тебя исторгнула навек
Из нежных, пламенных объятий
Отца, который слез своих
Еще не осушал о смерти
Любезной матери твоей!
Но время не могло исторгнуть
Тебя из сердца моего.
В нем вечно будет жить твой образ;
Он там глубоко впечатлен.
(Указывая на монумент)
Всегда сей памятник я буду
Слезами горести кропить.
Ныне, ныне минуло уже пятнадцать лет тому, как ты, милый ангел, - и
точно в этот час - вместе с нашею верною приятельницею, которой
умирающая мать твоя поручила нежное твое детство, досталась в добычу
злодеям. Тщетно буду надеяться где нибудь найти тебя или узнать, что
ты жива! - Но так богам угодно, и непостижимый совет их всегда бывает
премудр! - Может быть, предвидели они, что сердце мое слишком бы
прилепилось к этой милой дочери; что я великою своею любовию изнежил
бы ее и в изнеженном младенце воспитал бы ядовитое растение для
прекрасных и здравых долин Аркадских - непослушную дочь, дурную
супругу и беспечную мать, а наконец в родительском восторге забыл бы
и самих богов. Кто может поручиться за человеческое сердце, когда оно
предастся страсти? - Теперь уже, конечно, уединенные сени, мудрое
размышление и долговременные опыты научили меня истине; и если бы
я нашел тебя ныне, когда уже укротился всякий мятеж вожделений в
душе моей, когда жизнь моя течет тихо, подобно этому ручью, и когда
спокойно ожидаю отзыва, - если бы ныне нашел тебя... Но начто такие
мечты! Несбыточные сны, быв не что иное, как мечта, возбуждают только
горесть. Лучше предамся сладостной меланхолии, столь приятной моему
сердцу, - увенчаю цветами пустую гробницу, мною сделанную, чтобы
нежные Зефиры развевали вокруг их бальзамический дух; и когда придут
ко мне в уединенное мое жилище юные аркадские пастухи и пастушки,
буду их приготовлять к разным случаям человеческой жизни, от которых
не спасается и самое чистейшее человеческое счастие. - Что же нейдут
ко мне любимые мои пастушки, дочери Эвфемоновы, которым я поручил
нарвать цветов, на что они всегда с радостию вызывались? Неужели
приключилось им что нибудь неприятное? - На всякий случай и сам я
могу нарвать... Тише! кто то идет по кустам. - Посмотреть. (Идет
туда, где слышит шорох.) А! Это они.
ЯВЛЕНИЕ 8
Палемон, Дорис, Лавра, обе запыхавшиеся.
Палемон
Где вы по сю пору были, любезные дети? Бывало, вам лишь только слово
скажешь, так уже и все сделано. А я ведь, кажется, поручил вам приятное
дело.
Лавра
Ах, любезный Палемон! Не сердись. Не сердись! Видишь - они нарваны.
Дорис
И в венки сплетены - только:
Палемон
Прежде отдохните, милые мои.
Лавра
Только мы были задержаны:
Дорис
И против воли опоздали; потому что на дороге увидели мы чудное
явление...
Палемон
Не дурное ли?
Лавра
О нет! Приятное...
Дорис
Самое приятнейшее, потому что оно возбудило в нас величайшее
любопытство.
Палемон
Неисполнение должности - а что мы сделать обещали, то есть уже
должность наша, - неисполнение должности, любезные дети, не всегда
извиняется побуждением любопытства. Но как обещание ни важно...
Лавра
Ах! Мы чувствуем, что нехорошо сделали. Ведь ты для нас всего дороже!
Дорис
Да как было удержаться? Двое молодых чужестранных; пастух - однако
ж не в таком платье, как мы...
Лавра
С молодою Нимфою - однако ж не совсем такою, как мы...
Палемон
Пастух с Нимфою? Правда, что это чудное явление, потому что люди,
живущие в больших городах и воспитанные в изобилии и шуме, убегают
тихих, уединенных долин, где надобно прилежною работою доставать себе
умеренную и простую пищу, где не терпится праздность и где уважаются
одни невинные и чистые нравы. - Не слыхали вы, откуда они пришли?
Дорис
Кажется, что они, когда мы плели венки, говорили о Спарте.
Палемон
(с некоторым движением)
О Спарте? Они из Спарты? Так надобно стараться поскорее сбыть их с
рук. Они, конечно, обманщики, разбойники. Берегитесь их, берегитесь,
милые дети!
(С горестию оборачивается к монументу.)
Лавра
Нет, нет, любезный Палемон! Они не обманщики, не разбойники...
Дорис
Он так добр, как аркадский пастух; а она так невинна, как аркадская
пастушка. Тебе надобно только увидеть их...
Лавра
И услышать их слова. - Она мила, прекрасна!
Как пурпур в час вечерний
Собою красит облака,
Так лилии и розы
Сияют на лице ее.
Дорис
Глаза ее подобны
Лазури утренних небес.
В ее открытых взорах
Видна вся внутренность души.
Лавра
Не чудно бы мне было,
Когда бы пчелки на уста
Ее толпой слетелись
И стали меду в них искать.
Дорис
Так волны не сребрятся
У брега пенистых озер,
Как волосы сребрятся
На шее в кудрях у нее.
Лавра
А рост ее.
Дорис
А походка ее...
Лавра
И все, что она делает...
Дорис
И все, что говорит...
Лавра
А он - он так хорош - так прекрасен, как молодой кедр.
Дорис
Кроток, как улыбающийся месяц.
Палемон
Хорошо, хорошо! Только молодым девушкам не надлежало бы с такою
прилежностию рассматривать приятности молодых пастухов и описывать
их с таким красноречием. А то...
Дорис
А то подумают, что мы влюблены в них, и станут над нами смеяться.
Лавра
А смеялась ли ты над молодою пастушкою, что она любит юношу?
Дорис
Это совсем другое - она большая, и разве ты не слыхала, что батюшка
говорил о свадебных венках, которые нам скоро надобно будет для них
сплести?
Палемон
О свадебных венках? - Отец ваш? - Это меня уверяет, что их не
надобно бояться и что они не только прекрасны, но и добродетельны.
Лавра
Конечно, конечно добродетельны! Они хотят, чтобы мы их приняли.
Дорис
И пришли сюда с тем, чтобы у нас навсегда остаться.
Лавра
И хотят здесь праздновать брак свой.
Дорис
И придут к тебе просить благословения.
Палемон
Моего благословения? Да кто им обо мне сказал?
Лавра
Верно, батюшка.
Палемон
(в беспокойстве)
Однако ж они, конечно, не ныне придут ко, мне?
Дорис
Ныне, ныне - теперь же.
Лавра
Они отдыхают, потому что от дальней дороги очень устали; а прохладясь
плодами, тотчас сюда придут.
Палемон
(подумав)
Нет, нет! Они помешали бы мне в сладостной меланхолии совершать
память любезной дочери моей. Они хотят перед олтарями нашими
заключить союз любви, - может быть, радостные сердца их наполнились
бы печальными предчувствиями, когда бы они, пришедши ко мне за
благословением, увидели здесь памятник осиротевшей родительской
нежности и нашли меня подле печальных кипарисов. Лучше мне
предупредить их.
Лавра
Они уже, может быть, идут.
Дорис
А может быть, и близко.
Палемон
По крайней мере надобно, чтобы мы с ними не здесь увиделись. Отнесите
свои корзинки в мою хижину, побегите и скажите, что я приду. Я пойду
стороною к ним навстречу и ворочу их. - Подите, дети, подите!
Пастушки относят свои корзинки в пещеру и уходят.
ЯВЛЕНИЕ 9
Палемон
Как неприятно, когда мешают печалиться! - Что вздумалось Эвфемону
теперь, в самое это время... Ведь ему известно... Однако ж он, по своему
добродушию, может быть хочет этим выгнать из души моей
меланхолические мысли нынешнего вечера. Ах! Он не знает, что в самом
унынии есть несказанная сладость! - Да они из Спарты! А ему известно,
что это имя возмущает душу мою! Однако ж я чувствую в сердце своем
великое движение - мне бы хотелось видеть их. - А они из Спарты! -
Чудно! я охуждаю любопытство в молодых пастушках, а сам - сам
чувствую неизвестное побуждение... Пойду, пойду. Только наперед
обвешаю цветами пустую гробницу моей Дафны. Пусть этот ежегодный
обряд пребудет доказательством, что я помню ее! Вот единственный дар,
который она может получить от родительской нежности!
(Идет, приносит корзину с цветами и увенчивает ими монумент. Между тем поет)
Ах, как в венках прекрасны розы!
Но скоро меркнет алый цвет,
И скоро розы опадают.
Когда же завтра я спрошу:
Где роза, цвет прекрасный, гордый,
Краса долин, полей, лугов, -
То роза жалобно мне скажет:
И я в Аркадии цвела!
(Помолчав.)
И ты в Аркадии была,
Моя любезнейшая Дафна!
В пучочке видел я твой цвет.
Ах, если б я теперь увидел
Тебя, любезнейшая дочь!
Теперь бы в полном, в пышном цвете
Сияла Дафна как звезда.
В пучочке видел я цвет Дафнин -
Она в Аркадии была!
А теперь нет тебя! - А если ты еще жива, то как? где? - Может быть,
живешь ты в неволе;
И если цепи носишь,
То цепи облегчай
Надеждою на небо!
Они легки тогда,
Когда душа свободна,
Невинна и мудра.
А если дух твой чистый
Взирает на меня
Со свода голубого,
То радуйся, моя
Любезнейшая Дафна!
Я скоро буду там.
Сошла почти нить жизни,
И смерть близка ко мне.
Отверстая могила
Готовится принять
В свои покойны недра
Меня и скорбь мою.
(После горестного молчания.)
Однако ж я долго медлю. В горести своей совсем забыл, что гости наши
меня дожидаются. Пойду скорее, чтобы скорее возвратиться сюда, к своей
меланхолии. - Кажется, что кто то идет. - Спрячусь.
(Прячется за гробницу.)
ЯВЛЕНИЕ 10
Дафна, Лавра, Дорис.
Дафна
Только на минуту останусь здесь, любезные дети! Ведь вы говорите, что
его здесь нет и что он хотел стороною выйти к нам навстречу? - А мне
хочется видеть по крайней мере жилище его.
Лавра
Однако ж, прекрасная Нимфа, что ты там смотришь? - Он это запретил;
а нет на свете такого человека, которого приказания уважали бы мы более
Палемонова слова.
Дорис
Если и друг твой, Лизиас, сюда же придет, так мы совсем пропали. Ах!
Один важный взор укоризны...
Дафна
Так подите же и не пускайте его сюда.
Лавра
А где он?
Дафна
Он намерен был сплести мне брачный венок. Отец ваш хотел вести его в
розовый кустарник и ушел с ним незадолго перед вашим приходом.
Дорис
Так мы пойдем к ним навстречу, а ты приходи за нами. Эта дорожка в
правую сторону приведет тебя туда.
Дафна
Хорошо, хорошо. (Указывая на пещеру) Так это жилище
добродетельного старца?
Лавра
Да.
Дафна
Для чего же не хотел он нас принять здесь?
Дорис
Ныне он совершает память любезного младенца.
Лавра
И не хочет, чтобы ему мешали заниматься горестными мыслями.
Дорис
А более всего не хочет того, чтобы его приветствие было для вас печально.
- Однако ж нам надобно идти. А ты еще не хочешь идти с нами, любезная
Нимфа?
Дафна
&nb
45parallel.net
Николай Михайлович Карамзин, знаменитый историограф, поэт, лишился матери своей в раннем возрасте. Мама его, Екатерина Петровна, была из рода Пазухиных. Родовое имение дворян Пазухиных раскинулось на левом берегу Суры. Род матери — Екатерины Пазухиной (в замужестве Карамзиной) — был внесён в родословную книгу Костромской и Симбирской губерний. У Екатерины Петровны в браке родилось четверо детей: Василий, Николай, Фёдор и Екатерина. Екатерина Петровна нрава была кроткого. Давайте обратимся к строкам, которые Николай Михайлович посвятил своей матери:
Ах! Я не знал тебя!.. Ты, дав мне жизнь, сокрылась!Среди весенних ясных днейВ жилище мрака преселилась!Я в первый жизни час наказан был судьбой!Не мог тебя ласкать, ласкаем быть тобой!Другие на коленяхЛюбезных матерей в веселии цвели,А я в печальных теняхРекою слезы лил на мох сырой земли,На мох твоей могилы!..Но образ твой священный, милыйВ груди моей напечатленИ с чувством в ней соединен!Твой тихий нрав остался мне в наследствоТвой дух всегда со мной.Невидимой рукойХранила ты мое безопытное детство;Ты в летах юности меня к добру влеклаИ совестью моей в час слабостей была.Я часто тень твою с любовью обнимаюИ в вечности тебя узнаю!..Из стихотворения «Послание к женщинам»
Николай Михайлович Карамзин, поэт, считается одним из самых замечательных в русской литературе. Это был человек по натуре своей честных, гуманных правил. Его идеалами были: искренность, простота, цельность, полнота всякого жизненного явления. Что характерно для его произведений? Чуткое понимание жизни, отличный стиль, особая чистота языка.
«Твой тихий нрав остался мне в наследство…» И действительно кроткий нрав и нежное сердце были отличительными признаками нашего историка. Детство свое Карамзин провел в деревне, на берегу Волги, и виданные им красивые картины укоренили в мальчике любовь к природе, не покидавшую его всю жизнь. Читать книги Николай начал в раннем детстве. В шесть или семь утра спешил он с книгой на высокий берег Волги, в ореховые кусточки, под тень древнего дуба и там, лежа на траве, читал. И думал о матери, о материнской любви…
…Летом 1816 года Николай Михайлович Карамзин со своей семьей поселился в Царском Селе. Частным гостем в их доме был лицеист Александр Пушкин. Ему очень импонировал Николай Михайлович, отличавшийся добротой, приветливостью и гостеприимством. Александру Пушкину нравилось и то, что историк Карамзин был по-европейски образован, слушать его было интересно. Деятель Карамзин был уже неоспоримый авторитет, глыба, историограф, сделавший к тому времени исторический труд — восемь томов «Истории государства Российского»…
detskiychas.ru
Николай Карамзин: читать популярные, лучшие, красивые стихотворения поэта классика на сайте РуСтих о любви и Родине, природе и животных, для детей и взрослых. Если вы не нашли желаемый стих, поэта или тематику, рекомендуем воспользоваться поиском вверху сайта.
rustih.ru
(сочинена в 1787 г.)
Die Lieder der gottlichen Harfenspielerschallen mit Macht, wie beseelend.
Klopstok** Песни божественных арфистов звучат как одухотворенные. Клопшток.
Едва был создан мир огромный, велелепный,Явился человек, прекраснейшая тварь,Предмет любви творца, любовию рожденный;Явился — весь сей мир приветствует его,В восторге и любви, единою улыбкой.Узрев собор красот и чувствуя себя,Сей гордый мира царь почувствовал и бога,
Причину бытия — толь живо ощутилВеличие творца, его премудрость, благость,Что сердце у него в гимн нежный излилось,Стремясь лететь к отцу… Поэзия святая!Се ты в устах его, в источнике своем,В высокой простоте! Поэзия святая!Благословляю я рождение твое!
Когда ты, человек, в невинности сердечной,Как роза цвел в раю, Поэзия тебеУтехою была. Ты пел свое блаженство,Ты пел творца его. Сам бог тебе внимал,Внимал, благословлял твои святые гимны:Гармония была душою гимнов сих —И часто ангелы в небесных мелодиях,На лирах золотых, хвалили песнь твою.
Ты пал, о человек! Поэзия упала;Но дщерь небес еще сияла лепотой,Когда несчастный, вдруг раскаяся в грехе,Молитвы воспевал — сидя на бережкуЖурчащего ручья и слезы проливая,В унынии, в тоске тебя воспоминал,Тебя, эдемский сад! Почасту мудрый старец,Среди сынов своих, внимающих ему,Согласно, важно пел таинственные песниИ юных научал преданиям отцов.Бывало иногда, что ангел ниспускалсяНа землю, как эфир, и смертных наставлялВ Поэзии святой, небесною рукоюНастроив лиры им —
Живее чувства выражались,Звучнее песни раздавались,Быстрее мчалися к творцу.
Столетия текли и в вечность погружались —Поэзия всегда отрадою былаНевинных, чистых душ. Число их уменьшалось;Но гимн царю царей вовек не умолкал —И в самый страшный день, когда пылало небоИ бурные моря кипели на земли,Среди пучин и бездн, с невиннейшим семейством(Когда погибло всё) Поэзия спаслась.Святый язык небес нередко унижался,И смертные, забыв великого отца,Хвалили вещество, бездушные планеты!Но был избранный род, который в чистотеПоэзию хранил и ею просвещался.Так славный, мудрый бард, древнейший из певцов,Со всею красотой священной сей наукиВоспел, как мир истек из воли божества.Так оный муж святый, в грядущее проникший,Пел миру часть его. Так царственный поэт,Родившись пастухом, но в духе просвещенный,Играл хвалы творцу и песнию своейНароды восхищал. Так в храме СоломонаГремела богу песнь!
Во всех, во всех странах Поэзия святаяНаставницей людей, их счастием была;Везде она сердца любовью согревала.Мудрец, Натуру знав, познав ее творцаИ слыша глас его и в громах и в зефирах,В лесах и на водах, на арфе подражалАккордам божества, и глас сего поэтаВсегда был божий глас!
Орфей, фракийский муж, которого вся древностьЕдва не богом чтит, Поэзией смягчилСердца лесных людей, воздвигнул богу храмыИ диких научил всесильному служить.Он пел им красоту Натуры, мирозданья;Он пел им тот закон, который в естествеРазумным оком зрим; он пел им человека,Достоинство его и важный сан; он пел,
И звери дикие сбегались,И птицы стаями слеталисьВнимать гармонии его;И реки с шумом устремлялись,И ветры быстро обращалисьТуда, где мчался глас его.
Омир в стихах своих описывал героев —И пылкий юный грек, вникая в песнь его,В восторге восклицал: я буду Ахиллесом!Я кровь свою пролью, за Грецию умру!Дивиться ли теперь геройству Александра?Омира он читал, Омира он любил. —Софокл и Эврипид учили на театре,Как душу возвышать и полубогом быть.Бион и Теокрит и Мосхос воспевалиПриятность сельских сцен, и слушатели ихПленялись красотой Природы без искусства,Приятностью села. Когда Омир поет,Всяк воин, всяк герой; внимая Теокриту,Оружие кладут — герой теперь пастух!Поэзии сердца, все чувства — всё подвластно.
Как Сириус блестит светлее прочих звезд,Так Августов поэт, так пастырь МантуанскийСиял в тебе, о Рим! среди твоих певцов.Он пел, и всякий мнил, что слышит глас Омира;Он пел, и всякий мнил, что сельский ТеокритЕще не умирал или воскрес в сем барде.Овидий воспевал начало всех вещей,Златый блаженный век, серебряный и медный,Железный, наконец, несчастный, страшный век,Когда гиганты, род надменный и безумный,Собрав громады гор, хотели вознестисьК престолу божества; но тот, кто громом правит,Погреб их в сих горах.*
Британия есть мать поэтов величайших.Древнейший бард ее, Фингалов мрачный сын,Оплакивал друзей, героев, в битве падших,И тени их к себе из гроба вызывал.Как шум морских валов, носяся по пустынямДалеко от брегов, уныние в сердцахВнимающих родит, — так песни Оссиана,Нежнейшую тоску вливая в томный дух,Настраивают нас к печальным представленьям;Но скорбь сия мила и сладостна душе.Велик ты, Оссиан, велик, неподражаем!Шекспир, Натуры друг! Кто лучше твоегоПознал сердца людей? Чья кисть с таким искусствомЖивописала их? Во глубине душиНашел ты ключ ко всем великим тайнам рокаИ светом своего бессмертного ума,Как солнцем, озарил пути ночные в жизни!«Все башни, коих верх скрывается от глазВ тумане облаков; огромные чертогиИ всякий гордый храм исчезнут, как мечта,-В течение веков и места их не сыщем», —Но ты, великий муж, пребудешь незабвен!**Мильтон, высокий дух, в гремящих страшных песняхОписывает нам бунт, гибель Сатаны;Он душу веселит, когда поет Адама,Живущего в раю; но голос ниспустив,Вдруг слезы из очей ручьями извлекает,Когда поет его, подпадшего греху.
* Сочинитель говорит только о тех поэтах, которые наиболее трогали и занимали его душу в то время, как сияпиеса была сочиняема.* * Сам Шекспир сказал:The cloud cap’d towers, the gorgeous palaces,The solemn temples, the great globe itselfe,Yea, all which it inherits, shall dissolve,And, like the baseless fabric of a vision,Leave not a wreck behind.Какая священная меланхолия вдохнула в него сии стихи?
О Йонг, несчастных друг, несчастных утешитель!Ты бальзам в сердце льешь, сушишь источник слез,И, с смертию дружа, дружишь ты нас и с жизнью!Природу возлюбив, Природу рассмотревИ вникнув в круг времен, в тончайшие их тени,Нам Томсон возгласил Природы красоту,Приятности времен. Натуры сын любезный,О Томсон! ввек тебя я буду прославлять!Ты выучил меня Природой наслаждатьсяИ в мрачности лесов хвалить творца ее!Альпийский Теокрит, сладчайший песнопевец!Еще друзья твои в печали слезы льют —Еще зеленый мох не виден на могиле,Скрывающей твой прах! В восторге пел ты намНевинность, простоту, пастушеские нравыИ нежные сердца свирелью восхищал.Сию слезу мою, текущую толь быстро,Я в жертву приношу тебе, Астреин друг!Сердечную слезу, и вздох, и песнь поэта,Любившего тебя, прими, благослови,О дух, блаженный дух, здесь в Геснере блиставший!*
Несяся на крылах превыспренних орлов,Которые певцов божественныя славыМчат в вышние миры, да тему почерпнутДля гимна своего, певец избранный КлопштокВознесся выше всех, и там, на небесах,Был тайнам научен, и той великой тайне,Как бог стал человек. Потом воспел он намНачало и конец Мессииных страданий,
Спасение людей. Он богом вдохновен —Кто сердцем всем еще привязан к плоти, к миру,Того язык немей, и песней толь святыхНе оскверняй хвалой; но вы, святые мужи,В которых уже глас земных страстей умолк,В которых мрака нет! вы чувствуете ценуТого, что Клопшток пел, и можете одни,Во глубине сердец, хвалить сего поэта!Так старец, отходя в блаженнейшую жизнь,В восторге произнес: о Клопшток несравненный!**Еще великий муж собою красит мир —Еще великий дух земли сей не оставил.Но нет! он в небесах уже давно живет —Здесь тень мы зрим сего священного поэта.О россы! век грядет, в который и у васПоэзия начнет сиять, как солнце в полдень.Исчезла нощи мгла — уже Авроры светВ **** блестит, и скоро все народыНа север притекут светильник возжигать,Как в баснях Прометей тек к огненному Фебу,Чтоб хладный, темный мир согреть и осветить.
* Сии стихи прибавлены после.* * Я читал об этом в одном немецком журнале.
Доколе мир стоит, доколе человекиЖить будут на земле, дотоле дщерь небес,Поэзия, для душ чистейших благом будет.Доколе я дышу, дотоле буду петь,Поэзию хвалить и ею утешаться.Когда ж умру, засну и снова пробужусь, —
Тогда, в восторгах погружаясь,И вечно, вечно наслаждаясь,Я буду гимны петь творцу,Тебе, мой бог, господь всесильный,Тебе, любви источник дивный,Узрев там всё лицем к лицу!
Читать стих поэта Николай Карамзин — Поэзия на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Враги парнасских вдохновений,Ума и всех его творений!Молчите, — скройтеся во мглу!На лире, музам посвященной,Лучом эфирным озаренной,Я буду им греметь хвалу.От злобы адской трепещите:Их слава есть для вас позор.Певца и песнь его кляните!Ужасен вам мой глас и взор.
А вы, которым Феб прелестныйЛьет в душу огнь и свет небесный!Приближьтесь к сердцу моему:Оно любовью к вам пылает.Одна печать на нас сияет:Мы служим богу одному.Для вас беру златую лиру,Внимайте, милые друзья!Подобно нежному зефиру,В ваш слух проникнет песнь моя.
Явися, древность, предо мною!Дерзаю смелою рукоюРаскрыть священный твой покров…Что зрю? Людей, во тьме живущих,Как злак бесчувственно растущихСреди пустынь, густых лесов.Их глас как страшный рев звериный,Их мрачный взор свиреп и дик,Отрада их есть сон единый;Им день несносен, долог миг.
Сей мир, обильный чудесами,Как сад, усеянный цветами,Зерцало мудрого творца,Для них напрасно существует,Напрасно бога образует:Подобны камню их сердца.Среди красот их око дремлет,Природа вся для них пуста.Их слух гармонии не внемлет;Безмолвны хладные уста.
Они друг друга убегают:Или друг друга поражаютЗа часть… иссохшего плода.Любовь для них есть только зверство,Ее желание — свирепство;Взаимной страстью никогдаСердца не тают, не пылают;Потребность, сила всё решит…Едва желанья исчезают,Предмет объятий позабыт.
Таков был род людей несчастный…Но вдруг явился Феб прекрасныйС своею лирою златой,С лучом небесных дарований…И силой их очарованийВ душах рассеял мрак густой:В них искры чувства воспылали!Настал другой для смертных век;Искусства в мире воссияли,Родился снова человек!
Восстал, воззрел — и вся Природа,От звезд лазоревого сводаДо недр земных, морских пучин,Пред ним в изящности явилась,В тайнейших связях обнажилась,Рекла: «Будь мира властелин!Мои богатства пред тобою,Хвали творца — будь сам творец!»И смертный гордою рукоюИз рук ее приял венец.[1]Где волны шумных океановВо мраке бури и тумановНесутся с ревом к берегам;Где горы с вечными снегами,С седыми, дикими хребтамиГлаву возносят к облакам;Где кедры, дубы вековыеОт вихрей гнутся и скрыпят;Леса угрюмые, густыеТо тихо дремлют, то шумят, —
Там гений умственных творенийНашел источник вдохновений,Нашел в ужасном красоты,В живой картине их представилИ бога грозного прославил.Но там, где нежные цветыОт солнечных лучей пестреют,С зеленой травкою сплетясь;Кристальны ручейки светлеют,Среди лугов журча, виясь;
Где в рощах, как в садах Армиды,Летают резвые СильфидыИ птички хорами поют;Плоды древес сияют златом,Зефиры веют ароматом,С прохладой сладость в душу льют, —Там он творца воображаетВ небесной благости егоИ гласом тихим изливаетВосторги сердца своего.
Рассудок, чувством пробужденный,Открыл порядок неизменныйВо всех подлунных существах,Во всех явлениях чудесных,В бездушных тварях и словесных,В различных года временах;В ничтожном червячке, в былинкеПечать премудрости узрел;В атомах мертвых и в песчинкеСледы величия нашел.
Чем глубже око проницало,Тем боле сердце обреталоПриятных чувств в себе самом;Любовь душевная, живая,Любовь чистейшая, святая,Мгновенно воспылала в нем:Надежда, нежный страх родились,И взор сказал: твоя навек![2]Сердца и руки съединились —Вкусил блаженство человек.
Отцы и дети обнялися;[3]Рекою слезы излилисяО жалких, бедных сиротах,И слезы бедных осушились;Святые жертвы воскурялисьБлаготворению в душах —И ты, о дружба, дар небесный!Предстала с кротостью своей;Твой милый глас и взор прелестныйУтешил лучших из людей!
В лесах явились вертограды;При звуке лир воздвиглись грады,И мудрость изрекла закон:«Жить вместе, вместе наслаждаться,Любить добро и злом гнушаться».Воссела опытность на трон,Творить счастливыми народы,Быть другом гением земли;И люди часть златой свободыПорядку в жертву принесли.[4]Их прежде время угнетало,Теперь оно крылатым стало —Летит и сыплет им цветы;Его … желанье призывает,Его … надежда озлащаетИ красят розою мечты.Труды забава усладила;Посредством милых граций, музПриятность с пользой заключилаНавеки дружеский союз.Итак, хвала любимцам Феба!Хвала милейшим чадам неба!Они творения венец;Они мир темный просветилиИ в сад пустыню обратили;Они питают огнь сердец,Как жрицы древле чтимой ВестыПитали в храмах огнь святой;Покровы красоты отверстыДля наших взоров их рукой.
Они без власти, без короныДают умом своим законы;Их кисть, резец, струна и гласИграют нежными душами,Улыбкой, вздохами, слезамиИ чувство возвышают в нас;Любовь к изящному вливая,Изящность сообщают нам;Добро искусством украшая,Велят его любить сердцам.
Так Фидий Кодра воскрешает,И в юном воине пылаетОгонь великих, славных дел, —Желанье подражать герою.Так кистью нежною, живоюСбирает прелести АпеллИ пишет образ НикофорыВ пример невинности святой,Чтоб юных дев сердца и взорыНашли в нем милый образ свой.
Так голос, арфа ТимотеевСмягчает варваров, злодеевИ чувство в хладный камень льет.Но кто, Поэзия святая,Благого неба дщерь благая,Твою чудесность воспоет?Ты все искусства заменяешь;Ты всех искусств глава, венец;В себе все прелести вмещаешь —Ты бог чувствительных сердец.
Натуры каждое явленьеИ сердца каждое движеньеЕсть кисти твоея предмет;Как в светлом, явственном кристалле,Являешь ты в своем зерцалеДля глаз другой, прекрасный свет;И часто прелесть в подражаньиМилее, чем в Природе, нам:Лесок, цветочек в описаньиЕще приятнее очам.[5]
Ламберта, Томсона читая,С рисунком подлинник сличая,Я мир сей[6] лучшим нахожу:Тень рощи для меня свежее,Журчанье ручейка нежнее;На всё с веселием гляжу,Что Клейст, Делиль живописали;Стихи их в памяти храня,Гуляю, где они гуляли,И след их радует меня!
Картина нравственного светаЕще важнее для поэта;Богатство тонких чувств, идейОн в ней искусно рассыпает;Сердца для глаз изображаетЖивою кистию своей:Прилив, отлив желаний страстных,Их тени, пользу, сладкий яд;Рай светлый, небо душ прекрасных,Порока вред и злобы ад.
Кто милых слез не проливает,Какая грудь как воск не тает,Когда любимец кротких музПоет твое, любовь, блаженство,Души земное совершенство,Двух пламенных сердец союз,Одно другим благополучных,Нашедших век златой в себе,В несчастьи, в смерти неразлучных,Назло и людям и судьбе?«Для смертных много бед ужасных;На каждом шаге зрим несчастных,Но можно ль небо порицать?Оно … любить не запретило!Чье сердце нектар сей вкусило,Тот должен бога прославлять,Сказав: мы счастливы! мы чадаВсещедрых, всеблагих небес!Любви минута есть наградаЗа год уныния и слез!»
Любовь Поэзией прелестна;Холодность к музам несовместнаС горячей, нежною душей;Кто любит, тот стихи читает,Петраркой горе услаждаетВ разлуке с милою своей.Поэт — наставник всех влюбленных:Он учит сердце говорить,В молчаньи уст запечатленныхПонятным для другого быть.
Сколь все черты красноречивыИ краски стихотворца живы,Когда он истинных друзейВ картине нам изображает;Когда герой его вещает:«Утешься, друг души моей!Ты мрачен, угнетен судьбою,Клянешь ее, не хочешь жить;Но верный, нежный друг с тобою:Еще ты можешь счастлив быть!»
И меч, тоскою изощренный,К унылой груди устремленный,Без крови из руки падет:Несчастный с жизнию мирится,Он быть счастливым снова льститсяИ друга с чувством к сердцу жмет.Так жизнь была мне мукой ада;Так я глазами измерялПучину грозного Левкада…О Сафе страстной размышлял…
Хотел… но друг неоцененныйСвоей любовию священнойМеня в сем мире удержал.Твой глас, Поэзия благая,Героев добрых прославляя,Всегда число их умножал.Ты в Спартах мужество питаешь;В груди к отечеству любовь,Как огнь эфирный, развеваешь;Гремишь… пылает славой кровь!
Гремишь: «К оружию, спартане!Восстаньте, верные граждане!Спешите: варвар перс идет;Идет как тигр с отверстым зевом,Идет как буря с грозным ревом,Оковы, стыд для вас несет.Что жизнь против златой свободы?Мы только славою живем.На вас взирают все народы:Победа или смерть!»… Умрем —
Умрем, или победа с нами!Взывают все, звучат щитами,Летят на брань, и враг сражен —Исчез! — Тогда златая лираГласит покой, блаженство мира.Любовью к ближним вдохновен,Певец описывает сладостьНесчастных горе услаждать,Души благотворящей радость:«Блажен, кто может помогать!
Кто только для других сбираетИ день потерянным считает,В который для себя лишь жил!»Умолк — но мы еще внимаем;Себе и небу обещаемБыть тем, что гимн певца хвалил:Любить святую добродетель.Ах! только надобно узнать,Сколь счастлив бедных благодетель,Чтоб им последнее отдать!
Когда ж с сердечною слезоюПоэт дрожащею рукоюСнимает с слабостей покров,Являя гибель заблуждений,Ведущих к бездне преступлений,Змею под прелестью цветов, —Я в духе с ним изнемогаю…Ах! кто из нас страстей не раб?Смотрю на небо и взываю:«Спаси, спаси меня! я слаб!»
Я слаб, и слабого прощаю,Как брата к сердцу прижимаю;Суди другой: спешу помочь…Что вижу? В ужасе Природа!Эфир лазоревого сводаЗатмила в день густая ночь;Шумят леса, ярятся воды,И… зритель в сердце охладел:Злодей на сцене, враг Природы;Он в ужас Естество привел —
Злодей, презревший все уставы;Злодей, искавший адской славыБичом невинных — слабых быть,Слезами их себя питая.Напрасно благость всесвятаяЕго хотела просветитьИ казнь безумца отлагала!Он глас ее пренебрегал.«Итак, страдай!» — она сказала,И фурий ад к нему послал…
Глаза свирепых засверкали;Злодею ужасы предстали:В его власах шипят змеи;При свете факелов кинжалы[7]Пред ним блистают как зерцалы:Он видит в них дела свои!Бежит — себя не избегает:Везде с собой, везде злодей!Природа гневная вещаетЕму: «Страдай: ты враг людей!»Преступник, в сердце развращенный,Таким явленьем устрашенный,Спешит сокрыться от очей;Но трагик вслед ему взывает,И эхо грозно повторяет:«Будь добр — или страдай, злодей!»Я взор печальный отвращаю;Другой, любезнейший предметДля сердца, чувства обретаю:Орфей бессмертие поет…
И стон несчастных умолкает,И бедный слезы отирает…«Что жизнь? единый быстрый луч:Сверкнет, угаснет — мы хладеем;Но с телом в гробе не истлеем:Взойдет светило дня без тучДля нас в другом и лучшем мире;Там будет счастлив, счастлив ввекИ царь чувствительный в порфире,И нищий добрый человек.
Бессмертье, жизни сей отрада,За краткость дней ее награда!Твоя небесная печатьУ смертных на челе сияет!Кто чувством вечность постигает,Не может с мигом исчезать.Чей взор, Природу обнимая,Открыть творца в твореньи мог, —Тебя, премудрость всесвятая! —Тот сам быть должен полубог».
И вдруг глас лирный возвышая,Сильнее в струны ударяя,Поэт дерзает заключитьСвой важный гимн хвалой священнойПричины первыя вселенной;Дерзает в песни возвестить,Кого миры изображают,Кто есть Начало и Конец;Кого уста не называют,Но кто всего — кто наш отец;
Кто свод небес рукой своеюШатром раскинул над землею,Как искру солнце воспалил,Украсил ночь луной, звездами,Усеял шар земной цветами,Древа плодами озлатил;Дал силу львам неукротимым,Дал ум пчеле и муравью,Полет орлам неутомимымИ яркий голос соловью;
Но кто еще, еще живее,Для чувства, разума яснееОткрыл себя в сердцах людей:В весельи кротком душ правдивых,В слезе любовников счастливых,В улыбке нежных матерей,В стыдливом взоре дев священных,В чертах невинности младойИ старцев, жизнью утружденных,Идущих в вечность на покой;
Кто любит всё свое творенье,И с чувством жизни наслажденьеСоединил во всех сердцах;Кто эфемеров[8] примечает,Им пищу, радость посылаетВ росе и солнечных лучах;Кому служить — есть быть счастливым,Кого гневить — себя терзать,Любить — есть быть добролюбивымИ ближних братьями считать;Кто нас за гробом ожидаетИ там пред нами оправдаетВсе темные пути свои;Покажет ясно… УмолкаюИ с теплой верою взываю:«Отец! добро дела твои!»Се лиры важные предметы,Се гимнов слабый образец!Они вовеки будут петы,Вовеки новы для сердец!
А вы, питомцы муз священных,В своих творениях нетленныхВкушайте вечности залог!Прекрасно жить в веках позднейшихИ быть любовью душ нежнейших.Кто лирой тронуть сердце мог,Тот в храм бессмертия стезеюХвалы сердечныя войдет;Потомство сладкою слезоюЕму дань чести принесет.
Везде, во всех странах вы чтимы,Душами добрыми любимы.Вражда невежды и глупцаБлеск вашей славы умножает;Яд черной зависти терзаетИх злые, хладные сердца.Таланты суть для вас богатство;Другим оставьте прах златой:Святое Фебово собратствоСияет чувства красотой.
Сей идол в капище богатом,Сей огнь, сверкающий над блатом,Меня красою не прельстит;Вы, вы краса, корона света;Вы солнце в мире, не планета,В которой чуждый луч блестит.Невежда золотым чертогомСвоей души не озлатит;А вас и в шалаше убогомЛучами слава озарит.
Потомство скажет: «Здесь на лире,На сладкой арфе, в сладком миреИграл любезнейший поэт;В сей хижине, для нас священной,Вел жизнь любимец муз почтенный;Здесь он собою красил свет;Здесь будем утром наслаждаться,Здесь будем солнце провожать,Читать поэта, восхищатьсяИ дар его благословлять».
Хотя не все, не все народыК дарам счастливейшим ПриродыРавно чувствительны душей;Различны песнопевцев доли:Не все восходят в КапитолийС венками на главе своей,При гласе труб, народном плеске [9] —От нас, увы! далек сей храм!Поем в тени, при лунном блеске,Подобно скромным соловьям.
Но в самом севере угрюмом,Под грозным Аквилонов шумом,Есть люди — есть у них сердца,Которым игры муз приятны,Оттенки нежных чувств понятны:От них мы ждем себе венца,И если грудь красавиц милыхВ любезной томности вздохнетОт наших песней, лир унылых, —Друзья! нам в плесках нужды нет!
Пусть ветры прах певцов развеют!Нас вспомнят, вспомнят, пожалеют:«Умолк поэтов скромный глас!Но мы любезных не забудем,Читать, хвалить их песни будем;Их имя сладостно для нас!»Друзья! что лучше, что славнее,Как веки жить в своих стихах?Но то еще для нас милее,Что можем веки жить… в сердцах!
[1]Чувство изящного в Природе разбудило дикого человека и произвело Искусства, которые имели непосредственное влияние на общежитие, на все мудрые законы его, на просвещение и нравственность. Орфеи, Амфионы были первыми учителями диких людей.[2]Надежда и нежный страх суть действия благородной душевной любви, неизвестной диким. Язык взоров есть также следствие утонченной нравственности.[3]Происхождение нравственной любви родителей к детям и детей к родителям — жалости, благотворения, благодарности, дружбы.[4]Начало общежития законов, царской власти.[5]Все прелести изящных Искусств суть не что иное, как подражание Натуре; но копия бывает иногда лучше оригинала, по крайней мере делает его для нас всегда занимательнее: мы имеем удовольствие сравнивать.[6]То есть мир физический, который описывали Томсон и Ст. Ламберт в своих поэмах.[7]Известно, что фурии изображаются с факелами и с кинжалами.[8]Насекомые, живущие только по нескольку часов.[9]Как например Петрарка. Такая же честь готовилась Taccy: но он умер за несколько дней до назначенного торжества.
Читать стих поэта Николай Карамзин — Дарования на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
|
|
|
|
|
|
