Костер, что где-нибудь в лесу,Ночуя, путник палит,—И тот повысушит росу,Траву вокруг обвялит.
Пожар начнет с одной беды,Но только в силу вступит —Он через улицу садыСоседние погубит.
А этот жар — он землю жег,Броню стальную плавил,Он за сто верст касался щекИ брови кучерявил.
Он с ветром несся на восток,Сжигая мох на крышах,И сизой пылью вдоль дорогЛежал на травах рыжих.
И от столба и до столба,Страду опережая,Он на корню губил хлебаБольшого урожая…
И кто в тот год с войсками шел,Тому забыть едва лиТоску и муку наших сел,Что по пути лежали.
И кто из пламени бежалВ те месяцы лихие,Тот думать мог, что этот жарСмертелен для России.
И с болью думать мог в пути,Тех, что прошли, сменяя:— Земля отцовская, прости,Страдалица родная…
И не одна уже судьбаБыла войны короче.И шла великая борьбаУже как день рабочий.
И долг борьбы — за словом — властьВнушала карой строгой.И воин, потерявший часть,Искал ее с тревогой…
И ты была в огне жива,В войне права, Россия.И силу вдруг нашла МоскваОтветить страшной силе.
Москва, Москва, твой горький год,Твой первый гордый рапорт,С тех пор и ныне нас ведетТвой клич: — Вперед на запад!
Пусть с новым летом вновь тот жарДохнул, неимоверный,И новый страшен был удар,—Он был уже не первый.
Ты, Волга, русская река,Легла врагу преградой.Восходит заревом в векаПобеда Сталинграда.
Пусть с третьим летом новый жарДохнул — его с восходаС привычной твердостью встречалСолдатский взгляд народа.
Он мощь свою в борьбе обрел,Жестокой и кровавой,Солдат-народ. И вот Орел —Начало новой славы.
Иная шествует пора,Рванулась наша силаИ не споткнулась у Днепра,На берег тот вступила.
И кто теперь с войсками шел,Тому забыть едва лиИ скорбь и радость наших сел,Что по пути лежали.
Да, много горя, много слез —Еще их срок не минул.Не каждой матери пришлосьОбнять родного сына.
Но праздник свят и величав.В огне полки сменяя,Огонь врага огнем поправ,Идет страна родная.
Ее святой, великий труд,Ее немые мукиПрославят и превознесутБлагоговейно внуки.
И скажут, честь воздав сполна,Дивясь ушедшей были:Какие были времена!Какие люди были!
Читать стих поэта Александр Твардовский — Огонь на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Родиться бы мне по заказуУ теплого моря в Крыму,А нет,— побережьем КавказаХодить, как в родимом дому.
И славить бы море и сушуВ привычном соседстве простом,И видеть и слышать их душуВрожденным сыновним чутьем…
Родиться бы, что ли, на Волге,Своими считать ЖигулиИ домик в рыбачьем поселке,Что с палубы видишь вдали…
Родиться бы в сердце Урала,Чья слава доныне скрытна,Чтоб в песне моей прозвучалаС нежданною силой она.
В Сибири, на Дальнем Востоке,В краю молодых городов,На некоей там новостройке,—Везде я с охотой готовРодиться.
Одно не годится:Что где ни случилось бы мне,Тогда бы не смог я родитьсяВ родимой моей стороне —
В недальней, отцами обжитойИ дедами с давних времен,Совсем не такой знаменитой,В одной из негромких сторон;
Где нет ни жары парниковой,Ни знатных зимой холодов,Ни моря вблизи никакого,Ни горных, конечно, хребтов;
Ни рек полноты величавой,А реки такие подряд,Что мельницу на два постава,Из сил выбиваясь, вертят.
Ничем сторона не богата,А мне уже тем хороша,Что там наудачу когда-тоМоя народилась душа.
Что в дальней дали зарубежной,О многом забыв на войне,С тоской и тревогою нежнойЯ думал о той стороне:
Где счастью великой, единой,Священной, как правды закон,Где таинству речи родимойНа собственный лад приобщен.
И с нею — из той незавиднойПо многим статьям стороныМне всю мою Родину видно,Как город с кремлевской стены.
Леса ее, горы, столицы,На рейде ее корабли…И всюду готов я родитьсяПод знаменем этой земли.
А только и прежде и нынеМилей мне моя сторона —По той по одной лишь причине,Что жизнь достается одна.
Читать стих поэта Александр Твардовский — О Родине на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Александр Трифонович Твардовский
- Две строчки - Дробится рваный цоколь монумента... - Есть имена и есть такие даты... - На дне моей жизни... - Перед войной, как будто в знак беды... - Переправа - Размолвка - Я знаю, никакой моей вины... - Я убит подо Ржевом
РАЗМОЛВКА На кругу, в старинном парке Каблуков веселый бой. И гудит, как улей жаркий, Ранний полдень над землей.
Ранний полдень, летний праздник, В синем небе - самолет. Девки, ленты подбирая, Переходят речку вброд...
Я скитаюсь сиротливо. Я один. Куда итти?.. Без охоты кружку пива Выпиваю по пути.
Все знакомые навстречу. Не видать тебя одной. Что ж ты думаешь такое? Что ж ты делаешь со мной?..
Праздник в сборе. В самом деле, Полон парк людьми, как дом. Все дороги опустели На пятнадцать верст кругом.
В отдаленье пыль клубится, Слышен смех, пугливый крик. Детвору везет на праздник Запоздалый грузовик.
Ты не едешь, не прощаешь, Чтоб самой жалеть потом. Книжку скучную читаешь В школьном садике пустом.
И лежишь ты там, девчонка, С детской хмуростью в бровях. И в траве твоя гребенка,Та, что я искал впотьмах.
Не хотите, как хотите, Оставайтесь там в саду. Убегает в рожь дорога. Я по ней один пойду.
Я пойду зеленой кромкой Вдоль дороги. Рожь по грудь. Ничего. Перехвораю. Позабуду как-нибудь.
Широко в полях и пусто. Вот по ржи волна прошла... Так мне славно, так мне грустно И до слез мне жизнь мила. 1935 А.Твардовский. Стихотворения и поэмы в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1951.
ДВЕ СТРОЧКИ Из записной потертой книжки Две строчки о бойце-парнишке, Что был в сороковом году Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то
неумело По-детски маленькое тело. Шинель ко льду мороз прижал, Далеко шапка отлетела. Казалось, мальчик не лежал, А все еще бегом бежал Да лед за полу придержал...
Среди большой войны жестокой, С чего - ума не приложу, Мне жалко той судьбы далекой, Как будто мертвый, одинокий, Как будто это я лежу, Примерзший, маленький, убитый На той войне незнаменитой, Забытый, маленький, лежу. Александр Твардовский. Библиотечка избранной лирики. Москва, "Молодая Гвардия", 1964.
* * *
Дробится рваный цоколь монумента, Взвывает сталь отбойных молотков. Крутой раствор особого цемента Рассчитан был на тысячи веков.Пришло так быстро время пересчета, И так нагляден нынешний урок: Чрезмерная о вечности забота Она, по справедливости, не впрок.
Но как сцепились намертво каменья, Разъять их силой - выдать семь потов. Чрезмерная забота о забвенье Немалых тоже требует трудов.
Все, что на свете сделано руками, Рукам под силу обратить на слом. Но дело в том, Что сам собою камень Он не бывает ни добром, ни злом. Русская Советская Поэзия. Москва, "Художественная Литература", 1990.
* * *
Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В то, что они - кто старше, кто моложе Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь,Речь не о том, но все же, все же, все же... Русские поэты. Антология в четырех томах. Москва, "Детская Литература", 1968.Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ Я убит подо Ржевом, В безымянном болоте, В пятой роте, На левом, При жестоком налете.
Я не слышал разрыва И не видел той вспышки, Точно в пропасть с обрыва И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом мире До конца его дней Ни петлички, Ни лычки С гимнастерки моей.
Я - где корни слепые Ищут корма во тьме; Я - где с облаком пыли Ходит рожь на холме.
Я - где крик петушиный На заре по росе; Я - где ваши машины Воздух рвут на шоссе.
Где - травинку к травинке Речка травы прядет, Там, куда на поминки Даже мать не придет.
Летом горького года Я убит. Для меня Ни известий, ни сводок После этого дня.
Подсчитайте, живые, Сколько сроку назад Был на фронте впервые Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая, Как на теле рубец. Я убит и не знаю Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши Там, на Среднем Дону? Этот месяц был страшен. Было все на кону.
Неужели до осени Был за н и м уже Дон И хотя бы колесами К Волге вырвался о н?
Нет, неправда! Задачи Той не выиграл враг. Нет же, нет! А иначе, Даже мертвому, - как?
И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: Мы за родину пали, Но она Спасена.
Наши очи померкли, Пламень сердца погас. На земле на проверке Выкликают не нас.
Мы - что кочка, что камень, Даже глуше, темней. Наша вечная память Кто завидует ей?
Нашим прахом по праву Овладел чернозем. Наша вечная слава Невеселый резон.
readr.su
От автора
На войне, в пыли походной, В летний зной и в холода, Лучше нет простой, природной Из колодца, из пруда, Из трубы водопроводной, Из копытного следа, Из реки, какой угодно, Из ручья, из-подо льда, — Лучше нет воды холодной, Лишь вода была б — вода.
На войне, в быту суровом, В трудной жизни боевой, На снегу, под хвойным кровом, На стоянке полевой, — Лучше нет простой, здоровой, Доброй пищи фронтовой. Важно только, чтобы повар Был бы повар — парень свой; Чтобы числился недаром, Чтоб подчас не спал ночей, — Лишь была б она с наваром Да была бы с пылу, с жару — Подобрей, погорячей;
Чтоб идти в любую драку, Силу чувствуя в плечах, Бодрость чувствуя. Однако Дело тут не только в щах.
Жить без пищи можно сутки, Можно больше, но порой На войне одной минутки Не прожить без прибаутки, Шутки самой немудрой.
Не прожить, как без махорки, От бомбежки до другой Без хорошей поговорки Или присказки какой —
Без тебя, Василий Теркин, Вася Теркин — мой герой, А всего иного пуще Не прожить наверняка — Без чего? Без правды сущей, Правды, прямо в душу бьющей, Да была б она погуще, Как бы ни была горька.
Что ж еще?. И все, пожалуй. Словом, книга про бойца Без начала, без конца. Почему так — без начала? Потому, что сроку мало Начинать ее сначала.
Почему же без конца? Просто жалко молодца.
С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой,
Я забыть того не вправе, Чем твоей обязан славе, Чем и где помог ты мне. Делу время, час забаве, Дорог Теркин на войне.
Как же вдруг тебя покину? Старой дружбы верен счет. Словом, книгу с середины И начнем. А там пойдет.
— Дельный, что и говорить, Был старик тот самый, Что придумал суп варить На колесах прямо. Суп — во-первых. Во-вторых, Кашу в норме прочной. Нет, старик он был старик Чуткий — это точно.
Слышь, подкинь еще одну Ложечку такую, Я вторую, брат, войну На веку воюю. Оцени, добавь чуток.
Покосился повар: «Ничего себе едок — Парень этот новый». Ложку лишнюю кладет, Молвит несердито:
— Вам бы, знаете, во флот С вашим аппетитом. Тот: — Спасибо. Я как раз Не бывал во флоте. Мне бы лучше, вроде вас, Поваром в пехоте. — И, усевшись под сосной, Кашу ест, сутулясь.
«Свой?» — бойцы между собой, — «Свой!» — переглянулись.
И уже, пригревшись, спал Крепко полк усталый. В первом взводе сон пропал, Вопреки уставу.
Привалясь к стволу сосны, Не щадя махорки, На войне насчет войны Вел беседу Теркин.
— Вам, ребята, с серединки Начинать. А я скажу: Я не первые ботинки Без починки здесь ношу. Вот вы прибыли на место, Ружья в руки — и воюй. А кому из вас известно, Что такое сабантуй?
— Сабантуй — какой-то праздник? Или что там — сабантуй?
— Сабантуй бывает разный, А не знаешь — не толкуй,
Бот под первою бомбежкой Полежишь с охоты в лежку, Жив остался — не горюй:
— Это малый сабантуй.
Отдышись, покушай плотно, Закури и в ус не дуй. Хуже, брат, как минометный Вдруг начнется сабантуй. Тот проймет тебя поглубже, — Землю-матушку целуй. Но имей в виду, голубчик, Это — средний сабантуй.
Сабантуй — тебе наука, Браг лютует — сам лютуй. Но совсем иная штука Это — главный сабантуй.
Парень смолкнул на минуту, Чтоб прочистить мундштучок, Словно исподволь кому-то Подмигнул: держись, дружок…
— Вот ты вышел спозаранку, Глянул — в пот тебя и в дрожь; Прут немецких тыща танков… — Тыща танков? Ну, брат, врешь..
— А с чего мне врать, дружище? Рассуди — какой расчет? — Но зачем же сразу — тыща? — Хорошо. Пускай пятьсот,
— Ну, пятьсот. Скажи по чести, Не пугай, как старых баб.
— Ладно. Что там триста, двести — Повстречай один хотя б…
— Что ж, в газетке лозунг точен;
Не беги в кусты да в хлеб. Танк — он с виду грозен очень, А на деле глух и слеп.
— То-то слеп. Лежишь в канаве, А на сердце маята:
Вдруг как сослепу задавит, — Ведь не видит ни черта.
Повторить согласен снова:
Что не знаешь — не толкуй. Сабантуй — одно лишь слово — Сабантуй!.. Но сабантуй Может в голову ударить, Или попросту, в башку. Вот у нас один был парень… Дайте, что ли, табачку.
Балагуру смотрят в рот, Слово ловят жадно. Хорошо, когда кто врет Весело и складно.
В стороне лесной, глухой, При лихой погоде, Хорошо, как есть такой Парень на походе.
И несмело у него Просят: — Ну-ка, на ночь Расскажи еще чего, Василий Иваныч…
Ночь глуха, земля сыра. Чуть костер дымится.
— Нет, ребята, спать пора, Начинай стелиться.
К рукаву припав лицом, На пригретом взгорке Меж товарищей бойцов Лег Василий Теркин.
Тяжела, мокра шинель, Дождь работал добрый. Крыша — небо, хата — ель, Корни жмут под ребра.
Но не видно, чтобы он Удручен был этим, Чтобы сон ему не в сон Где-нибудь на свете.
Вот он полы подтянул, Укрывая спину, Чью-то тещу помянул, Печку и перину.
И приник к земле сырой, Одолен истомой, И лежит он, мой герой, Спит себе, как дома.
Спит — хоть голоден, хоть сыт, Хоть один, хоть в куче. Спать за прежний недосып, Спать в запас научен.
И едва ль герою снится Всякой ночью тяжкий сон:
Как от западной границы Отступал к востоку он;
Как прошел он, Вася Теркин, Из запаса рядовой, В просоленной гимнастерке Сотни верст земли родной.
До чего земля большая, Величайшая земля. И была б она чужая, Чья-нибудь, а то — своя.
Спит герой, храпит — и точка. Принимает все, как есть. Ну, своя — так это ж точно. Ну, война — так я же здесь.
Спит, забыв о трудном лете. Сон, забота, не бунтуй. Может, завтра на рассвете Будет новый сабантуй.
Спят бойцы, как сон застал, Под сосною впОкат, Часовые на постах Мокнут одиноко.
Зги не видно. Ночь вокруг. И бойцу взгрустнется. Только что-то вспомнит вдруг, Вспомнит, усмехнется.
И как будто сон пропал, Смех дрогнал зевоту.
— Хорошо, что он попал, Теркин, в нашу роту.
x x x
Теркин — кто же он такой? Скажем откровенно:
Просто парень сам собой Он обыкновенный.
Впрочем, парень хоть куда. Парень в этом роде В каждой роте есть всегда, Да и в каждом взводе.
И чтоб знали, чем силен, Скажем откровенно:
Красотою наделен Не был он отменной,
Не высок, не то чтоб мал, Но герой — героем. На Карельском воевал — За рекой Сестрою.
И не знаем почему, — Спрашивать не стали, — Почему тогда ему Не дали медали.
С этой темы повернем, Скажем для порядка: Может, в списке наградном Вышла опечатка.
Не гляди, что на груди, А гляди, что впереди!
В строй с июня, в бой с июля, Снова Теркин на войне.
— Видно, бомба или пуля Не нашлась еще по мне.
Был в бою задет осколком, Зажило — и столько толку. Трижды был я окружен, Трижды — вот он! — вышел вон.
И хоть было беспокойно — Оставался невредим Под огнем косым, трехслойным, Под навесным и прямым.
И не раз в пути привычном, У дорог, в пыли колонн, Был рассеян я частично, А частично истреблен…
Но, однако, Жив вояка, К кухне — с места, с места — в бой. Курит, ест и пьет со смаком На позиции любой.
Как ни трудно, как ни худо — Не сдавай, вперед гляди,
Это присказка покуда, Сказка будет впереди.
— Доложу хотя бы вкратце, Как пришлось нам в счет войны С тыла к фронту пробираться С той, с немецкой стороны.
Как с немецкой, с той зарецкой Стороны, как говорят, Вслед за властью за советской, Вслед за фронтом шел наш брат.
Шел наш брат, худой, голодный, Потерявший связь и часть, Шел поротно и повзводно, И компанией свободной, И один, как перст, подчас.
Полем шел, лесною кромкой, Избегая лишних глаз, Подходил к селу в потемках, И служил ему котомкой Боевой противогаз.
Шел он, серый, бородатый, И, цепляясь за порог, Заходил в любую хату, Словно чем-то виноватый Перед ней. А что он мог!
И по горькой той привычке, Как в пути велела честь, Он просил сперва водички, А потом просил поесть.
Тетка — где ж она откажет? Хоть какой, а все ж ты свой, Ничего тебе не скажет, Только всхлипнет над тобой, Только молвит, провожая: — Воротиться дай вам бог…
То была печаль большая, Как брели мы на восток.
Шли худые, шли босые В неизвестные края. Что там, где она, Россия, По какой рубеж своя!
Шли, однако. Шел и я…
Я дорогою постылой Пробирался не один. Человек нас десять было, Был у нас и командир.
Из бойцов. Мужчина дельный, Местность эту знал вокруг. Я ж, как более идейный, Был там как бы политрук.
Шли бойцы за нами следом, Покидая пленный край. Я одну политбеседу Повторял: — Не унывай.
Не зарвемся, так прорвемся, Будем живы — не помрем. Срок придет, назад вернемся, Что отдали — все вернем.
Самого б меня спросили, Ровно столько знал и я, Что там, где она, Россия, По какой рубеж своя?
Командир шагал угрюмо, Тоже, исподволь смотрю, Что-то он все думал, думал .. — Брось ты думать, — говорю.
Говорю ему душевно. Он в ответ и молвит вдруг: — По пути моя деревня. Как ты мыслишь, политрук?
Что ответить? Как я мыслю? Вижу, парень прячет взгляд, Сам поник, усы обвисли. Ну, а чем он виноват, Что деревня по дороге, Что душа заныла в нем? Тут какой бы ни был строгий, А сказал бы ты: «Зайдем…»
Встрепенулся ясный сокол, Бросил думать, начал петь. Впереди идет далеко, Оторвался — не поспеть.
А пришли туда мы поздно, И задами, коноплей, Осторожный и серьезный, Вел он всех к себе домой.
Вот как было с нашим братом, Что попал домой с войны: Заходи в родную хату, Пробираясь вдоль стены.
Знай вперед, что толку мало От родимого угла, Что война и тут ступала, Впереди тебя прошла, Что тебе своей побывкой Не порадовать жену: Забежал, поспал урывком, Догоняй опять войну…
Вот хозяин сел, разулся, Руку правую — на стол, Будто с мельницы вернулся, С поля к ужину пришел. Будто так, а все иначе…
— Ну, жена, топи-ка печь, Всем довольствием горячим Мне команду обеспечь.
Дети спят, Жена хлопочет, В горький, грустный праздник свой, Как ни мало этой ночи, А и та — не ей одной.
Расторопными руками Жарит, варит поскорей, Полотенца с петухами Достает, как для гостей;
Напоила, накормила, Уложила на покой, Да с такой заботой милой, С доброй ласкою такой, Словно мы иной порою Завернули в этот дом, Словно были мы герои, И не малые притом.
Сам хозяин, старший воин, Что сидел среди гостей, Вряд ли был когда доволен Так хозяйкою своей.
Вряд ли всей она ухваткой Хоть когда-нибудь была, Как при этой встрече краткой, Так родна и так мила.
И болел он, парень честный, Понимал, отец семьи, На кого в плену безвестном Покидал жену с детьми…
Кончив сборы, разговоры, Улеглись бойцы в дому. Лег хозяин. Но не скоро Подошла она к нему.
Тихо звякала посудой, Что-то шила при огне. А хозяин ждет оттуда, Из угла. Неловко мне.
Все товарищи уснули, А меня не гнет ко сну. Дай-ка лучше в карауле На крылечке прикорну.
Взял шинель да, по присловью, Смастерил себе постель, Что под низ, и в изголовье, И наверх, — и все — шинель.
Эх, суконная, казенная, Военная шинель, — У костра в лесу прожженная, Отменная шинель.
Знаменитая, пробитая В бою огнем врага Да своей рукой зашитая, — Кому не дорога!
Упадешь ли, как подкошенный, Пораненный наш брат, На шинели той поношенной Снесут тебя в санбат.
А убьют — так тело мертвое Твое с другими в ряд Той шинелкою потертою Укроют — спи, солдат!
Спи, солдат, при жизни краткой Ни в дороге, ни в дому Не пришлось поспать порядком Ни с женой, ни одному…
На крыльцо хозяин вышел. Той мне ночи не забыть.
— Ты чего? — А я дровишек Для хозяйки нарубить.
Вот не спится человеку, Словно дома — на войне. Зашагал на дровосеку, Рубит хворост при луне.
Тюк да тюк. До света рубит. Коротка солдату ночь. Знать, жену жалеет, любит, Да не знает, чем помочь.
Рубит, рубит. На рассвете Покидает дом боец.
А под свет проснулись дети, Поглядят — пришел отец. Поглядят — бойцы чужие, Ружья разные, ремни. И ребята, как большие, Словно поняли они.
И заплакали ребята. И подумать было тут:
Может, нынче в эту хату Немцы с ружьями войдут…
И доныне плач тот детский В ранний час лихого дня С той немецкой, с той зарецкой Стороны зовет меня.
Я б мечтал не ради славы Перед утром боевым, Я б желал на берег правый, Бой пройдя, вступить живым.
И скажу я без утайки, Приведись мне там идти, Я хотел бы к той хозяйке Постучаться по пути.
Попросить воды напиться — Не затем, чтоб сесть за стол, А затем, чтоб поклониться Доброй женщине простой.
Про хозяина ли спросит, «Полагаю — жив, здоров». Взять топор, шинелку сбросить, Нарубить хозяйке дров.
Потому — хозяин-барин Ничего нам не сказал. Может, нынче землю парит, За которую стоял…
Впрочем, что там думать, братцы, Надо немца бить спешить. Вот и все, что Теркин вкратце Вам имеет доложить.
Переправа, переправа! Берег левый, берег правый, Снег шершавый, кромка льда.,
Кому память, кому слава, Кому темная вода, — Ни приметы, ни следа.
Ночью, первым из колонны, Обломав у края лед, Погрузился на понтоны. Первый взвод. Погрузился, оттолкнулся И пошел. Второй за ним. Приготовился, пригнулся Третий следом за вторым.
Как плоты, пошли понтоны, Громыхнул один, другой Басовым, железным тоном, Точно крыша под ногой.
И плывут бойцы куда-то, Притаив штыки в тени. И совсем свои ребята Сразу — будто не они, Сразу будто не похожи На своих, на тех ребят:
Как-то все дружней и строже, Как-то все тебе дороже И родней, чем час назад.
Поглядеть — и впрямь — ребята! Как, по правде, желторот, Холостой ли он, женатый, Этот стриженый народ.
Но уже идут ребята, На войне живут бойцы, Как когда-нибудь в двадцатом Их товарищи — отцы.
Тем путем идут суровым, Что и двести лет назад Проходил с ружьем кремневым Русский труженик-солдат.
Мимо их висков вихрастых, Возле их мальчишьих глаз Смерть в бою свистела часто И минет ли в этот раз?
Налегли, гребут, потея, Управляются с шестом. А вода ревет правее — Под подорванным мостом.
Вот уже на середине Их относит и кружит…
А вода ревет в теснине, Жухлый лед в куски крошит, Меж погнутых балок фермы Бьется в пене и в пыли…
А уж первый взвод, наверно, Достает шестом земли.
Позади шумит протока, И кругом — чужая ночь. И уже он так далеко, Что ни крикнуть, ни помочь.
И чернеет там зубчатый, За холодною чертой, Неподступный, непочатый Лес над черною водой.
Переправа, переправа! Берег правый, как стена…
Этой ночи след кровавый В море вынесла волна.
Было так: из тьмы глубокой, Огненный взметнув клинок, Луч прожектора протоку Пересек наискосок.
И столбом поставил воду Вдруг снаряд. Понтоны — в ряд. Густо было там народу — Наших стриженых ребят…
И увиделось впервые, Не забудется оно: Люди теплые, живые Шли на дно, на дно, на дно..
Под огнем неразбериха — Где свои, где кто, где связь?
Только вскоре стало тихо, — Переправа сорвалась.
И покамест неизвестно, Кто там робкий, кто герой, Кто там парень расчудесный, А наверно, был такой.
Переправа, переправа… Темень, холод. Ночь как год.
Но вцепился в берег правый, Там остался первый взвод.
И о нем молчат ребята В боевом родном кругу, Словно чем-то виноваты, Кто на левом берегу.
Не видать конца ночлегу. За ночь грудою взялась Пополам со льдом и снегом Перемешанная грязь.
И усталая с похода, Что б там ни было, — жива, Дремлет, скорчившись, пехота, Сунув руки в рукава.
Дремлет, скорчившись, пехота, И в лесу, в ночи глухой Сапогами пахнет, потом, Мерзлой хвоей и махрой.
Чутко дышит берег этот Вместе с теми, что на том Под обрывом ждут рассвета, Греют землю животом, — Ждут рассвета, ждут подмоги, Духом падать не хотят.
Ночь проходит, нет дороги Ни вперед и ни назад…
А быть может, там с полночи Порошит снежок им в очи, И уже давно Он не тает в их глазницах И пыльцой лежит на лицах — Мертвым все равно.
Стужи, холода не слышат, Смерть за смертью не страшна, Хоть еще паек им пишет Первой роты старшина,
Старшина паек им пишет, А по почте полевой Не быстрей идут, не тише Письма старые домой, Что еще ребята сами На привале при огне Где-нибудь в лесу писали Друг у друга на спине…
Из Рязани, из Казани, Из Сибири, из Москвы — Спят бойцы. Свое сказали И уже навек правы.
И тверда, как камень, груда, Где застыли их следы…
Может — так, а может — чудо? Хоть бы знак какой оттуда, И беда б за полбеды.
Долги ночи, жестки зори В ноябре — к зиме седой.
Два бойца сидят в дозоре Над холодною водой.
То ли снится, то ли мнится, Показалось что невесть, То ли иней на ресницах, То ли вправду что-то есть?
Видят — маленькая точка Показалась вдалеке: То ли чурка, то ли бочка Проплывает по реке?
— Нет, не чурка и не бочка — Просто глазу маята. — Не пловец ли одиночка? — Шутишь, брат. Вода не та! — Да, вода… Помыслить страшно. Даже рыбам холодна. — Не из наших ли вчерашних Поднялся какой со дна?.
Оба разом присмирели. И сказал один боец: — Нет, он выплыл бы в шинели, С полной выкладкой, мертвец.
Оба здорово продрогли, Как бы ни было, — впервой.
Подошел сержант с биноклем. Присмотрелся: нет, живой.
— Нет, живой. Без гимнастерки. — А не фриц? Не к нам ли в тыл? — Нет. А может, это Теркин? — Кто-то робко пошутил.
— Стой, ребята, не соваться, Толку нет спускать понтон. — Разрешите попытаться? — Что пытаться! — Братцы, — он!
И, у заберегов корку Ледяную обломав, Он как он, Василий Теркин, Встал живой, — добрался вплавь.
Гладкий, голый, как из бани, Встал, шатаясь тяжело. Ни зубами, ни губами Не работает — свело.
Подхватили, обвязали, Дали валенки с ноги. Пригрозили, приказали — Можешь, нет ли, а беги.
Под горой, в штабной избушке, Парня тотчас на кровать Положили для просушки, Стали спиртом растирать.
Растирали, растирали… Вдруг он молвит, как во сне: — Доктор, доктор, а нельзя ли Изнутри погреться мне, Чтоб не все на кожу тратить?
Дали стопку — начал жить, Приподнялся на кровати:
— Разрешите доложить… Взвод на правом берегу Жив-здоров назло врагу! Лейтенант всего лишь просит Огоньку туда подбросить.
А уж следом за огнем Встанем, ноги разомнем. Что там есть, перекалечим, Переправу обеспечим…
Доложил по форме, словно Тотчас плыть ему назад.
— Молодец! — сказал полковник. Молодец! Спасибо, брат.
И с улыбкою неробкой Говорит тогда боец:
— А еще нельзя ли стопку, Потому как молодец?
Посмотрел полковник строго, Покосился на бойца. — Молодец, а будет много — Сразу две. — Так два ж конца…
Переправа, переправа! Пушки бьют в кромешной мгле.
Бой идет святой и правый. Смертный бой не ради славы, Ради жизни на земле.
— Разрешите доложить Коротко и просто: Я большой охотник жить Лет до девяноста.
А война — про все забудь И пенять не вправе. Собирался в дальний путь, Дан приказ: «Отставить!»
Грянул год, пришел черед, Нынче мы в ответе За Россию, за народ И за все на свете.
От Ивана до Фомы, Мертвые ль, живые, Все мы вместе — это мы, Тот народ, Россия.
И поскольку это мы, То скажу вам, братцы, Нам из этой кутерьмы Некуда податься.
Тут не скажешь: я — не я, Ничего не знаю, Не докажешь, что твоя Нынче хата с краю.
Не велик тебе расчет Думать в одиночку. Бомба — дура. Попадет Сдуру прямо в точку.
На войне себя забудь, Помни честь, однако, Рвись до дела — грудь на грудь, Драка — значит, драка.
И признать не премину, Дам свою оценку, Тут не то, что в старину, — Стенкою на стенку.
Тут не то, что на кулак: Поглядим, чей дюже, — Я сказал бы даже так: Тут гораздо хуже…
Ну, да что о том судить, — Ясно все до точки. Надо, братцы, немца бить, Не давать отсрочки.
Раз война — про все забудь И пенять не вправе, Собирался в долгий путь, Дан приказ: «Отставить!»
Сколько жил — на том конец, От хлопот свободен. И тогда ты — тот боец, Что для боя годен.
И пойдешь в огонь любой, Выполнишь задачу. И глядишь — еще живой Будешь сам в придачу.
А застигнет смертный час, Значит, номер вышел. В рифму что-нибудь про нас После нас напишут.
Пусть приврут хоть во сто крат, Мы к тому готовы, Лишь бы дети, говорят, Были бы здоровы…
На могилы, рвы, канавы, На клубки колючки ржавой, На поля, холмы — дырявой, Изувеченной земли, На болотный лес корявый, На кусты — снега легли.
И густой поземкой белой Ветер поле заволок. Вьюга в трубах обгорелых Загудела у дорог.
И в снегах непроходимых Эти мирные края В эту памятную зиму Орудийным пахли дымом, Не людским дымком жилья.
И в лесах, на мерзлой груде, По землянкам без огней, Возле танков и орудий И простуженных коней На войне встречали люди Долгий счет ночей и дней.
И лихой, нещадной стужи Не бранили, как ни зла: Лишь бы немцу было хуже, О себе ли речь там шла!
И желал наш добрый парень: Пусть померзнет немец-барин, Немец-барин не привык, Русский стерпит — он мужик.
Шумным хлопом рукавичным, Топотней по целине Спозаранку день обычный Начинался на войне.
Чуть вился дымок несмелый, Оживал костер с трудом, В закоптелый бак гремела Из ведра вода со льдом.
Утомленные ночлегом, Шли бойцы из всех берлог Греться бегом, мыться снегом, Снегом жестким, как песок.
А потом — гуськом по стежке, Соблюдая свой черед, Котелки забрав и ложки, К кухням шел за взводом взвод.
Суп досыта, чай до пота, — Жизнь как жизнь. И опять война — работа: — Становись!
x x x
Вслед за ротой на опушку Теркин движется с катушкой, Разворачивает снасть, — Приказали делать связь.
Рота головы пригнула. Снег чернеет от огня. Теркин крутит; — Тула, Тула! Тула, слышишь ты меня?
Подмигнув бойцам украдкой: Мол, у нас да не пойдет, — Дунул в трубку для порядку, Командиру подает.
Командиру все в привычку, — Голос в горсточку, как спичку Трубку книзу, лег бочком, Чтоб поземкой не задуло. Все в порядке. — Тула, Тула, Помогите огоньком…
Не расскажешь, не опишешь, Что за жизнь, когда в бою За чужим огнем расслышишь Артиллерию свою.
Воздух круто завивая, С недалекой огневой Ахнет, ахнет полковая, Запоет над головой.
А с позиций отдаленных, Сразу будто бы не в лад, Ухнет вдруг дивизионной Доброй матушки снаряд.
И пойдет, пойдет на славу, Как из горна, жаром дуть, С воем, с визгом шепелявым Расчищать пехоте путь,
Бить, ломать и жечь в окружку. Деревушка? — Деревушку. Дом — так дом. Блиндаж — блиндаж. Врешь, не высидишь — отдашь!
А еще остался кто там, Запорошенный песком? Погоди, встает пехота, Дай достать тебя штыком.
Вслед за ротою стрелковой Теркин дальше тянет провод. Взвод — за валом огневым, Теркин с ходу — вслед за взводом, Топит провод, точно в воду, Жив-здоров и невредим.
Вдруг из кустиков корявых, Взрытых, вспаханных кругом, — Чох! — снаряд за вспышкой ржавой. Теркин тотчас в снег — ничком.
Вдался вглубь, лежит — не дышит, Сам не знает: жив, убит?
Всей спиной, всей кожей слышит, Как снаряд в снегу шипит…
Хвост овечий — сердце бьется. Расстается с телом дух. «Что ж он, черт, лежит — не рвется, Ждать мне больше недосуг».
Приподнялся — глянул косо. Он почти у самых ног — Гладкий, круглый, тупоносый, И над ним — сырой дымок.
Сколько б душ рванул на выброс Вот такой дурак слепой Неизвестного калибра — С поросенка на убой.
Оглянулся воровато, Подивился — смех и грех: Все кругом лежат ребята, Закопавшись носом в снег.
Теркин встал, такой ли ухарь, Отряхнулся, принял вид: — Хватит, хлопцы, землю нюхать, Не годится, — говорит.
Сам стоит с воронкой рядом И у хлопцев на виду, Обратясь к тому снаряду, Справил малую нужду…
Видит Теркин погребушку — Не оттуда ль пушка бьет? Передал бойцам катушку: — Вы — вперед. А я — в обход.
С ходу двинул в дверь гранатой. Спрыгнул вниз, пропал в дыму. — Офицеры и солдаты, Выходи по одному!..
Тишина. Полоска света. Что там дальше — поглядим. Никого, похоже, нету. Никого. И я один.
Гул разрывов, словно в бочке, Отдается в глубине. Дело дрянь: другие точки Бьют по занятой. По мне.
Бьют неплохо, спору нету, Добрым словом помяни Хоть за то, что погреб этот Прочно сделали они.
Прочно сделали, надежно — Тут не то что воевать, Тут, ребята, чай пить можно, Стенгазету выпускать.
Осмотрелся, точно в хате: Печка теплая в углу, Вдоль стены идут полати, Банки, склянки на полу.
Непривычный, непохожий Дух обжитого жилья: Табаку, одежи, кожи И солдатского белья.
Снова сунутся? Ну что же, В обороне нынче — я-. На прицеле вход и выход, Две гранаты под рукой.
Смолк огонь. И стало тихо. И идут — один, другой…
Теркин, стой. Дыши ровнее. Теркин, ближе подпусти. Теркин, целься. Бей вернее, Теркин. Сердце, не части.
Рассказать бы вам, ребята, Хоть не верь глазам своим, Как немецкого солдата В двух шагах видал живым.
Подходил он в чем-то белом, Наклонившись от огня, И как будто дело делал: Шел ко мне — убить меня.
В этот ровик, точно с печки, Стал спускаться на заду…
Теркин, друг, не дай осечки. Пропадешь, — имей в виду.
За секунду до разрыва, Знать, хотел подать пример;
Прямо в ровик спрыгнул живо В полушубке офицер.
И поднялся незадетый, Цельный. Ждем за косяком., Офицер — из пистолета, Теркин — в мягкое — штыком.
Сам присел, присел тихонько. Повело его легонько. Тронул правое плечо. Ранен. Мокро. Горячо.
И рукой коснулся пола; Кровь, — чужая иль своя?,
Тут как даст вблизи тяжелый, Аж подвинулась земля!
Вслед за ним другой ударил, И темнее стало вдруг.
«Это — наши, — понял парень, — Наши бьют, — теперь каюк».
Оглушенный тяжким гулом, Теркин никнет головой. Тула, Тула, что ж ты, Тула, Тут же свой боец живой.
Он сидит за стенкой дзота, Кровь течет, рукав набряк. Тула, Тула, неохота Помирать ему вот так.
На полу в холодной яме Неохота нипочем Гибнуть с мокрыми ногами, Со своим больным плечом.
Жалко жизни той, приманки, Малость хочется пожить, Хоть погреться на лежанке, Хоть портянки просушить…
Теркин сник. Тоска согнула. Тула, Тула… Что ж ты, Тула? Тула, Тула. Это ж я… Тула… Родина моя!..
x x x
А тем часом издалека, Глухо, как из-под земли, Ровный, дружный, тяжкий рокот Надвигался, рос. С востока Танки шли.
Низкогрудый, плоскодонный, Отягченный сам собой, С пушкой, в душу наведенной, Стращен танк, идущий в бой.
А за грохотом и громом, За броней стальной сидят, По местам сидят, как дома, Трое-четверо знакомых Наших стриженых ребят.
И пускай в бою впервые, Но ребята — свет пройди, Ловят в щели смотровые Кромку поля впереди.
Видят — вздыбился разбитый, Развороченный накат. Крепко бито. Цель накрыта. Ну, а вдруг как там сидят!
Может быть, притих до срока У орудия расчет? Развернись машина боком — Бронебойным припечет.
Или немец с автоматом, Лезть наружу не дурак, Там следит за нашим братом, Выжидает. Как не так.
Двое вслед за командиром Вниз — с гранатой — вдоль стены. Тишина.- Углы темны…
— Хлопцы, занята квартира, — Слышат вдруг из глубины.
Не обман, не вражьи шутки, Голос вправдашный, родной: — Пособите. Вот уж сутки Точка данная за мной…
В темноте, в углу каморки, На полу боец в крови. Кто такой? Но смолкнул Теркин, Как там хочешь, так зови.
Он лежит с лицом землистым, Не моргнет, хоть глаз коли. В самый срок его танкисты Подобрали, повезли.
Шла машина в снежной дымке, Ехал Теркин без дорог. И держал его в обнимку Хлопец — башенный стрелок.
Укрывал своей одежей, Грел дыханьем. Не беда, Что в глаза его, быть может, Не увидит никогда…
Свет пройди, — нигде не сыщешь, Не случалось видеть мне Дружбы той святей и чище, Что бывает на войне.
— Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, Так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль.
На медаль. И то не к спеху. Вот закончили б войну, Вот бы в отпуск я приехал На родную сторону.
Буду ль жив еще? — Едва ли. Тут воюй, а не гадай. Но скажу насчет медали: Мне ее тогда подай.
Обеспечь, раз я достоин. И понять вы все должны:
Дело самое простое — Человек пришел с войны.
Вот пришел я с полустанка В свой родимый сельсовет. Я пришел, а тут гулянка. Нет гулянки? Ладно, нет.
Я в другой колхоз и в третий — Вся округа на виду. Где-нибудь
poemata.ru
"Красная звезда", СССР."Известия", СССР."Правда", СССР."Time", США."The Times", Великобритания."The New York Times", США.
У славной могилы
Нам памятна каждая пядьИ каждая наша приметаЗемли, где пришлось отступатьВ пыли сорок первого лета.
Но эта опушка боркаОсобою памятью свята:Мы здесь командира полкаВ бою хоронили когда-то.
Мы здесь для героя-отца,Меняясь по-двое, спешилиГотовый окопчик бойцаУстроить поглубже, пошире.
В бою — как в бою — под огнемКопали, лопатой сапернойВ песке рассекая с трудомСосновые желтые корни.
И желтой могиле на днеМы хвои зеленой постлали,Чтоб спал он, как спят на войне,В лесу на коротком привале.
Прости, оставайся, родной!И целых и долгих два годаПод этой смоленской соснойСвоих ожидал он прихода.
И ты не посетуй на нас,Что мы твоей славной могилеИ в этот — и в радостный часНе много минут посвятили.
Торжествен, но краток и строгСалют наш и воинский рапорт.Тогда мы ушли на восток,Теперь мы уходим на запад.
Над этой могилой, скорбя,Склоняем мы с гордостью знамя:Тогда оставляли тебя,А нынче, родимый, ты с нами!
А.Твардовский.22 октября 1943 года, "Правда", СССР*.
* * *
ДОРОГА НА ЗАПАДТанковому экипажу братьев Пухолевич.
Друзья! Не детьми, а сынами Зовут нас в отчизне родной.Дорога лежит перед намиВ три тысячи верст шириной.
Ведет она всех без из’ятья На Запад, в одну сторону, .Где сестры и младшие братья,Где матери наши в плену;
Где песен давно не поется,Гармонь не сзывает ребят;Где все журавли на колодцах —И те по-иному скрипят.
Где милый родительский угол Над Бугом иль Верхним Днепром — Разбит, разорен и поруган Безумным и подлым врагом.
И слышим мы слухом единым, Немолчный и внятный без слов,И вашей родной Украины,И нашей Смоленщины зов.
— Спешите ночами и днями.Минута — и та дорога,Огнем и броней, и штыками Гоните и бейте врага.
Чтоб вдаль он бежал без оглядки С великой и гордой земли,Где яблони нашей посадки Не первую весну цвели.
Чтоб злыми своими глазами,В смятеньи, не видел бы враг,Как корку ее прорезает Трава молодая в полях;
Как пашни поднимутся снова,Как вновь заблестят лемеха,Как пух полетит тополевый И как отдымится ольха.
Товарищи, вот наша слава,Она издалека видна.Пусть гусениц следом кровавым В полях пролегает она;
Пусть будет жестокой расплата За горькую муку земли,За каждого сына и брата Из нашей могучей семьи;
За каждую душу живуюЧье тронуто счастье и честь;За каждую ветку родную,Не смогшую нынче расцвесть.
А.Твардовский. Юго-Западный фронт.4 мая 1942 года, "Правда", СССР.
* * *
Бойцу-земляку
Нет, ты не думал, дело молодое, —Покуда не уехал на войну,Какое это счастье дорогое —Иметь свою родную сторону.
Иметь, любить и помнить угол милый,Где есть деревья, что отец садил,Где есть, быть может, прадедов могилы,Хотя б ты к ним ни разу не ходил;
Хотя б и вовсе там бывал не часто,Зато больней почувствовал потом,Какое это горькое несчастье —Вдруг потерять тот самый край и дом...
Где мальчиком ты день встречал когда-то.Почуяв солнце заспанной щекой,Где на крыльце одною нянчил братаИ в камушки играл другой рукой.
Где мастерил ему с упорством детскимВертушки, пушки, мельницы, мечи...И там теперь сидит солдат немецкий,И для него огонь горит в печи.
И что ему, бродяге полумира,В твоем родном, единственном угле?Он для него — не первая квартираНа пройденной поруганной земле.
Он гость недолгий, нет ему расчетаЩадить что-либо, все, как трын-трава:По окнам прострочит из пулемета,Отцовский садик срубит на дрова...
Он опоганит, осквернит, отравитНа долгий срок заветные места,И даже труп свой мерзкий здесь оставит —В земле, что для тебя священна и чиста.
Что ж, не тоскуй и не жалей, дружище,Что отчий край лежит не на пути,Что на свое родное пепелищеТебе другой дорогою итти.
Где б ни был ты в огне передних линий —На Севере иль где-нибудь в Крыму,В Смоленщине иль здесь, на Украине —Идешь ты нынче к дому своему.
Идешь с людьми в строю необозримой, —У каждого своя родная сторона,У каждого свой дом, свой сад, свой брат любимый,А родина у всех у нас одна...
А.Твардовский. ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ.26 апреля 1942 года, "Известия", СССР*.
* * *
Хозяйка
Как свадьба собачья, ввалились солдаты,Орут, — не поймешь: это лай или речь.Своим табаком прокурили всю хатуИ заняли все — ни присесть, ни прилечь.Топить приказали по-своему печку, —Топи да топи — доняла их зима.По-своему жарить велели овечку,Что бабка поила-кормила сама.Наелись, лежат середь хаты на сене,И давит ей душу тревога и жуть.Старуха бочком пробирается в сени,Чтоб там кашлянуть иль тихонько вздохнуть.Тут собственной дверью свободно не скрипнешьИ лишний шаг шагнуть сторожись.Прикажут — не пикнешь, зарежут — не крикнешь.Оставят в живых, — но какая то жизнь.И жить не захочешь от муторной муки.Какие-то псы, что хотят, то велят,А стой да держи под передником руки,Пускай хоть не видят, что руки дрожат.Корову поить разрешенья просила,Коровка-то, дескать, она ж не при чем...И все ожидала, что спросят про сына,Ходила и чуяла смерть за плечом.О смерти ли речь, но уж так одиноко,Так тяжко, как, может, бывает во сне...Вот будто ты здесь, — а далеко-далеко,В родимом селе, — а в чужой стороне.Взглянуть ли на них — на людей не похожи,Ни бога, ни чорта у них, ни стыда.А жадность одна — до еды, до одежи,И смех не людской, и глаза, как вода.Что хочешь, такой сотворит пустоглазый,Не диво, что кровь да война им мила.А на руки - и не взглянула ни разу —Нe то, чтобы страшно. А так. Не могла.Вставали они — и за стол до рассвета,И пьют да едят, что хотят, то велят.Казалось, конца уж их царствию нету,Казалось, вернутся ли наши назад...Ни пища на ум не идет, ни работа,Сама не своя и жилье — не жилье.Однако приметила, шепчутся что-то,Как будто бы даже таясь от нее.Совсем отпихнули, отбили от печи,Бельем занялись, барахлишком своим.А я и словечка не знаю их речи,Но вижу, чего-то невесело им...Боялась, услышат, как сердце забилось.Из хаты бочком и — стара да ловка —Тайком за советскую власть помолилась,За русское войско... Еще — за сынка...Ох, что тут творилось. Как срок тот кромешен.Какое тут было раздолье врагу.Там сторож Матвеич в воротах повешен,Там мальчик убитый лежит на снегу.И люди, и, кажется, хаты приниклиОт горького горя, от смертной тоски.Да как же так жить, когда люди привыклиСчитаться людьми и жить по-людски...А утром, чуть свет, по морозу-морозу, —От скрипа, от визга оглохла изба, —Немецкие вспять колыхнулись обозы,А сзади — все ближе да ближе — пальба.Пальба. Заметались мои постояльцы,Хватают, что видят, да вяжут в узлы.Шинель застегнуть — ошибаются пальцы,Трясучка взяла, а смотреть так — орлы,С ведерком, как будто бы я за водою,На улицу вышла, — денек-то денек...Гляжу, над селом — самолет со звездоюРевет, залетает. Не ты ли, сынок?Хоть ты, хоть не ты, — ну-ка, жару им дай-ка,Гони, сокрушай их разбойную рать.Да что ж это я загляделась, хозяйка,А наши-то близко... А дома прибрать…Метелкой мету, выгребаю лопатой,А сердце от счастья поет, от любви.Пожалуйте, гости родные, в хату,Спасители наши, сыночки мои...
А.Твардовский. 29 января 1942 года, "Известия", СССР.
* * *
Мать
Все забрали — и хлеб, муку и сало,Все углы обшарили в домуУ старухи. Слова не сказала:Людям говорят, а тут кому?И маячит тенью одинокойПод своими окнами она.Велика война, сыны далеко,И народ в лесах — кругом война.В огороде вытоптаны гряды,Яблоки оборваны с листвой.Все видала строгим скрытным взглядомИ седой кивала головой.Молча обходила их сторонкой,Берегла не скарб свой, не жилье, —Одного боялась — за девчонку, —Только б не приметили ее.Берегла, из рукава кормила,А когда увидела: идут, —Обняла: «Беги — покуда силы,Родненькая, лучше пусть убьют».И сама, как птица-мать, навстречу —Отвести врага на малый срок.И схватил один ее за плечи,А другой сорвал с нее платок.Но какой огонь еще был спрятанВ этой слабой, высохшей груди,Усмехнулась, глядя на солдата:— Со старухой справился? Веди!Повели, поволокли на мукиЗа любовь и честь держать ответ.Заломили ей, связали руки —Руки, что трудились столько лет.Что варили пищу, рожь косили.Что соткали версты полотна.Что сынов богатырей взрастили, —Далеко сыны. Кругом война...Били — не убили. Как собаку,Бросили. Очнулась от росы.— Вот и ладно. Можно хоть поплакать,Чтобы слез не увидали псы...Под родимым небом деревенским.Что роилось звездами над ней.Стала плакать на-голос, по-женски,Вспоминать далеких сыновей.Велика война, сыны далеко,Не услышать, что тут шепчет мать.Ленушка, Ленок мой синеокий,Хоть бы ты успела убежать.И забылась мать в мечтах о детях,На сырой земле теряя кровь.И очнулась рано на рассвете, —Русские в село вступали вновь.Подобрали ловко, аккуратноСтарую, измученную мать.Не своя, но было всем приятноМатерью старуху называть.И она, — хоть никого не знала,Кто воды ей подал, кто помог, —Каждого от сердца называлаЛасково и радостно:— Сынок…
А.Твардовский. 23 ноября 1941 года, "Известия", СССР
* * *
Рассказ танкиста
Был трудный бой. Все нынче как спросонку,И только не могу себе простить:Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,Но как зовут, — забыл его спросить.Лет десяти-двенадцати. Бедовый.Из тех, что главарями у детей.Из тех, что в городишках прифронтовыхВстречают нас, как дорогих гостей.Машину обступают на стоянках.Таскать им воду ведрами — не труд.Выносят мыло с полотенцем к танку,И сливы недозрелые суют…
Шел бой за улицу. Огонь врага был страшен,Мы прорывались к площади вперед.А он гвоздит — не выглянуть из башен,И чорт его поймет, откуда бьет.Тут угадай-ка, за каким домишкомОн примостился. Столько всяких дыр.И вдруг к машине подбежал парнишка:— Товарищ командир! Товарищ командир!Я знаю, где их пушка, я разведал…Я подползал, они вон там, в саду...— Да где же? Где?..— А дайте, я поедуНа танке с вами, прямо приведу!
Что ж, бой не ждет. Взлезай сюда, дружище...И вот мы катим к месту вчетвером.Стоит парнишка, — мины, пули свищут, —И только рубашонка пузырем.Под’ехали. «Вот здесь!». И с разворотаЗаходим в тыл и полный газ даем.И эту пушку заодно с расчетомМы вмяли в рыхлый, жирный чернозем.Я вытер пот, душила гарь и копоть,От дома к дому шел большой пожар.И, помню, я сказал: «Спасибо, хлопец!».И руку, как товарищу, пожал...
Был трудный бой. Все нынче как спросонку,И только не могу себе простить:Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку.Но как зовут, — забыл его спросить!
А.Твардовский. 4 октября 1941 года, "Правда", СССР.
* * *
Мы час от часу будем бить сильней!
Горят города на пути этих полчищ,Разрушены села, потоптана рожь.И всюду поспешно и жадно, по-волчьиТворят эти люди разбой и грабеж.
Но разве ж то люди? Никто не поверитПри встрече с одетым в мундиры зверьем.Они и едят не как люди — как звери,Парную свинину глотая сырьем.
У них и повадка совсем не людская.Скажите, способен ли кто из людейПытать старика, на веревке таская,Насиловать мать на глазах у детей?
Вы чтите войну... Но и в деле кровавомСложились за сотни и тысячи летЛюдские понятия чести и славы,Обычай, закон. — Ничего у вас нет.
Вы чтите войну, и на поприще этомТакими вас видим, какие вы есть:Прикалывать раненых, жечь лазаретыДа школы бомбить — ваших воинов честь.
Узнали мы вас за недолгие срокиИ поняли, что вас на битву ведет,Холодных, довольных, тупых и жестоких,Но смирных и кротких, как худо придет.
И ты, что сидишь без ремня предо мною,Ладошкой себя ударяющий в грудь,Сующий мне карточку сына с женою,Ты думаешь, я тебе верю? Ничуть!
Мне видятся женщин с ребятами лица,Когда вы стреляли на площади в них.Их кровь — на оборванных в спешке петлицах,На бледных и потных ладонях твоих.
Ты, серый от пепла сожженных селений,Над жизнью распластавший тень своих крыл,Ты, ждавший, что мы поползем на коленях, —Не ужас, но ярость ты в нас пробудил.
Мы будем вас бить все сильней час от часуШтыком и снарядом, ножом и дубьем,Мы будем вас жечь и глушить вас фугасом, —Мы рот вам землею советской забьем!
А.Твардовский. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ.16 сентября 1941 года, "Известия", СССР
* * *
Посылка
С любовью, с нежностью примернойСестры и матери роднойБыл этот ящичек фанерныйОтправлен женщиной одной.
В письме без штемпелей и марокОна писала заодно,Что посылает свой подарокБойцу. Какому? Все равно...
И на войне, вдали от дома,Мне почему-то сразу вдругНапомнил почерк незнакомыйТепло твоих родимых рук.
И я подумал, что, наверно,И ты, как водится оно,Отправишь ящичек фанерныйБойцу. Какому? Все равно—
В пыли, в дыму передних линийК машине почты полевойПридет он, весь в засохшей глине,Чтоб получить подарок твой.
Пять раз, взволнованный до пота,Твое письмо он перечтетИ улыбнется, вспомнит что-тоИ губы черные утрет.
И по себе отлично знаю,Поверь, жена, невеста, мать,Поверь, страна моя родная,Как будет парень воевать!
А.Твардовский. КИЕВ. (По телефону).27 августа 1941 года, "Известия", СССР*
* * *
99-я стрелковая
За священную землю,За родимые семьи,За свободу мы встали стеной.Враг коварный не страшенДля дивизии нашей99-й, родной.
Мы в боях не впервые,За дела боевыеНас отметила родина-мать.Били немца-фашиста,Били крепко и чистоИ сегодня идем добивать.
Развевайся над нами,Наше славное знамя!Наш девиз непреклонно суров:Это будет расплата99-йЗа друзей и товарищей кровь.
В том порыве единомМы врага опрокинемИ раздавим лавиной стальной.Развевайся над нами,Опаленное знамя99-й, родной!
А.Твардовский.1 августа 1941 года, "Известия", СССР
* * *
Трое
Блистают зарницы священной войны, —И вот они первые троеОтмечены высшей наградой страны,Звездой золотою Героя.
В тревожное небо, в грозовую высьС укатанной летной площадкиОни на машинах своих поднялисьС врагами померяться в схватке.
Когда провожает машину твой взгляд,Скользя по невидному следу,Как хочется верить, что скоро назадТоварищ вернется с победой.
Все трое с победой вернулись они,И день этот ныне — вчерашний,И новые, новые ночи и дниПроходят в работе бесстрашной.
И столько себя еще в схватках лихихПокажут советские люди!Мы многих прославим, но этих троихУже никогда не забудем.
Запомним же русские их имена,Что дороги будут для внуков:Здоровцев Степан, командир звена,Пилот Харитонов и Жуков.
Вы служите славно стране, храбрецы,В боях за штурвалами сидя...Пусть матери ваши и ваши отцыВсегда вас веселыми видят.
А.Твардовский. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 9 июля. 10 июля 1941 года, "Известия", СССР*
________________________________________________________________________________________Константин Симонов. Стихи о войне (Спецархив)Алексей Сурков. Стихи о войне (Спецархив)Семен Кирсанов. Стихи о войне (Спецархив)Илья Эренбург. Стихи о войне (Спецархив)Иосиф Уткин. Стихи о войне (Спецархив)Демьян Бедный. Стихи о войне (Спецархив)Самуил Маршак. Стихи о войне (Спецархив)Михаил Исаковский. Стихи о войне (Спецархив)Александр Прокофьев. Стихи о войне (Спецархив)Василий Лебедев-Кумач. Стихи о войне (Спецархив)
0gnev.livejournal.com
ВОЗМЕЗДИЕ
I
Мы сотни верст и тыщи верст земли,Родной земли, завещанной отцами,Топча ее, в страде войны прошлиС оглохшими от горечи сердцами.
Из боя в бой мы шли, из боя в бой,И, отступая в страшный час разлуки,Мы не могли, солдаты, взять с собойВсех тех, кто к нам протягивали руки.
Мы покидали милые поля,Где провожал нас каждый колос хлебаИ каждый кустик сизый ковыля.Да, то была родимая земля,Хотя над ней чужое было небо,
Хотя над ней медовый вянул цвет, -Так смертной гарью от дорог разило,Хотя по ней прокладывала следЧужих колес и гусениц резина.
Мы шли от рубежа до рубежаРодной, земли, прощаясь молча с нею,Та боль тогда еще была свежа,Но с каждым днем, как рана от ножа,Она горела глубже и сильнее.
И все места, где немец проходил,Куда вступал бедой неотворимой,Рядами вражьих и своих могилМы отмечали на земле родимой...От стен Москвы в морозной жесткой мгле,
Живые мертвых на ходу сменяя,Его мы гоном гнали по земле,Но то земля была своя, родная.
У Сталинграда вещей битвы жарПростерся в вечности заревом кровавым,И, чуя гибель, враг от нас бежал,Гонимый вспять оружьем нашим правым.
То был залог, порука из порук,Что мы его угомоним навеки,Но Дон, Донец, но старый Днепр и Буг -Еще родные наши были реки.
В степи, в горах мы смерть ему неслиИ в море опрокидывали с суши.Но скорбь войной потоптанной земли,Родной земли томила наши души.
Нам, только нам горька она была,Ее сынам, печаль земли родимой,Земли, что столько горя приняла,Чьи муки, может, невознаградимы...
Вперед, вперед бессонно шли войска,Ее войска - вперед, презрев усталость...И не одна нерусская рекаУже за нами позади осталась.
И гром гремел у старых стен КремляВо имя славы нашей запредельной,Но то была не та еще земля,Не та, с которой счет у нас отдельный.
В тяжелый воз нуждою впряжены,Его везли мы в гору, не плошая.Четвертый год! Четвертый год войны!..И вот земля - та самая, чужая...
Вот крыша дома в виде корабля,Вот садика притихшие верхушки,Осенние смиренные поля.Но то она - немецкая земля,Чьи под Москвой месили землю пушки.
И ветер дышит жаркою золой, -То час настал для исполненья гнева.И низко виснет над чужой землейРевущее грозою наше небо.
Четвертый год! Четвертый год войныНам локти мажетЖелтой прусской глиной,И тысячи стволов наведаныУказками дороги до Берлина.
И в этот грозный предреченный час,У этих сел, фольварков и предместий,О мести не распрашивайте нас,Спросите так: верны ль мы нашей чести?
Ее завет и краток и суров,И с нами здесь никто не будет в споре:Да, смерть - за смерть!Да, кровь - за кровь!За горе - горе!..
II
Хрустит чужое под ногойСтекло и черепица.Вдали за нами край родной,Земли родной граница.Да, мы иных, чем ты, кровей,Иных знамен солдаты,И мы сегодня по твоейЗемле идем с расплатой.Как занялся огнем твой дом,Ты увидал впервые,А нам тот запах так знаком,И дым тот очи выел.Прошло, сменилось три травыВдоль той дороги долгой:От Верхней Волги, от Москвы,Да что! - Нижней Волги.И память - боль, - на том стоим, -Она не убавлялась,Она от мертвых к нам, жывым,В пути передавалась.И тот, кто нынче приведенВ твои края войною,Двойною ношей нагружен,А может быть, тройною.И мы не с тем сюда пришли,Чтоб здесь селиться хатой.Не надо нам твоей земли,Твоей страны проклятой,Нас привела сюда нужда,Неволя - не охота.Нам только надо навсегдаСвести с тобою счеты.И мы тревожим чуждый кровСвященной мести ради.И суд наш праведный суров,И места нет пощаде.И не у нас ее проси,Мы будем мертвых глуше.Проси у тех, чьи на РусиСгубил безвинно души.Проси у тех, кого ты сжег.Зарыл в земле живыми, -Не шевельнется ли песок,Притоптанный над ними?Проси у тех, кому велелСамим копать могилу,Проси у тех, кого разделВ предсмертный час постылый.Проси у девочки у той,Что, в дула ружей глядя,Спросила с детской простотой:- Чулочки тоже, дядя? -У той, худое тельце чьеУ края рва поставил.Проси пощады у нее,А мы щадить не вправе.У нас оглохшие сердцаК твоим мольбам бесстыдным.Мы справим суд наш до конца,А после будет видно.
Четвертый год солдат в борьбе,И сколько дней в чужбине!Земля родная о тебеИ сны и думы ныне!
1944
centercep.ru
Александр Твардовский
В тот день, когда окончилась войнаИ все стволы палили в счет салюта,В тот час на торжестве была однаОсобая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,Под гром пальбы прощались мы впервыеСо всеми, что погибли на войне,Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубинеМы не прощались так бесповоротно.Мы были с ними как бы наравне,И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войныВ едином братстве воинском до срока,Суровой славой их озарены,От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,Исполненный величья и печали,Мы отделялись навсегда от них:Нас эти залпы с ними разлучали.
Внушала нам стволов ревущих сталь,Что нам уже не числиться в потерях.И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,Заполненный товарищами берег.
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,Как нас уносят этих залпов волны,Они рукой махнуть не смеют вслед,Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Вот так, судьбой своею смущены,Прощались мы на празднике с друзьями.И с теми, что в последний день войныЕще в строю стояли вместе с нами;
И с теми, что ее великий путьПройти смогли едва наполовину;И с теми, чьи могилы где-нибудьЕще у Волги обтекали глиной;
И с теми, что под самою МосквойВ снегах глубоких заняли постели,В ее предместьях на передовойЗимою сорок первого;и с теми,
Что, умирая, даже не моглиРассчитывать на святость их покояПоследнего, под холмиком земли,Насыпанном нечуждою рукою.
Со всеми — пусть не равен их удел, — Кто перед смертью вышел в генералы,А кто в сержанты выйти не успел —Такой был срок ему отпущен малый.
Со всеми, отошедшими от нас,Причастными одной великой сениЗнамен, склоненных, как велит приказ, — Со всеми, до единого со всеми.
Простились мы.И смолкнул гул пальбы,И время шло. И с той поры над нимиБерезы, вербы, клены и дубыВ который раз листву свою сменили.
Но вновь и вновь появится листва,И наши дети вырастут и внуки,А гром пальбы в любые торжестваНапомнит нам о той большой разлуке.
И не за тем, что уговор храним,Что память полагается такая,И не за тем, нет, не за тем одним,Что ветры войн шумят не утихая.
И нам уроки мужества даныВ бессмертье тех, что стали горсткой пыли.Нет, даже если б жертвы той войныПоследними на этом свете были, —
Смогли б ли мы, оставив их вдали,Прожить без них в своем отдельном счастье,Глазами их не видеть их землиИ слухом их не слышать мир отчасти?
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,В конце концов у смертного порога,В себе самих не угадать себеИх одобренья или их упрека!
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?Нет. Не избыть нам связи обоюдной.Не мертвых власть, а власть того родства,Что даже смерти стало неподсудно.
К вам, павшие в той битве мировойЗа наше счастье на земле суровой,К вам, наравне с живыми, голос свойЯ обращаю в каждой песне новой.
Вам не услышать их и не прочесть.Строка в строку они лежат немыми.Но вы — мои, вы были с нами здесь,Вы слышали меня и знали имя.
В безгласный край, в глухой покой земли,Откуда нет пришедших из разведки,Вы часть меня с собою унеслиС листка армейской маленькой газетки.
Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,Как у живых, — я так же вам обязан.И если я, по слабости, солгу,Вступлю в тот след, который мне заказан,
Скажу слова, что нету веры в них,То, не успев их выдать повсеместно,Еще не зная отклика живых, — Я ваш укор услышу бессловесный.
Суда живых — не меньше павших суд.И пусть в душе до дней моих скончаньяЖивет, гремит торжественный салютПобеды и великого прощанья.1948
stihi-i-proza.ru
|
|
|
|
|
|
