Редко кто умел сказать так звонко о России, как Людмила Константиновна Татьяничева. Какие бы слова Татьяничева не подобрала о Родине, они звучат проникновенно и глубоко, пронзительно и трогательно. Так писать – это надо иметь великий талант, огромную, безграничную душу.
«Не гасло солнце над Россией»Нет, даже и в промозглой мглеНе гасло солнце над Россией!Вздымались нивы на земле,А взоры были –Ярко-сини.Любви верней и горячейИ нынче сыщешь ты едва ли.Каких сынов и дочерейЛюбимым женщины рожали!Война пожарами нас жгла,И ненависть к врагамКипела…Лавиной Русь на битву шла,Как Волга, —Широко и смело!Отстаивая честь свою,Поведал миру русский воин,Что победителем в боюОн был Отчизной удостоен.Бесправье и неволи стыдБольшой душиНе заглушили.Россия песнями звенит,Что и до нас ещёСложили.В них бьётся радость и печаль –Они, как круговые чаши,Что, уходя в иную даль,Передают нам век вчерашний.Автор: Л.Татьяничева
Имя Татьяничевой – в одном ряду с именами лучших наших поэтесс. Про неё писали: «Татьяничева – всесоюзная, многозначная, настоящая, широкая в слове, в даре».
«Как ты скромна в своём величье»Как ты скромна в своём величье,В своей возвышенной судьбе!В любом наряде и обличьеНет равных, Родина, тебе!Нет равных в доброте и силе.Какой певец, какой пророкРаздольным именем РоссияТебя удачливо нарёк?Иль это русые смуглянкиНа тихой зорьке, у реки,Слагая в честь твою веснянки,Тебя Россией нарекли?Иду сквозь дождички босыеИль по хрустальной белизне,Слова:Отчизна, Русь, Россия —Ликуют музыкой во мне.В каком ни явишься обличье –Тебе нет равной в красоте.Скромна,Проста в своём величье.И величава в простоте.Автор: Л.Татьяничева
«России»Страданьем омой мою душу,Печалью меня успокой.Так море на жаркую сушуБросает свой тихий прибой.Твоя я от века поныне.Верна твоей грозной судьбе.И воля моя, и гордыня,И сила, и слабость — в тебе.Ты мной беспредельно любима.Прими мой дочерний поклонЗа кипенно-белые зимы.За синий, как лён, небосклон.За русскую речь,За молитвыСуровых прабабок моих.И даже за то, что средь битвыМой сын не остался в живых…Автор: Л.Татьяничева
«Я о России»Я о России,Не о хлебе…Война ломилась в отчий крайЕдинственный,Как солнце в небе,Лежал на блюде каравай.Он выпекался из пайковойС древесной примесью муки.А мать – неспешно и суровоЕго делила на куски.Той справедливой мерой с неюНикто сравниться бы не смог:Кто был слабей –Тому сытнееИ толще резали кусок.Как хлеба ни было бы мало,О всех заботясь и скорбя,Мать никого не обделяла,За исключениемСебя…Автор: Л.Татьяничева
«Вдали от синих гор Урала»Вдали от синих гор Урала,В руках сжимая автомат,Спокойно смотрит с пьедесталаОт солнца бронзовый солдат.Он дышит вольным ветром жизни,Над ним не кружит вороньё.Не клялся он в любви к Отчизне —Он просто умер за неё».Автор: Л.Татьяничева
detskiychas.ru
Коротко о себе
Если бы к человеческим судьбам, как к поэмам или повестям, принято было давать эпиграфы, то эпиграфом к судьбе моего поколения я взяла бы известные строки Маяковского:
Это было с бойцами или страной, или в сердце было в моём.
Я думала об этом возле памятника комсомольцам первой пятилетки, установленного недавно в одном из новых скверов правобережного Магнитогорска — вечно юного города моей юности…
Жизнь, в её неудержимо стремительном движении, редко дарит нам такие минуты, когда действительность прошлого, оживая в памяти, сливается с настоящим. События давних лет с новой силой волнуют тебя, и ты понимаешь, что всё лучшее, всё главное в твоей судьбе, как ветвь с могучим стволом, связано с жизнью народной. Да иначе и не могло быть — ведь моё поколение росло и мужало вместе с революцией!
Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…
Родилась я в декабре 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове, что стоит на высоком берегу реки Алатырь.
Отца своего не помню. Он умер, когда мне было три года. Моя мать, Агриппина Степановна Татьяничева, учительствовала. По отзывам людей, знавших её, была она человеком одарённым и необычайно добрым. Людям, попавшим в беду, готова была отдать последнее. Она писала стихи, вела дневник. К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки. Стихи её не сохранились…
Последние годы мы жили в мордовском селе Хлыстовка Чамзинского района.
Отчётливо помнится небольшое школьное здание с двумя классными комнатами и боковушкой, в которой мы ютились.
Через тонкую перегородку я слышала спокойный голос матери, терпеливо и методично обучавшей малышей азам русской грамоты.
В те годы вся Россия садилась за ученические парты. По вечерам мама уходила в Народный дом — учить грамоте взрослых. Одной мне оставаться было страшно, и мама брала меня с собой. Эти вечера в полутёмном холодном клубе запомнились на всю жизнь. Взрослые, а нередко и совсем пожилые люди, в лаптях и латаной-перелатаной домотканой одежде, подобно детворе, хором повторяли: «Мы-не-ра-бы».
Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина… Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы — непролитые слёзы. От этого глаза кажутся ещё темнее и больше.
А два года спустя на мои плечи обрушилось новое большое горе. После неудачной операции в Казани умерла моя мать.
Так оборвалось моё детство…
Мне было всего десять лет, когда я впервые самостоятельно отправилась в дальний путь. В старом фанерном баульчике уместился весь небогатый скарб. А путь мой лежал на Урал, в Свердловск, где жили дальние родственники Кожевниковы. Своих детей у них не было, и они решили взять меня на воспитание.
Семья была интеллигентной. Константин Рафаилович Кожевников был человеком незаурядным. Он беззаветно любил свою профессию преподавателя физики. Страстный охотник, с детства влюбленный в Урал, он охотно делился со мной своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.
Его жена, Мария Александровна, преподавала русский язык и литературу в различных учебных заведениях Свердловска, всячески поощряя моё увлечение поэзией. Книжные шкафы в моём новом доме ломились под тяжестью книг, и я всё своё время, остававшееся от школьных занятий, отдавала чтению.
После окончания семилетки началась для меня трудовая жизнь: я пошла работать на вагоностроительный завод имени Воеводина ученицей токаря. Здесь впервые ощутила чувство рабочего товарищества и личной причастности к коллективному труду. И ни с чем не сравнимую радость, когда из куска металла формируется точная деталь, сверкающая стальными гранями. Деталь, выточенная твоими собственными руками!
Завод находился в самом центре Свердловска, недалеко от городского пруда. Он составлял частицу истории старого Екатеринбурга. Недавно, приехав в Свердловск, я увидела на месте старых приземистых цехов «Монетки» (монетного двора, преобразованного впоследствии в вагоностроительный завод) пустырь, на котором поднимется зелёный сквер. Наверное, очень красивый сквер. И всё же мне всегда будет недоставать моего первого завода. Говорю «первого» потому, что был и есть ещё один завод — могучий Магнитогорский комбинат, вошедший в мою судьбу заглавной страницей…
Встреча с Магниткой произошла весной 1934 года. Окончив рабфак и два курса института цветных металлов, я поехала на великую стройку у подножья горы Магнитной.
Почему? Потому что не поехать туда не могла! Ведь Магнитка в те годы для молодого сердца значила не меньше, чем Сибирь для молодёжи шестидесятых годов.
Встретил Магнитогорск порывистым степным ветром, величавыми силуэтами первых домен и коксовых батарей, весёлым стрекотом перфораторов, стремительным ритмом жизни. И, конечно, барачным неуютом, бездорожьем, огромными пустырями. И первым букетом из серебристого ковыля— травы одичалых земель.
Зато — всюду молодость. Можно было целыми днями ходить по городу и не встретить ни одного старика. А пожилые люди казались по-спортивному молодыми и задористыми.
Горком комсомола направил меня в редакцию городской газеты «Магнитогорский рабочий». Работала репортёром в отделе хроники, литературным работником в отделе писем, заведовала отделом культуры и быта. И, разумеется, продолжала настойчиво пробовать свои силы в поэзии.
Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. Мы выпускали литературные страницы в городских и многотиражных газетах. Был у нас даже свой ежемесячный журнал «За Магнитострой литературы». Формировалась сильная литературная организация. В неё входили: Борис Ручьёв, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Магнитка притягивала к себе крупных писателей и журналистов не только из столицы, но и из-за рубежа.
В молодости сил хватает на многое. Оперативная работа в редакции. Общественные поручения. Депутатские обязанности в горсовете. Воспитание сына. Всё это не мешало учиться заочно в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать, широко общаться с интересными людьми…
А потом грянула Великая Отечественная. Последние государственные экзамены в литинституте наш выпуск сдавал уже во время войны, когда над Москвой выли сирены воздушной тревоги, а многие наши товарищи, наскоро попрощавшись, уходили на фронт и в ряды ополчения. Как я завидовала им! Но дома, в Магнитогорске, ждал пятилетний сын. О фронте нечего было и думать.
В июле 1941 года стала членом КПСС. Получая из рук секретаря райкома партийный билет, чувствовала себя воином, принимающим присягу.
Работать приходилось очень много. В дни ночных дежурств сотрудники редакции почти по суткам не уходили домой.
Война — это школа, где не бывает второгодников. Человек либо выдерживает испытание, либо не выдерживает…
Магнитогорцы по праву считали себя непосредственными участниками великой битвы. Каждый третий снаряд, выпущенный по врагу, изготовлялся из магнитогорской стали…
Стихи, которые я писала во время войны, были утверждением главной мысли: линия фронта проходит через каждое сердце…
В 1944 году в Челябинске вышел мой первый сборник «Верность». А спустя несколько месяцев решением Челябинского обкома партии была назначена директором областного книжного издательства.
Более десяти лет работала ответственным секретарем отделения Союза писателей. Открытое в 1948 году, оно быстро набирало силы, заявив о себе интересными дарованиями и талантливыми книгами.
Два года была собкором «Литературной газеты» по Уралу. И лишь в 1959 году профессионизировалась как писатель. С этого времени, собственно, и началась самая активная пора в моей творческой работе.
Жизнь справедлива и щедра: унося молодость, она дарует человеку зрелость чувств и мыслей.
* * *
Много это или нет, Рассудите сами… Восемнадцать звонких лет. Солнце над лесами. Чёрный дождь прямых вол о с Мамино наследство. Да лохматый добрый пёс, Гревший моё детство… А улыбок — полон рот. Песен — до отказа. У незапертых ворот Тень седого вяза. Возле вяза ходит тот, Для кого я — чудо. Жаль, что он меня зовёт Прозаично «Люда». И всегда глядит мне вслед Дымными глазами… Много это или нет, Рассудите сами! 1933
litresp.ru
Людмила Константиновна Татьяничева(1915-1980)Из книги: Л.Татьяничева. Стихи о любви. Свердловск, 1981Козы шли к водопою Что творится со мною, Что со мною творится! Козы шли к водопою — Растеряли копытца. А еловые шишки Превратились в тюльпаны. Тургояк и Инышко* Разрослись в океаны. По тайге без дорожек Я иду, как по саду. Все на сказку похоже, Все похоже на правду. Сердце будто хмельное. Мне ночами не спится... Козы шли к водопою — Растеряли копытца. I960 Сыновья Два хороших сына у меня.Две надежды,Два живых огня.Мчится время по великой трассе.У меня -Две юности в запасе. Жизнь горит во мне, неугасимаУ меня две вечности-Два сына. I960 * * * Коль сердце и разум затеяли спор, Не жди для себя добра. Любовь отгорит, как ночной костер, Едва дотянув до утра. Случается в жизни такая беда... Не сразу узнать нам дано, Что сердце и разум Сильны лишь тогда, Когда они заодно. 1960 После грозы Своенравное, как море, В стороне от светлых дач, Дождь и ветер переспоря, Отдыхает Кисегач*. Лишь о каменные глыбы Еле слышно волны бьют, Да серебряные рыбы Возле берега снуют. Да смуглянке возле сходней Смотрит юноша в глаза. — Хорошо-то как сегодня. Я люблю, когда гроза... Платье вымокло до нитки. Косы — темных два ручья.— Ты откуда?— Из Магнитки.— Чья?— Пока еще ничья! Разговор их стал невнятен.Тишина.Но слышно мне,Как выстукивает дятелТелеграммы на сосне. Я иду тропинкой узкой. Камни катятся, шурша. Красотою щедрой, русской До краев полна душа. Через хвойные ресницы Смотрит солнце с высоты. ...Этот край мне будет сниться Неотступно, словно ты. 1961 Гордые Гордым — легче. Гордые —не плачут. Ни от ран,Ни от душевной боли. На чужих дорогах не маячат. О любви, как нищие, не молят. Широко раскрылены их плечи, Не гнетет их зависти короста... Это правда — Гордым в жизни легче, Только гордым сделаться Непросто. 1961 Нет, не одинока Есть несовместимые слова.Например,Невеста и вдова,Засуха и ливень,Снег и лето.Но еще несовместимей это: — Баю, баю, зорька моя, дочка...Мать.Не просто мать,А одиночка!Это кто-то выдумал жестоко.Разве мать с ребенкомОдинока?Материнство —Радость, сила, почесть,Выход навсегда из одиночеств! 1961 Ребенок Маленький Антошенька,Антон,Свежесть яблока в этом имени. В мир,Открытый со всех сторон, Смотрит он глазищами синими. Отразилось в его зрачках Солнце,Свет и тепло дающее... Держит в крепеньких кулачках Мальчик Прошлое И Грядущее. 1961 * * * Я вглядываюсь в прошлое без грусти.Оно мое.И не мое уже....Живет девчонка в тихом захолустье,Где все родное,Все ей по душе.Но май махнул ей веткою зеленой.И вот среди разбуженных полейЯ вижу эту девочку влюбленной,Доверчивой,Веселой, Окрыленной,Ей невдомек, что я слежу за ней. Ей невдомек,Что будет в жизни густо Сомнений. И ошибок. И утрат... Кипят желанья. Вызревают чувства. Взрослеют мысли. А года — Летят!Мелькают кадры вечной киноленты, То красочны, То стерты добела, Сгорают чувства, Но зато бессмертны Ими порожденные дела. 1962 * * * Неужели были лживы Наши прежние слова? Оба мы с тобою живы,А любовь-Любовь мертва.Что ж случилось в самом деле? Неужель расстаться нам? Только как же мы разделим Сердце сына пополам?! 1963 Сон-трава Очень плохо,Когда не спится.Ночь на дыбы становится.Рыжей хитрой лисицейГлядит на меня бессонница.Опять она мне помешаетУвидеть тебя во сне.СеребрянаяБольшаяЛунища в моем окне....Очень плохо,Когда не спится.Камнем от дум голова.А где-то в урманахТаитсяВолшебная сон-трава.Всю ночь,До восхода солнца,Чтоб людям прибавить сна,В лиловые колокольцаБеззвучно звонит она. 1963 Дорога Мы с тобой, дорога, квиты! Ты вела меня, вела Через черные граниты, Где и вьюга не мела. Через луг осеребренный, Через радугу-дугу. Лишь у пропасти бездонной Ты сказала:— Не могу! И тоскою человечьей Душу мне ты потрясла. Я взяла тебя за плечи И над бездной пронесла. 1965 Суровый танец И на току,И в чистом полеВ войну я слышала не раз:— А ну-ка, бабы, Спляшем, что ли! И начинался сухопляс. Без музыки.Без вскриков звонких, Сосредоточенны, строги, Плясали бабы и девчонки, По-вдовьи повязав платки. Не павами по кругу плыли, С ладами чуткими в ладу. А будто дробно молотили Цепями горе-лебеду. Плясали, словно угрожая Врагу:— Хоть трижды нас убей, Воскреснем мы и нарожаем Отечеству богатырей! Наперекор нелегкой доле, Да так, чтобы слеза из глаз, Плясали бабы в чистом поле Суровый танец — Сухопляс. 1965 Высокие полдни Есть особая прелесть В стоцветье заката. Есть спокойная гордость В молчанье полей... Кто не знает,Какою была ты когда-то, Пусть посмотрит хоть раз На твоих сыновей. Сыновья у тебя — Как высокие полдни. И душою светлы. И добры. И сильны...Чтобы вырастить их,Ты ходила голодной,ЗамерзалаНа страшных кочевьях войны....Даже, если осенний свежакНа свободе,Перед нами все те жеЗемные пути...Красота не уходит.Она переходит,Было б только к комуКрасоте перейти! 1966 Зимние строфы Говорили: зима суровая — Белокосая северянка. А пришла она хвойнобровая, Разудалая, как цыганка! У нее все наряды— Новые.Шали яркие, нелинючие. Снегопады лепестковые. Губы жаркие. Ветры жгучие...То ль к весне зима Бьет по льду лещом? То ли я сама Молода еще? 1967 * * * Когда любовь — Подобье плена, Когда она—Глухой тупик, То отреченье не измена, А избавленье от вериг. ...Омоет ветер реактивный Твою судьбу со всех боков, Возникнут, как мотив старинный, Седые копны облаков. И ты,На грани тьмы и света, Начнешь все с чистого листа. Земля -Погасшая планета. И все-таки она — Звезда! 1967 Мой возраст Мне нравится мой возраст. Так просторно В лесу осеннем, Так отчетлив путь, Что даже года— Это непритворно — Я в прошлом Не хочу перечеркнуть. Ведь каждый год По-своему мне дорог. Он неотрывен от моей судьбы. В нем ветер века. Вспыльчивый, как порох, В нем кровь моя— Живая кровь борьбы! И, памятьНевозвратностью тревожа, Звучат шаги И музыка его... Металл застывший Переплавить можно, А в прошлом — Не изменишь ничего! Да и к чему?Мне нравится мой возраст. И мысль ясна, И взгляд еще остер.Лучей осенних собираю хворост,Чтобы высокийРаспалить костер. 1967 Рыжая девушка Хорошо на острых лыжах Ей пронизывать леса! Ноги быстры. Кудри рыжи. Зелены ее глаза. Разогнав шальные вьюги, Солнце движется за ней, Грея зябнущие руки В рыжем пламени кудрей. 1968 Спящий ребенок Нет ничего доверчивей ребенка,Когда он спит,К твоей груди припав.Его дыханье трепетно и тонко,Оно нежнее,Чем дыханье трав.Как шар земной нашС матерью-вселенной,С твоей судьбой он нераздельноСлит...Комочек жизни,Теплый и бесценный,Так сладостноМне руки тяжелит... 1970 * * * Пылающих туч гряда, Похожих на корабли. Это горят городаЧьей-то большой любви. Грома сухой раскат Бьет,Как электроток. Это не просто закат, А чьей-то судьбы Итог....Звонких лучей провода Над утренним Иртышом. В небеРастут города Чьей-то любви большой. За первой зарей вослед Солнце шагнуло в лог. ЭтоНе просто рассвет, А чьей-то судьбы Пролог! 1970 * * * Любовь без страсти — Это дружба. Страсть без любви — Почти вражда. Ей все,Чем жил доныне, Чуждо. Ей мысль, Ей боль твоя Чужда! Страсть, Даже долгая, Мгновенна, Как взрыв,Что рушит корабли. ...Мы славим, Преклонив колена, Единство страсти И любви!.. Союз любви... С какою силой, Надеждой, Верностью живой Мы говорим любимым:«Милый», «Люблю», «Твоя», «Навеки твой»...И убеждать себя Не нужно,Что нам такая речь Чужда.. . . . . . . .Любовь без страсти — Это дружба. Страсть без любви — Почти вражда. 1971 Ириски Все это было в самом деле. В войнуВ приволжском городке Погиб ребенок при обстреле С ирискойВ смуглом кулачке. И мать,Не только в годовщину, Все эти тридцать Долгих лет Приносит на могилку сыну Кулечки простеньких конфет: Отмерив путь, Теперь неблизкий, У вечной памяти в плену, На чистый дерн Кладет ириски Она ребенку своему. 1972 Женская сила Наталье Кончаловской Сила без нежности — Грубо.Нежность без силы -Бескрыла.Врачуя, творя и голубя,Действует женская сила.В песни, в пословицы входит.И если сказать открыто,Она на земле верховодитНе только в стихиях быта.Добрей нашей силы нету.И нет ее терпеливей.СтремимсяМы нашу планетуВзрастить и сделатьСчастливой.Мы — большая часть народа,С детства усвоили твердо:Отчизна,Земля,Свобода —Тоже женского рода!С упорством неодолимымЗреет в нас жизни завязь.И даже в любвиК любимымНам сила нужна,Не слабость! 1972 Мадонна НаперекорИзменчивой молвеХудожникиПрославили в векахНе девушкуС венком на голове,А женщинуС младенцем на руках.Девичья красота Незавершенна:В ней нет еще Душевной глубины. Родив дитя, Рождается мадонна. В ее чертах Миры отражены. 1973 • • • Как иголкуВ стоге сена,Я ищу в дали туманнойТу звезду,Что неизменноПосылала свет свойСтранный.Мне казалось,Что не оченьЯ звездою дорожила.Отчего же этой ночьюБез нее мнеВсе постыло?Тонкий луч ее зеленыйВсе ищу я,Беспокоясь,Что из глуби отдаленнойНе подаст она мне голос... 1973 * * * Да здравствует святое безрассудство,Свободное от выгод и вериг,Когда и мысли,И дела,И чувстваНеповторимый обретают лик.Он — непривычен.И не сразу ясен.Глупцов,ХанжейОн повергает в дрожь.Но приглядитесь:Этот лик прекрасен.На детство первозданностьюПохож!Давно ли называли безрассудствомЛюбовь,Что отвергает берега?И страстное служение искусству,Связующему страныИ века? 1973 Стихи о матери В моем дому Есть хитрое окно. Глядеть в него Лишь мне одной дано. Для остальных И нет того окна:Стена,Всего лишь белая стена.Когда все спят,Я створки распахну,Увижу четкоДевушку одну. Она плывет В вечерней синеве. Цветной платок На русой голове. Зачем ей знать, Что через много дней Я буду жадно Наблюдать за ней! В тревоге замирать:— Не оступись,Не оброни —В твоих ладонях жизньТвоя, мояИ сыновей моих,А если дальше,То и внуков их!Но девушкеВсе это ни к чему.К любимому торопится,К тому,Кто так пригожИ нравом,И лицом,Кого я позжеНазову отцом. 1974 * * * Одиночество звезд?Но, минуя разлуку,Звезды могут лучомПрикоснуться друг к другу.Может каждаяВсех своих дальних сестерОтыскатьИ в душевный вовлечьРазговор...Ни измены,Ни ложь,Ни обвалы обид —Их сближенью мешаютГраницы орбит.Потому-то меняИ волнуют до слезОдинокие судьбыЛюдей,А не звезд. 1977 На катке Каток провинциальный Среди снегов и вьюг. Пластинкой музыкальной Мне льда казался круг. Мохнатые снежинки Роились надо мной. По ледяной пластинке Скользила я иглой. Мелодий нежных звуки Лились со всех сторон. А ты, раскинув руки, Летел за мной в догон. 1977 * - озера на Южном Урале |
koapp.narod.ru
Людмила Татьяничева
Стихотворения
Цитируется по: Л. Татьяничева. Стихотворения. Издательство “Художественная литература”, Москва, 1969, 253 с.
1. Людмила Татьяничева. Коротко о себе. Стр. 5 – 142. Людмила Татьяничева. Стихотворения. Стр. 15 – 703. Людмила Татьяничева. Стихотворения. Стр. 71 – 1104. Людмила Татьяничева. Стихотворения. Стр. 111 – 1715. Людмила Татьяничева. Стихотворения. Стр. 172 – 2106. Людмила Татьяничева. Стихотворения. Стр. 211 – 246
с. 211 – 246
СОИЗМЕРИМОСТЬ
У мудрости не лгущи зеркала.Она велит нам согласиться скромно:Синица рядом с беркутом —Мала,А по сравненью с комаром —Огромна!Земных соизмерений волшебство…Пусть не во вс`м природа совершенна.Но каждое живое существоОгромно и малоОдновременно.
1965
* * *
К названьям рек,Коротким словно вскрик,Мой слух ещё в младенчестве приник.Зелёная шальная речка АйЗадорно мне кричала:— Догоняй! —Башкирской речи солнечную граньХранит в своём теченье Юрюзань.Как звон струи,Как влажное буль-бульОзёра Иссык-КульИ Чебаркуль.Клич беркутов,Взлетающих с горы.Мне слышится в названьеАй-Дарлы.И кажется, что сам собой возникПоэзии отзывчивый язык.
1965РУБЕЖИ
Свобода дальнего полёта.Луна в витках,Как в завитках.Век космоса!Но для кого-тоЗемля ещё на трех китах.И кто-то бьёт в уничиженьеПоклоны сумрачным богам.И символом самосожженьяЧадят лампады по углам.А рядом,Дерзкий и лобастый,Мир очищается от лжи.Нет, это больше, чем контрасты, –То трудной битвы рубежи!
1965
ЖУРАВЛИ
Я пишу тебе, милый,Со станции Осень.Здесь подолгу стоятНа путях поезда.А багряные листьяНеспешно уноситВ своих зябких ладоняхРечная вода.Журавлиные стаиТоропятся к югу.И проезжие люди,От дома вдали,Неизвестно зачемУверяют друг друга,Что они не грустят,А грустят журавли.Но однажды журавль,Ниже всех пролетая,Мне сказал,Помахав беспечальным крылом,Что у них на землеДва единственных краяИ что каждый их ждёт,Как родительский дом.Может быть, он и прав.Только я не об этом…Чтобы высказать всё,Мне не хватит письма…Если строгий кассирНе продаст мне билета,Как ты будешь одинНа разъезде Зима?
1965
* * *
Прошлогодняя рябинаСнегирями склёвана.По Тоболу ходят льдиныВесело, раскованно.В заозерье и заречьеЗори —Алого алей.Как транзисторы —СкворечниНа груди у тополей…На осинник обнажённый,На сады,На тёмный лугСкоро хлынет свет зелёныйИ затопит всё вокруг.
1966
КАМНЕЛОМКА
В царстве руд,В ущельях громких,В плоских пригоршнях дорогВы видали камнеломку —Белый простенький цветок?От цветка, от жизнелюба,Трудно взгляд мне отвести.Как он смог сквозь камень грубыйНежным сердцем прорасти?Камнеломку я спросила:— Не возьму никак я в толк,Где берёшь ты эту силу,Хрупкий маленький цветок? —Он ответил мне негромко,Простодушно, не со зла:— Ты ведь тоже камнеломка,Вспомни,Как сама росла!
1966
* * *
В борьбе,В созидательном громеНелепо безволье раба…Счастье своё проворонив,Горюем потом:— Не судьба! —Руками разводим бессильно:— Такая планида у нас… —Меня это прежде бесило.Меня это ранит сейчас!Не каждый выходит в герои.Но каждыйРодился не зря.Судьбу надо строить,Как строимРакеты, мосты и моря.К стандартам впадая в немилость,Свои учредив чертежи,Судьбу воздвигайте на выростХарактера. Воли. Души.Надёжно.Без ахов и охов,Без мелочной злой кутерьмы!Судьба — это слепок с эпохи.Точнее,Судьба — это мы!
1966
ВЕРНОСТЬ
В тихом сквере,Возле школы новой,Он стоит —Бессмертный рядовой.Стройный и по-воински суровый.С непокрытой русой головой…Ходит солнцеНад высокой рожью.Облаков чуть движутся плоты.Девушки приносят из ЗаволжьяИ кладут у ног его цветы.Он на сверстниц смотрит,ОжидаяМилую, что снитсяСтолько лет…В знойный полдень женщина седаяКрасных маков принесла букет.Всю страну измерила без малаПовидаться с другом дорогим.И сидит, скорбя, у пьедесталаМилая,Не узнанная им.
1967
* * *
Я уходила от любви,Как от причала корабли,Как дым уходит от огня,Дорога —Из-под ног коня.Но шла любовь за мною вследТак много зим,Так много лет,Что стала как второе «я».Я без тебя,Как без себя!Как ночь без завтрашнего дня,Как тот причал без корабля,Как дом,В котором нет меня.Я без тебя,Как без себя!
1967
НЕЗАБУДКИ
За развилкой разлук,За поляной черничнойЯ нашла этот луг.Он совсем необычный.Там растут незабудки.Одни незабудки.Стебли их,Словно девичьи пальчики,Чутки.Голубые цветы невысокого роста.Ни шипов, ни колючек…Срывать их так просто!Их срывают, любя.А потом забывают.Но не зряНезабудками их называют.Потому этот лугНе похож на обычный.После встреч и разлук,Потрясений различных,К незабудкину лугу,Мечтая о чуде,Очень часто приходятУсталые люди.Ранним утром,Слушая птичью побудку,Каждый ищет свою незабудку,Свою незабудку,Что сквозь годы глядитГолубыми глазами.Ту, которая…Впрочем, вы знаете сами…
1967
* * *
Когда любовь —Подобье плена,Когда она —Глухой тупик,То отреченье — не измена,А избавленье от вериг.Омоет ветер реактивныйТвою судьбу со всех боков.Возникнут, как мотив старинный,Седые копны облаков.И ты,На грани тьмы и света,Начнёшь всё с чистого листа.…Земля — погасшая планета.И всё-таки она —Звезда!
1967
* * *
Ребята осенней ночьюКостёр распалили жаркий.Пламя повыжгло очиБерёзкеВ косынке яркой.Стоит она —Чуть живая,Сжав побелевшие губы…Мы чаще всего обижаемТех, кого больше любим.
1967
СОЛОНЧАКИ
Земля, пропитанная солью.Ни луговины.Ни леска.Ветров похмельное застолье.Солончаковая тоска…Колючий куст на серых лапах.Весь — одичание и боль.Соль на руках.И на рубахах.И на ресницах тоже —Соль.Как заскорузлые мозоли,На шинах злых грузовиковБугрятся комья горькой соли,Что рвётся из земных оков.
1967
О ПРИРОДЕ
И в доброте,И в ярости своейСлепа и неразборчива природа.Она и хлеб.Она и суховей.Глаза газели.И шакалья морда!То создаёт,То буйствует, губя.И — божество.И жалкая калека…Чтобы возвыситьИ познать себя,Природа породилаЧеловека.Он,Благодарный матери своей,Её стремится сделатьСовершенней.Ведь всё,Чего так не хватает ей,Вмещает сынаБеспредельный гений.
1967
* * *
Чужой завидуя судьбе,Когда нас сводит случай,Ты говоришь:— Везёт тебе,Всегда была везучей! —…Не мне везло,А я везлаПо взгоркам и уваламВ надёжной тачке ремеслаРаботы груз немалый.Выходит,Это я самаВсю жизнь былаВезущей!Не получала задармаЯ хлеба правды сущей.А сколько выпало забот.А сколько их осталось…Кто жил легко,Не знает тот,Сколь сладостна усталость!Как дорог сон,Целебен мёд,Как слов свежи созвучья.…А ты — своё:— Другим везёт,Одна ты невезучая…
1967
ПАРАЛЛЕЛИ
Они отчаянно косилиИ, обратись ко мне смиренно,Как о спасении просилиСоединить их —Непременно!И я,Чужого счастья ради(Всю жизнь раздельно —Это страшно!),В своих изруганных тетрадяхСоединяла их отважно.Был чёрствымЧёрный хлеб ученья.Мне, неленивой ученице,Учитель ставил по черченьюЗа единицей единицу.В лицо насмешки мне летели,Зато,Сведённые попарно,Живые судьбы-параллелиМне улыбались благодарно!
1967
* * *
Не думая выйти в поэты,В сарае,Большом, как корабль,Для школьной своей стенгазетыПисала стихи —Про Октябрь.Я полной изведала меройНужды и сиротства напасть,Надеждой,ЛюбовьюИ веройБыла мне Советская власть.Светило лицо ИльичевоСквозь сизый сырой полумрак.И рдел на груди кумачовоМой галстук —Октябрьский мой флаг!
1967
МОЙ ОЛЕНЁНОК
Как в тундре безлюдья —В зоне молчанья.За столько недельНи строчки, ни слова.И нарастает такое отчаянье,Что сердце моёРазорваться готово.Бумажный листБудто поле осеннее —Седое и знобкоеОт позёмок.Но вот появляется стихотворенье,Неожиданное,Как оленёнок.Не веря, что жизньМожет быть обидчицей,Стремится к нейБез всякой опаски.Тёплой мордочкойВ руки тычется,Просит зелёного листикаЛаски.В зрачках моихГорное солнце дробится.Я счастлива.Счастлива до озаренья!Пробует силуЗвонких копытцевМой оленёнок —Стихотворенье.
1967
* * *
На медленном завьюженном рассветеИль на исходе пасмурного дня,Ошибки,Как уродливые дети,С немым укором смотрят на меня.Они — мои.И некуда мне детьсяОт их суровых и печальных глаз.Они стучатся кулачками в сердце:— Мудрее будь.— Не забывай о нас!— Невольно боль мы причинили людямИ повторяться больше —Не хотим! —…Меня ошибки милуют и судят.И я за этоБлагодарна им…
1967
* * *
Последние листья как искрыКостра, что затопчут снега.Реки бледны и небыстры:В них густо белеет шуга.А где-то,На горном Урале,Покинув свои терема,Вяжет пуховые шалиЗябким берёзам зима.Но осень,Как дар драгоценный,Прежде, чем скроется в тень,Подарит мне рубль неразменный Сверкающий золотом день.В нём собраны будут, как в спектре,И солнце озёрных глубин,И косо летящие ветры,И жаркие слёзы рябин…
1967
ЗИМНИЕ СТРОФЫ
Говорили — зима суроваяБелокосая северянка.А пришла она хвойнобровая.Разудалая, как цыганка!У неё все наряды —Новые.Шали яркие, нелинючие.Снегопады — лепестковые.Губы жаркие.Ветры жгучие…То ль к весне зимаБьёт по льду лещом?То ли я самаМолода ещё?
1967
poezosfera.ru
РОССИИ
Страданьем омой мою душу,Печалью меня успокой.Так море на жаркую сушуБросает свой тихий прибой.Твоя я от века поныне.Верна твоей грозной судьбе.И воля моя, и гордыня,И сила, и слабость — в тебе.Ты мной беспредельно любима.Прими мой дочерний поклонЗа кипенно-белые зимы.За синий, как лён, небосклон.За русскую речь,За молитвыСуровых прабабок моих.И даже за то, что средь битвыМой сын не остался в живых…
***Я видела тебя во сне.И сон тот в памяти храню.Ты руки простирал ко мне,Как замерзающийК огню.Ты ничего не говорил.Ни в чем меня не укорил.ГубамиБледными, как мел,Меня коснутьсяНе посмел.И вот ты снишься мнеОпять.В моих ушахТвои шаги...О, если б можноВозвращатьНам неоплатные долги!***
Неужели были лживыНаши прежние слова?Оба мы с тобою живы,А любовь-Любовь мертва.Что ж случилось в самом деле?Неужель расстаться нам?Только как же мы разделимСердце сына пополам?!
Суровый танец
И на току,И в чистом полеВ войну я слышала не раз:— А ну-ка, бабы,Спляшем, что ли!И начинался сухопляс.Без музыки.Без вскриков звонких,Сосредоточенны, строги,Плясали бабы и девчонки,По-вдовьи повязав платки.Не павами по кругу плыли,С ладами чуткими в ладу.А будто дробно молотилиЦепями горе-лебеду.Плясали, словно угрожаяВрагу:— Хоть трижды нас убей,Воскреснем мы и нарожаемОтечеству богатырей!Наперекор нелегкой доле,Да так, чтобы слеза из глаз,Плясали бабы в чистом полеСуровый танец —Сухопляс.
Ириски
Все это было в самом деле.В войнуВ приволжском городкеПогиб ребенок при обстрелеС ирискойВ смуглом кулачке.И мать,Не только вгодовщину,Все эти тридцатьДолгих летПриносит на могилку сынуКулечки простеньких конфет:Отмерив путь,Теперь неблизкий,У вечной памяти в плену,На чистый дернКладет ирискиОна ребенку своему.
На катке
Каток провинциальныйСреди снегов и вьюг.Пластинкой музыкальнойМне льда казался круг.Мохнатые снежинкиРоились надо мной.По ледяной пластинкеСкользила я иглой.Мелодий нежных звукиЛились со всех сторон.А ты, раскинув руки,Летел за мной в догон.
***Много это или нет,Рассудите сами…Восемнадцать звонких лет.Солнце над лесами.Чёрный дождь прямых волосМамино наследство.Да лохматый добрый пёс,Гревший моё детство…А улыбок — полон рот.Песен — до отказа.У незапертых воротТень седого вяза.Возле вяза ходит тот,Для кого я — чудо.Жаль, что он меня зовётПрозаично «Люда».И всегда глядит мне вследДымными глазами…Много это или нет,Рассудите сами!
* * *
А.Д. Коптяевой
У русских женщин есть такие лица:К ним надо приглядеться не спеша,Чтоб в их чертах могла тебе открытьсяКрасивая и гордая душа.
Такая в них естественность, свобода,Так строг и ясен росчерк их бровей…Они как наша русская природа –Чем дольше смотришь, тем ещё милей.
ГЛИНЯНЫЕ КУКЛЫ
В.М. Инбер
В смешных рубашках из холстины,На вырост сшитых нам до пят,Лепили мы из жёлтой глиныЗабавных маленьких куклят.А хлеб,Он был лишь у немногих.Разруха.Голод.Нищий быт.У наших кукол тонконогихБыл непомерный аппетит.И мы на них ворчали:– Дуры,Чем вас кормить в конце концов?! –…Лепили детство мы с натуры,Не зная лучших образцов.
ЛИЛИЯ
Я увидала лилию речнуюВ трамвае,У рабочего в руке.Он направлялся, видимо, в ночную –В ботинках грубых,В старом пиджаке.Ни возраст,Ни вседневная заботаНе затенили глаз его больших.Он взял цветок,Должно быть, для кого-то,А может, так,Для собственной души.
* * *
Я о России,Не о хлебе…Война ломилась в отчий край.Единственный,Как солнце в небе,Лежал на блюде каравай.Он выпекался из пайковой,С древесной примесью муки.А матьНеспешно и суровоЕго делила на куски.Той справедливой мерой с неюНикто сравниться бы не смог:Кто был слабей —Тому сытнееИ толще резала кусок.Как хлеба ни было бы мало,О всех заботясь и скорбя,Мать никого не обделяла,За исключениемСебя…
* * *
Мальчишки играют в лётчиков,В подводников и в строителей,В геологов,землепроходчиковИ в космоса первожителей.Мальчишки —Все знают это —Любят игры серьёзные.Они не играют в поэтов:В поэтов играют взрослые!----------------------------------------------------------------------------------------------------------------Наталья Лясковская
«Хоть трижды нас убей – воскреснем!»
Я в прямом смысле «выросла на её стихах», понятия не имея, кто их написал. Мне было лет десять, когда я прочла их впервые и запомнила навсегда, даже не пришлось заучивать. «Гордым – легче. Гордые не плачут. Ни от ран, ни от душевной боли. На чужих дорогах не маячат. О любви, как нищие, не молят. Широко раскрылены их плечи, не гнетёт их зависти короста... Это правда – гордым в жизни легче, только гордым сделаться непросто», – выводила в тетрадке за 44 копейки советская школьница. Да, в 60-е годы бытовало такое фольклорное явление, как «девичий альбом» или «дневник». Тогда ещё люди писали «от руки»…
В наших «дневниках» можно было найти и замечательные стихи поэтов Серебряного века, военной поры, поколения «шестидесятников». Они воспитывали в нас «правильное» эстетическое чутьё и вырабатывали высокий моральный кодекс. Например, стихи Людмилы Татьяничевой привлекали «истинно русской целомудренностью» (В. Фёдоров). Она умела сказать о лучших свойствах женской души: «Ещё любимого не встретив, она ему уже верна...» («Русская девушка») Стихи Татьяничевой западали в сердце. Я не знала, но чувствовала, наверное, что и у меня будут два сына – «две вечности», когда переписывала в сокровенный «дневник»:
Два хороших сына у меня.
Две надежды,
Два живых огня.
Мчится время по великой трассе.
У меня –
Две юности в запасе.
Жизнь горит во мне неугасимо,
У меня две вечности –
Два сына.
И ещё – чеканно, чётко, снова о моей будущей судьбе:
Неужели были лживы
Наши прежние слова?
Оба мы с тобою живы,
А любовь –
Любовь мертва.
Что ж случилось, в самом деле?
Неужель расстаться нам?
Только как же мы разделим
Сердце сына пополам?!
Только много позже я узнала, кто автор этих строк...
Мы их переписывали, восторженно читали друг другу. А ведь Людмила Татьяничева по судьбе меньше всего подходила на роль «альбомной поэтессы»! Сведения о её жизни в справочниках очень кратки: сибирячка, красавица, известная писательница, общественный деятель. Да ещё перечень множества книг. Вот и всё. Но, к счастью, мне встретились воспоминания Надежды Анатольевны Капитоновой, библиотекаря-просветителя, краеведа, заслуженного работника культуры РСФСР. Именно из её записок я узнала бесценные подробности творческой и человеческой судьбы Людмилы Константиновны Татьяничевой.
Она родилась 19 декабря 1915 года в маленьком русском городке Ардатове (бывшая Симбирская губерния, ныне Мордовия). Людмиле было всего три года, когда погиб её отец (по одним источникам – один из первых комиссаров губернии, по другим – студент-медик). Мама, Агриппина Степановна, была литературно одарённой личностью, вела дневник, писала стихи, но вынуждена была уехать работать учительницей в глухую деревню Хлыстовка Чамзинского района. Там же начала учёбу и Людмила. И вдруг – ещё бо’льшая беда: заболела и после тяжёлой операции умерла мама...
В 10 лет Татьяничева осталась круглой сиротой. Потом она напишет: «Мне очень хотелось запомнить её могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им тёплый ствол берёзки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу. Так оборвалось моё детство».
С фанерным чемоданчиком приехала она в Екатеринбург (тогда Свердловск) к дальним родственникам. У Кожевниковых не было своих детей, и они приняли Людочку как родную. Отчим, учитель физики, заядлый охотник и путешественник, брал девочку на водные переходы по Чусовой, учил стрелять, ловить рыбу, понимать язык птиц. Приёмная мама, Мария Александровна, как и родная мать Людмилы, была учителем литературы.
Интересный факт: в школе Татьяничева училась с Алёшей Бажовым и бывала в доме писателя. Отец Алёши тогда ещё не создал знаменитых своих уральских сказов, но все знали его как хорошего журналиста и прозаика. Однажды Люда решилась прочитать Павлу Петровичу свои стихи. Он улыбнулся и сказал: «Есть в тебе, Людочка, живой огонёк, а стишки твои похвалить не могу. Но ты не горюй и не гаси в себе первые искорки». И дал юной поэтессе советы, которые ей очень пригодились.
Девушка окончила семилетку в 1931 году и пошла работать токарем на вагоностроительный завод им. Воеводина, одновременно училась на рабфаке «Цветметзолота», а через год поступила в Свердловский институт цветных металлов.
Однако в 1934-м она, прервав учёбу, как и многие её сверстники, по зову партии и комсомола уехала на легендарную Магнитку. В 19 лет так хочется быть на самом передовом крае великих свершений своего времени! Строители Магнитки жили в палатках и холодных бараках, но гордились тем, что их усилиями вырастает огромный металлургический комбинат, а вокруг него – будущий город Магнитогорск.
Людмила сотрудничала в транспортной многотиражке «На рельсах гиганта», затем – в городской газете «Магнитогорский рабочий»: репортёр, литсотрудник, завотделом. Её приютила семья поэта Михаила Люгарина в 112-м «писательском» бараке. Литературная жизнь на Магнитке кипела! «Чем была для меня Магнитка? Молодостью. Любовью. Песней. Романтикой. Школой мужества, трудолюбия и гражданственности», – писала Татьяничева. Людмила стала членом легендарной литературной бригады «Буксир» наряду с поэтами и писателями Михаилом Люгариным, Борисом Ручьевым, Василием Макаровым и другими. Она вспоминала:
Там чуть не каждый мой сосед
Был журналист или поэт.
В рассветный час, в полночный час
В бараке том огонь не гас…
Вскоре в журнале «Штурм» появились первые стихи Татьяничевой.
На Магнитке она встретила и свою любовь. Николай Смелянский заведовал в «Магнитогорском рабочем» промышленным отделом. Он был на 10 лет старше Людмилы, но родились они в один день – 19 декабря. У них появилось двое сыновей. Это не помешало Татьяничевой отучиться (заочно) в Литературном институте им. Горького, который она окончила в первый год войны.
Война изменила жизнь всей страны и жизнь каждого советского человека. «Мужчины ушли на фронт, женщины заменили их у станков на заводах. Металлургический комбинат стал плавить сталь для танков, снарядов. Без этой стали, без труда магнитогорских тружеников не было бы и Победы!» – восклицает Капитонова. Не было бы и лучших стихов Татьяничевой. В 1944 году она переехала в Челябинск, там же вышел первый сборник её стихотворений «Верность». Стихи из него разлетелись по фронтовым газетам. Бойцы хранили вырезки со стихами Татьяничевой рядом с дорогими для них письмами от родных...
В 1946 году вышло одиозное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». За свой новый сборник «Лирика» Татьяничева тоже подверглась нападкам. Её обвиняли в «ахматовщине», «безыдейности», в том, что она в стихах слишком много внимания уделяет личным переживаниям, тогда как советский писатель в первую очередь должен воспевать «гордость за свою страну, безусловную лояльность государству в лице руководителей и ударный труд». Татьяничевой пришлось собственноручно уничтожить 5000 экземпляров «Лирики» (остался всего один). Только в последние годы своей жизни она вернула себе свободу писать так, как ей хотелось, и о чём ей хотелось...
С 1948 года Татьяничева – директор Челябинского книжного издательства, в течение 10 лет – глава Челябинского отделения Союза писателей. Она прикипела к Уралу душой, считала его своей второй родиной: «Когда говорят о России, я вижу свой синий Урал», «как солнце в драгоценной грани в Урале Русь отражена». С любовью писала об уральских мастерах: «Прославлены умельцы-камнерезы», «Чеканщик», «Каслинское литьё» и другие. Поэтическим символом Урала поэтесса избрала малахит. Для Татьяничевой малахит – свидетель неразрывности времени и пространства: «Он морем до краёв наполнен, и кажется: слегка подуть – проснутся каменные волны и морю вновь укажут путь...»
В 1965 году Людмилу Константиновну пригласили в столицу на должность секретаря правления Союза писателей РСФСР. Она много ездила, встречалась с людьми, помогала пожилым и молодым авторам. Была членом редколлегии журналов «Урал», «Культура и жизнь», альманахов «Южный Урал», «День поэзии» и др. Внук поэтессы Василий Смелянский вспоминал: «У неё каждая минута уходила на работу. Вся жизнь была расписана... Жизнь её шла в бешеном графике, работоспособность была очень высокой. К сожалению, такое перенапряжение, видимо, приблизило смертельную болезнь...» Но она продолжала бороться. Почти каждый год выходили её книги в СССР и за рубежом – всего 75 сборников! Ряд композиторов написали музыку на её стихи. Она была награждена орденом Октябрьской революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, двумя орденами «Знак Почёта», многими медалями. А за книгу «Зорянка» в 1970 году стала лауреатом Государственной премии.
Умерла она в Москве, в апреле 1980 года. Одно из последних стихотворений – «Лирическое завещание» – начиналось так:
На Урал моё сердце летело.
Пусть Урал его сохранит...
И Урал помнит и хранит. В Челябинске есть улица Татьяничевой, библиотека № 26 носит её имя. На домах, где она жила, в Челябинске, в Магнитогорске и в Екатеринбурге укреплены мемориальные доски. С 2000 года учреждена Всероссийская ежегодная литературная премия имени Л.К. Татьяничевой.
В честь замечательной русской поэтессы названа малая планета № 3517, расположенная между Марсом и Юпитером. Директор Крымской обсерватории, который очень любил поэзию Татьяничевой и дал её имя планете, похоронен на Кунцевском кладбище недалеко от её могилы…
http://lgz.ru/article/-51-52-6537-24-12-2015/khot-trizhdy-nas-ubey-voskresnem-/----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Людмила Татьяничева (1915 – 1980)
Коротко о себе
Если бы к человеческим судьбам, как к поэмам или повестям, принято было давать эпиграфы, то эпиграфом к судьбе моего поколения я взяла бы известные строки Маяковского:
Это былос бойцамиили страной,илив сердцебылов моём.
Я думала об этом возле памятника комсомольцам первой пятилетки, установленного недавно в одном из новых скверов правобережного Магнитогорска — вечно юного города моей юности…
Жизнь, в её неудержимо стремительном движении, редко дарит нам такие минуты, когда действительность прошлого, оживая в памяти, сливается с настоящим. События давних лет с новой силой волнуют тебя, и ты понимаешь, что всё лучшее, всё главное в твоей судьбе, как ветвь с могучим стволом, связано с жизнью народной. Да иначе и не могло быть — ведь моё поколение росло и мужало вместе с революцией!
Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…
Родилась я в декабре 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове, что стоит на высоком берегу реки Алатырь.
Отца своего не помню. Он умер, когда мне было три года. Моя мать, Агриппина Степановна Татьяничева, учительствовала. По отзывам людей, знавших её, была она человеком одарённым и необычайно добрым. Людям, попавшим в беду, готова была отдать последнее. Она писала стихи, вела дневник. К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки. Стихи её не сохранились…
Последние годы мы жили в мордовском селе Хлыстовка Чамзинского района.
Отчётливо помнится небольшое школьное здание с двумя классными комнатами и боковушкой, в которой мы ютились.
Через тонкую перегородку я слышала спокойный голос матери, терпеливо и методично обучавшей малышей азам русской грамоты.
В те годы вся Россия садилась за ученические парты. По вечерам мама уходила в Народный дом — учить грамоте взрослых. Одной мне оставаться было страшно, и мама брала меня с собой. Эти вечера в полутёмном холодном клубе запомнились на всю жизнь. Взрослые, а нередко и совсем пожилые люди, в лаптях и латаной-перелатаной домотканой одежде, подобно детворе, хором повторяли: «Мы-не-ра-бы».
Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина… Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы — непролитые слёзы. От этого глаза кажутся ещё темнее и больше.
А два года спустя на мои плечи обрушилось новое большое горе. После неудачной операции в Казани умерла моя мать.
Мне очень хотелось запомнить её могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им тёплый ствол берёзки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу.
Так оборвалось моё детство…
Мне было всего десять лет, когда я впервые самостоятельно отправилась в дальний путь. В старом фанерном баульчике уместился весь небогатый скарб. А путь мой лежал на Урал, в Свердловск, где жили дальние родственники Кожевниковы. Своих детей у них не было, и они решили взять меня на воспитание.
Семья была интеллигентной. Константин Рафаилович Кожевников был человеком незаурядным. Он беззаветно любил свою профессию преподавателя физики. Страстный охотник, с детства влюбленный в Урал, он охотно делился со мной своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.
Его жена, Мария Александровна, преподавала русский язык и литературу в различных учебных заведениях Свердловска, всячески поощряя моё увлечение поэзией. Книжные шкафы в моём новом доме ломились под тяжестью книг, и я всё своё время, остававшееся от школьных занятий, отдавала чтению.
После окончания семилетки началась для меня трудовая жизнь: я пошла работать на вагоностроительный завод имени Воеводина ученицей токаря. Здесь впервые ощутила чувство рабочего товарищества и личной причастности к коллективному труду. И ни с чем не сравнимую радость, когда из куска металла формируется точная деталь, сверкающая стальными гранями. Деталь, выточенная твоими собственными руками!
Завод находился в самом центре Свердловска, недалеко от городского пруда. Он составлял частицу истории старого Екатеринбурга. Недавно, приехав в Свердловск, я увидела на месте старых приземистых цехов «Монетки» (монетного двора, преобразованного впоследствии в вагоностроительный завод) пустырь, на котором поднимется зелёный сквер. Наверное, очень красивый сквер. И всё же мне всегда будет недоставать моего первого завода. Говорю «первого» потому, что был и есть ещё один завод — могучий Магнитогорский комбинат, вошедший в мою судьбу заглавной страницей…
Встреча с Магниткой произошла весной 1934 года. Окончив рабфак и два курса института цветных металлов, я поехала на великую стройку у подножья горы Магнитной.
Почему? Потому что не поехать туда не могла! Ведь Магнитка в те годы для молодого сердца значила не меньше, чем Сибирь для молодёжи шестидесятых годов.
Встретил Магнитогорск порывистым степным ветром, величавыми силуэтами первых домен и коксовых батарей, весёлым стрекотом перфораторов, стремительным ритмом жизни. И, конечно, барачным неуютом, бездорожьем, огромными пустырями. И первым букетом из серебристого ковыля— травы одичалых земель.
Зато — всюду молодость. Можно было целыми днями ходить по городу и не встретить ни одного старика. А пожилые люди казались по-спортивному молодыми и задористыми.
Горком комсомола направил меня в редакцию городской газеты «Магнитогорский рабочий». Работала репортёром в отделе хроники, литературным работником в отделе писем, заведовала отделом культуры и быта. И, разумеется, продолжала настойчиво пробовать свои силы в поэзии.Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. Мы выпускали литературные страницы в городских и многотиражных газетах. Был у нас даже свой ежемесячный журнал «За Магнитострой литературы». Формировалась сильная литературная организация. В неё входили: Борис Ручьёв, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Магнитка притягивала к себе крупных писателей и журналистов не только из столицы, но и из-за рубежа.
В молодости сил хватает на многое. Оперативная работа в редакции. Общественные поручения. Депутатские обязанности в горсовете. Воспитание сына. Всё это не мешало учиться заочно в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать, широко общаться с интересными людьми…
А потом грянула Великая Отечественная. Последние государственные экзамены в литинституте наш выпуск сдавал уже во время войны, когда над Москвой выли сирены воздушной тревоги, а многие наши товарищи, наскоро попрощавшись, уходили на фронт и в ряды ополчения. Как я завидовала им! Но дома, в Магнитогорске, ждал пятилетний сын. О фронте нечего было и думать.
В июле 1941 года стала членом КПСС. Получая из рук секретаря райкома партийный билет, чувствовала себя воином, принимающим присягу.
Работать приходилось очень много. В дни ночных дежурств сотрудники редакции почти по суткам не уходили домой.
Война — это школа, где не бывает второгодников. Человек либо выдерживает испытание, либо не выдерживает…
Магнитогорцы по праву считали себя непосредственными участниками великой битвы. Каждый третий снаряд, выпущенный по врагу, изготовлялся из магнитогорской стали…
Стихи, которые я писала во время войны, были утверждением главной мысли: линия фронта проходит через каждое сердце…
В 1944 году в Челябинске вышел мой первый сборник «Верность». А спустя несколько месяцев решением Челябинского обкома партии была назначена директором областного книжного издательства.
Более десяти лет работала ответственным секретарем отделения Союза писателей. Открытое в 1948 году, оно быстро набирало силы, заявив о себе интересными дарованиями и талантливыми книгами.
Два года была собкором «Литературной газеты» по Уралу. И лишь в 1959 году профессионизировалась как писатель. С этого времени, собственно, и началась самая активная пора в моей творческой работе.
Жизнь справедлива и щедра: унося молодость, она дарует человеку зрелость чувств и мыслей.
http://poezosfera.ru/zabytye-imena-lyudmila-tatyanicheva-1915-1980.html
a-g-popov.livejournal.com
Людмила Константиновна Татьяничева (1915—1980) — русская советская поэтесса, прозаик, общественный деятель.
Она родилась 6 (19) декабря 1915 года в в тихом среднерусском городке Ардатове в семье сельской учительницы и студента-медика. В 10 лет осталась круглой сиротой.
На воспитание девочку взяли бездетные родственники из Свердловска. В этой интеллигентной семье всячески поощряли поэтический дар Людмилы, который она унаследовала от матери.
В 19 лет, прервав учебу в Свердловском институте цветных металлов, отправилась по зову души на строительство Магнитки, где её в 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта М. М. Люгарина. Работала в «Магнитогорском рабочем» – репортером, литработником в отделе писем, руководителем отдела культуры и быта. Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. В ней участвовали Борис Ручьев, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Работу, творчество, общественную деятельность, воспитание сына Людмила Татьяничева совмещала с обучением в Литературном институте имени Горького.
В 1944 году в Челябинске вышел ее первый сборник «Верность». Через несколько месяцев поэтесса возглавила областное книжное издательство. И на этой должности стала «крестной матерью» для многих молодых южноуральских поэтов.
В 1965 году переехала в Москву, где 10 лет работала секретарем правления Союза писателей РСФСР.
Ее награды: орден Октябрьской революции (1975), орден Трудового Красного Знамени (1965, 1971), орден «Знак Почета» (1952, 1960). В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького.
Скончалась Людмила Татьяничева 8 апреля 1980 года. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве.
Людмила Константиновна Татьяничева
Коротко о себе
Если бы к человеческим судьбам, как к поэмам или повестям, принято было давать эпиграфы, то эпиграфом к судьбе моего поколения я взяла бы известные строки Маяковского:
Это было
с бойцами
или страной,
или
в сердце
было
в моём.
Я думала об этом возле памятника комсомольцам первой пятилетки, установленного недавно в одном из новых скверов правобережного Магнитогорска — вечно юного города моей юности…
Жизнь, в её неудержимо стремительном движении, редко дарит нам такие минуты, когда действительность прошлого, оживая в памяти, сливается с настоящим. События давних лет с новой силой волнуют тебя, и ты понимаешь, что всё лучшее, всё главное в твоей судьбе, как ветвь с могучим стволом, связано с жизнью народной. Да иначе и не могло быть — ведь моё поколение росло и мужало вместе с революцией!
Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…
Родилась я в декабре 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове, что стоит на высоком берегу реки Алатырь.
Отца своего не помню. Он умер, когда мне было три года. Моя мать, Агриппина Степановна Татьяничева, учительствовала. По отзывам людей, знавших её, была она человеком одарённым и необычайно добрым. Людям, попавшим в беду, готова была отдать последнее. Она писала стихи, вела дневник. К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки. Стихи её не сохранились…
Последние годы мы жили в мордовском селе Хлыстовка Чамзинского района.
Отчётливо помнится небольшое школьное здание с двумя классными комнатами и боковушкой, в которой мы ютились.
Через тонкую перегородку я слышала спокойный голос матери, терпеливо и методично обучавшей малышей азам русской грамоты.
В те годы вся Россия садилась за ученические парты. По вечерам мама уходила в Народный дом — учить грамоте взрослых. Одной мне оставаться было страшно, и мама брала меня с собой. Эти вечера в полутёмном холодном клубе запомнились на всю жизнь. Взрослые, а нередко и совсем пожилые люди, в лаптях и латаной-перелатаной домотканой одежде, подобно детворе, хором повторяли: «Мы-не-ра-бы».
Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина… Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы — непролитые слёзы. От этого глаза кажутся ещё темнее и больше.
А два года спустя на мои плечи обрушилось новое большое горе. После неудачной операции в Казани умерла моя мать.
Мне очень хотелось запомнить её могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им тёплый ствол берёзки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу.
Так оборвалось моё детство…
Мне было всего десять лет, когда я впервые самостоятельно отправилась в дальний путь. В старом фанерном баульчике уместился весь небогатый скарб. А путь мой лежал на Урал, в Свердловск, где жили дальние родственники Кожевниковы. Своих детей у них не было, и они решили взять меня на воспитание.
Семья была интеллигентной. Константин Рафаилович Кожевников был человеком незаурядным. Он беззаветно любил свою профессию преподавателя физики. Страстный охотник, с детства влюбленный в Урал, он охотно делился со мной своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.
Его жена, Мария Александровна, преподавала русский язык и литературу в различных учебных заведениях Свердловска, всячески поощряя моё увлечение поэзией. Книжные шкафы в моём новом доме ломились под тяжестью книг, и я всё своё время, остававшееся от школьных занятий, отдавала чтению.
После окончания семилетки началась для меня трудовая жизнь: я пошла работать на вагоностроительный завод имени Воеводина ученицей токаря. Здесь впервые ощутила чувство рабочего товарищества и личной причастности к коллективному труду. И ни с чем не сравнимую радость, когда из куска металла формируется точная деталь, сверкающая стальными гранями. Деталь, выточенная твоими собственными руками!
Завод находился в самом центре Свердловска, недалеко от городского пруда. Он составлял частицу истории старого Екатеринбурга. Недавно, приехав в Свердловск, я увидела на месте старых приземистых цехов «Монетки» (монетного двора, преобразованного впоследствии в вагоностроительный завод) пустырь, на котором поднимется зелёный сквер. Наверное, очень красивый сквер. И всё же мне всегда будет недоставать моего первого завода. Говорю «первого» потому, что был и есть ещё один завод — могучий Магнитогорский комбинат, вошедший в мою судьбу заглавной страницей…
Встреча с Магниткой произошла весной 1934 года. Окончив рабфак и два курса института цветных металлов, я поехала на великую стройку у подножья горы Магнитной.
Почему? Потому что не поехать туда не могла! Ведь Магнитка в те годы для молодого сердца значила не меньше, чем Сибирь для молодёжи шестидесятых годов.
Встретил Магнитогорск порывистым степным ветром, величавыми силуэтами первых домен и коксовых батарей, весёлым стрекотом перфораторов, стремительным ритмом жизни. И, конечно, барачным неуютом, бездорожьем, огромными пустырями. И первым букетом из серебристого ковыля— травы одичалых земель.
Зато — всюду молодость. Можно было целыми днями ходить по городу и не встретить ни одного старика. А пожилые люди казались по-спортивному молодыми и задористыми.
Горком комсомола направил меня в редакцию городской газеты «Магнитогорский рабочий». Работала репортёром в отделе хроники, литературным работником в отделе писем, заведовала отделом культуры и быта. И, разумеется, продолжала настойчиво пробовать свои силы в поэзии.
Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. Мы выпускали литературные страницы в городских и многотиражных газетах. Был у нас даже свой ежемесячный журнал «За Магнитострой литературы». Формировалась сильная литературная организация. В неё входили: Борис Ручьёв, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Магнитка притягивала к себе крупных писателей и журналистов не только из столицы, но и из-за рубежа.
В молодости сил хватает на многое. Оперативная работа в редакции. Общественные поручения. Депутатские обязанности в горсовете. Воспитание сына. Всё это не мешало учиться заочно в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать, широко общаться с интересными людьми…
А потом грянула Великая Отечественная. Последние государственные экзамены в литинституте наш выпуск сдавал уже во время войны, когда над Москвой выли сирены воздушной тревоги, а многие наши товарищи, наскоро попрощавшись, уходили на фронт и в ряды ополчения. Как я завидовала им! Но дома, в Магнитогорске, ждал пятилетний сын. О фронте нечего было и думать.
В июле 1941 года стала членом КПСС. Получая из рук секретаря райкома партийный билет, чувствовала себя воином, принимающим присягу.
Работать приходилось очень много. В дни ночных дежурств сотрудники редакции почти по суткам не уходили домой.
Война — это школа, где не бывает второгодников. Человек либо выдерживает испытание, либо не выдерживает…
Магнитогорцы по праву считали себя непосредственными участниками великой битвы. Каждый третий снаряд, выпущенный по врагу, изготовлялся из магнитогор ...
knigogid.ru
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Назад к карточке книгиЛюдмила Константиновна Татьяничева (1915—1980) – русская советская поэтесса, прозаик, общественный деятель.
Она родилась 6 (19) декабря 1915 года в в тихом среднерусском городке Ардатове в семье сельской учительницы и студента-медика. В 10 лет осталась круглой сиротой.
На воспитание девочку взяли бездетные родственники из Свердловска. В этой интеллигентной семье всячески поощряли поэтический дар Людмилы, который она унаследовала от матери.
В 19 лет, прервав учебу в Свердловском институте цветных металлов, отправилась по зову души на строительство Магнитки, где её в 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта М. М. Люгарина. Работала в «Магнитогорском рабочем» – репортером, литработником в отделе писем, руководителем отдела культуры и быта. Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. В ней участвовали Борис Ручьев, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Работу, творчество, общественную деятельность, воспитание сына Людмила Татьяничева совмещала с обучением в Литературном институте имени Горького.
В 1944 году в Челябинске вышел ее первый сборник «Верность». Через несколько месяцев поэтесса возглавила областное книжное издательство. И на этой должности стала «крестной матерью» для многих молодых южноуральских поэтов.
В 1965 году переехала в Москву, где 10 лет работала секретарем правления Союза писателей РСФСР.
Ее награды: орден Октябрьской революции (1975), орден Трудового Красного Знамени (1965, 1971), орден «Знак Почета» (1952, 1960). В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького.
Скончалась Людмила Татьяничева 8 апреля 1980 года. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве.
Людмила Константиновна Татьяничева
Если бы к человеческим судьбам, как к поэмам или повестям, принято было давать эпиграфы, то эпиграфом к судьбе моего поколения я взяла бы известные строки Маяковского:
Это былос бойцамиили страной,илив сердцебылов моём.
Я думала об этом возле памятника комсомольцам первой пятилетки, установленного недавно в одном из новых скверов правобережного Магнитогорска – вечно юного города моей юности…
Жизнь, в её неудержимо стремительном движении, редко дарит нам такие минуты, когда действительность прошлого, оживая в памяти, сливается с настоящим. События давних лет с новой силой волнуют тебя, и ты понимаешь, что всё лучшее, всё главное в твоей судьбе, как ветвь с могучим стволом, связано с жизнью народной. Да иначе и не могло быть – ведь моё поколение росло и мужало вместе с революцией!
Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…
Родилась я в декабре 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове, что стоит на высоком берегу реки Алатырь.
Отца своего не помню. Он умер, когда мне было три года. Моя мать, Агриппина Степановна Татьяничева, учительствовала. По отзывам людей, знавших её, была она человеком одарённым и необычайно добрым. Людям, попавшим в беду, готова была отдать последнее. Она писала стихи, вела дневник. К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки. Стихи её не сохранились…
Последние годы мы жили в мордовском селе Хлыстовка Чамзинского района.
Отчётливо помнится небольшое школьное здание с двумя классными комнатами и боковушкой, в которой мы ютились.
Через тонкую перегородку я слышала спокойный голос матери, терпеливо и методично обучавшей малышей азам русской грамоты.
В те годы вся Россия садилась за ученические парты. По вечерам мама уходила в Народный дом – учить грамоте взрослых. Одной мне оставаться было страшно, и мама брала меня с собой. Эти вечера в полутёмном холодном клубе запомнились на всю жизнь. Взрослые, а нередко и совсем пожилые люди, в лаптях и латаной-перелатаной домотканой одежде, подобно детворе, хором повторяли: «Мы-не-ра-бы».
Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина… Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы – непролитые слёзы. От этого глаза кажутся ещё темнее и больше.
А два года спустя на мои плечи обрушилось новое большое горе. После неудачной операции в Казани умерла моя мать.
Мне очень хотелось запомнить её могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им тёплый ствол берёзки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу.
Так оборвалось моё детство…
Мне было всего десять лет, когда я впервые самостоятельно отправилась в дальний путь. В старом фанерном баульчике уместился весь небогатый скарб. А путь мой лежал на Урал, в Свердловск, где жили дальние родственники Кожевниковы. Своих детей у них не было, и они решили взять меня на воспитание.
Семья была интеллигентной. Константин Рафаилович Кожевников был человеком незаурядным. Он беззаветно любил свою профессию преподавателя физики. Страстный охотник, с детства влюбленный в Урал, он охотно делился со мной своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.
Его жена, Мария Александровна, преподавала русский язык и литературу в различных учебных заведениях Свердловска, всячески поощряя моё увлечение поэзией. Книжные шкафы в моём новом доме ломились под тяжестью книг, и я всё своё время, остававшееся от школьных занятий, отдавала чтению.
После окончания семилетки началась для меня трудовая жизнь: я пошла работать на вагоностроительный завод имени Воеводина ученицей токаря. Здесь впервые ощутила чувство рабочего товарищества и личной причастности к коллективному труду. И ни с чем не сравнимую радость, когда из куска металла формируется точная деталь, сверкающая стальными гранями. Деталь, выточенная твоими собственными руками!
Завод находился в самом центре Свердловска, недалеко от городского пруда. Он составлял частицу истории старого Екатеринбурга. Недавно, приехав в Свердловск, я увидела на месте старых приземистых цехов «Монетки» (монетного двора, преобразованного впоследствии в вагоностроительный завод) пустырь, на котором поднимется зелёный сквер. Наверное, очень красивый сквер. И всё же мне всегда будет недоставать моего первого завода. Говорю «первого» потому, что был и есть ещё один завод – могучий Магнитогорский комбинат, вошедший в мою судьбу заглавной страницей…
Встреча с Магниткой произошла весной 1934 года. Окончив рабфак и два курса института цветных металлов, я поехала на великую стройку у подножья горы Магнитной.
Почему? Потому что не поехать туда не могла! Ведь Магнитка в те годы для молодого сердца значила не меньше, чем Сибирь для молодёжи шестидесятых годов.
Встретил Магнитогорск порывистым степным ветром, величавыми силуэтами первых домен и коксовых батарей, весёлым стрекотом перфораторов, стремительным ритмом жизни. И, конечно, барачным неуютом, бездорожьем, огромными пустырями. И первым букетом из серебристого ковыля– травы одичалых земель.
Зато – всюду молодость. Можно было целыми днями ходить по городу и не встретить ни одного старика. А пожилые люди казались по-спортивному молодыми и задористыми.
Горком комсомола направил меня в редакцию городской газеты «Магнитогорский рабочий». Работала репортёром в отделе хроники, литературным работником в отделе писем, заведовала отделом культуры и быта. И, разумеется, продолжала настойчиво пробовать свои силы в поэзии.
Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. Мы выпускали литературные страницы в городских и многотиражных газетах. Был у нас даже свой ежемесячный журнал «За Магнитострой литературы». Формировалась сильная литературная организация. В неё входили: Борис Ручьёв, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Магнитка притягивала к себе крупных писателей и журналистов не только из столицы, но и из-за рубежа.
В молодости сил хватает на многое. Оперативная работа в редакции. Общественные поручения. Депутатские обязанности в горсовете. Воспитание сына. Всё это не мешало учиться заочно в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать, широко общаться с интересными людьми…
А потом грянула Великая Отечественная. Последние государственные экзамены в литинституте наш выпуск сдавал уже во время войны, когда над Москвой выли сирены воздушной тревоги, а многие наши товарищи, наскоро попрощавшись, уходили на фронт и в ряды ополчения. Как я завидовала им! Но дома, в Магнитогорске, ждал пятилетний сын. О фронте нечего было и думать.
В июле 1941 года стала членом КПСС. Получая из рук секретаря райкома партийный билет, чувствовала себя воином, принимающим присягу.
Работать приходилось очень много. В дни ночных дежурств сотрудники редакции почти по суткам не уходили домой.
Война – это школа, где не бывает второгодников. Человек либо выдерживает испытание, либо не выдерживает…
Магнитогорцы по праву считали себя непосредственными участниками великой битвы. Каждый третий снаряд, выпущенный по врагу, изготовлялся из магнитогорской стали…
Стихи, которые я писала во время войны, были утверждением главной мысли: линия фронта проходит через каждое сердце…
В 1944 году в Челябинске вышел мой первый сборник «Верность». А спустя несколько месяцев решением Челябинского обкома партии была назначена директором областного книжного издательства.
Более десяти лет работала ответственным секретарем отделения Союза писателей. Открытое в 1948 году, оно быстро набирало силы, заявив о себе интересными дарованиями и талантливыми книгами.
Два года была собкором «Литературной газеты» по Уралу. И лишь в 1959 году профессионизировалась как писатель. С этого времени, собственно, и началась самая активная пора в моей творческой работе.
Жизнь справедлива и щедра: унося молодость, она дарует человеку зрелость чувств и мыслей.
* * *
Много это или нет,Рассудите сами…Восемнадцать звонких лет.Солнце над лесами.Чёрный дождь прямых волосМамино наследство.Да лохматый добрый пёс,Гревший моё детство…А улыбок – полон рот.Песен – до отказа.У незапертых воротТень седого вяза.Возле вяза ходит тот,Для кого я – чудо.Жаль, что он меня зовётПрозаично «Люда».И всегда глядит мне вследДымными глазами…Много это или нет,Рассудите сами!1933
Мы собираем утильсырьёИли, точнее сказать, старьё:Граммофон,Оглохший, как дед,От ржавчины рыжий велосипед,Старый журнал, где на первой страницеЕё величество императрица…Есть новая, с правой ноги, галоша.Её подарил нам дядя Егорша.Галоша ему совсем ни к чему:Ногу снаряд оторвал ему…Люди охотно выносят намСтарьё, что годами лежит по углам.Старьё, что в дому ни на что не годится,Пойдет в переплавку и возродится,Став молотом новым,Новой машиной,Автомобильной упругою шиной.Будут учебники, будет бумагаИ матерьял для красного флага!Мы собираем с утра утиль.«Тиль Уленшпигель» отложен в сторону.Из серых мешков выбиваем пыль.Деля и усталость и радость поровну.1933 КТО БЫ ПОВЕРИЛТы подарил мне подкову месяца,Плывущего над тишиной полей.Кто бы поверил,Что месяц уместится —Весь целиком! —В комнатушке моей!Ты мне сказал очень тихое слово.И закудрявились клёны зимой.Кто бы сказал,Что для счастья земногоПокажется тесным мне шар земной!1934
Всё стало прошлым:Облака,И трепет губ, и птичий лепет.Моя спокойная рукаТвоё лицо из глины лепит.Мужские гордые чертыИ рот,Не знающий признаний…Да, это ты,Да, снова тыГлядишь сквозь дальность расстояний!Твой взгляд, о, как меня он жёг,Твой взгляд, насмешливый и длинный…Огнём я закалила глину,Чтоб не рассыпался божок.1940
Металл наш издавна силён,Врага разит он насмерть.…Сияньем плавки озарён,Стоит у домны мастер.Седоволос, угрюм, кряжист,Отметки лет на коже.Он на Урале прожил жизнь,Отцы и деды – тоже.Он сотни раз в леса ходилНа зверя и на птицу.Из горных речек воду пилИ всё не мог напиться…Все руды знает наизусть.Повадки их, характер.Свердловск, Челябинск, Златоуст -Везде известен мастер.Сыны —Богатырям под стать,С отцом трудились вместе.…Пришла война. Собрала матьНа фронт их честь по чести.А мастер, скуп и неречист,Сказал своим ребятам:– Я на Урале прожил жизнь,Как прадед мой когда-то.Даю отцовский вам наказ —Пришельца бейте насмерть! —…И до чего же он гораздРаботать, старый мастер!И дни и ночи напролётСтарик в труде, в движенье.Ему покоя не даётДалёкий гул сражений.Сквозь клёкот вражеских атак,Сквозь тонкий посвист смертиОн видит —Ненавистный врагВ сыновье сердце метит.… Вот он стоит, старик ведун,.И смотрит сквозь оконце:Уральской выплавки чугунЛавиной мести льётся.1941
Оно прошло далёкий путь,Как небо над рекою.Пришло, чтоб в сердце заглянутьВзволнованной строкою.Как не прожгли слова листок,Горячие до жженья!Я слышу, как растёт меж строкСтальной прибой сраженья.Я вижу – ты стремишься в бой,Неудержим, как ветер.Поют снаряды над тобойО смерти и бессмертье.О русской доблести,О тех,Кто шёл за Русь на битвы.А вьюга стелет белый снегПод головы убитых.Да, путь войны суров, жесток,Но сквозь огонь сраженийМы видим вёсен солнцепёкИ твоего письма листок,Как первый лист весенний!1942
Страданьем омой мою душу,Печалью меня успокой.Так море на жаркую сушуБросает свой тихий прибой.Твоя я от века поныне.Верна твоей грозной судьбе.И воля моя, и гордыня,И сила, и слабость – в тебе.Ты мной беспредельно любима.Прими мой дочерний поклонЗа кипенно-белые зимы.За синий, как лён, небосклон.За русскую речь,За молитвыСуровых прабабок моих.И даже за то, что средь битвыМой сын не остался в живых…1942
Мы разучились плакать в этот год.И наши песни сделались иными.Про этот год жестоких непогодСловами рассказать какими?Где их найти, точнейшие слова,Горячие, как зарево пожарищ?Но песня что любовь.Она в душе жива.И эта песня о тебе, товарищ!Товарищ мой, услышь меня, услышь!Не верю, нет могильного покоя.Пусть голос мой дойдёт к тебе, как жизнь,Сквозь гул ветров,Летящих в пекло боя.Земля в огне.Земля кровоточит.О, как болят, как ноют в сердце раны,Когда шуршат сухой травой в ночиРодных могил безвестные курганы…Над ними птицы песен не поют,Над ними кружат вражьи самолеты,И чёрные оскаленные дотыРодную землю яростно клюют.Но всё равно в твою не верю смерть!Тебе, живому, не скажу: воскресни.Крепчает бой.Зовёт на Запад месть.И скорбь слагает пламенные песни.1942
В твоих косах степной ковыль.Он расцвёл сединой не в срок.На ногах заскорузла пыльБесконечных военных дорог,Мир казался тебе нелюдим.Ты не глядя вошла в мой дом.Прижимался к пустой грудиТвой ребёнок голодным ртом.Всё обидным казалось тут.Ты спросила:– Как могут сметьЭти скверы стоять в цвету,Эти девушки песни петь,Если всюду война и смерть?! —Твой любимый погиб в бою.Ни могилы его,Ни следа…Ты не в дом, а в судьбу моюСвоим горем вошла тогда.…Твои волосы дышат легко.Ты мой город зовёшь своим.Над сердитой Урал-рекойМы, как сёстры, с тобой стоим.1943
Тебя я буду вновь и вновьЛепить из слов и петь.Будь неподкупна, как любовьИдущего на смерть!1943
Среди имён любимых и родныхХраним мы рек прозрачные названья.Мы помним шелест ковылей седыхИ синих гор лепные очертанья.А если на чужбине, среди сна,Согреет нас дыханием сосна,То, как рисунок на булатной стали,Возникнет в сердце песня об Урале.1944
О счастье я не знала ничего.Оно вокруг невидимое было.Из горных рек водой меня поило,Обогревало солнечным лучом.Когда я шла по молодому льду,Вся отдаваясь радости движенья,Меня вело моё отображенье.Я шла одна,У мира на виду!Мой золотистый, мой вчерашний мир,Где всё, как в детстве,Чисто и безгрешно,Как молодо цвели твои черешни,Какие ты богатства мне дарил!Под лёгким пологом твоей зариВ меня влилась твоя хмельная сила,О женской доле я тебя просила,И ты сказал мне:– Вот она, бери! —Но где же счастье?Разве этот знойПалящего безоблачного лета,С ночами ослеплёнными,Без света,Где страшно двум,Несмыслимо одной?С косноязычьем, ревностью, тоской,бессонными, бесслёзными глазами…Я не хочу!Прохладными лесамиОт счастья ненасытного укрой!Верни мне снова тот январский лёд,Небрежно разлинованный коньками,Дай быстрых лыж почувствовать полётИ дымный снег,И ветер под ногами.Иль поведи в еловые леса,В седую глушь медвежьего завала,Где, сузив напряжённые глаза,Я глухарей и рябчиков сбивала.Дозволь мне снова юность перечесть,Как сказку —Не деля её на части…А счастье?Может, в том оно и есть,Когда живёшь,Не думая о счастье!1945
Снова дует неистовый ветер.Быть кровавому, злому дождю.Сколько дней,Сколько длинных столетийЯ тебя, мой единственный, жду.Выйду в поле,То едешь не ты лиНа запененном верном коне?Я ждала тебя в древнем ПутивлеНа высокой, на белой стене.Я навстречу зегзицей летела,Не страшилась врагов-басурман.Я твоё богатырское телоСтолько раз врачевала от ран.Проходили согбенные годыЧерез горы людской маеты.И на зов боевой непогодыОткликался по-воински ты.Не считал ты горячие раны,И на землю не падал твой меч.Откатилась орда Чингис-ханаГоловою,Скошенной с плеч.И остался на вечные векиТы грозой для пришельцев-врагов.Омывают российские рекиС твоих рук чужеземную кровь.Снова ветер гудит, неспокоен.Красный дождь прошумел по стране.Снова ты, мой возлюбленный воин,Мчишься в бой на крылатом коне.Труден путь твой, суровый и бранный.Но свободной останется Русь,И тебя я, твоя Ярославна,В славе подвигов ратных дождусь…1943—1945
Я в детстве слышала не разОт бабки этот старый сказ.Узнав, что друг в бою убит,Подруга уходила в скит,Чтобы в лесном, глухом скитуОплакивать свою бедуИ чтоб любовь свою сберечьОт наважденья новых встреч.Мне часто повторяла мать,Как женской гордости устав:– Коль любишь, – мужа потеряв,Не станешь нового искать.Скорее горы упадутИ высохнут истоки рек…Так в нашем повелось роду:Раз полюбила, то навек.…Прошла жестокая война.Я выжила, а ты убит.Но воля к жизни так сильна,Что падать духом не велит.Она велит мне сильной быть,В далёкий скит не уходя.Трудиться, петь, детей раститьИ за себя и за тебя.В горах отыскивать руду,Менять истоки древних рек.Ну, а любовь у нас в родуОдна-единая навек.1943—1945
Когда-то над хребтом Урала,Солёной свежести полна,С ветрами запросто игралаМорская вольная волна.Ей было любо на простореС разбегу устремляться ввысь.Отхлынуло, исчезло море,И горы в небо поднялись.Но своенравная природаТо море в памяти хранит:В тяжёлых каменных породахВолной играет малахит.Он морем до краёв наполнен,И кажется: слегка подуть —Проснутся каменные волныИ морю вновь укажут путь.1945
По белой азиатской пылиС мечтой о невозможном чудеКочевники здесь проходили,Устало горбились верблюды,И было это не когда-тоВ седые времена Батыя…Хранятся в памяти все даты:Ведь мы свидетели живые,Магнитогорска старожилы.Мы тем, быть может, знамениты,Что в горные проникли жилыУпрямой силой динамита.Лопатой рыли котлованыВ степи,Дремавшей непробудно.Качались на волнах буранаПалаток парусные судна…Пройдём по городу, товарищ,На каменную выйдем площадь.Ты этот дом припоминаешь?А дерево вот это помнишь?Любуясь на сады и скверы,На город, залитый огнями,Не сразу мы с тобой поверим,Что создано всё это нами!Но, день за днём припоминая,Мы улыбаемся, как дети:И впрямь, – мы летопись живаяКипучих будней пятилетий!1946
Тебя, быть может, нет ещё на свете.Я о тебе не знаю ничего.Что из того?Я всё равно в ответеПеред тобой за сына моего.В любом краю,Хоть за Полярным кругом,Где никогда не тает снежный наст,Тебя найдёт он,Назовёт подругой,И всё возьмёт, и всё тебе отдаст.С тобой он будет нежным и нелгущим,Простым и добрым, преданным навек.Ты с ним узнаешь на земле цветущейИ щедрость зноя, и прохладу рек.Но если счастья ты увидишь малоИ если сын окажется иным,То это я тебя обворовалаХолодным нерадением своим.1945
Чернила каменеют на морозе,И холодно в руке карандашу.Горючие, в глазах не стынут слёзы.Слезами я письмо тебе пишу.И не слезами,А живою кровью.Она торопит и велит:– Скорей. —Пишу с тоской,Немыслимой любовью,Всей силой и всей слабостью своей.Но где ж слова?В немом столпотвореньеРазлук и встреч затеряны они.Я шлю тебе своё сердцебиенье.К листу письма ты ухо преклони.Ты слышишь?Стонет в чистом поле ветер,Снегами белопёрыми шурша.И, как ребёнок, плачет на рассветеС тобою разлученная душа. ..1947
Назад к карточке книги "Стихотворения"itexts.net
|
|
|
|
|
|
