Я с детства мечтал переводить с английского старинные стихи и истории. Но опоздал: пока я рос, Корней Чуковский, Самуил Маршак и Борис Заходер всё это уже перевели. Мне стало очень обидно. Так обидно, что если бы я знал какие-нибудь английские слова, я бы сам сочинил из них новую старинную английскую народную балладу или песенку. И сразу перевёл бы её на русский, пока другие переводчики о ней не узнали. И тут я подумал: "А почему, собственно, переводчик с английского на русский непременно должен ждать, пока кто-нибудь напишет английские подлинники по-английски? Почему бы не сделать наоборот: сначала сочинить ДО-подлинный перевод на русский, а потом пускай англичане переводят обратно? А не захотят переводить — тем хуже для них: значит, у нас будет больше английских стихов и историй, чем у самих англичан!"
Один англичанин толкнул англичанина и тут же сказал: "Извините, нечаянно". Второй англичанин любезно ответил: "Простите, но я ничего не заметил". "Нет-нет, это вы, ради Бога, простите". "Простите, но что мне прощать, объясните?" "Как - "что мне прощать"? Неужели не ясно?" "Сэр, вы беспокоитесь, право, напрасно. Я рад бы простить вас, но мне не понять, Что именно должен я вам извинять".
Тогда англичанин толкнул англичанина и сразу сказал: "Извините - нечаянно".
На что собеседник любезно ответил: "Простите, но я ничего не заметил". "Нет-нет, это вы, ради Бога, простите".
"Простите, но что мне прощать? Объясните". "Как - "что мне прощать"? Неужели не ясно?" "Сэр, вы беспокоитесь, право, напрасно: я рад бы простить вас, но мне не понять, что именно должен я вам извинять!"
Тогда англичанин толкнул англичанина и сразу сказал: "Извините. Нечаянно".
На что собеседник любезно ответил: "Простите, но - я ничего не заметил!"
"Нет-нет, это вы, ради Бога, простите". "Простите, но что мне прощать, объясните?" "Как - "что мне прощать"? Неужели не ясно?" "Сэр, вы беспокоитесь, право, напрасно. Я рад бы простить вас, но мне не понять, Что именно должен я вам извинять".
Тогда АНГЛИЧАНИН ТОЛКНУЛ англичанина! И сразу сказал: "ИЗВИНИТЕ НЕЧАЯННО!" Но тут собеседник ответил иначе: "Простите, но я вам, пожалуй, дам сдачи".
И вежливо-вежливо два англичанина друг друга до ночи тузили отчаянно.
По вкусу Стоит досолить И завтрак, и обед. Немножко Можно пошалить, Плохого в этом нет. Подраться Нужно иногда - За слабого, к примеру. Но Даже вежливость - Беда, Когда забудешь меру.
Лошадь купила четыре калоши — пару хороших и пару поплоше.
Если денек выдаётся погожий, лошадь гуляет в калошах хороших.
Стоит просыпаться первой пороше — лошадь выходит в калошах поплоше.
Если же лужи по улице сплошь, лошадь гуляет совсем без калош.
Что же ты, лошадь, жалеешь калоши? Разве здоровье тебе не дороже?
Идёт по дорожке серьезный Индюк, Везёт на тележке железный сундук. Навстречу Корова бежит налегке: — Скажите, — кричит, — что лежит в сундуке? — Простите, я с вами почти не знаком. Пустите, не то зацеплю сундуком. Но грозно Корова идёт к сундуку и очень сурово ревёт Индюку: — Ну, нет! Не уйду я отсюда, пока не скажете, что там, внутри сундука...
Стоит до сих пор на дорожке Индюк. Лежит до сих пор на тележке сундук. И эта Корова не сдвинулась с места. И что в сундуке, до сих пор неизвестно.
Дэниел-Дэнни, и папа, и кошка катались на санках по снежным дорожкам. Когда, накатавшись, вошли они в дом, их бабушка Мэгги узнала с трудом. Дэниел-Дэнни, и папа, и Киска немедленно съели по тёплой сосиске и рядышком сели — погреть у камина кто руки, кто лапы, кто — уши и спину.
Играют в камине бесшумные тени. Уснул возле бабушки Дэниел-Дэнни. У папы три капли упали со шляпы. Кошка согрела озябшие лапы.
Джоатан Билл, который убил медведя в Чёрном Бору, Джонатан Билл, который купил в прошлом году кенгуру, Джонатан Билл, который скопил пробок два сундука, Джонатан Билл, который кормил финиками быка, Джонатан Билл, который лечил ячмень на левом глазу, Джонатан Билл, который учил петь по нотам козу, Джонатан Билл, который уплыл в Индию к тётушке Трот, — ТАК ВОТ этот самый Джонатан Билл очень любил компот.
Дата публикации 31.10.2006 Автор статьи: Вадим Левин
materinstvo.ru
Я с детства мечтал переводить с английского старинные стихи и истории. Но опоздал: пока я рос, Корней Чуковский, С.Маршак и Борис Заходер всё это уже перевели. Мне стало очень обидно. Так обидно, что если бы я знал какие-нибудь английские слова, я бы сам сочинил из них новую старинную английскую народную балладу или песенку. И сразу перевёл бы её на русский, пока другие переводчики о ней не узнали. И тут я подумал: «А почему, собственно, переводчик с английского на русский непременно должен ждать, пока кто-нибудь напишет английские подлинники по-английски? Почему бы не сделать наоборот: сначала сочинить ДО-подлинный перевод на русский, а потом пускай англичане переводят обратно? А не захотят переводить — тем хуже для них: значит, у нас будет больше английских стихов и историй, чем у самих англичан!»
История очень вежливая и не слишком короткая
Один англичанин толкнул англичанинаи тут же сказал: «Извините, нечаянно».Второй англичанин любезно ответил:«Простите, но я ничего не заметил».«Нет-нет, это вы, ради Бога, простите».«Простите, но что мне прощать, объясните?»«Как — «что мне прощать»? Неужели не ясно?»«Сэр, вы беспокоитесь, право, напрасно.Я рад бы простить вас, но мне не понять,Что именно должен я вам извинять».
Тогда англичанин толкнул англичанинаи сразу сказал: «Извините — нечаянно».
На что собеседник любезно ответил:«Простите, но я ничего не заметил».«Нет-нет, это вы, ради Бога, простите».
«Простите, но что мне прощать? Объясните».«Как — «что мне прощать»? Неужели не ясно?»«Сэр, вы беспокоитесь, право, напрасно:я рад бы простить вас, но мне не понять,что именно должен я вам извинять!»
Тогда англичанин толкнул англичанинаи сразу сказал: «Извините. Нечаянно».
На что собеседник любезно ответил:«Простите, но — я ничего не заметил!»
«Нет-нет, это вы, ради Бога, простите».«Простите, но что мне прощать, объясните?»«Как — «что мне прощать»? Неужели не ясно?»«Сэр, вы беспокоитесь, право, напрасно.Я рад бы простить вас, но мне не понять,Что именно должен я вам извинять».
Тогда АНГЛИЧАНИН ТОЛКНУЛ англичанина!И сразу сказал: «ИЗВИНИТЕ НЕЧАЯННО!»Но тут собеседник ответил иначе:«Простите, но я вам, пожалуй, дам сдачи».
И вежливо-вежливо два англичанинадруг друга до ночи тузили отчаянно.
По вкусуСтоит досолитьИ завтрак, и обед.НемножкоМожно пошалить,Плохого в этом нет.ПодратьсяНужно иногда —За слабого, к примеру.НоДаже вежливость —Беда,Когда забудешь меру.
Лошадь купила четыре калоши —пару хороших и пару поплоше.
Если денек выдаётся погожий,лошадь гуляет в калошах хороших.
Стоит просыпаться первой пороше —лошадь выходит в калошах поплоше.
Если же лужи по улице сплошь,лошадь гуляет совсем без калош.
Что же ты, лошадь, жалеешь калоши?Разве здоровье тебе не дороже?
Идёт по дорожке серьезный Индюк,Везёт на тележке железный сундук.Навстречу Корова бежит налегке:— Скажите, — кричит, — что лежит в сундуке?— Простите, я с вами почти не знаком.Пустите, не то зацеплю сундуком.Но грозно Корова идёт к сундукуи очень сурово ревёт Индюку:— Ну, нет! Не уйду я отсюда, покане скажете, что там, внутри сундука…
Стоит до сих пор на дорожке Индюк.Лежит до сих пор на тележке сундук.И эта Короване сдвинулась с места.И что в сундуке,до сих порнеизвестно.
Дэниел-Дэнни, и папа, и кошкакатались на санкахпо снежным дорожкам.Когда,накатавшись,вошли они в дом,их бабушка Мэгги узнала с трудом.Дэниел-Дэнни, и папа, и Кисканемедленносъели по тёплой сосискеи рядышком сели —погреть у каминакто руки,кто лапы,кто — уши и спину.
Играют в камине бесшумные тени.Уснул возле бабушки Дэниел-Дэнни.У папы три капли упали со шляпы.Кошка согрела озябшие лапы.
Джоатан Билл,который убилмедведяв Чёрном Бору,Джонатан Билл,который купилв прошлом годукенгуру,Джонатан Билл,который скопилпробокдва сундука,Джонатан Билл,который кормил финикамибыка,Джонатан Билл,который лечилячменьна левом глазу,Джонатан Билл,который училпеть по нотамкозу,Джонатан Билл,который уплылв Индиюк тётушке Трот, —ТАК ВОТэтот самый Джонатан Биллочень любил компот.
kem-detki.ru
Вадим Левин когда-то был маленьким мальчиком. Его детство настолько закрепилось в его мыслях, творчестве, что сопровождает его уже и во взрослой жизни. Этот человек пишет яркие, интересные детские стихи.
Одним из самых популярных произведений Левина является стихотворение «Глупая лошадь»:
Лошадь купила четыре калоши
Пару хороших и пару попроще.
Если денёк выдаётся пригожий,
Лошадь гуляет в калошах хороших…
Этому стишку уже почти полвека. Его самые первые читатели давно повзрослели, стали взрослыми и их дети. Однако «Глупая лошадь» остаётся задорным, молодым и актуальным произведением.
Вадим Левин каким-то удивительным образом сохранил в себе мир детства. Поэтому до сих пор сочиняет пронзительные, дружелюбные стихи для детей, написанные на их языке. Эти произведения сегодня помогают педагогам и родителям малышей найти с ними общие темы, понять их внутренний мир.
Вадим Александрович – не только детский поэт. Он ещё и учёный, кандидат психологических наук, а также педагог. Его корни уходят в Украинскую ССР. Именно там, в городе Харькове, в 1933 году он и родился. Несмотря на то, что литературный талант ему передался по наследству (он племянник известной поэтессы Ханы Левиной), после школы юный Вадик отправился в Политехнический институт. Лишь по его окончании он поступил в Харьковский университет на факультет филологии.
Биография Вадима Левина тесно связана с войной. Когда ему было всего 8 лет, началась ВОВ. Из-под Бреста к ним в Харьков приехали родственники. По их стрессовому состоянию и рассказам он изучил войну.
Отец Вадима был слесарем, мама трудилась инженером. Вместе с мамой, а также бабушкой и дедушкой будущий поэт провёл время в эвакуации в городе Бузулук. Оттуда спустя какое-то время семья перебралась в Ташкент. Сначала их поселили в здании клуба, а потом приютила одна узбекская семья. На 9 кв.м. ютилось 8 человек.
Отец мальчика отправился на фронт, но был тяжело ранен и долго лечился. В 1942 году он нашёл свою семью в Ташкенте. Здесь же открыл первый военно-учебный пункт в городе. Всех призывников он тщательно готовил к войне, давая полезные навыки. Благодаря этому многие из них остались в живых. В Харьков Вадим Левин вернулся в 1943 году, после того как город был освобождён от фашистов.
В 1995 г. поэт вместе с семьёй (женой и дочкой) уехал в Израиль. Сейчас живёт в Германии, городе Марбурге.
В родном городе Левин долгое время вёл литературную студию. Одновременно с этим его пригласили работать в Москву. Там он стал ведущим ток-шоу для детей.
Известен Вадим Левин и как соавтор букваря, который создан по педагогической системе Эльконина-Давыдова. Он написал несколько учебников по русскому языку, совместно с другими авторами создал множество книг по педагогике и психологии. В связи с этим кажется странным, что писатель пришёл к сочинению детских стихов.
В детстве он сам много читал стишки для малышей. А уже в 3-м классе сочинил своё собственное произведение. Оно было посвящено девочке, которая сбегала от него к своим подружкам сразу после танцев. Самому поэту сейчас кажется, что оно ужасно.
В 6-м классе Левин помогал с выпуском школьной газеты, которая носила сатирический характер и называлась «Ёж». Туда-то он начал писать свои первые эпиграммы, рисовал карикатуры.
А уже в 1959 году в родной город будущего поэта приехал Евгений Евтушенко. Его поэзия произвела на Вадима громадное впечатление. Это были гражданские, пронзительные, слишком открытые и непривычные для общества стихи. Тогда-то произошёл настоящий литературный переворот в голове Левина. Он отправился в специальную литературную студию. Там познакомился с произведениями Пастернака, Цветаевой. И сам стал писать. Но лучше всего у него из-под пера выходили стихи для детишек. Сейчас не только стихи пишет Вадим Левин. Считалки его знает вся детвора в России.
Очень любят мальчишки и девчонки произведения, которые написал Вадим Левин. Стихи его были выпущены в таких сборниках:
Многие из этих книг у каждого маленького ребёнка сегодня стоят на полке на самом почётном месте, потому что невероятно любимы. Их читают ежедневно перед сном, утром, днём, а некоторые стихи и считалки даже знают наизусть и используют в своих детских играх.
fb.ru
В 1961 году Вадим Левин руководил в Харькове городской детской литературной студией, сам писал стихи и даже возглавлял секцию детской литературы в харьковском отделении Союза писателей. И искал новых авторов, осознавая ответственность за судьбы детской литературы в Харькове в частности и во всем Советском Союзе в целом. Однажды кто-то принес ему забавный детский стишок, который начинался так:
Бывают в мире чудеса –Ужа ужалила Оса…
Когда выяснилось, что автор этих строчек работает на кафедре английской филологии и носит фамилию Муха, стало понятно – мимо такого человека пройти нельзя. Так, собственно, и произошло знакомство, без которого уже невозможно представить детскую литературу последних пятидесяти лет.
Мы поговорили с Вадимом Александровичем Левиным о том, как пишутся детские стихи, о взаимоотношениях со взрослыми поэтами и о том, можно ли проверять стихи на собственных детях.
В эту субботу, 26 мая, в Хайфе в арт-кафе TAILS Вадим Левин расскажет все, чего не рассказал в интервью Евгению Когану. Страница мероприятия в Фейсбуке. Запись обязательна!
— Вадим Александрович, я понимаю, вопрос очень общий, и все же, что это такое – писать стихи для детей? Это сложнее, чем писать для взрослых? Или не сложнее, а – иначе? Вот вы что-то пишете, а потом переделываете, потому что понимаете – дети не поймут? Или это происходит не так?
— Не знаю, как стихи получаются у других. Почему-то мне никогда не приходило в голову спрашивать об этом пишущих друзей или знакомых. И ни от кого до вас такого вопроса не слышал. А ведь интересно … Стихи для детей возникают очень по-разному. Давайте расскажу, как у меня получились первые стихи для детей и что помню об истории ещё нескольких стихотворений. А потом попробую обобщить, если получится. Хорошо?
Начну сначала. Андрей Вознесенский утверждает: «Стихи не пишутся – случаются». Мои первые стихи для детей не случились, не явились случайно, не возникли сами собой. Я их намеренно, осознанно сочинил для детей, которых знал по именам, с которыми дружил. Правда, сочинил на ходу – когда шёл к ним в гости. Произошло это так. После школы и Политехнического института я работал инженером в НИИ (научно-исследовательском институте). При этом считал себя весьма образованным в области литературы человеком. Был уверен, что все значительное, достойное чтения, входит в школьный предмет «Литература». А у меня по литературе были только отличные оценки.
Конечно, читал я и современников, но – для удовольствия. Я и предположить не мог, что чтение современных авторов что-то добавляет к «завершённому» литературному образованию, которое я получил в школе. Но в 1959-м или 1960-м в Харьков приехал Евгений Евтушенко. Его выступление меня потрясло и… привело в литературную студию Револьда Банчукова – литературоведа, который вел харьковские вечера Евтушенко. В студии я впервые услышал стихи Бориса Пастернака, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Николая Заболоцкого и понял, что школа украла у меня десять лет, не меньше. Мне было двадцать семь. Насколько богаче была бы моя жизнь, если бы я узнал эти стихи в пятнадцать-шестнадцать лет! И я решил посмотреть, изменила ли оттепель (а было время хрущевской оттепели) школу. У нашего НИИ была подшефная школа. Я вызвался поработать там «вожатым-производственником» (теперь сказали бы – педагогом-волонтером). Два раза в неделю после работы я ходил в «группу продленного дня» к детишкам 7–12 лет, которые оставались в школе после занятий. Приходил и читал книжки тем, кто хотел меня слушать. И вскоре заметил, что из стихотворных жанров моим слушателям больше всего нравятся загадки. Вероятно, потому что это интерактивный жанр: загадки не требуют от слушателей молчания и тишины, а наоборот, предполагают, что слушатели будут угадывать и отвечать. Я прочитал своим подопечным все загадки Чуковского и Маршака и вынужден был придумывать новые: дети ждали. Дорога от НИИ до школы занимала 25-30 минут. За это время нужно было придумать хотя бы одну загадку, а лучше две. Я придумывал и – с пылу с жару – читал благодарным и не слишком критичным слушателям. С этого все началось.
Потом был «Джонатан Билл» и другие самые новые старинные английские баллады. Они сочинились иначе. Мы с женой и маленькой дочкой вместе с двумя такими же молодыми семьями отдыхали под Полтавой в крохотной деревеньке, где не было электричества. Вечерами собирались у одной из хат и по очереди кто-либо из пап как умел развлекал остальных взрослых и дочек (детям было по 3-4 года). Папа-режиссер рассказывал о театре, о спектаклях и разыгрывал сценки. Папа-физик популярно описывал исследования лазерных лучей. А я придумывал истории из нашей дачной жизни, стилизованные под английские народные баллады. Малыши, конечно, не очень понимали, о чем речь, но с удовольствием смеялись за компанию со взрослыми.
— А «Глупая лошадь» появилась похожим образом?
— Она родилась благодаря грамматической ошибке, закравшейся в двустишие Ренаты Мухи. Незадолго до этого я узнал о Рене как об авторе стихотворения об ужаленном Уже. Когда я впервые встретился со своим будущим соавтором и спросил ее, что еще она написала, кроме «Ужа», Рена сказала, что у нее есть еще двустишие, но оно с ошибкой:
Жили в одном коридоре галоши –правый дырявый, а левый хороший.
Я попытался починить эти строчки. Для этого мне пришлось выйти за пределы двустишия и привлечь на помощь лошадей:
Пришли подруги к лошади,Преподнесли калоши ей:Две правые – дырявые,Две левые – хорошие.
В конце концов получилась история о лошади, которая жалеет хорошие калоши. Рена историю одобрила. Тогда, не предупреждая автора двустишия о галошах, я отнес стихи о лошади в редакцию харьковской областной молодежной газеты. Мне очень хотелось, чтобы начинающий детский поэт Рената Муха поскорее увидела свое имя в печати и поверила в свои силы. Но Рена, увидев два имени над опубликованными стихами, неожиданно расстроилась: «Это бессовестный антиплагиат! Пожалуйста, убери с лошади мою фамилию. И больше не зачисляй меня в соавторы, когда будешь упоминать в стихах калоши или слова, которые рифмуются с калошами!» Так появилось стихотворение «Глупая Лошадь», которое позже вошло в книгу до-подлинных переводов с английского и дало книге название.
— Стихи всегда пишутся по велению сердца?
— Стихотворение «Куда уехал цирк» было написано по заказу. Валерий Харченко, с которым мы были знакомы по студенческой самодеятельности, а потом работали вместе в НИИ, стал кинорежиссером и однажды пригласил меня в свою съемочную группу на должность переводчика со взрослого языка на детский. Он ставил фильм о мальчике и цирке. Цирк гастролировал в городке, где жил этот мальчик. Малыш подружился с клоуном, полюбил цирк, но гастроли закончились… Валерию нужны были стихи для песни-прощания. Я жил в атмосфере съемок, был «в материале», и Валерий заказал мне стихи. «Куда уехал цирк?» – это строчка, которую подарил мне «заказчик». Правда, редактор фильма «Фантазии Веснухина» стихи забраковала. Но лет через семь талантливый композитор Владимиру Быстряков положил их на музыку. И одно время его песня была весьма популярна – во многом благодаря проникновенному исполнению Валерия Леонтьева.
— Скажите, а стихи для детей писать сложнее, чем для взрослых? Или не сложнее, а – иначе?
— Пожалуй, не сложнее, но именно иначе. У меня редко появляются стихи для взрослых, но отличия я сейчас, после того как подумал над вашим вопросом, вижу. Во-первых, огромное множество стихов для детей возникает по внутренне принятому автором «социальному заказу», полученному от конкретных близких детей, реже – детей вообще. Многие из этих произведений так и остаются «одноразовыми», стихами к случаю или «для внутреннего потребления» в семье или в компании. Мне кажется, что с «детскими стихами» такое случается в сотни раз чаще, чем со взрослыми. Во-вторых, почти всегда сочинение стихов для детей требует от автора настроя на игру. Это могут быть разные игры – игры с образами, игры со звуками, игры с движениями или действиями (когда эти действия сопровождаются стихами), игры с сюжетами. Даже стихи для бессловесного младенца требуют от автора настроенности на игру – на игру в общение с собеседником, который не владеет речью. Сочинение для детей – это игра: тут распускаешься, погружаешься в свою игру, чувствуешь себя ребенком и получаешь удовольствие от игры. Без оглядки на критику, без самокритики, «внутреннего редактора». А если время, отпущенное на сочинение, ограничено, это только помогает сочинять, потому что отвлекает от самооценки. Мне думается, что по этим двум причинам «детским» авторам труднее отбирать стихи для публикации, чем взрослым. «Конкретные» дети-слушатели обычно знают сочинителя и живут общей с ним жизнью, а потому без труда понимают его, даже если он говорит невнятно, неточно или даже неверно. Поэтому у автора возникает иллюзия того, что он понятен и интересен всем детям-читателям-слушателям. А ведь свой ребенок порой вообще не стремится понимать стихи; ребенку важно, что взрослый обращается к нему не «по делу», а ради общения, ради игры.
Вот тут, пожалуй, можно обобщить. «Детские» стихи сочиняются играючи, но при их оценке (при авторской самооценке) требуется тройная проверка. Автор должен превратиться во взрослого, который читает ребенку. И, одновременно, в ребенка, который слушает чтение взрослого. И еще взглянуть на читающую пару со стороны, чтобы на себе проверить, что именно увидит в стихах взрослый читатель и как в его исполнении воспримет стихи ребенок. Только такая проверка позволяет надеяться, что автор отсеет неудачные стихи и строчки. Самуил Маршак написал когда-то, в марте 1963 года: «…будьте еще строже в отборе не только целых стихотворений, но и отдельных строф и строк. Как народ запоминает самые совершенные, самые удачные пословицы, песни, считалки, – так должен отбирать у себя самое крепкое и запоминающееся поэт, пишущий для детей. Свобода, причудливая игра должны сочетаться со строгостью…»
— А вообще, хорошее детское стихотворение должно нравиться взрослым? Или это – два разных мира?
— Хорошее детское стихотворение непременно должно нравиться взрослым. Хотя бы потому, что без участия взрослого стихи не попадут к ребенку. Тут, на мой взгляд, высшим достижением поэзии для детей оказываются «двухадресные» стихи, в которых текст содержит два содержания – одно для ребенка, другое для взрослого. Такие стихи нередко встречаются у Бориса Заходера:
Как это принято у змей,Кусают за ногуГадюки,А потомуПри встрече с нейБерите, дети, ноги в руки!
И пятилетнего малыша, и взрослого порадует стихотворение «Гадюка» из «Мохнатой азбуки». Услышав его, они, вероятно, улыбнутся оба. Но услышат они разные стихи, улыбнутся разному. Дошкольника рассмешит нелепый совет: держать ноги в руках, когда проходишь рядом с гадюкой, чтоб она не укусила. А взрослый оценит иронию автора и порадуется наивной реакции ребенка, его смеху и веселью.
Детское стихотворение непременно должно нравиться взрослым еще и потому, что дети – доверчивые читатели. Они докритичны. Ярче всего это заметно, когда читатель еще в бессловесном возрасте: младенцы, не освоившие речь, воспринимают и переживают не стихи, а взрослого, читающего эти стихи. Они резонируют переживаниям взрослого. Поэтому дитя может быть довольно читательским общением с папой даже тогда, когда папа, склонившись над коляской, читает вслух спортивную газету. Но, обманывая себя и ребенка, взрослый вредит малышу: он мешает формированию литературного вкуса у ребенка. Скажется это позже, когда, научившись читать, ребенок не станет читателем. Тут снова приобщу к нашему разговору Маршака. Самуил Яковлевич еще в 1962 году отвечал на ваш вопрос так: «Детские стихи должны проверяться дважды. Одна проверка – это сами дети. Вторая – взрослый человек с тонким вкусом. Если стихи нравятся и тем, и другому – все в порядке. Если только взрослому, это, вероятно, не детские стихи. Но если они нравятся только ребенку, это не стихи вообще, это халтура».
— Вы, детские поэты, ощущали ли себя отдельной «компанией», не пересекаясь с взрослыми?
— Я никогда не чувствовал и не чувствую себя членом компании детских поэтов. Не знаю даже, бывают ли такие компании, «цеха». Возможно, в Москве, в Питере… Но в Харькове, где я жил, почти не было пишущих для детей.
— А не было к вам такого… пренебрежительного отношения, дескать: «Ну, это детская поэзия, это несерьезно…»
— Да, вот это было – со стороны некоторых маститых «взрослых» писателей. Не помню, какой великий советский украинский писатель, член приемной комиссии Союза писателей, доказывая, что мне не место среди профессионалов, называл мои детские книжки «мэтэлыками», мотыльками… Но факт запомнился.
— Скажите, вы проверяли свои стихи на собственных детях?
— Дочке я читал свои стихи. Как правило, только что сочиненные или даже импровизированные. Именно читал – для общения, а не проверял на ней. Но иногда получал неожиданный отклик. Однажды, когда кормил годовалую Олю, прочитал ей «Усталый поезд» и услышал: «Иссо!» То есть: «Еще!» Вот, запомнил на всю жизнь. Зато иногда я проверял сочиненное на своих студийцах, а чаще – во время выступлений перед незнакомой аудиторией.
— Есть ли в детской поэзии какие-то табу? О чем писать нельзя?
— Это индивидуально. У меня есть несколько «не моих» тем, которые для меня табу. Но не потому, что о них нельзя писать детские стихи. Это темы, о которых я не способен написать, не чувствую «социального заказа» или не нахожу, как за них браться. Это тема смерти, всякие физиологические процессы. Я знаю, что есть, например, сказки о том, как какой зверь какает. Но мне как-то не хочется на такие темы писать. Не моя это игра.
— Вы ощущаете себя поэтом – или детским поэтом?
— Я не ощущаю себя поэтом. Порой у меня «случались» (по Вознесенскому) лирические стихи. Например, баллада о Марии-Анне, прекрасную музыку к которой написал Сергей Никитин. Но это бывало считанные разы. Я – пишущий педагог, детский писатель, но не поэт.
Уже в эту субботу, 26 мая, в Хайфе в арт-кафе TAILS Вадим Левин расскажет все, чего не рассказал в интервью Евгению Когану. Страница мероприятия в Фейсбуке. Запись обязательна!
www.shakshuka.ru
Так и хотелось озаглавить пост: "Половина Глупой лошади", потому как новая книжка стихов Вадима Левина очень необычна по размеру - маленькая, узенькая, действительно чуть меньше половины махаоновского издания 2011 года:
Но малышка в твердой обложке, крепенькая, на 80 страниц. Шрифт не крупный, но, с другой стороны, если "Глупая лошадь" очевидно рассчитана на детей (ну, или регулярно впадающих в детство взрослых), то "Стихи с горчицей" - они для всех, имеющих чувство юмора :)
Здесь есть пересекающиеся стихи, например, "Бычок из детства" (в "Глупой лошади" это "История с бычком"), "Глупая лошадь", "Грустная песенка о весёлом слонёнке", "Обыкновенная история". Но вместе с тем много-много новых, коротких и длинных, забавных и немного грустных, философских и лиричных...
Что прилюдно и повсюду говорит верблюд верблюду
Плюю на вас.
А вы плюёте
На то, что я плюю на вас.
А я плюю, что вы плюёте
На то, что я плюю на вас!
Стихи не только для верблюдов
Дразниться все готовы.
Дразниться все умеют.
А кто отыщет слово,
которое жалеет,
которое согреет,
которое поможет?..
Искать его труднее,
зато оно дороже.
Песенка бездомной собаки
Я виляла им хвостом,
Я просилась с ними в дом,
А они закрыли дверь,
Будто я опасный зверь.
...И ушла я,
горько лая.
Песенка для болтунов
В дремучем лесу - то ли век, то ли два -
жила молчаливая птица сова.
Чем больше она молчала,
тем больше она замечала,
чем больше она замечала,
тем дольше она молчала.
Так, может быть, стоит и нам поучиться
у этой неглупой и опытной птицы?
Мой дом
Если много людей, если шум и гам,
хорошо забраться в свой дом,
где тихие тени сидят по углам
и молчат игрушки кругом,
где не скажут тебе "прекрати" и "не смей"
и не скажут совсем ничего,
ведь кроме игрушек, тебя и теней
в этом доме
нет никого.
Калоша
Апрель щебечет в синеве,
а под берёзой старой
лежит калоша на траве -
забытая, без пары.
И я один.
Вокруг весна
И день такой хороший...
... А где-то есть ещё одна
непарная калоша.
www.babyblog.ru
Встреча — Здравствуйте, листочки! Откуда вы? — Из почки. — А я — из дома в детский сад, И я вам очень-очень рад!
Аппетитная песенка для Лёшки
Стоял кораблик-ложка
В картофельном порту.
Ушёл кораблик-ложка
С картошкой на борту.
Поплыл кораблик-ложка
С картошкой по волнам...
Плывёт кораблик-ложка,
А Лёшка его —
Как нашли луну
На лугу нашли луну: В луже шла луна ко дну. — Выходи, а то утонешь! А она: — Не утону.
Считалочка для Кошки Раз, два, три, четыре, пять. Кошка учится считать. Потихоньку, Понемножку Прибавляет к мышке кошку. Получается ответ: Кошка — есть, а мышки — нет!
Мышкина считалка Раз, два, три, четыре —
Сосчитаем дыры в сыре. Если в сыре много дыр, Значит, вкусным будет сыр.
Если в нём одна дыра, Значит, вкусным был вчера.
Надоело быть цыпленком Уже неделю то и дело Глядится в лужу петушок: — Цыплёнком быть так надоело. Скорей бы вырос гребешок! Обыкновенная историяГулял по улице щенок — Не то Пушок, не то Дружок. Гулял в метель и солнцепёк, И под дождём гулял и мок, И если даже шёл снежок, Гулял по улице щенок. Гулял в жару, в мороз и в сырость, Гулял, гулял, гулял и вырос. Летний ливень
Гром стреляет, как из пушки. Хлещет дождь по спинам луж. Под дождём сидят лягушки — Принимают тёплый душ.
Листопад
Ветер, ветер, ветер,
Мокрый листопад.
Взрослые и дети
Грустные сидят.
Льется дождь колючий В почерневший сад. Тучи, тучи, тучи По небу летят.
У окошка (Загадка)
Мурка лапой уши мыла На скамейке, у окошка. Мурка моется без мыла, Потому что Мурка… (кошка).
Июльский дождь
Гром стреляет, как из пушки. Хлещет дождь по спинам луж. Под дождём сидят лягушки — принимают тёплый душ.
Как прошел ливень
Ливень пошёл напрямик через лес. Но заблудился в лесу. И исчез.
Кричалка для тех, кто не боится дождя
Лейся,
Лейся, Дождик,
Дождик! Я хочу расти,
Расти! Я не сахар! Я не коржик! Не боюсь я
Сырости!Молчаливая сова
В дремучем лесу — то ли век, то ли два — Жила молчаливая птица сова. Чем больше она молчала, Тем больше она замечала, Чем больше она замечала, Тем дольше она молчала. Так, может быть, стоит и нам поучиться У этой неглупой и опытной птицы?
Разговор в сумерках
Две юные собачки Пригрелись у огня. А дело было вечером Морозною зимой.
— Ну, что ж, — сказала старшая, —
Послушайте меня, Ведь вам, конечно, нечего Рассказывать самой.Обиженный ежик
— Никакой я не колючий. Ты узнай меня получше! Это колются иголки, А под ними я не колкий!
Глупая лошадь
Лошадь купила четыре калоши — Пару хороших и пару поплоше.
Если денек выдаётся погожий, Лошадь гуляет в калошах хороших.
Стоит просыпаться первой пороше — Лошадь выходит в калошах поплоше.
Если же лужи по улице сплошь, Лошадь гуляет совсем без калош.
Что же ты, лошадь, жалеешь калоши? Разве здоровье тебе не дороже? Страничка для взрослых
Мы все узнали и полюбили Вадима Александровича Левина, когда на исходе 60-х годов появилась вышедшая в Новосибирске его книга «Глупая лошадь» с дивными иллюстрациями Спартака Калачева. Книжка была неожиданная: переложения, подражания, переводы с английского, а на самом деле — самые что ни на есть оригинальные стихи, написанные в новом жанре. В те же годы эти стихи печатались на знаменитой 16-й странице «Литературной газеты» с таким примечанием: «Переводы с английского настолько новые, что большую часть из них англичане еще не успели сочинить на своем языке».
С тех пор я и запомнил «малышового» Вадима Левина. А еще были песни — музыку на его стихи писали Сергей Никитин, Виктор Берковский, Григорий Гладков; мультфильмы с его стихами — «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье»; и многочисленные выступления, на которых Вадим Александрович всегда заражал слушателей талантом и оптимизмом.
Признаться, кому как не Вадиму Левину знать малышовую аудиторию — ведь по профессии он детский психолог и, как бы казенно ни звучали эти слова, методист-новатор, приобщающий детей к искусству и прежде всего к поэзии. Может быть, самым замечательным созданием Левина — конечно, после стихов! — стала его «Лесенка», этот, как он сам определяет, «многотомный учебник нового типа — учебник принципиально коллективного использования, формирующий читающее сообщество детей и взрослых», настоящая всемирная библиотека для маленьких! Конечно, в такой библиотеке найдется место и для стихов самого Вадима Левина — щедрых по отношению к самым юным нашим читателям. Посмотрите хотя бы эту подборку — здесь и считалки, и загадки, и кричалки, и маленькие диалоги, и игры со звуками и предметами окружающего мира…
Мне кажется, стихи Вадима Левина рассчитаны на наше с вами сопереживание и со-чтение. Взрослые могут прочитать эти стихи детям, а потом дети могут прочитать их взрослым. А потом те и другие могут сесть рядком и поговорить о стихах — вот будет замечательно, если и маленьким и большим понравится одно и то же! Читайте и проверяйте!
family.booknik.ru
Вслед за первым взлетом отечественной детской поэзии, который ассоциируется с именами Маршака, Чуковского, «обэриутов», Агнии Барто и др., последовал второй – 1960 – 1980-х гг. В рамках проекта «Книга. Знание» мы побеседовали с одним из ярких представителей этой «второй волны» – поэтом и педагогом Вадимом Левиным.
Борис Долгин: Когда вы поняли, что вы – поэт?
Вадим Левин: Я и сейчас в этом не уверен.
Борис Долгин: Когда у вас возникла такая гипотеза?
Вадим Левин: Гипотеза возникла, когда я написал несколько стихотворений – пять, пожалуй, стихотворений – для детей. После того, как делал попытки писать для взрослых.
Борис Долгин: …Когда это произошло?
Вадим Левин: Сейчас скажу. В 1959 году в Харьков впервые приехал с концертом Евгений Евтушенко. Я даже не знал, что у него слава уже, просто приехал поэт. А до этого, когда к нам в школу приходили поэты, на дверях появлялось объявление: «Сегодня встреча с поэтом» или «Встреча с поэтами». Фамилии не указывали никогда, просто «с поэтами».
Борис Долгин: То есть поэт как функция, а не конкретная личность.
Вадим Левин: Да, и при этом дверь запиралась на ключ, чтобы никто не убежал. Были случаи, что ребята прыгали со второго этажа, и один даже сломал себе ногу.
Борис Долгин: Жертвы поэзии?
Вадим Левин: Жертвы искусства. И поэтому когда я увидел объявление «Евгений Евтушенко (Москва)», я подумал: «Почему вдруг из Москвы сюда приезжает, что у нас мало своих? Сколько к нам в школу приходило!» И я пошел из любопытства. Но когда я его увидел и услышал, понял, что школа меня обокрала. Я был уверен, что знаю литературу, потому что все время получал по ней «пятерки».
Борис Долгин: Это какой класс был у вас?
Вадим Левин: Это было уже после десятого класса. Я уже работал инженером. Но так как я прочел все, что было в учебнике, все, что было в хрестоматии, все, что рекомендовали, я решил, что знаю русскую литературу. И заканчивалась она для меня на Маяковском. Я был уверен, что вот тут литература кончилась, а все остальное – это для журналов: Матусовский, Исаковский и так далее. Нужно же заполнять журналы стихами, а изучать этого не нужно. И вдруг – Евтушенко. Во-первых, он пишет не о Родине, не о Партии, не о Ленине, а о каких-то человеческих вещах.
Во-вторых, он пишет то, о чем и говорить-то бывало страшновато. На кухне говорили, а он об этом пишет стихи. Приводить примеры не буду: наверное, и так понятно. А вел встречу с ними литературовед Банчуков, Револьд Владимирович Банчуков. Я узнал, что у него есть взрослая литературная студия. Пришел в эту литературную студию. И только тогда впервые услышал имена Цветаевой, Мандельштама, Ахматовой, Пастернака и так далее. И узнал, что поэты, которых я знаю, тоже написали не только то, что было в хрестоматии. Ну, скажем, Блок для меня был только автором поэмы «Двенадцать». А тут я узнал, что он пишет. И я понял, что все это должен был читать, по крайней мере, десять лет тому назад, и что школа украла у меня десять лет. Тогда я решил пойти посмотреть, а что делается сейчас в школе. И попросил, чтобы мне дали такое комсомольское поручение – вожатый-производственник в подшефной школе. Пришел к детям и почти сразу обнаружил, что первоклассники любят стихи, любят слушать, а в четвертом-пятом классе уже стихи ненавидят, это уже им неинтересно. Стало понятно, что школа продолжает воровать, продолжает грабить у детей. Я посмотрел книги для чтения – ни одного юмористического стихотворения.
Борис Долгин: То есть на тот момент, когда вы пришли, у вас уже было какое-то представление о том, что должно быть в этих самых книгах для чтения?
Вадим Левин: Да.
Борис Долгин: Когда и как оно сформировалось?
Вадим Левин: Ну, просто мне повезло: у нас дома была библиотека, у меня двоюродный брат, у которого была прекрасная библиотека, а мама вообще писательница – Хана Левина. И я с детства и Чуковского, и Маршака, и Житкова прозу – все это знал.
Борис Долгин: То есть детская литература вам была известна - в отличие от взрослой после Маяковского?
Вадим Левин: Да. То есть домашнее литературное воспитание было более или менее нормальным. В пять я научился читать – как и кто меня научил, не помню. И более того, я продолжал читать детские стихи, не знаю почему, но продолжал их читать, когда уже стал взрослым. А вот взрослые стихи я не читал и не знал. Нет, юмористические читал. Очень любил Раскина, даже написал такое стихотворение «Мечта поэта»:
Мечтаю написать стихи яБезукоризненно плохие,Чтоб Раскин написал пародию,Чтоб популярен стал в народе я.
Эти стихи потом попали к Раскину, и мы с ним подружились благодаря этим стихам. И еще несколько стихотворений до встречи с Евтушенко я написал. Второе стихотворение «Одиночество»:
Апрель щебечет в синеве,А под березой старойЛежит калоша на траве – Забытая, без пары.
И я один, вокруг весна,И день такой хороший.А где-то есть еще одна Непарная калоша.
Вот этого я не стыжусь, тем более что калоша потом сыграла свою роль, когда я встретился с Ренатой Мухой. Но это уже дальнейший разговор. Итак, значит, после встречи с Евтушенко я сам стал пробовать писать стихи для взрослых. Ничего из этого не сохранил, потому что это все было ужасно, это я вскоре понял. Но когда я пошел к детям, я сразу нащупал, что их интересуют те жанры, которые они не только слушают, но и могут в них участвовать. А именно – загадки. Я им прочитал все загадки Маршака, все загадки Чуковского. Когда загадки закончились, я вынужден был сочинять свои загадки. А так как от нашего института до подшефной школы было минут 25-30 ходьбы, там можно было трамваем подъехать, но я всегда ходил пешком, и в это время лихорадочно сочинял загадки.
Борис Долгин: А от какого института?
Вадим Левин: ВНИИТЭлектромаш, это научно-исследовательский институт технологии электромашиностроения. И написал я много загадок, часть из которых сохранилась и сейчас входит в мои сборники. А за загадками уже пошли детские стихи. Одно из первых было «Поезд», которое вы много раз слышали, я его читаю часто. Сейчас повторять не буду. Уже голоса нет для него. И тогда мне показалось, что, может быть, это имеет какую-то ценность. Стал искать, кто же это подтвердит или опровергнет. От нашего института я часто ездил в командировки в Прибалтику. И каждый раз старался в ту сторону ехать с пересадкой в Москве, а в обратную – через Питер. Я достал номер телефона Самуила Яковлевича и когда бывал в Москве, то каждый раз ему звонил. И очень много раз мне отвечала, как я потом понял, Клара Ивановна, его домоправительница, что Маршак в больнице, Маршак в санатории. Всё мы с ним не встречались. Но однажды, в ноябре 1962 года, трубку снял Маршак. Я ему сказал, кто я и чего хочу. Но когда спросил: «Можно ли почитать вам стихи?», он ответил: «Нет, читать мне нельзя. Сделаем так. вы придите и принесите стихи мне, а завтра часов в десять позвоните».
Я принес ему 10 стихотворений, как он просил. На следующий день позвонил, и он сказал: «Голубчик, приходите». Клара Ивановна встретила меня весьма недружелюбно, но впустила. Разговор длился полчаса. И это была такая школа на всю жизнь. Я записал этот разговор через три дня, потому что сразу на следующий день командировка, там нужно было работать на заводе. Но через три дня, когда освободился, я записал. Мне кажется, что я снова слышал его голос, и что все было буквально записано. Подобное подтвердил его сын, ныне покойный Иммануэль Самойлович. Когда Маршака не стало, меня попросил – формально он был председателем комиссии по литературному наследию, письмо пришло за его подписью, - Сергей Владимирович Михалков прислать все, что у меня есть. И я послал в том числе свои воспоминания. Вот расскажу сейчас об одной детали, о которой не рассказывал раньше, хотя, может быть, и нужно было. Во время этого разговора Маршак сказал: ««Дядя Степа», когда его принес молодой Михалков, было стихотворением-насмешкой над высоким человеком. Мы много с ним поработали, прежде чем «Дядя Степа» стал таким, каким его полюбили советские дети».
Вам понятно, что было дальше? Я спросил у Сергея Владимировича, можно ли об этом написать? И он написал, у меня сохранилось это письмо. И я его даже в эмиграцию привез с собой. Он написал: «Самуил Яковлевич к старости сильно преувеличивал свою роль в создании советской детской литературы. Автор «Дяди Степы» я, и только я». И запретил это помещать эту деталь.
Дальше в целом Маршак одобрил то, что я писал. И более того, он мне сказал: «Присылайте свои загадки, я их передам в «Мурзилку». Он не передал – ну, он болел, через два года его не стало после этого. Но это был толчок.
Я продолжил писать. В конце концов, послал стихи в Литконсультацию при Союзе писателей. И из Литконсультации Елена Михайловна Кривицкая, заведующая Литконсультацией, прислала мне письмо, что ей понравились эти стихи, но она хотела бы их отдать на рецензию профессиональному поэту. Кого бы я хотел выбрать? К тому времени уже не было в живых Самуила Яковлевича. А вторым поэтом, в которого я был влюблен, был Борис Владимирович Заходер. Через какое-то время Борис Владимирович прислал мне письмо, в котором было примерно написано так: «Ваши стихи наполовину прекрасны». А можно было сказать: «Ваши стихи наполовину никуда не годятся». Потому что вторая половина была именно такой – не стихов, а в каждом стихотворении было что-то не дотянуто. И масса замечаний. Но после того, как он написал, что они наполовину прекрасны, все эти замечания ни капельки не обидели, а я стал работать над стихами. Через какое-то время, наверное, через полгода-год, я ему послал вторую подборку, и он мне прислал новое письмо и пригласил к себе. В общем, мы с ним – я не могу сказать подружились, но он стал моим старшим другом, вот скажем так. Вот это была та обстановка, в которой я жил.
Борис Долгин: С Чуковским вы не пытались познакомиться?
Вадим Левин: Один раз я набрался нахальства... Я время от времени звонил в Переделкино. Мне говорила, как я думаю теперь, Лидия Корнеевна, хотя в этом не уверен: «Позвоните, пожалуйста, позже». В какой-то раз я позвонил, и никто не взял трубку. Я этим воспользовался и приехал в Переделкино. На дверях висел развернутый такой тетрадный лист. Одна половинка сверху, другая снизу. Сверху было написано красным карандашом: «Чуковский занят и нездоров», а ниже синим – «Щадите его время». Ну, я понял, что надолго, конечно, у него не задержусь, но раз уж приехал, позвонил. вышла высокая женщина, теперь понимаю, что это была Лидия Корнеевна, тогда не понял. вышла она и спросила: «А вы договаривались?» Я сказал, что мне говорили позвонить позже, а я не дозвонился. Ну, хорошо, поднялась она наверх по деревянной лесенке, и сказала: «Корней Иванович может вам уделить 15 минут». И вот эти 15 минут мы с ним просидели. Он попросил меня читать стихи. Сделал он замечание такое, очень тонко. Я прочел «Поезд», и он сказал, скорее ехидно, как я теперь думаю: «Вы, наверное, имеете эстрадный успех». Я имел, действительно, эстрадный успех у детей с этим стихами, да и у взрослых тоже. А потом он сказал: «А вы не пробовали писать поэмы для детей, длинные стихи?» Я сказал: «Нет». Он говорит: «Пишите. Это очень нужно». И надписал книжку, был март и заснеженные ели перед окном. У меня было стихотворение, которое я ему прочел, – «Белая страна». И он написал: «Вадиму Левину привет и благословение Корнея Чуковского. Переделкино. Март. «Белая страна». Вот, встречался с ним.
Был у Агнии Львовны Барто, но по делу. К ее юбилею, по-моему, 60-летию, мы хотели о ней в областной газете написать. А так как я ехал в Москву, то мне дали такое поручение – зайти к ней и взять у нее интервью. Я взял, потом оно было опубликовано, но у нас с ней не возникло никаких отношений. Собственно, как и с Корнеем Ивановичем, но немного по-другому.
А еще был такой случай. Я ехал в командировку в Симферополь. Сел в поезд Москва-Симферополь, а в купе оказалась бабушка с внучкой лет пяти. Бабушка выскочила на перрон и купила журнал «Малютка», но когда стала читать, оказалось, что это не «Малютка», а «Малятко» (малятко – малышка (укр) – «Полит.ру»), украинский журнал. Ну, я и сказал: «Давайте попробую прочесть». Увидел одно стихотворение – и перевел его. Стихотворение было на украинском, я его читать не буду, а по-русски перевел так.
- Ну и Петя-Петушок, – удивилась хрюшка, – Почему ты гребешок носишь на макушке?Говорит Петух свинье:- Где же взять карманы мне?
С этим приехал в Симферополь и зашел в книжное издательство – областное крымское. Принес стихи, они мне сказали, что печатают только крымских авторов. «Вот если бы у вас были на украинском языке, то есть переводы с украинского...» А я говорю: «Я вот тут перевел». И прочел им это стихотворение. Они спросили: «А кто автор?». Я говорю: «Володимир Орлов». «Владимир Орлов живет за углом и пишет по-русски».
Так мы познакомились с Владимиром Орловым. У него оказалось чуть-чуть по-другому, немного лучше, чем то, как я перевел.
- Ну и Петя-Петушок», – удивились хрюшки, – Почему ты гребешок носишь на макушке?Говорит Петух в ответ:- У меня карманов нет.
Он посмеялся, когда я ему это прочел. И мы с ним подружились, и дружили до самого его ухода из жизни. В 1999 году его не стало. Вот, это было такое окружение.
И еще было одно для меня очень важное событие. Я послал стихи в издательство «Детский мир», которое потом стало издательством «Малыш». Они понравились бывшему главному редактору, к тому времени бывшему, и когда я приехал в командировку, а в командировку я приехал на ИПК, по-моему, в общем, на предприятие для слепых. Мы туда послали станок, а он не работал, и я приехал его приводить в порядок. Они работали до двух часов, вот почему важно, что это предприятие слепых. И с двух часов я был абсолютно свободен – шел в душ, переодевался, смывал с себя мазут (в станке ковырялся) – и становился другим человеком. Приходил совершенно не инженером в детское издательство. В этом детском издательстве мне сказали, что Юрий Павлович Тимофеев, очень хочу, чтобы это имя звучало и не забывалось, что Юрий Павлович Тимофеев, который был главным редактором этого издательства и недавно уволен, продолжает проводить клуб детских писателей и редакторов детских изданий в Доме детской книги на Горького.
Клуб, по-моему, раз в месяц собирался, и как раз в это время, когда я три дня всего здесь был, клуб собирался. Я туда пришел, назвался Юрию Павловичу, он сказал, что помнит, читал стихи. «Садитесь». И я сел за стол с массой интересного народа. Там была – и вы, может быть, слышали это имя – Вера Вартановна Вартанова, она много лет заведовала и, может быть, сейчас еще заведует детской редакцией радио. Там была – о ней вряд ли вы слышали, потерял я ее, очень жаль – Оля Васильева, редактор странички «Неделька» в газете «Неделя», приложении к газете «Известия». И еще какие-то редакторы, которых я тогда не запомнил. И были там Генрих Сапгир, Ирина Токмакова, Елена Аксельрод, Геннадий Цыферов, Эмма Мошковская и еще какие-то авторы.
Борис Долгин: То есть весь цвет тогдашней молодой детской литературы?
Валим Левин: Да, которых вытянул на свет Юрий Павлович Тимофеев. Он очень интересно проводил эти занятия – с играми всякими, сочинением коллективных сценариев.
Борис Долгин: Это какой примерно год?
Вадим Левин: Думаю, что 1963 год, может быть, 1962 год, но скорее 1963 год. И он попросил меня что-нибудь прочесть. Когда я прочел, он сказал фразу, окрылившую просто. Он сказал: «Вадим Левин – интонационный поэт». Вот тогда впервые меня назвали поэтом.
И дальше продолжение было такое: «Вы понимаете, что его место за нашим столом было свободным?» И они меня приняли все – и Геннадий, и Генрих, с Эммой мы просто даже подружились, переписывались много. Вот такое было окружение.
В Харькове же детская литература иссякла после того, как столицу Украины из Харькова перенесли в Киев, и в 1934-1935 году в Киев переехали Наталья Забила, прекрасная украинская детская поэтесса, Мария Пригара, Оксана Иваненко, они все переехали туда. Переехал туда Платон Воронько. Они все туда переехали, в Харькове остался только прозаик Иван Багмут, интересный прозаик детский, - и все. Остальные детские стихи в Харькове писали взрослые писатели – и, как правило, это было неинтересно.
После приезда Евтушенко я считал себя поклонником литературы и ответственным за детскую литературу в Харькове. Ходил, разыскивал таланты. Мне приносили всякие детские стихи, и однажды принесли стихотворение «Бывают в мире чудеса – ужа ужалила оса». Я потом отредактировал: «Бывают в жизни чудеса – ужа ужалила оса». Так как это было стихотворение об осе, а написала его, как мне сказали, Муха, то я особенно заинтересовался автором. И, в конце концов, разыскал ее в университете на кафедре английской филологии. Мы подружились. И тут я скажу кратко, потому что недавно выпустил маленькую книжечку воспоминаний «Соавтор мой крылатый» о Ренате. И там все это подробно описано. Мы подружились с Ренатой. Она была очень популярна в Харькове, потому что вела по телевидению уроки английского языка. Очень симпатичная, прекрасное общение, обаятельная очень. Ее хорошо знали. И пользовалась она успехом как юная красивая женщина. Поэтому мне кажется, что она была несколько кокетлива даже в сочинении детских стихов, даже в отношении к сочинению детских стихов. И старалась, как теперь говорят, позиционироваться как человек, с которым стихи случаются – вот приходит что-то сверху, и она над ними не работает.
Борис Долгин: А как было на самом деле?
Вадим Левин: Так оно и было – она не работала. Но она не работала, демонстрируя это и бравируя этим, может быть, даже кокетничая. Она пришла ко мне однажды и сказала: «Жил на свете муравей без ресниц и без бровей». «Здорово, а что дальше?» «А дальше пиши ты». И вот несколько двустиший она приносила и говорила: «А дальше пиши ты». В конце концов я стал дописывать. У нас накопилась какая-то сумма стихотворений. Да, забавная история произошла со стихотворением, на котором мы познакомились. Потому что когда я к ней пришел и сказал, что мне очень понравилось стихотворение про ежа и про осу. «Почитайте, пожалуйста, другие свои стихи». Рена сказала: «У меня их больше нет». Я решил, что у нее есть какие-то соображения насчет того, читать или не читать стихи, и пошел к дверям. И тут она мне вслед крикнула: «Вот есть у меня еще две строчки, но они с ошибкой». И когда я вернулся, она мне прочла эти две строчки. «Жили в одном коридоре калоши, правый дырявый, а левый хороший». Ошибку я, конечно, увидел сразу, потому что калоши женского рода, а тут «правый дырявый». И я сказал: «Попробую исправить». И контакт состоялся, дальше я пробовал исправить ошибку. У меня получилось через какое-то время такое стихотворение, лошадь пришлось туда ввести.
Пришли подруги к лошадиИ принесли калоши ей -Две правые дырявые, Две левые хорошие.
Я прочел это Рене - она сказала: «Получились хорошие стихи, но это твои стихи». Но я продолжал над ними работать – и в конце концов получилась «Глупая лошадь». Я видел, что Рену нужно как-то стимулировать, подстегнуть. И поэтому в местной газете напечатал стихи о лошади, вот эти, – «Глупая лошадь», «Лошадь купила четыре галоши…», – под двумя именами. Рена устроила мне разнос. Она сказала: «Это бессовестный антиплагиат. Убери, пожалуйста, с этого стихотворения мою фамилию и, пожалуйста, не ставь мою фамилию над стихами, в которых есть слово «калоши» или рифма к калошам». Потом я узнал из воспоминаний Натальи Раппопорт, которая сейчас живет в Америке, и Рената там у нее была: Рена ей сказала, что была очень смущена тем, что ее имя появилось в печати. Но все-таки после этого у нее стали появляться и другие стихи.
Одно я прочту все-таки. Прочту в своей редакции, Рена все-таки не серьезно относилась к стихам, отредактированные и неотредактированные, все у нее лежали в куче, и она иногда посылала в журналы, газеты, приносила неотредактированные. И вот это стихотворение в двух вариантах сейчас бытует. В отредактированном виде «Проводы»:
Спокойной походкой идет по перронуС большим чемоданом большая ворона.А вместе с вороной, чуть сзади и сбоку, Ее провожая, шагает сорока.И все б это было совсем хорошо, Если б их поезд давно не ушел.
В ее редакции «и все б это было совсем хорошо, если б их поезд куда-нибудь шел». Мне кажется, что это не смешно. Она приняла мою редакцию, но потом все перепутала.
Борис Долгин: А с Берестовым вы как-то общались?
Вадим Левин: С Берестовым – да. Чуть-чуть закончу про Рену. Потом я подобрал ее стихи, свои стихи и наши общие стихи, принес в издательство «Малыш», когда у меня там уже вышла одна или две книжки. И в это же время Нина Воронель, бывшая харьковчанка, которая чуть ли не с детства была знакома с Ренатой, тоже принесла туда книжку. И вышла книжка Нины Воронель, думаю, потому что она москвичка, или потому что она как-то это пробивала.
Борис Долгин: Мне кажется, дело и в том, что ей удалось посерьезней познакомиться с Чуковским.
Вадим Левин: Да, она уже была признана, потому что ее перевод «Баллады Редингской тюрьмы» Чуковский очень хвалил – и публично хвалил. Поэтому она уже была известной и знаменитой. Но самое главное, что она жила в Москве. А потом у нас все-таки вышло еще две книжки с Реной. Одна книжка вышла, по-моему, в 1994-1995 году, расширенная, та, которую я когда-то подготовил. Она вышла в двух частных издательствах «Дуэт» и «Два слона», одесское издательство и московское. И последняя книжка, которая вышла при жизни Рены, тоже была наша общая. Она называется «Между нами», вышла в издательстве «Октопус». Вот, вот, именно она. Кстати сказать, эта книжка с этой стороны «Между нами», а с этой стороны – «Между нами, взрослыми». С этой стороны она цветная и красочная, вот на любой странице, не вижу что там, цветная, красочная, с текстом, трудно читаемым детьми. Сознательно так сделано, чтобы взрослые читали детям. А с этой стороны – не цветная, мелкий шрифт, и это мой педагогический очерк о том, как читать с детьми на разных возрастных этапах. Имеется в виду от 0 и примерно до 7-8 лет. Сегодня я как раз говорил о том, что было дальше.
Борис Долгин: Вы с ней вместе писали, дружили?
Вадим Левин: Очень дружили.
Борис Долгин: Все эти десятилетия?
Вадим Левин: Да. Даже когда она уехала, мы продолжали дружить заочно. У меня было, наверное, 5 ли 6 самых близких мне людей. В том числе Заходер, в том числе Владимир Орлов. К сожалению, сейчас остался только один актер Виктор Персик, который живет в Нью-Йорке. Вот, это про Рену. Про Берестова. Виктор Персик, о котором я только что сказал, был актером сначала театра имени Ермоловой и уже тогда ездил с сольными концертами. Он читал Лорку, очень любил читать Хармса, у него даже вышел альбом из двух пластинок-гигантов, где он читает Хармса, и играет, аккомпанирует ему Софья Губайдулина, ее музыка к этому альбому. Не знаю, сейчас оцифровали его или нет, и известен он или нет, очень интересный альбом. Так вот, Виктор приезжал в Харьков, мы с ним познакомились. И он здесь, в Москве, рассказал обо мне Лидии Борисовне Либединской. А Лидия Борисовна Либединская была председателем художественного совета в Филармонии для детей и юношества ЦДРИ, так это называлось. И она меня пригласила. Так я стал проводить здесь, в Москве, праздники поэзии и сказки для младших школьников, на которые имел такую блестящую, фантастическую возможность приглашать кого угодно, никто не отказывался приходить в ЦДРИ. И я пригласил Валентина Дмитриевича. Он выступал, и потом мы с ним какое-то время общались. Но я так понимаю, что уже пора заканчивать интервью.
Борис Долгин: Ну, через небольшое время.
Вадим Левин: Да, вот некоторое время мы с ним общались, очень я его полюбил. Оказалось, что его любят еще два очень близких мне по духу человека – Борис Заходер и Корней Иванович. И от того, и от другого я много слышал о Берестове.
Еще я познакомился в газете «Неделька»… Я приехал в Москву накануне Нового года, и в газете «Неделька» готовили новогодний выпуск. Готовили его Эдуард Успенский, Остер и Курляндский. Там я познакомился с ними, подружился с Эдиком. И когда потом приехал к Заходеру в Комаровку, он однажды спросил: «Вы знакомы с Успенским?» Говорю: «Да, знаком». И тут фраза дословно: «Шустрый парень, этот Эдик. Он называет меня метр, а себя – сантиметр». Оказалось, потом Эдуард Николаевич мне рассказывал, что они втроем шли как-то по лесу (Заходер мне неточно рассказал), и Заходер сказал Берестову: «Идите, пожалуйста, вперед, вы же мэтр». На что Берестов ответил: «Нет, Борис Владимирович, это вы метр, а я дециметр». И тогда Эдик сказал: «А я сантиметр». Ну вот, это те люди, с которыми я общался, а дружил с Володей Орловым, с Ренатой Мухой, с Борисом Заходером. Очень теплые отношения с Эммой Мошковской были.
Борис Долгин: Как бы вы определили мир детской книги того времени? Что это было? Каким было его место в общем литературном или педагогическом мире, где-то на границе?
Вадим Левин: Да, пожалуй, это был отдельный мир. И как мне кажется – может быть, мне везло, – он отличался от взрослого литературного мира тем, что там не было зависти. Люди друг другу помогали и радовались успехам друг друга. Я не приходил на заседания Союза писателей. Хотя меня 25 лет в Харькове, точнее в Харькове приняли, а Киев не утверждали в Союзе писателей. Но в Харькове меня постоянно приглашали, и я даже был председателем детской секции Союза писателей харьковского отделения, не будучи членом Союза писателей. Но я не любил туда ходить. А вот с детскими писателями всегда с удовольствием общался. Мне кажется, что это был отдельный мир. Причем если говорить о Владимире Орлове, у него было нормального образования всего четыре класса, но он знал поэзию – настоящую, большую поэзию – так, что мог (и делал это, в частности, его приглашали очень часто в обсерваторию крымскую, и он со взрослыми проводил там вечера, не вечер встречи со сцены, а за столом, и читал им стихи). И он мог три вечера подряд читать стихи, не повторяясь. Такие были и другие детские писатели. Многие без образования, так же как Геннадий Цыферов, без образования, писал, говорят, очень безграмотно, редактировали его. Но какие сказки, как писал!..
Борис Долгин: Не могу вам как харьковчанину не задать вопрос о Борисе Чичибабине.
Вадим Левин: Да, Борис Алексеевич, когда приехал в Харьков, жил под крышей, фактически на чердаке. Крыша, бревна, к бревнам была привязана проволока, на этой проволоке лежали доски, и это были книжные полки. И их было полно. Длинный деревянный стол и две скамьи, и там собирался разный народ. Молодежь, пишущая молодежь сразу его признала, сразу стали к нему ходить.
Борис Долгин: Когда он приехал?
Вадим Левин: Это было после Евтушенко. Нет, когда приехал Евтушенко, выступая по телевидению в Харькове, он сказал: «А ведь харьковчане не знают, что у вас живет большой русский поэт, Борис Алексеевич Чичибабин». После чего его в Харькове стали печатать. То есть где-то 1960-1962 год. Нет, раньше, в 1959 году Евтушенко это сказал. Значит вот в «оттепель» он приехал в Харьков. И молодежь из студии, в которую я ходил, студия Банчукова, стала туда ходить, затащили меня. И оказалось, что туда приходит очень хорошая чтица, у которой всегда прекрасный репертуар, Александра Петровна Лесникова, харьковчанка. Очень интеллигентная компания, и в то же время он любил выпить, он любил петь блатные песни вместе с этой молодежью. Мы с ним познакомились, но никак не могу сказать, что подружились. Иногда мы встречались на вечерах поэзии, он читал свои стихи, я – свои. Когда-то он похвалил «Поезд». И, в общем, я понимал, что он хорошо относится к тому, что я делаю. Ну, а я просто его боготворил, я бы мог вам сейчас кучу его стихов прочесть наизусть.
polit.ru
|
|
|
|
|
|
