IЕсть аул вблизи Казани, по названию Кырлай.Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край!Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил,На земле его работал — сеял, жал и боронил.Он слывет большим аулом? Нет, напротив, невелик,А река, народа гордость, — просто маленький родник.Эта сторона лесная вечно в памяти жива.Бархатистым одеялом расстилается трава.Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ:В свой черед подует ветер, в свой черед и дождь пойдет.От малины, земляники все в лесу пестрым-пестро,Набираешь в миг единый ягод полное ведро.Часто на траве лежал я и глядел на небеса.Грозной ратью мне казались беспредельные леса.Точно воины, стояли сосны, липы и дубы,Под сосной — щавель и мята, под березою — грибы.Сколько синих, желтых, красных там цветов переплелось,И от них благоуханье в сладком воздухе лилось.Улетали, прилетали и садились мотыльки,Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки.Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишинеИ пронзительным весельем наполняли душу мне.Здесь и музыка и танцы, и певцы и циркачи,Здесь бульвары и театры, и борцы и скрипачи!Этот лес благоуханный шире море, выше туч,Словно войско Чингисхана, многошумен и могуч.И вставала предо мною слава дедовских имен,И жестокость, и насилье, и усобица племен.IIЛетний лес изобразил я, — не воспел еще мой стихНашу осень, нашу зиму, и красавиц молодых,И веселье наших празднеств, и весенний сабантуй…О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй!Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе…Я ведь рассказать собрался о проделках шурале.Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай.IIIРазумеется, что в этом удивительном лесуВстретишь волка, и медведя, и коварную лису.Здесь охотникам нередко видеть белок привелось,То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось.Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят.Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят.Много сказок и поверий ходит по родной землеИ о джинах, и о пери, и о страшных шурале.Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес.IVОб одном из них начну я повесть краткую свою,И — таков уж мой обычай — я стихами запою.Как-то в ночь, когда сияя, в облаках луна скользит,Из аула за дровами в лес отправился джигит.На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор,Тук да тук, деревья рубит, а кругом дремучий бор.Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна.Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит.На мгновение забылся очарованный джигит.Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке,И топор остановился в замахнувшейся руке.И застыл от изумленья наш проворный дровосек.Смотрит — и глазам не верит. Что же это? Человек?Джин, разбойник или призрак — этот скрюченный урод?До чего он безобразен, поневоле страх берет!Нос изогнут наподобье рыболовного крючка,Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака.Злобно вспыхивая, очи в черных впадинах горят,Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд.Он похож на человека, очень тонкий и нагой,Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной.У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых, —Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых.VИ в глаза уроду глядя, что зажглись как два огня,Дровосек спросил отважно: «Что ты хочешь от меня?»— Молодой джигит, не бойся, не влечет меня разбой.Но хотя я не разбойник — я не праведник святой.Почему, тебя завидев, я издал веселый крик?Потому что я щекоткой убивать людей привык.Каждый палец приспособлен, чтобы злее щекотать,Убиваю человека, заставляя хохотать.Ну-ка, пальцами своими, братец мой, пошевели,Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!— Хорошо, я поиграю, — дровосек ему в ответ. —Только при одном условье… Ты согласен или нет?— Говори же, человечек, будь, пожалуйста, смелей,Все условия приму я, но давать играть скорей!— Если так — меня послушай, как решишь — мне все равно.Видишь толстое, большое и тяжелое бревно?Дух лесной! Давай сначала поработаем вдвоем,На арбу с тобою вместе мы бревно перенесем.Щель большую ты заметил на другом конце бревна?Там держи бревно покрепче, сила вся твоя нужна!..На указанное место покосился шуралеИ, джигиту не переча, согласился шурале.Пальцы длинные, прямые положил он в пасть бревна…Мудрецы! Простая хитрость дровосека вам видна?Клин, заранее заткнутый, выбивает топором,Выбивая, выполняет ловкий замысел тайком.Шурале не шелохнется, не пошевельнет рукой,Он стоит, не понимая умной выдумки людской.Вот и вылетел со свистом толстый клин, исчез во мгле…Прищемились и остались в щели пальцы шурале.Шурале обман увидел, шурале вопит, орет.Он зовет на помощь братьев, он зовет лесной народ.С покаянною мольбою он джигиту говорит:— Сжалься, сжалься надо мною! Отпусти меня, джигит!Ни тебя, джигит, ни сына не обижу я вовек.Весь твой род не буду трогать никогда, о человек!Никому не дам в обиду! Хочешь, клятву принесу?Всем скажу: «Я — друг джигита. Пусть гуляет он в лесу!»Пальцам больно! Дай мне волю! Дай пожить мне на земле!Что тебе, джигит, за прибыль от мучений шурале?Плачет, мечется бедняга, ноет, воет, сам не свой.Дровосек его не слышит, собирается домой.— Неужели крик страдальца эту душу не смягчит?Кто ты, кто ты, бессердечный? Как зовут тебя, джигит?Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,На вопрос: «Кто твой обидчик?» — чье я имя назову?— Так и быть, скажу я братец. Это имя не забудь:Прозван я «Вгодуминувшем»… А теперь — пора мне в путь.Шурале кричит и воет, хочет силу показать,Хочет вырваться из плена, дровосека наказать.— Я умру! Лесные духи, помогите мне скорей,Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!А наутро прибежали шурале со всех сторон.— Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчен?Успокойся! Помолчи-ка, нам от крика невтерпеж.Прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем ревешьперевод: С.Липкин
Читать стих поэта Габдулла Тукай — Шурале на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Мне по нраву изгиб ваших тонких бровей,Завитки непослушные темных кудрей.Наши тихие речи, что сердце влекут,Ваши очи, прозрачные, как изумруд.Ваши губы, что слаще, чем райский кавсар,Чья улыбка — живущим как сладостный дар.Я люблю вашу стройность, движений красу,-Без корсета любая тонка в поясу.А особенно груди — они так нежны,Как два солнца весенних, две светлых луны.
Вас за белые шеи люблю обнимать,В ваших юных объятьях люблю замирать.О, как трогательны этот «джим», этот «мим»В вашем лепете сладком: «дустым» и «джаным»!В вас любезны не меньше мне, чем красота,Целомудренность гордая и чистота.И настолько мне мил ваш калфак парчевой,Лишь взгляну на него — и хожу сам не свой.Так что если ишан иль блаженный хазретПрямо в рай мне когда-либо выдаст билет,Но коль, гурия, выйдя навстречу, как вы,Не украсит калфаком своей головыИ не скажет мне: «Здравствуй, джаным!» — не войдуВ этот рай, пусть я в адскую бездну паду!Лишь невежество ваше не нравится мне,Что вас держит в затворе, во тьме, в тишине.Жены мулл мне не нравятся тоже ничуть,Вас так ловко умеющие обмануть.Любят вас, если нянчите вы их детей,Ну, а мойте полы — полюбят сильней.У невежества все вы берете урок.Жизнь во тьме — вот учения нашего прок!Ваша школа — с телятами рядом, в углу.Вы сидите, «иджек» бормоча, на полу.
От природы вы — золото, нет вам цены.Но погрязнуть в невежестве обречены.В слепоте вы проводите жизнь, и — увы! —Ваши дочери так же несчастны, как вы.Вы как будто продажный товар на земле,Вы бредете, как стадо, покорны мулле,Но ведь вы же не овцы! Поверьте, я прав,Что достойны вы всех человеческих прав!Не пора ль отрешиться от этих оков!Не пора ли уйти вам из этих тисков!И не верьте Сайдашу, он злобою пьян,Он — невежда, над всеми невеждами хан.
Читать стих поэта Габдулла Тукай — Татарским девушкам на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Мир недолго оживал: Стал восток под утро — ал… Знаменуя дня начало, Первый луч на землю пал. Щедро освещен лучом Ближний дом и водоем, И сады, и огороды Сыты солнечным дождем… Ожил город. Всюду люд....
Пропал я, мальчишка, эх, горе да беда, Уж кровь моя горячей не будет никогда. Душа моя слабеет, и я совсем зачах. Нет ни жены, ни дома, живу я в номерах. Я стал желтей шафрана, а...
Какой-то человек, жарою истомленный, Решил облить себя ведром воды студеной. Разделся догола, но сам с собой лукавит: Он то берет ведро, то снова наземь ставит. И зной его томит, и боязно бедняге — Его приводит...
— Ты зря гуляешь с девушкою той, Не любит ведь, смеется над тобой. — А это, брат, забота не твоя, — Пускай смеется, счастья не тая! Пускай блестит зубов ее краса, И землю озарив, и небеса! ...
Меня движенье времени состарит, В изнеможенье сгорбиться заставит, Но, несмотря на древние года, Душа не одряхлеет никогда. Грудь пламенем поэзии полна! Что старость? — по плечу мне ноша эта! Душа ясна — в ней навсегда...
Какой не загрустит поэт, припомнив детства дни? Но нам и грусть о них сладка, так любы нам они. Печаль моя всего острей предпраздничной порой: Играть хочу, как встарь играл, с друзьями-детворой. Припомнишь праздника канун, когда,...
Старуха глупая и старая кокетка — в одном обличье два лица. Немного пудры и в коробочке румяна — таким забавам нет конца! Перевод Л.Озерова Оригинал на татарском: Охшату (Из сборника: Тукай Г. Стихотворения: Пер....
«Уж праздник на носу, но в кассе и с огнем Не сыщешь ни гроша — хоть покати шаром. Как волк затравленный, по комнате своей Издатель мечется. Гоморра и содом! Вот авторы пришли и гонорара ждут,...
Я думал: стал он добряком и свет несет невежде… Но нет, свинья ты — и в грязи со всех сторон, как прежде! Он, типографию купив, стал честным — мне казалось… Какой ты честный человек? Ты...
О нас как будто правды нет… Зато обману нет преград! Медали с выставки ханжей у многих на груди блестят. Что чистоты мы не блюдем — бессовестная клевета: По одному на каждый дом кумганы у татар...
Поэт! В глубокой тайне сохрани своё призванье И ото всех скрывай, мой друг, скрывай своё названье. Пускай никто не знает, где берёшь ты вдохновенье, И в подлинном своём не представай изображенье. Всегда повсюду не забудь...
ГОЛОС. Ты скажи нам, певец, Отчего словно стон твои вздохи Так печально летят И тревожат небесную выеь? Иль пределам земли Не сдержать твоей скорби потоки И, покинувши твердь, К поднебесью они вознеслись? ПОЭТ. Как вулкан...
* * * Не сберег я сил на черный день — Мне не дали отдыха в дороге. Дни мои томила злая тень Всех врагов, встававших на пороге. Больше псов их было на пути! Но, сразившись...
В жаре и чаде Ночи и дни Жжешь ты, Казань, рабочих. Силы и жизни Спалив одних, Новых, Казань, ты хочешь! Перевод Н.Ахмерова Оригинал на татарском: Казан (Из сборника: Тукай Габдулла Стихотворения/Перевод Н.У.Ахмерова. — Казань: Тан-Заря,...
Твори свой стих, поэт! Но помни мой наказ: Пусть слава на земле Тебя не мучит жаждой. На блеск ее одежд Прельстившись только раз, Ты в рваном рубище Найдешь себя однажды. Речей не заводи, Что коль...
Как два солнца вдали вознеслись Пушкин, Лермонтов в небе моем. Я луной озарю мою высь Двух светил отраженным огнем. Нет, не станет мой стих повторять Богоравного Пушкина слог. Стих Корана слагая опять Кто б поэтом...
И вот твоим очам Открылся мир земной. Был черен этот мир, Твои он застил очи. Ты в дальний вышел путь Высокою тропой, Чтоб сумрак одолеть И свергнуть чары ночи. Твой каждый мощный шаг Был к...
Я видел в жизни все: И горечь, и утраты. Я по миру бродил Среди родных могил. И стужей, и жарой Терзаем был когда-то, Но сердцем и душой Я эту жизнь любил. Я видел в жизни...
Вот пришел к нам месяц март. Власть забрал у всей природы. Подобрели стар и млад От веселой той погоды. Легче старым да больным. Март сказал им: «Лед уходит!» Всех пьянит весенний дым, Тьму примет весны...
Раз случилося со мною: В зимний день, в морозной мгле, За туманной пеленою Шурале явился мне. Я гляжу на это диво, Я молчание таю. Вот он пальцами игриво Тронул голову мою. Что там трогать: Сколь...
gabdullatukay.ru
I
Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай.
Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край!
Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил,
На земле его работал — сеял, жал и боронил.
Он слывет большим аулом? Нет, напротив, невелик,
А река, народа гордость, — просто маленький родник.
Эта сторона лесная вечно в памяти жива.
Бархатистым одеялом расстилается трава.
Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ:
В свой черед подует ветер, в свой черед и дождь пойдет.
От малины, земляники все в лесу пестрым-пестро,
Набираешь в миг единый ягод полное ведро.
Часто на траве лежал я и глядел на небеса.
Грозной ратью мне казались беспредельные леса.
Точно воины, стояли сосны, липы и дубы,
Под сосной — щавель и мята, под березою — грибы.
Сколько синих, желтых, красных там цветов переплелось,
И от них благоуханье в сладком воздухе лилось.
Улетали, прилетали и садились мотыльки,
Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки.
Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине
И пронзительным весельем наполняли душу мне.
Здесь и музыка и танцы, и певцы и циркачи,
Здесь бульвары и театры, и борцы и скрипачи!
Этот лес благоуханный шире море, выше туч,
Словно войско Чингисхана, многошумен и могуч.
И вставала предо мною слава дедовских имен,
И жестокость, и насилье, и усобица племен.
II
Летний лес изобразил я, — не воспел еще мой стих
Нашу осень, нашу зиму, и красавиц молодых,
И веселье наших празднеств, и весенний сабантуй…
О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй!
Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе…
Я ведь рассказать собрался о проделках шурале.
Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:
Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай.
III
Разумеется, что в этом удивительном лесу
Встретишь волка, и медведя, и коварную лису.
Здесь охотникам нередко видеть белок привелось,
То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось.
Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят.
Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят.
Много сказок и поверий ходит по родной земле
И о джинах, и о пери, и о страшных шурале.
Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,
И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес.
IV
Об одном из них начну я повесть краткую свою,
И — таков уж мой обычай — я стихами запою.
Как-то в ночь, когда сияя, в облаках луна скользит,
Из аула за дровами в лес отправился джигит.
На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор,
Тук да тук, деревья рубит, а кругом дремучий бор.
Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна.
Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.
Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит.
На мгновение забылся очарованный джигит.
Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке,
И топор остановился в замахнувшейся руке.
И застыл от изумленья наш проворный дровосек.
Смотрит — и глазам не верит. Что же это? Человек?
Джин, разбойник или призрак — этот скрюченный урод?
До чего он безобразен, поневоле страх берет!
Нос изогнут наподобье рыболовного крючка,
Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака.
Злобно вспыхивая, очи в черных впадинах горят,
Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд.
Он похож на человека, очень тонкий и нагой,
Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной.
У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых, —
Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых.
V
И в глаза уроду глядя, что зажглись как два огня,
Дровосек спросил отважно: «Что ты хочешь от меня?»
— Молодой джигит, не бойся, не влечет меня разбой.
Но хотя я не разбойник — я не праведник святой.
Почему, тебя завидев, я издал веселый крик?
Потому что я щекоткой убивать людей привык.
Каждый палец приспособлен, чтобы злее щекотать,
Убиваю человека, заставляя хохотать.
Ну-ка, пальцами своими, братец мой, пошевели,
Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!
— Хорошо, я поиграю, — дровосек ему в ответ. —
Только при одном условье… Ты согласен или нет?
— Говори же, человечек, будь, пожалуйста, смелей,
Все условия приму я, но давать играть скорей!
— Если так — меня послушай, как решишь — мне все равно.
Видишь толстое, большое и тяжелое бревно?
Дух лесной! Давай сначала поработаем вдвоем,
На арбу с тобою вместе мы бревно перенесем.
Щель большую ты заметил на другом конце бревна?
Там держи бревно покрепче, сила вся твоя нужна!..
На указанное место покосился шурале
И, джигиту не переча, согласился шурале.
Пальцы длинные, прямые положил он в пасть бревна…
Мудрецы! Простая хитрость дровосека вам видна?
Клин, заранее заткнутый, выбивает топором,
Выбивая, выполняет ловкий замысел тайком.
Шурале не шелохнется, не пошевельнет рукой,
Он стоит, не понимая умной выдумки людской.
Вот и вылетел со свистом толстый клин, исчез во мгле…
Прищемились и остались в щели пальцы шурале.
Шурале обман увидел, шурале вопит, орет.
Он зовет на помощь братьев, он зовет лесной народ.
С покаянною мольбою он джигиту говорит:
— Сжалься, сжалься надо мною! Отпусти меня, джигит!
Ни тебя, джигит, ни сына не обижу я вовек.
Весь твой род не буду трогать никогда, о человек!
Никому не дам в обиду! Хочешь, клятву принесу?
Всем скажу: «Я — друг джигита. Пусть гуляет он в лесу!»
Пальцам больно! Дай мне волю! Дай пожить мне на земле!
Что тебе, джигит, за прибыль от мучений шурале?
Плачет, мечется бедняга, ноет, воет, сам не свой.
Дровосек его не слышит, собирается домой.
— Неужели крик страдальца эту душу не смягчит?
Кто ты, кто ты, бессердечный? Как зовут тебя, джигит?
Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,
На вопрос: «Кто твой обидчик?» — чье я имя назову?
— Так и быть, скажу я братец. Это имя не забудь:
Прозван я «Вгодуминувшем»… А теперь — пора мне в путь.
Шурале кричит и воет, хочет силу показать,
Хочет вырваться из плена, дровосека наказать.
— Я умру! Лесные духи, помогите мне скорей,
Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!
А наутро прибежали шурале со всех сторон.
— Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчен?
Успокойся! Помолчи-ка, нам от крика невтерпеж.
Прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем ревешь
перевод: С.Липкин
❉❉❉❉
vstih.ru
Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай. Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край!Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил, На земле его работал — сеял, жал и боронил.Он слывет большим аулом? Нет, напротив, невелик, А река, народа гордость,— просто маленький родник.Эта сторона лесная вечно в памяти жива. Бархатистым одеялом расстилается трава.Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ: В свой черед подует ветер, в свой черед и дождь пойдет.От малины, земляники все в лесу пестрым-пестро, Набираешь в миг единый ягод полное ведро, Часто на траве лежал я и глядел на небеса. Грозной ратью мне казались беспредельные леса, Точно воины, стояли сосны, липы и дубы, Под сосной — щавель и мята, под березою — грибы. Сколько синих, желтых, красных там цветов переплелось, И от них благоуханье в сладком воздухе лилось, Улетали, прилетали и садились мотыльки, Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки. Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине И пронзительным весельем наполняли душу мне. Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи, Здесь бульвары, и театры, и борцы, и скрипачи! Этот лес благоуханный шире моря, выше туч, Словно войско Чингис-хана, многошумен и могуч. И вставала предо мною слава дедовских имен, И жестокость, и насилье, и усобица племен. Летний лес изобразил я,- не воспел еще мой стих Нашу осень, нашу зиму и красавиц молодых, И веселье наших празднеств, и весенний сабантуй… О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй! Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе… Я ведь рассказать собрался о проделках шурале. Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай. Разумеется, что в этом удивительном лесу Встретишь волка, и медведя, и коварную лису. Здесь охотникам нередко видеть белок привелось, То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось. Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят. Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят. Много сказок и поверий ходит по родной земле И о джиннах, и о пери, и о страшных шурале. Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес, И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес. Об одном из них начну я повесть краткую свою,И — таков уж мой обычай — я стихами запою. Как-то в ночь, когда, сияя, в облаках луна скользит, Из аула за дровами в лес отправился джигит. На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор, Тук да тук, деревья рубит, а кругом — дремучий бор. Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна, Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит, На мгновение забылся очарованный джигит. Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке.И топор остановился в замахнувшейся руке. И застыл от изумленья наш проворный дровосек. Смотрит — и глазам не верит. Кто же это? Человек? Джинн, разбойник или призрак этот скрюченный урод? До чего он безобразен, поневоле страх берет. Иос изогнут наподобье рыболовного крючка, Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака. Злобно вспыхивают очи, в черных впадинах горят. Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд. Он похож на человека, очень тонкий и нагой, Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной. У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых,- Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых. И в глаза уроду глядя, что зажглись, как два огня, Дровосек спросил отважно: «Что ты хочешь от меня?» «Молодой джигит, не бойся, не влечет меня разбой, Но хотя я не разбойник — я не праведник святой. Почему, тебя завидев, я издал веселый крик? Потому, что я щекоткой убивать людей привык. Каждый палец приспособлен, чтобы злее щекотать, Убиваю человека, заставляя хохотать. Ну-ка пальцами своими, братец мой, пошевели, Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!» «Хорошо, я поиграю,- дровосек ему в ответ.-Только при одном условье… Ты согласен или нет?» «Говори же, человечек, будь, пожалуйста, смелей, Все условия приму я, но давай играть скорей!» «Если так — меня послушай, как решить — мне все равно. Видишь толстое, большое и тяжелое бревно? Дух лесной! Давай сначала поработаем вдвоем, На арбу с тобою вместе мы бревно перенесем. Щель большую ты заметил на другом конце бревна? Там держи бревно покрепче, сила вся твоя нужна!..» На указанное место покосился шурале. И, джигиту не переча, согласился шурале. Пальцы длинные, прямые положил ом в пасть бревна… Мудрецы! Простая хитрость дровосека вам видна? Клин, заранее заткнутый, выбивает топором, Выбивая, выполняет ловкий замысел тайком. — Шурале не шелохнется, не пошевельнет рукой, Он стоит, не понимая умной выдумки людской. Вот и вылетел со свистом толстый клин, исчез во мгле… Прищемились и остались в щели пальцы шурале. Щурале обман .увидел, шурале вопит, орет. Он зовет на помощь братьев, он зовет лесной народ. С покаянною мольбою он джигиту говорит: , «Сжалься, сжалься надо мною! Отпусти меня, джигит! Ни тебя, джигит, ни сына не обижу я вовек. Весь твой род не буду трогать никогда, о человек! Никому не дам в обиду! Хочешь, клятву принесу? Всем скажу: «Я — друг джигита. Пусть гуляет он в лесу!» Пальцам больно! Дай мне волю! Дай пожить мне на земле! Что тебе, джигит, за прибыль от мучений шурале?» Плачет, мечется бедняга, ноет, воет, сам не свой. ; Дровосек его не слышит, собирается домой. «Неужели крик страдальца эту душу не смягчит? Кто ты, кто ты, бессердечный? Как зовут тебя, джигит? Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,На вопрос: «Кто твой обидчик?» — чье я имя назову?» «Так и быть, скажу я, братец. Это имя не забудь: Прозван я «Вгодуминувшем»… А теперь — пора мне в путь». Шурале кричит и воет, хочет силу показать, Хочет вырваться из плена, дровосека наказать. «Я умру. Лесные духи, помогите мне скорей! Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!» А наутро прибежали шурале со всех сторон. «Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчен? Успокойся! Помолчи-ка! Нам от крика невтерпеж. Прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем ревешь?«
Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай. Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край!Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил, На земле его работал — сеял, жал и боронил.Он слывет большим аулом? Нет, напротив, невелик, А река, народа гордость,— просто маленький родник.Эта сторона лесная вечно в памяти жива. Бархатистым одеялом расстилается трава.Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ: В свой черед подует ветер, в свой черед и дождь пойдет.От малины, земляники все в лесу пестрым-пестро, Набираешь в миг единый ягод полное ведро, Часто на траве лежал я и глядел на небеса. Грозной ратью мне казались беспредельные леса, Точно воины, стояли сосны, липы и дубы, Под сосной — щавель и мята, под березою — грибы. Сколько синих, желтых, красных там цветов переплелось, И от них благоуханье в сладком воздухе лилось, Улетали, прилетали и садились мотыльки, Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки. Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине И пронзительным весельем наполняли душу мне. Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи, Здесь бульвары, и театры, и борцы, и скрипачи! Этот лес благоуханный шире моря, выше туч, Словно войско Чингис-хана, многошумен и могуч. И вставала предо мною слава дедовских имен, И жестокость, и насилье, и усобица племен. Летний лес изобразил я,- не воспел еще мой стих Нашу осень, нашу зиму и красавиц молодых, И веселье наших празднеств, и весенний сабантуй… О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй! Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе… Я ведь рассказать собрался о проделках шурале. Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай. Разумеется, что в этом удивительном лесу Встретишь волка, и медведя, и коварную лису. Здесь охотникам нередко видеть белок привелось, То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось. Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят. Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят. Много сказок и поверий ходит по родной земле И о джиннах, и о пери, и о страшных шурале. Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес, И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес. Об одном из них начну я повесть краткую свою,И — таков уж мой обычай — я стихами запою. Как-то в ночь, когда, сияя, в облаках луна скользит, Из аула за дровами в лес отправился джигит. На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор, Тук да тук, деревья рубит, а кругом — дремучий бор. Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна, Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит, На мгновение забылся очарованный джигит. Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке.И топор остановился в замахнувшейся руке. И застыл от изумленья наш проворный дровосек. Смотрит — и глазам не верит. Кто же это? Человек? Джинн, разбойник или призрак этот скрюченный урод? До чего он безобразен, поневоле страх берет. Иос изогнут наподобье рыболовного крючка, Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака. Злобно вспыхивают очи, в черных впадинах горят. Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд. Он похож на человека, очень тонкий и нагой, Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной. У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых,- Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых. И в глаза уроду глядя, что зажглись, как два огня, Дровосек спросил отважно: «Что ты хочешь от меня?» «Молодой джигит, не бойся, не влечет меня разбой, Но хотя я не разбойник — я не праведник святой. Почему, тебя завидев, я издал веселый крик? Потому, что я щекоткой убивать людей привык. Каждый палец приспособлен, чтобы злее щекотать, Убиваю человека, заставляя хохотать. Ну-ка пальцами своими, братец мой, пошевели, Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!» «Хорошо, я поиграю,- дровосек ему в ответ.-Только при одном условье… Ты согласен или нет?» «Говори же, человечек, будь, пожалуйста, смелей, Все условия приму я, но давай играть скорей!» «Если так — меня послушай, как решить — мне все равно. Видишь толстое, большое и тяжелое бревно? Дух лесной! Давай сначала поработаем вдвоем, На арбу с тобою вместе мы бревно перенесем. Щель большую ты заметил на другом конце бревна? Там держи бревно покрепче, сила вся твоя нужна!..» На указанное место покосился шурале. И, джигиту не переча, согласился шурале. Пальцы длинные, прямые положил ом в пасть бревна… Мудрецы! Простая хитрость дровосека вам видна? Клин, заранее заткнутый, выбивает топором, Выбивая, выполняет ловкий замысел тайком. — Шурале не шелохнется, не пошевельнет рукой, Он стоит, не понимая умной выдумки людской. Вот и вылетел со свистом толстый клин, исчез во мгле… Прищемились и остались в щели пальцы шурале. Щурале обман .увидел, шурале вопит, орет. Он зовет на помощь братьев, он зовет лесной народ. С покаянною мольбою он джигиту говорит: , «Сжалься, сжалься надо мною! Отпусти меня, джигит! Ни тебя, джигит, ни сына не обижу я вовек. Весь твой род не буду трогать никогда, о человек! Никому не дам в обиду! Хочешь, клятву принесу? Всем скажу: «Я — друг джигита. Пусть гуляет он в лесу!» Пальцам больно! Дай мне волю! Дай пожить мне на земле! Что тебе, джигит, за прибыль от мучений шурале?» Плачет, мечется бедняга, ноет, воет, сам не свой. ; Дровосек его не слышит, собирается домой. «Неужели крик страдальца эту душу не смягчит? Кто ты, кто ты, бессердечный? Как зовут тебя, джигит? Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,На вопрос: «Кто твой обидчик?» — чье я имя назову?» «Так и быть, скажу я, братец. Это имя не забудь: Прозван я «Вгодуминувшем»… А теперь — пора мне в путь». Шурале кричит и воет, хочет силу показать, Хочет вырваться из плена, дровосека наказать. «Я умру. Лесные духи, помогите мне скорей! Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!» А наутро прибежали шурале со всех сторон. «Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчен? Успокойся! Помолчи-ка! Нам от крика невтерпеж. Прищемлен в году минувшем, что ж ты в нынешнем ревешь?«
tukay-museum.ru
Муса ДЖАЛИЛЬ
У могилы Тукая.
В душе, свободной от мирской тщеты, храня наказ страны труда и света, я возлагаю красные цветы к священному пристанищу поэта. В живой земле кладбищенской цветут багряные цветы - они прекрасны! Но красота живет не только тут; по всей земле - широкой, светлой, страстной! На родине, свободной навсегда, весенний ветер веет, возвещая народный праздник дружбы и труда над вечным родником людского счастья! Прекрасна жизнь! Весенняя земля лучами солнца яркого согрета, я вижу, благодарно зацвела над праведной могилою поэта. Возрадуйся, поэт! Ведь первым ты весну народа юным сердцем понял! Ты страстно верил в праздник бедноты, в весенний ветер над свободным полем! Давным-давно воспетые тобой великий труд, душевная свобода, любовь и доброта, за правду бой - пришли с единством и родством народа... Возрадуйся! Воспрянувший народ запомнил строки чудные навечно. В весенний праздник свой тебе он шлет посланье - благодарно и сердечно. Твои заветы для него святы: в знак уваженья светом неизменным запламенели алые цветы над каменным надгробием священным! Надгробие! Над каменной плитой мои цветы горят с другими вместе, своей весенней, юной красотой несут поэту радостные вести, Да... Яркие багряные цветы, исполненные свежести и света, расскажут о сиянье красоты на возрожденной родине поэта!Перевод Р. БухараеваСибгат ХАКИМ
Отрывок из поэмы "Сороковой номер"
...Когда я места сам себе не нахожу, Когда перо в руке отяжелело, Часами я по городу брожу И замечаю вдруг, что прихожу К большому дому, где иная жизнь кипела. Когда-то здесь гостиница была. Шумел Сенной базар... Торговый угол... Здесь жил Тукай, Поэзия жила, А номера именовались "Булгар". Как на свиданье - жду чего-то под окном, А свет его в ночи как уголь. Навек священен этот старый дом, И гроб Сайдашева задел об этот угол... Жизнь продолжается, И, словно вечный суд, С начала века спор жестокий длится: Тукаем восхищаются, поют. Его клянут, Как будто должен возвратиться, И появления его с тревогой ждут Фанатики, защитники "традиций", Барышники, менялы, торгаши, Мечтающие обмануть полмира, - Те самые, из "уголка кяфира", Над кем поэт наш посмеялся от души Цела мечеть, хоть минарета нет, Она не примет твоего поклона, Не возвратит, как прежде, твой привет. А за углом - гараж, автоколонна, И сквозь столетья Крики зазывал Здесь, на углу, я слышу неизменно... И оживает та эпоха постепенно, Где все убытки от продажи сена Народ казенной водкой заливал, В рассказах душу изливал, бывало... И времени арба не раз при мне Своею осью угол задевала И метки оставляла на стене. Народ стекался из Уральска и Кырлая, Родная речь спаяла даль и близь. Пути народа и пути Тукая Здесь, на углу, навек переплелись...Перевод Н. БеляеваРавиль БУХАРАЕВ
Ночь Тукая
Абдул Тукаев умер в номерах... Какой Тукаев? Литератор местный, нескромным поведением известный. В горячке, пишут... Значит, умер... - Ах! ...Я умираю в каменном гробу, навеки расстаюсь с самим собою. Я домарал последнюю главу поэмы, именуемой судьбою. Под коридорный топот, визг и брань, я расскажу, от смеха умирая, как забияку-парня из Кырлая защекотала до смерти Казань! ...Люблю Казань: мечети и бараки, люблю я на Булаке тополя, Люблю поля в закатном полумраке под розовыми стенами кремля. Я много мог. Затравленная муза, ты не дала мне доказать верней, что музыка татарского аруза не менее серьезна, чем хорей! Мне слишком много сделать надлежало, а я шептал, срывался я на крик! Я много мог. Я сделал слишком мало. Прости меня, татарский мой язык... Язык родной, единственный мой, белый... Темно и сыро на моей земле. Где голубой огонь в очах, о бледный, запуганный купцами шурале?Прощенье Богу, другу и врагу, Свечу сюда! Я больше не могу.Шаукат ГАЛИЕВ
Гордый Тукай
Многие привыкли почему-то представлять несчастненьким его, Был он сиротою, жил он трудно, рано умер... ну и что с того?Будто он всю жизнь на печке охал! Разве песнь его была больной?.. Сам горел он яростно и многих причитать заставил: "Боже мой!"Говорил уверенно и ясно. Не пугал поэта злобный лай... И его в народе не напрасно называли: "Наш прямой Тукай" . Не бывает жалкого народа! Жалкой не бывает красота. Речь Тукая прозвучала гордо. Гений - не казанский сирота!Жизнь его сгорела, как комета, не увяла, словно пустоцвет. Был он полон музыки и света, страстный, несгибаемый поэт.Перевод В.БашироваРоберт МИННУЛЛИН
В возрасте Тукая
Он пел и в зной, и в стужу Лишь совести в угоду, И певческую душу Оставил он народу. Горит, наверно, в каждом Его души частица - Так и в меня однажды Вошли его страницы. Как я, он столько прожил - Немного ведь, признаться, Но лет хватило все же, Чтоб на века остаться! Живу, не умирая, - Поскольку рановато, Но с возрастом Тукая Прощаюсь виновато.Перевод А.ЛавринаГарай РАХИМ
Тукай
О нем говорили: растет сиротою, а сколько их было в те давние годы! Но в этом сиротстве случилось такое, что стал с малолетства он сыном народа. О нем говорили: недолгие сроки скорбящей душе отмеряет природа, Но в грусти, излитой в певучие строки, уже становился он песней народа. О нем говорили: живет лишь стихами, иная забота ему неугодна, Но строки стихов его пламенных сами уже становились заботой народа. О нем говорили, когда схоронили: умолк наконец-то. Стал прахом холодным. Но все понимали - не спрятать в могиле горячую душу и совесть народа,Перевод П. СеребряковаМухаммат МИРЗА
Сгорел поэт
В подсвечниках всю ночь горели свечи. Писал Поэт до самого рассвета. Вранье, что у народа нету речи! Что безъязык народ - неправда это!Душа его горит, и песнь красива - услышав, устыдится равнодушный, откуда в этом мальчике тщедушном, ребенке бесприютном - столько силы?! Сгорел, но не погас. Душа живая вся превратилась в шар огня и света, ее свеченье не поглотит Лета, она пребудет в Вечности, сияя. Пока сгорали свечи понемногу, за свой народ в стихах сгорал поэт... Он проторил в бессмертие дорогу сто лет тому назад. Уже сто лет.Перевод А.КаримовойФакиль САФИН
Странно уходит поэт?
"Говорят, когда умер Тукай, в ящике его стола обнаружили Коран и револьвер".Из частной беседыЭто просто слух пустой, наверно... Или правда?.. Все бывает в жизни. Если оскорбляют твою веру, Может, и нельзя без револьвера.Если пред ничтожным унижаться, Если вновь в душе огонь протеста, Жить зачем?! Когда стихи кружатся, А перу в руках не удержаться...Не стихи - он приговор напишет Покидают мир поэты странно.. Но стихи болят, живут и дышат - Страждущие в них надежду слышат.Бесконечно изощрен убийца, Накопив тысячелетний опыт, Словно крепость, слово сохранится - В книге судеб целы все страницы.Лишь вперед - и нет пути другого! Что сильней Корана есть на свете? В мире нет оружия такого! Преклонить колен не может слово,...Что за мысль поэту разум жгла, В миг, когда смотрел он на курок? Ждет тихонько в ящике стола револьвер, пока наступит срок.Перевод А. Каримовой
Анас ГАЛИЕВ
В родной деревне
Моя деревня, не забыть тебя! Люблю поля обильные твои, Звенящие кристальные ручьи, Тоскую по тебе, тебя любя. Луга твои как сказочный ковёр, Идёшь по ним - на сердце благодать. С небес высоких слышу птичий хор. И пахнут травы. И поёт вода. На том холме, где ярок солнца свет, Где яблоня с черёмухой цветут, Рождён Тукай - земли родной поэт. Он не забыт. Теперь он снова тут. Он с пьедестала смотрит на село, На дальние поля, высокий склон, Где детство сиротливое прошло. Где в путь земной шагнул когда-то он. Познав сиротства горечь с первых дней, Не по ковру, по льду ходил босой. Всё вынес. Стал певцом земли своей. Её назвал он матерью родной. В те дни беда ходим по домам. На землю грозы сыпались из туч. Он вышел в путь к далёким берегам. Остался болью в сердце Кушмуч. Летели дни его в ином краю, Где корку хлеба добывал с трудом. Лишь раз пришёл на родину свою, Где был открыт поэту каждый дом. Об этом старики ведут рассказ. Ведь память, словно песнь его, светла. И, подходя к Тукаю, каждый раз Рукой помашут: "Здравствуй, Габдулла!" Но почему глаза его влажны? Наверное, он слышит, как народ На всём просторе матушки страны Тукая песни добрые поёт. Наверное, он видит, как цветет Дождём полита, тёплая земля. И новых перелесков хоровод Струится лентой в дальние поля. Он видит воплощённую мечту-. В лугах бескрайних сытые стада, В полях машины и луга в цвету, И пионеров, что пришли сюда, К нему, в тот сад, где нынче среди роз Стоит он посреди родной земли, Где носит имя гордое колхоз, Где и сады и нивы расцвели. Где в каждом доме есть заветный том Его стихов о дорогих местах. Где будет память вечная о нём У новых поколений на устах. Среди полей своих, зелёньа круч, Трудами прославляя милый край, Хранит навеки старый Кушмуч Святое место, где рождён Тукай.Перевод Марины Подольскойkitaphane.tatarstan.ru
|
|
|
|
|
|
