Лучшие стихи Сергея Городецкого. Городецкий стихи

Прости, пленительная влага И первоздания туман! В прозрачном ветре больше блага Для сотворённых к жизни стран. Просторен мир и многозвучен И многоцветней радуг он, И вот Адаму он поручен, Изобретателю имён. Назвать, узнать, сорвать покровы И праздных тайн и ветхой мглы - Вот первый подвиг. Подвиг новый - Живой земле пропеть хвалы.

Могучее тело, но как же иссохло! В глазах само небо, но смотрят как стёкла.

Для мыслей свободных чела очертанья. Но врезаны резко морщины страданья.

Слова словно стрелы: в них слышится битва И голода голос: «Дай хлеба, не сыт я!»

И целыми днями, подобно животным, Лежат они стадом на береге потном.

Один, и другой, и десятки - повсюду Свалились амбалы в покорную груду.

То дремлют, то вшей на рванье своём крошат И ждут, отупев, чтоб досталась им ноша.

Подходит хозяин. Вскочили толпою, Бранятся, дерутся со злобой слепою.

Потом по-верблюжьи пригнутся и спину Подставят под тяжесть, верёвку закинув.

И рабская радость по пыльной дороге Потащит за хлебом голодные ноги.

Довольно позора! Свергайте насилье! Всё ваше полей и садов изобилье!

Для вас благовонием пенятся розы И никнут под тяжкими гроздьями лозы.

Для вас корабли, и дворцы, и верблюды, И моря щедроты, и горные руды.

И песни Хайама, и нега кальяна. Усталые ноги достойны сафьяна.

Сорвите лохмотья! Шелка Кашемира - Вот ваша одежда, властители мира!

Приземисты, мрачны, стоят корпуса. Я в эти жилища вошел, словно в сон, Ужаснее Дантова ада был он. Все попрано: правда, и жизнь, и краса!

Сырой коридор. С облупившихся стен Холодные, грязные капли текут. За что же рабочие замкнуты тут, В бессовестный этот, безвыходный плен?

За низкими, злыми дверьми, как в тюрьме, Угрюмые камеры. Каменный пол. И ползают дети. А воздух тяжел. И окна не к солнцу, а к стенам и тьме.

В лохмотьях сидит исхудалая мать. В мангале картофель закопан в золу. И жадный мышонок ютится в углу: Голодным голодных не стать понимать!

Среди неподвижной, глухой тишины Лишь с фабрики слышен машины напев, Как будто там стонет закованный лев. Я стал у порога. И хлынули сны.

Раздвинулись стены. Раскинулся сад. Просторные, светлые встали дома. Как будто решила природа сама Построить в мгновенье невиданный град.

И кто-то подходит: — Смотри, как живем! Вот зал. Вот читальня. Здесь школа. Здесь врач. Котельщик и слесарь, тартальщик и ткач — Здесь каждый обласкан народным теплом.

Вдруг сторож толкает: — Проснись, господин! — И вправду, товарищ, я словно уснул... Но слышишь ты фабрики радостный гул? Мы скоро проснемся. И все как один!

Нищая Тульской губернии Встретилась мне на пути. Инея белые тернии Тщились венок ей сплести.

День был морозный и ветреный. Плакал ребёнок навзрыд, В этой метелице мертвенной Старою свиткой укрыт.

Молвил я: - Бедная, бедная! Что ж, - приими мой пятак! - Даль расступилась бесследная, Канула нищая в мрак.

Гнётся дорога горбатая. В мире подветренном дрожь. Что же ты, Тула богатая, Зря самовары куёшь?

Что же ты, Русь нерадивая, Вьюгам бросаешь детей? Ласка твоя прозорливая Сгинула где без вестей?

Или сама ты заброшена В тьму, маету, нищету? Горе, незванно, непрошенно, Треплет твою красоту?

Ну-ка, вздохни по-старинному! Злую помеху свали! Чтобы опять по-былинному Силы твои расцвели!

О, как мне холодно, грязно, невесело В этой весенней, разнузданной слякоти! Небо под звёздами тучи развесило - Клочья белесой растрёпанной мякости.

Мутно-зелёными вьётся волокнами Свет фонарей, темнотой искалеченных. Где-то вверху, за блестящими окнами, Светятся гнёзда людей обеспеченных.

Нет, не обманете, комнаты-кладбища! Много у нищего солнечной дерзости! Смерти пристанища, пошлости пастбища, Хуже вы, чистые, уличной мерзости!

Прошумели дожди и столбами ушли От реки голубой на равнины земли.

И опять тихий путь в берегах без конца Вдаль уносит меня, молодого пловца.

Уж и как же ты, даль, на Руси далека! Уж не будет ли жизнь для меня коротка?

Вон по берегу в гору бредёт человек. Видно, стар, видно, нищ, видно, ходит весь век.

А видал ли края, все ль концы исходил, Как в последнюю гору поплёлся без сил?

Так бери ж и меня, заповедная даль! Схороню я в тебе вековую печаль.

Уж и как же, печаль, на Руси ты крепка! Вихрем в песню впилась волгаря-бурлака.

И несёшь, и томишь, обнимаешь, как мать, — Видно, век свой с тобою и мне вековать.

Так пускай же вдали опечалюсь за всех, Чтобы вспыхнул за мной оживляющий смех,

Чтобы песня взвилась огневая за мной Над великой, скорбящей моею страной.

Прости меня, когда я грешен, Когда преступен пред тобой, Утешь, когда я безутешен, Согрей улыбкой молодой.

О счастье пой, когда служу я Твоей волшебной красоте. В раю кружись со мной, ликуя, И бедствуй вместе в нищете.

Делись со мной огнём и кровью, Мечтой, и горем, и трудом. Одной мы скованы любовью И под одним крестом идём.

Одна звезда над нами светит, И наши сплетены пути. Одной тебе на целом свете Могу я вымолвить: «Прости!»

О тебе, о тебе, о тебе Я тоскую, моё ликованье. Самой страшной отдамся судьбе, Только б ты позабыла страданье.

Плачет небо слезами тоски, Звон дождя по садам пролетает. С яблонь снегом текут лепестки. Скорбь моя, как огонь, вырастает.

Вот она охватила сады И зарю у озёр погасила, Оборвала лучи у звёзды, У вечерней звезды белокрылой.

Ало-чёрным огнём озарён, Страшен свод. Но, смеясь и сияя, В высоте, как спасительный сон, Ты стоишь надо мной, дорогая.

Я к тебе из томленья, из тьмы Простираю безумные руки. О, когда же увидимся мы И сольёмся, как в пении звуки?

Медведя на цепи водила, Сама сидела на цепи И в голову себе гвоздила Одно проклятое: «Терпи!»

Гнила в пещерах и колодах, Крутила мощи, в срубах жглась, И род от рода, год от года Терпела темноту и грязь.

Мечтая о небесном рае, В смердящем ужилась гробу. В бунтах бессмысленных сгорая, Бояр носила на горбу.

Петлю затягивая туже, Сама тащилась на убой И бубенцом цветистых дужек Бранилась с горькою судьбой.

А всё, что было молодого И дерзкого - огонь мирской, - В срамное всучивала слово, Душила пьяною тоской.

О, ведь и я любил так слепо Колоколов вечерний звон, Монастыря седую крепость, Черницы поясной поклон!

И ладан сказок несуразных, И тлен непротивленья злу, И пенье нищих безобразных, И сон угодника в углу.

Как много сил дубовых прахом Распалось, высохло в труху: Довольно кланялись мы плахам, Иконостасу и греху!

Пусть кровью мы сдираем ветошь, Но мы сдерём её с себя! В алмаз густеют искры света, Стекляшку молоты дробят.

Пусть грузен труд, и взмахи грубы, И в песнях славы слышен вой - Живое ставит жизни срубы, В могилу валит, что мертво.

В провалах страшного распада Восстали вихри новых звёзд. Ушедшая под землю падаль Пророчит богатырский рост.

Раздвинуты границы мира, Былое небылью ушло, О, ведь и мне жилось так сиро, - Теперь так буйно и светло!