В бане
На околице войны -
В глубине Германии -
Баня! Что там Сандуны
С остальными банями!
На чужбине отчий дом -
Баня натуральная.
По порядку поведем
Нашу речь похвальную.
Дом ли, замок, все равно,
Дело безобманное:
Банный пар занес окно
Пеленой туманною.
Стулья графские стоят
Вдоль стены в предбаннике.
Снял подштанники солдат,
Докурил без паники.
Докурил, рубаху с плеч
Тащит через голову.
Про солдата в бане речь, -
Поглядим на голого.
Невысок, да грудь вперед
И в кости надежен.
Телом бел, - который год
Загорал в одеже.
И хоть нет сейчас на нем
Форменных регалий,
Что знаком солдат с огнем,
Сразу б угадали.
Подивились бы спроста,
Что остался целым.
Припечатана звезда
На живом, на белом.
Неровна, зато красна,
Впрямь под стать награде,
Пусть не спереди она, -
На лопатке сзади.
С головы до ног мельком
Осмотреть атлета:
Там еще рубец стручком,
Там иная мета.
Знаки, точно письмена
Памятной страницы.
Тут и Ельня, и Десна,
И родная сторона
В строку с заграницей.
Столько верст я столько вех,
Не забыть иную.
Но разделся человек,
Так идет в парную,
Он идет, но как идет,
Проследим сторонкой:
Так ступает, точно лед
Под ногами тонкий;
Будто делает G трудом
Шаг - и непременно:
- Ух, ты! -» - крякает, притом
Щурится блаженно.
Говор, плеск, веселый гул,
Капли с потных сводов...
Ищет, руки протянув,
Прежде пар, чем воду.
Пар бодает в потолок
Ну-ка, о ходу на полок!
В жизни мирной или бранной,
У любого рубежа,
Благодарны ласке банной
Наше тело и душа.
Ничего, что ты природой
Самый русский человек,
А берешь для бани воду
Из чужих; далеких рек.
Много хуже для здоровья,
По зиме ли, по весне,
Возле речек Подмосковья
Мыться в бане на войне.
- Ну-ка ты, псковской, елецкий
Иль еще какой земляк,
Зачерпни воды немецкой
Да уважь, плесни черпак.
Не жалей, добавь на пфенниг,
А теперь погладить швы
Дайте, хлопцы, русский веник,
Даже если он с Литвы.
Честь и слава помпохозу,
Снаряжавшему обоз,
Что советскую березу
Аж за Кенигсберг завез.
Эй, славяне, что с Кубани,
С Дона, с Волги, с Иртыша,
Занимай высоты в бане,
Закрепляйся не спеша!
До того, друзья, отлично
Так-то всласть, не торопясь,
Парить веником привычным
Заграничный пот и грязь.
Пар на славу, молодецкий,
Мокрым доскам горячо.
Ну-ка, где ты, друг елецкий,
Кинь гвардейскую еще!
Кинь еще, а мы освоим
С прежней дачей заодно.
Вот теперь спасибо, воин,
Отдыхай. Теперь - оно!
Кто не нашей подготовки,
Того с полу на полок
Не встянуть и на веревке, -
Разве только через блок.
Тут любой старик любитель,
Сунься только, как ни рьян,
Больше двух минут не житель,
А и житель - не родитель,
Потому не даст семян.
Нет, куда, куда, куда там,
Хоть кому, кому, кому
Браться париться с солдатом, -
Даже черту самому.
Пусть он жиловатый парень,
Да такими вряд ли он,
Как солдат, жарами жарен
И морозами печен.
Пусть он, в общем, тертый малый,
Хоть, понятно, черта нет,
Да поди сюда, пожалуй,
Так узнаешь, где тот свет.
На полке, полке, что тесан
Мастерами на войне,
Ходит веник жарким чесом
По малиновой спине.
Человек поет и стонет,
Просит;
- Гуще нагнетай.-
Стонет, стонет, а не донят:
- Дай! Дай! Дай! Дай!
Не допариться в охоту,
В меру тела для бойца -
Все равно, что немца с ходу
Не доделать до конца.
Нет, тесни его, чтоб вскоре
Опрокинуть навзничь в море,
А который на земле -
Истолочь живьем в «котле».
И за всю войну впервые -
Немца нет перед тобой.
В честь победы огневые
Грянут следом за Москвой.
Грянет залп многоголосый,
Заглушая шум волны.
И пошли стволы, колеса
На другой конец войны.
С песней тронулись колонны
Не в последний ли поход?
И ладонью запыленной
Сам солдат слезу утрет.
Кто-то свистнет, гикнет кто-то,
Грусть растает, как дымок,
И война - не та работа,
Если праздник недалек.
И война - не та работа,
Ясно даже простаку,
Если по три самолета
В помощь придано штыку.
И не те как будто люди,
И во всем иная стать,
Если танков и орудий -
Сверх того, что негде стать.
Сила силе доказала:
Сила силе - не ровня.
Есть металл прочней металла,
Есть огонь страшней огня!
Бьют Берлину у заставы
Судный час часы Москвы...
А покамест суд да справа -
Пропотел солдат на славу,
Кость прогрел, разгладил швы,
Новый с ног до головы -
И слезай, кончай забаву...
А внизу - иной уют,
В душевой и ванной
Завершает голый люд
Банный труд желанный.
Тот упарился, а тот
Борется с истомой.
Номер первый спину трет
Номеру второму.
Тот, механик и знаток
У светца хлопочет,
Тот макушку мылит впрок,
Тот мозоли мочит;
Тот платочек носовой,
Свой трофей карманный,
Моет мыльною водой,
Дармовою банной.
Ну, а наш слегка остыл
И - конец лежанке.
В шайке пену нарастил,
Обработал фронт и тыл,
Не забыл про фланги.
Быстро сладил с остальным,
Обдался и вылез.
И невольно вслед за ним
Все поторопились.
Не затем, чтоб он стоял
Выше в смысле чина,
А затем, что жизни дал
На полке мужчина.
Любит русский человек
Праздник силы всякий,
Оттого и хлеще всех
Он в труде и драке.
И в привычке у него
Издавна, извечно
За лихое удальство
Уважать сердечно.
И с почтеньем все глядят,
Как опять без паники
Не спеша надел солдат
Новые подштанники.
Не спеша надел штаны
И почти что новые,
С точки зренья старшины,
Сапоги кирзовые.
В гимнастерку влез солдат,
А на гимнастерке -
Ордена, медали в ряд
Жарким пламенем горят...
- Закупил их, что ли, брат,
Разом в военторге?
Тот стоит во всей красе,
Занят самокруткой.
- Это что! Еще не все, -
Метит шуткой в шутку.
- Любо-дорого. А где ж
Те, мол, остальные?..
- Где последний свой рубеж
Держит немец ныне.
И едва простился он,
Как бойцы в восторге
Вслед вздохнули:
- Ну, силен!
- Все равно, что Теркин.
1945
45parallel.net
Все стихи Александра Твардовского
Короткие стихи Александра Твардовского, которые легко учатся: читать популярные, лучшие, красивые стихотворения поэта классика на сайте РуСтих о любви и Родине, природе и животных, для детей и взрослых. Если вы не нашли желаемый стих, поэта или тематику, рекомендуем воспользоваться поиском вверху сайта.
rustih.ru
На околице войны -В глубине Германии -Баня! Что там СандуныС остальными банями!
На чужбине отчий дом -Баня натуральная.По порядку поведемНашу речь похвальную.
Дом ли, замок, все равно,Дело безобманное:Банный пар занес окноПеленой туманною.
Стулья графские стоятВдоль стены в предбаннике.Снял подштанники солдат,Докурил без паники.
Докурил, рубаху с плечТащит через голову.Про солдата в бане речь, -Поглядим на голого.
Невысок, да грудь впередИ в кости надежен.Телом бел, — который годЗагорал в одеже.
И хоть нет сейчас на немФорменных регалий,Что знаком солдат с огнем,Сразу б угадали.
Подивились бы спроста,Что остался целым.Припечатана звездаНа живом, на белом.
Неровна, зато красна,Впрямь под стать награде,Пусть не спереди она, -На лопатке сзади.
С головы до ног мелькомОсмотреть атлета:Там еще рубец стручком,Там иная мета.
Знаки, точно письменаПамятной страницы.Тут и Ельня, и Десна,И родная сторонаВ строку с заграницей.
Столько верст я столько вех,Не забыть иную.Но разделся человек,Так идет в парную,
Он идет, но как идет,Проследим сторонкой:Так ступает, точно ледПод ногами тонкий;
Будто делает G трудомШаг — и непременно:— Ух, ты! -"- крякает, притомЩурится блаженно.
Говор, плеск, веселый гул,Капли с потных сводов...Ищет, руки протянув,Прежде пар, чем воду.
Пар бодает в потолокНу-ка, о ходу на полок!
В жизни мирной или бранной,У любого рубежа,Благодарны ласке баннойНаше тело и душа.
Ничего, что ты природойСамый русский человек,А берешь для бани водуИз чужих; далеких рек.
Много хуже для здоровья,По зиме ли, по весне,Возле речек ПодмосковьяМыться в бане на войне.
— Ну-ка ты, псковской, елецкийИль еще какой земляк,Зачерпни воды немецкойДа уважь, плесни черпак.
Не жалей, добавь на пфенниг,А теперь погладить швыДайте, хлопцы, русский веник,Даже если он с Литвы.
Честь и слава помпохозу,Снаряжавшему обоз,Что советскую березуАж за Кенигсберг завез.
Эй, славяне, что с Кубани,С Дона, с Волги, с Иртыша,Занимай высоты в бане,Закрепляйся не спеша!
До того, друзья, отличноТак-то всласть, не торопясь,Парить веником привычнымЗаграничный пот и грязь.
Пар на славу, молодецкий,Мокрым доскам горячо.Ну-ка, где ты, друг елецкий,Кинь гвардейскую еще!
Кинь еще, а мы освоимС прежней дачей заодно.Вот теперь спасибо, воин,Отдыхай. Теперь — оно!
Кто не нашей подготовки,Того с полу на полокНе встянуть и на веревке, -Разве только через блок.
Тут любой старик любитель,Сунься только, как ни рьян,Больше двух минут не житель,А и житель — не родитель,Потому не даст семян.
Нет, куда, куда, куда там,Хоть кому, кому, комуБраться париться с солдатом, -Даже черту самому.
Пусть он жиловатый парень,Да такими вряд ли он,Как солдат, жарами жаренИ морозами печен.
Пусть он, в общем, тертый малый,Хоть, понятно, черта нет,Да поди сюда, пожалуй,Так узнаешь, где тот свет.
На полке, полке, что тесанМастерами на войне,Ходит веник жарким чесомПо малиновой спине.
Человек поет и стонет,Просит;— Гуще нагнетай.-Стонет, стонет, а не донят:— Дай! Дай! Дай! Дай!
Не допариться в охоту,В меру тела для бойца -Все равно, что немца с ходуНе доделать до конца.
Нет, тесни его, чтоб вскореОпрокинуть навзничь в море,А который на земле -Истолочь живьем в «котле».
Грянет залп многоголосый,Заглушая шум волны.И пошли стволы, колесаНа другой конец войны.
С песней тронулись колонныНе в последний ли поход?И ладонью запыленнойСам солдат слезу утрет.
Кто-то свистнет, гикнет кто-то,Грусть растает, как дымок,И война — не та работа,Если праздник недалек.
И война — не та работа,Ясно даже простаку,Если по три самолетаВ помощь придано штыку.
И не те как будто люди,И во всем иная стать,Если танков и орудий -Сверх того, что негде стать.
Сила силе доказала:Сила силе — не ровня.Есть металл прочней металла,Есть огонь страшней огня!
Бьют Берлину у заставыСудный час часы Москвы...
А покамест суд да справа -Пропотел солдат на славу,Кость прогрел, разгладил швы,Новый с ног до головы -И слезай, кончай забаву...
А внизу — иной уют,В душевой и ваннойЗавершает голый людБанный труд желанный.
Тот упарился, а тотБорется с истомой.Номер первый спину третНомеру второму.
Тот, механик и знатокУ светца хлопочет,Тот макушку мылит впрок,Тот мозоли мочит;
Тот платочек носовой,Свой трофей карманный,Моет мыльною водой,Дармовою банной.
Ну, а наш слегка остылИ — конец лежанке.В шайке пену нарастил,Обработал фронт и тыл,Не забыл про фланги.
Быстро сладил с остальным,Обдался и вылез.И невольно вслед за нимВсе поторопились.
Не затем, чтоб он стоялВыше в смысле чина,А затем, что жизни далНа полке мужчина.
Любит русский человекПраздник силы всякий,Оттого и хлеще всехОн в труде и драке.
И в привычке у негоИздавна, извечноЗа лихое удальствоУважать сердечно.
И с почтеньем все глядят,Как опять без паникиНе спеша надел солдатНовые подштанники.
Не спеша надел штаныИ почти что новые,С точки зренья старшины,Сапоги кирзовые.
В гимнастерку влез солдат,А на гимнастерке -Ордена, медали в рядЖарким пламенем горят...
— Закупил их, что ли, брат,Разом в военторге?Тот стоит во всей красе,Занят самокруткой.
— Это что! Еще не все, -Метит шуткой в шутку.— Любо-дорого. А где жТе, мол, остальные?.
— Где последний свой рубежДержит немец ныне.
И едва простился он,Как бойцы в восторгеВслед вздохнули:— Ну, силен!— Все равно, что Теркин.
1945
prostih.ru
Все стихи Александра Твардовского
Александр Твардовский — Стихи о войне: читать популярные, лучшие, красивые стихотворения поэта классика на сайте РуСтих о любви и Родине, природе и животных, для детей и взрослых. Если вы не нашли желаемый стих, поэта или тематику, рекомендуем воспользоваться поиском вверху сайта.
rustih.ru
Здесь собраны все стихи русского поэта Александр Твардовский на тему Стихи о войне.
» Армейский сапожник В лесу, возле кухни походной, Как будто забыв о войне, Армейский сапожник холодный Сидит за работой на пне.... » Баллада о товарище Вдоль развороченных дорог И разоренных сел Мы шли по звездам на восток,- Товарища я вел.... » Баллада о товарище Вдоль развороченных дорог И разоренных сел Мы шли по звездам на восток,- Товарища я вел.... » Баллада об отречении Вернулся сын в родимый дом С полей войны великой. И запоясана на нем Шинель каким-то лыком.... » Баллада об отречении Вернулся сын в родимый дом С полей войны великой. И запоясана на нем Шинель каким-то лыком.... » Большое лето Большое лето фронтовое Текло по сторонам шоссе Густой, дремучею травою, Уставшей думать о косе.... » Василий Теркин: 8. Гармонь По дороге прифронтвой, Запоясан, как в строю, Шел боец в шинели новой, Догонял свой полк стрелковый,... » Василий Теркин: 12. От автора Сто страниц минуло в книжке, Впереди — не близкий путь. Стой-ка, брат. Без передышки Невозможно. Дай вздохнуть.... » Две строчки Из записной потертой книжки Две строчки о бойце-парнишке, Что был в сороковом году Убит в Финляндии на льду.... » Дом бойца Столько было за спиною Городов, местечек, сел, Что в село свое родное Не заметил, как вошел.... » Земляку Нет, ты не думал,- дело молодое,- Покуда не уехал на войну, Какое это счастье дорогое - Иметь свою родную сторону.... » Иван Громак Не всяк боец, что брал Орел, Иль Харьков, иль Полтаву, В тот самый город и вошел Через его заставу.... » Немые Я слышу это не впервые, В краю, потоптанном войной, Привычно молвится: немые,— И клички нету им иной.... » О скворце На крыльце сидит боец. На скворца дивится: - Что хотите, а скворец Правильная птица.... » Огонь Костер, что где-нибудь в лесу, Ночуя, путник палит,— И тот повысушит росу, Траву вокруг обвялит.... » Отец и сын Быть может, все несчастье От почты полевой: Его считали мертвым, А он пришел живой.... » У славной могилы Нам памятна каждая пядь И каждая наша примета Земли, где пришлось отступать В пыли сорок первого лета.... » Я знаю, никакой моей вины... Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В то, что они - кто старше, кто моложе - Остались там, и не о том же речь,...rupoem.ru
На могилы, рвы, канавы,На клубки колючки ржавой,На поля, холмы - дырявой,Изувеченной земли,На болотный лес корявый,На кусты - снега легли.
И густой поземкой белойВетер поле заволок.Вьюга в трубах обгорелыхЗагудела у дорог.И в снегах непроходимыхЭти мирные краяВ эту памятную зимуОрудийным пахли дымом,Не людским дымком жилья.
И в лесах, на мерзлой грудеПо землянкам без огней,Возле танков и орудийИ простуженных конейНа войне встречали людиДолгий счет ночей и дней.
И лихой, нещадной стужиНе бранили, как ни зла:Лишь бы немцу было хуже,О себе ли речь там шла!
И желал наш добрый парень:Пусть померзнет немец-барин,Немец-барин не привык,Русский стерпит - он мужик.
Шумным хлопом рукавичным,Топотней по целинеСпозаранку день обычныйНачинался на войне.
Чуть вился дымок несмелый,Оживал костер с трудом,В закоптелый бак гремелаИз ведра вода со льдом.
Утомленные ночлегом,Шли бойцы из всех берлогГреться бегом, мыться снегом,Снегом жестким, как песок.
А потом - гуськом по стежке,Соблюдая свой черед,Котелки забрав и ложки,К кухням шел за взводом взвод.
Суп досыта, чай до пота,-Жизнь как жизнь.И опять война - работа:- Становись!
_______
Вслед за ротой на опушкуТеркин движется с катушкой,Разворачивает снасть,-Приказали делать связь.
Рота головы пригнула.Снег чернеет от огня.Теркин крутит:- Тула, Тула!Тула, слышишь ты меня?
Подмигнув бойцам украдкой:Мол, у нас да не пойдет,-Дунул в трубку для порядку,Командиру подает.
Командиру все в привычку,-Голос в горсточку, как спичкуТрубку книзу, лег бочком,Чтоб поземкой не задуло.Все в порядке.- Тула, Тула,Помогите огоньком...
Не расскажешь, не опишешь,Что за жизнь, когда в боюЗа чужим огнем расслышишьАртиллерию свою.
Воздух круто завивая,С недалекой огневойАхнет, ахнет полковая,Запоет над головой.
А с позиций отдаленных,Сразу будто бы не в лад,Ухнет вдруг дивизионнойДоброй матушки снаряд.
И пойдет, пойдет на славу,Как из горна, жаром дуть,С воем, с визгом шепелявымРасчищать пехоте путь,Бить, ломать и жечь в окружку.Деревушка?- Деревушку.Дом - так дом. Блиндаж - блиндаж.Врешь, не высидишь - отдашь!
А еще остался кто там,Запорошенный песком?Погоди, встает пехота,Дай достать тебя штыком.
Вслед за ротою стрелковойТеркин дальше тянет провод.Взвод - за валом огневым,Теркин с ходу - вслед за взводом,Топит провод, точно в воду,Жив-здоров и невредим.
Вдруг из кустиков корявых,Взрытых, вспаханных кругом,-Чох!- снаряд за вспышкой ржавой.Теркин тотчас в снег - ничком.
Вдался вглубь, лежит - не дышит,Сам не знает: жив, убит?Всей спиной, всей кожей слышит,Как снаряд в снегу шипит...
Хвост овечий - сердце бьется.Расстается с телом дух."Что ж он, черт, лежит - не рвется,Ждать мне больше недосуг".
Приподнялся - глянул косо.Он почти у самых ног -Гладкий, круглый, тупоносый,И над ним - сырой дымок.
Сколько б душ рванул на выбросВот такой дурак слепойНеизвестного калибра -С поросенка на убой.
Оглянулся воровато,Подивился - смех и грех:Все кругом лежат ребята,Закопавшись носом в снег.
Теркин встал, такой ли ухарь,Отряхнулся, принял вид:- Хватит, хлопцы, землю нюхать,Не годится,- говорит.
Сам стоит с воронкой рядомИ у хлопцев на виду,Обратясь к тому снаряду,Справил малую нужду...
Видит Теркин погребушку -Не оттуда ль пушка бьет?Передал бойцам катушку:- Вы - вперед. А я - в обход.
С ходу двинул в дверь гранатой.Спрыгнул вниз, пропал в дыму.- Офицеры и солдаты,Выходи по одному!..
Тишина. Полоска света.Что там дальше - поглядим.Никого, похоже, нету.Никого. И я один.
Гул разрывов, словно в бочке,Отдается в глубине.Дело дрянь: другие точкиБьют по занятой. По мне.
Бьют неплохо, спору нету.Добрым словом помяниХоть за то, что погреб этотПрочно сделали они.
Прочно сделали, надежно -Тут не то что воевать,Тут, ребята, чай пить можно,Стенгазету выпускать.
Осмотрелся, точно в хате:Печка теплая в углу,Вдоль стены идут полати,Банки, склянки на полу.
Непривычный, непохожийДух обжитого жилья:Табаку, одежи, кожиИ солдатского белья.
Снова сунутся? Ну что же,В обороне нынче - я...На прицеле вход и выход,Две гранаты под рукой.
Смолк огонь. И стало тихо.И идут - один, другой...
Теркин, стой. Дыши ровнее.Теркин, ближе подпусти.Теркин, целься. Бей вернее,Теркин. Сердце, не части.
Рассказать бы вам, ребята,Хоть не верь глазам своим,Как немецкого солдатаВ двух шагах видал живым.
Подходил он в чем-то белом,Наклонившись от огня,И как будто дело делал:Шел ко мне - убить меня.
В этот ровик, точно с печки,Стал спускаться на заду...
Теркин, друг, не дай осечки.Пропадешь,- имей в виду.
За секунду до разрыва,Знать, хотел подать пример:Прямо в ровик спрыгнул живоВ полушубке офицер.
И поднялся незадетый,Цельный. Ждем за косяком.Офицер - из пистолета,Теркин - в мягкое - штыком.
Сам присел, присел тихонько.Повело его легонько.Тронул правое плечо.Ранен. Мокро. Горячо.
И рукой коснулся пола:Кровь,- чужая иль своя?
Тут как даст вблизи тяжелый,Аж подвинулась земля!
Вслед за ним другой ударил,И темнее стало вдруг.
"Это - наши,- понял парень,-Наши бьют,- теперь каюк".
Оглушенный тяжким гулом,Теркин никнет головой.Тула, Тула, что ж ты, Тула,Тут же свой боец живой.
Он сидит за стенкой дзота,Кровь течет, рукав набряк.Тула, Тула, неохотаПомирать ему вот так.
На полу в холодной ямеНеохота нипочемГибнуть с мокрыми ногами,Со своим больным плечом.
Жалко жизни той, приманки,Малость хочется пожить,Хоть погреться на лежанке,Хоть портянки просушить...
Теркин сник. Тоска согнула.Тула, Тула... Что ж ты, Тула?Тула, Тула. Это ж я...Тула... Родина моя!..
_______
А тем часом издалека,Глухо, как из-под земли,Ровный, дружный, тяжкий рокотНадвигался, рос. С востокаТанки шли.
Низкогрудый, плоскодонный,Отягченный сам собой,С пушкой, в душу наведенной,Страшен танк, идущий в бой.
А за грохотом и громом,За броней стальной сидят,По местам сидят, как дома,Трое-четверо знакомыхНаших стриженых ребят.
И пускай в бою впервые,Но ребята - свет пройди.Ловят в щели смотровыеКромку поля впереди.
Видят - вздыбился разбитый,Развороченный накат.Крепко бито. Цель накрыта.Ну, а вдруг как там сидят!
Может быть, притих до срокаУ орудия расчет?Развернись машина боком -Бронебойным припечет.
Или немец с автоматом,Лезть наружу не дурак,Там следит за нашим братом,Выжидает. Как не так.
Двое вслед за командиромВниз - с гранатой - вдоль стены.Тишина.- Углы темны...
- Хлопцы, занята квартира,-Слышат вдруг из глубины.
Не обман, не вражьи шутки,Голос вправдашний, родной:- Пособите. Вот уж суткиТочка данная за мной...
В темноте, в углу каморки,На полу боец в крови.Кто такой? Но смолкнул Теркин,Как там хочешь, так зови.
Он лежит с лицом землистым,Не моргнет, хоть глаз коли.В самый срок его танкистыПодобрали, повезли.
Шла машина в снежной дымке,Ехал Теркин без дорог.И держал его в обнимкуХлопец - башенный стрелок.
Укрывал своей одежей,Грел дыханьем. Не беда,Что в глаза его, быть может,Не увидит никогда...
Свет пройди,- нигде не сыщешь,Не случалось видеть мнеДружбы той святей и чище,Что бывает на войне.
prostih.ru
Твардовский Александр Трифонович (8 (21) июня 1910, х. Загорье, Смоленская губерния, Российская империя — 18 декабря 1971 пос. Пахра, СССР) — русский советский поэт, писатель, редактор, журналист.
Твардовский родился в крестьянской семье. Отец его трудился кузнецом, был человеком «грамотным и даже начитанным». Его звали Трифоном Гордеевичем Твардовским. На хуторе Столпово он приобрел небольшой участок земли в рассрочку. Земля была вся болотистая, заросшая ельником и лозняком. Но для отца Александра Трифоновича купить собственный клочок земли было настоящим счастьем. Происходил он из семьи солдата, не имевшего ни одной десятины. Тяжкий труд кузнецом позволил Трифону Твардовскому насобирать сумму, которая позволила сделать взнос в Крестьянский банк. Земля эта была дорога отцу будущего поэта «до святости». Свой дом и земельный участок возле него он называл имением. Первоначально намереваясь бросить кузнецкое дело и работать на земле, Трифону все равно приходилось иногда работать на арендованной наковальне.
Детство Александра проходило в нужде и бедствиях. Тем не менее, его отец изо всех сил стремился выйти из этого положения и заработать для семьи уважение в обществе. По хутору он неизменно, как вспоминал поэт в автобиографии, ходил в шляпе. В доме Твардовских всегда было много книг. Зимними вечерами семья собиралась вместе и читала вслух. Любили, в основном, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова, Никитина, Алексея Толстого. С детства будущий поэт зачитывался «Полтавой», «Дубровским», «Тарасом Бульбой». Отец его, оставшийся навсегда примером для подражания, знал наизусть отрывки из «Князя Курбского», «Бородино», любил декламировать на память «Конька-горбунка» Ершова. В юности Трифон Твардовский пел в церковном хоре, и любовь к пению сохранилась в нем до конца дней. Любил напевать «Коробейников» Некрасова.
Мать Твардовского, Мария Митрофановна, слыла впечатлительной женщиной, была чутка ко многому, причем не только к тому, что касалось житейских интересов дома и двора. Хозяйка в большой многодетной семье, она восхищалась звуком пастушьей трубы, раздававшимся где-нибудь вдалеке или отголоском песни, доносимой с далеких полей.
Стихи писать Александр Трифонович начал до того, как овладел первоначальной грамотой. Свое первое невинное стихотворение, в котором обличались сверстники, разорители птичьих гнезд, он пытался зафиксировать на бумаге, еще не зная всех букв алфавита. В стихотворении не было ни ритма, ни лада, но оно отличалось необыкновенной страстностью, желанием творить стихи при любых обстоятельствах.
Учился Твардовский в сельской школе. После того, как поэт овладел элементарными знаниями в ней, он поступил в Смоленский педагогический институт. Образование после учебы в высшем заведении Твардовский продолжил получать в Московском институте гуманитарной направленности на филологическом факультете. Институт он окончил в 1939 году. Студенческая жизнь увлекала Твардовского, он писал много, в основном, лирические стихотворения. Летом 1924 года, еще обучаясь в Смоленске, он стал посылать небольшие публицистические работы в редакции местных газет. Твардовский писал заметки о комсомольских субботниках, о неисправных мостах, о злоупотреблениях местных властей и на многие другие общественные темы. Его работы в то время публиковали мало, изредка, тем не менее, что-то печатали. Сельский комсомолец этими публикациями очень гордился. Только потом Твардовский решил послать в газету свое первое стихотворение. В издании «Смоленская деревня» появилось его лирическое сочинение «Новая изба».
Твардовский решил показать свои работы М. В. Исаковскому. В то время тот работал в Смоленске в издании "Рабочий путь". Исаковский положительно отозвался о литературных опытах юноши. В родную деревню Твардовского пришла газета, в которой были напечатаны его стихотворения. М. Исаковскому Твардовский был многим обязан в жизни. Впоследствии они стали друзьями. Исаковский помогал развиваться литератору, сводил его с нужными людьми. В стихах своего земляка Александр Трифонович увидел и осознал, что предметом поэтического творения должна быть окружающая поэта жизнь, то есть картины советской деревни, необыкновенная смоленская природа, мир внутренних впечатлений, естественных чувств. Пример поэзии Исаковского обратил Твардовского в его литературных ранних опытах к серьезной объективной теме, к желанию повествовать в своих сочинениях о чем-то интересном не только для него самого, но и для простых людей, читателей. Поэт в своей автобиографии отмечал, что в этот период жизни писал плохо, как-то «ученически», неумело и подражательно.
Юность Твардовского прошла в пореволюционной деревне. Все это отразилось и в судьбе Твардовского, селькора с 1924 года, корреспондента газет в Смоленске. После первых литературных опытов в сельских и смоленских газетах, московский журнал «Октябрь» опубликовал стихотворение Твардовского. Это было уже литературным ростом молодого начинающего поэта. Его работу отметили критики, поэтому Твардовский решил перебраться в Москву. Столичные издания, как и смоленские, печатали поэта крайне мало. Критика одобряла его ранние опыты, поддерживала наивные ребяческие надежды, тем не менее, на жизнь Твардовскому катастрофически не хватало. Он слонялся по редакциям, по углам. Зимой 1930 года он возвратился в Смоленск, где прожил еще 6 лет.
Период этот был самым решающим и значительным в литературной судьбе Твардовского. Это было время переустройства деревни, эпоха коллективизации. Изменения в обществе были для поэта необыкновенно интересны. Как для поэтов старшего поколения были важны революции, так и Твардовский переживал за происходящее в период коллективизации. В эти годы, по утверждению самого Твардовского, он родился «политически». В это время Твардовский учился еще в Педагогическом институте. Поступил сюда поэт без проблем, сдал предметы, которые он должен был проходить в средней школе, которую пропустил, доучился до второго курса. С третьего курса Твардовскому довелось уйти. В 1936 году он поступил в Московский институт, в котором доучивался после педагогического.
В Смоленске Твардовский постоянно пребывал в состоянии необыкновенного душевного подъема. Ему было интересно учиться, узнавать новое и приобщаться к высокому. Отрываясь от учебы и учебников, он разъезжал по колхозам в качестве корреспондента местных газет, узнавал новую жизнь уже не из книг, а из простой сельской жизни. Много писал статей и очерков, вел записи, каждая новая поездка открывала для поэта что-то новое. Твардовский писал в автобиографии впоследствии, что в это время совсем забросил лирику и совсем разучился писать стихотворения. Александр Трифонович отмечал, что «пережил крайнее отвращение к "стихотворству"», в котором все подчинялось строгим правилам.
Судьба крестьянского мира в эти годы стала темой его ранних литературных опытов: «Пути к социализму», поэме, написанной в 1931 году, «Вступления» - в 1933 году, книги «Сборник стихов. 1930 - 1935», появившейся в печати в 1935 году. Но с наибольшей художественной силой и неприкрытой реалистичностью тема коллективизации нашла отражение в поэме Твардовского «Страна Муравия», которая увидела свет в 1936 году. За это произведение поэт получил Государственную премию в 1941 году. Главный персонаж поэмы Моргунок Никита. Во время своих странствий он видит картины жизни крестьян в годы «великого перелома». Сам он воплощает трагедию непростого расставания с былыми иллюзиями. Язык лиро-эпического произведения простой, естественный, разговорный, однако, вместе с тем, красочный, образный, яркий.
В 30-х годах Твардовский много работал над лирическими сочинениями, которые вошли в поэтические сборники «Дорога», датированный 1938 годом, «Сельская хроника», который вышел в 1939 году, «Загорье», появившийся в печати в 1941 году. Поэт всеми силами пытался зафиксировать изменения характеров крестьян в колхозной деревне, наиболее реалистично и естественно показать в лирике образы людей.
Осенью 1939 года Твардовского призвали в РККА. Начался сложный этап жизни поэта. Он принимал участие в освободительном походе советских войск в Западную Белоруссию. После этого Александр Трифонович был уволен в запас. Прошло совсем немного времени, как его вновь призвали в армию. В той же должности корреспондента военной газеты, но уже в офицерском чине, Твардовский своими глазами видел события войны с Финляндией. Условия жизни были суровые. В голове поэта рождались образы, которые пока что не находили четкие очертания. Твардовский готовился создать самое знаменитое свое произведение.
В образе Тёркина, который является главным персонажем «Книги про бойца», Твардовский стремился воплотить богатство, многообразие мыслей и чувств простого русского солдата, своего соотечественника. Эта книга, как впоследствии писал он в своей автобиографии, была «моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю». Над произведением Александр Трифонович работал в период с 1941 по 1945 год. В 1946 году он получила Государственную премию за свой труд.
О книге высоко отзывался Бунин, отмечая ее свободу, удаль, точность и меткость. Хвалил поэта он и за естественный солдатский язык без литературно-пошлых слов. Помимо «Книги про бойца» Твардовский в годы войны много писал стихотворений. Эта лирика впоследствии объединилась в цикле «Фронтовая хроника». Писал поэт и всевозможные заметки, очерки, статьи.
После окончания войны Твардовский в своем творчестве стремился во многом по-новому, глубже и разностороннее раскрывать исторические судьбы русского народа, огромный, большой и трудный мир. В 1946 году он написал поэму «Дом у дороги», которая в 1947 году была удостоена Государственной премии. В произведении с трагической силой изображается судьба Андрея Сивцова, простого солдата, у которого угнали семью во время отступления врага. «Счастье - не в забвеньи!» - утверждает Твардовский главную мысль своего произведения и многих его стихов послевоенных лет.
Поэма Александра Трифоновича «За далью — даль», над которой он работал в 1950-60-х годах, получила Ленинскую премию в 1961 году. Это лирико-публицистическое произведение представляет собой путевой дневник, который перерос в исповедь современника, сына Отечества, которого влекут две дали одновременно. Две дали – это трагическое прошлое и исполненное надежд будущее. Книга поэта многосторонне отобразила общественные настроения в 50-х годах.
Высказанные в данном лиро-эпическом произведении полемические суждения Александра Трифоновича о назначении поэзии, долге художника, задачах искусства перекликаются с его поэмой «Тёркин на том свете», написанной в 1954-1963 годах. В последнем произведении Твардовский изобразил гротескный образ загробного мира. Через этот образ раскрываются черты действительности того времени: бюрократизм, косность, формализм. Именно это тормозит развитие страны, ее восстановление после войны.
Книги поэзии Твардовского «Стихи из записной книжки», написанной в 1961 году, и «Из лирики этих лет, 1959 - 1967», датированной 1967 годом (была удостоена Государственной премии в 1971 году), характеризуются чертами летописи, в которой зафиксированы все изменения в жизни народа, в обществе. Размышления о жизни, проблемах, времени, людях свойственны прозе Александра Трифоновича не меньше, чем его лирике. Объективным критиком, приверженцем классической литературы Твардовский проявил себя в труде «Статьи и заметки о литературе», вышедшем в печати в 1961 году.
Поэт в жизни много занимался организационно-редакторской деятельностью. Возглавлял издание «Новый мир». Переводил много и часто поэзию белорусских, украинских и многих других славянских поэтов. Собственные произведения Александра Трифоновича были переведены на иностранные языки мира. Твардовский входил в Советский комитет защиты мира, был вице-президентом Европейского сообщества писателей в период с 1963 по 1968 год, был секретарём правления СП СССР в период с 1950 по 1954 г. и с 1959-1971 г.
После того, как был снят Хрущев, издания «Огонёк», «Социалистическая индустрия» стали размещать разгромные статьи о «Новом мире». Главлит вел с журналом Твардовского ожесточенную борьбу. Тем не менее, формально убрать с должности Александра Тихоновича не решались. В конце концов, вышел приказ снять заместителей главного редактора и назначить на их места недругов Твардовского. В феврале 1970 года поэт ушел из журнала, и некоторые его сотрудники последовали примеру Твардовского.
Твардовский равнодушно воспринимал модернистскую прозу и поэзию. До конца жизни, как поэт и редактор, он остался верным классическому реализму. После разгрома «Нового мира» у Твардовского обнаружили рак легких. Он скончался 18 декабря 1971 года в посёлке Пахра Московской области. Похоронили писателя и поэта в Москве на Новодевичьем кладбище. Во многих городах, включая Смоленск, Воронеж, Москву и Новосибирск, именем Твардовского были назвали улицы.
ouc.ru
|
|
|
|
|
|
