Все стихи Бориса Пастернака
Короткие стихи Бориса Пастернака, которые легко учатся: читать популярные, лучшие, красивые стихотворения поэта классика на сайте РуСтих о любви и Родине, природе и животных, для детей и взрослых. Если вы не нашли желаемый стих, поэта или тематику, рекомендуем воспользоваться поиском вверху сайта.
rustih.ru
Мне четырнадцать лет.ВХУТЕМАСЕще школа ваянья.В том крыле, где рабфак,Наверху,Мастерская отца.В расстояньи версты,Где столетняя пыль на дианеИ холсты,Наша дверь.Пол из плитИ на плитах грязца.Это дебри зимы.С декабря воцаряются лампы.Порт-артур уже сдан,Но идут в океан крейсера,Шлют войска,Ждут эскадр,И на старое зданье почтамтаСмотрят сумерки,Краски,ПалитрыИ профессора.
Сколько типов и лиц!Вот душевнобольной.Вот тупица.В этом теплится что-то.А вот совершенный щенок.В классах яблоку негде упастьИ жара, как в теплице.Звон у флора и лавраСливаетсяС шарканьем ног.
Как-то раз,Когда шум за стеной,Как прибой, неослаблен,Омут комнат недвиженИ улица газом жива, —Раздается звонок,Голоса приближаются:Скрябин.О, куда мне бежатьОт шагов моего божества!
Близость праздничных дней,Четвертные.Конец полугодья.Искрясь струнным нутром,Дни и ночиОткрыт инструмент.Сочиняй хоть с утра,Дни идут.Рождество на исходе.Сколько отдано елкам!И хоть бы вот столько взамен._________________Петербургская ночь.Воздух пучится черною льдинойОт иглистых шагов.Никому не чинится препон.Кто в пальто, кто в тулупе.Луна холодеет полтиной.Это в нарвском отделе.Толпа раздается:Гапон.
B зале гул.Духота.Тысяч пять сосчитали деревья.Сеясь с улицы в сени,По лестнице лепится снег.Здесь родильный приют,И в некрашеном сводчатом чревеБьется об стены комнатКомком неприкрашеннымВек.
Пресловутый рассвет.Облака в куманике и клюкве.Слышен скрип галерей,И клубится дыханье помой.Bыбегают, идутС галерей к воротам,Под хоругви,От ворот — на мороз,На простор,Подожженный зимой.
Восемь громких валовИ девятый,Как даль, величавый.Шапки смыты с голов.Спаси, господи, люди твоя.Слева — мост и канава,Направо — погост и застава,Сзади — лес,Впереди —Передаточная колея.
На каменноостровском.Стеченье народа повсюду.Подземелья, панели.За шествием плещется хвостРазорвавших затворПерекрестковИ льющихся улиц.Демонстранты у парка.Выходят на Троицкий мост.
Восемь залпов с невыИ девятый,Усталый, как слава.Это —(слева и справаНесутся уже на рысях.)Это —(дали орут:Мы сочтемся еще за расправу.)Это рвутсяСуставыДинастии данныхПрисяг.
Тротуары в бегущих.Смеркается.Дню не подняться.Перекату пальбыОтвечаютПальбой с баррикад.Мне четырнадцать лет.Через месяц мне будет пятнадцать.Эти дни, как дневник.В них читаешь,Открыв наугад.
Мы играем в снежки.Мы их мнем из валящихся с небаЕдиницИ снежинокИ толков, присущих поре.Этот оползень царств,Это пьяное паданье снега —Гимназический дворНа углу поварскойВ январе.
Что ни день, то метель.Те, что в партии,Смотрят орлами.Это в старших.А мы:Безнаказанно греку дерзим,Ставим парты к стене,На уроках играем в парламентИ витаем в мечтахВ нелегальном районе Грузин.
Снег идет третий день.Он идет еще под вечер.За ночьПроясняется.Утром —Громовый раскат из кремля:Попечитель училища…Насмерть…Сергей александрыч…Я грозу полюбилВ эти первые дни февраля.
www.pasternak.su
rustih.ru
Нет сил никаких у вечерних стрижейСдержать голубую прохладу.Она прорвалась из горластых грудейИ льется, и нет с нею сладу.
И нет у вечерних стрижей ничего,Что б там, наверху, задержалоВитийственный возглас их: о торжество,Смотрите, земля убежала!
Как белым ключом закипая в котле,Уходит бранчливая влага, -Смотрите, смотрите - нет места землеОт края небес до оврага.
На памяти недавнегоРассвета свеж тот миг,Когда с зарей я сравнивалБессилье наших книг.
Но странно, теми ж щемламиБыл сжат до синяковСок яблони, надломленнойЯрмом особняков.
Уже в архив печали сданПоследний вечер новожила.Окно ему на чемоданЯрлык кровавый наложило.
Перед отъездом страшный знакБыл самых сборов неминучейПаденье зеркала с бумаг,Сползавших на пол грязной кучей.
Заря ж и на полу стекло,Как на столе пред этим, лижет.О счастье: зеркало цело,Я им напутствуем не выжит.
Который час? Темно. Наверно, третий.Опять мне, видно, глаз сомкнуть не суждено.Пастух в поселке щелкнет плетью на рассвете.Потянет холодом в окно,Которое во двор обращено.А я один.Неправда, тыВсей белизны своей сквозной волнойСо мной.
Под ракитой, обвитой плющом,От ненастья мы ищем защиты.Наши плечи покрыты плащом,Вкруг тебя мои руки обвиты.
Я ошибся. Кусты этих чащНе плющом перевиты, а хмелем.Ну, так лучше давай этот плащВ ширину под собою расстелим.
Не как люди, не еженедельно.Не всегда, в столетье раза дваЯ молил тебя: членораздельноПовтори творящие слова.
И тебе ж невыносимы смесиОткровений и людских неволь.Как же хочешь ты, чтоб я был весел,С чем бы стал ты есть земную соль?
Я в мысль глухую о себеЛожусь, как в гипсовую маску.И это смерть: застыть в судьбе,В судьбе формовщика повязке.
Вот слепок. Горько разрешенЯ этой думою о жизни.Мысль о себе как капюшон,Чернеет на весне капризной.
"Не трогать, свежевыкрашен", -Душа не береглась,И память - в пятнах икр и щёк,И рук, и губ, и глаз.
Я больше всех удач и бедЗа то тебя любил,Что пожелтелый белый светС тобой - белей белил.
И мгла моя, мой друг, божусь,Он станет как-нибудьБелей, чем бред, чем абажур,Чем белый бинт на лбу!
Мне снилась осень в полусвете стёкол,Друзья и ты в их шутовской гурьбе,И, как с небес добывший крови сокол,Спускалось сердце на руку к тебе.
Но время шло, и старилось, и глохло,И паволокой рамы серебря,Заря из сада обдавала стёклаКровавыми слезами сентября.
Но время шло и старилось. И рыхлый,Как лёд, трещал и таял кресел шёлк.Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,И сон, как отзвук колокола, смолк.
Я пробудился. Был, как осень, тёменРассвет, и ветер, удаляясь, нёс,Как за возом бегущий дождь соломин,Гряду бегущих по небу берёз.
Понравилось? Поделитесь ссылкой с друзьями:manywords.ru
Мне четырнадцать лет.ВХУТЕМАСЕще школа ваянья.В том крыле, где рабфак,Наверху,Мастерская отца.В расстояньи версты,Где столетняя пыль на дианеИ холсты,Наша дверь.Пол из плитИ на плитах грязца.Это дебри зимы.С декабря воцаряются лампы.Порт-артур уже сдан,Но идут в океан крейсера,Шлют войска,Ждут эскадр,И на старое зданье почтамтаСмотрят сумерки,Краски,ПалитрыИ профессора.
Сколько типов и лиц!Вот душевнобольной.Вот тупица.В этом теплится что-то.А вот совершенный щенок.В классах яблоку негде упастьИ жара, как в теплице.Звон у флора и лавраСливаетсяС шарканьем ног.
Как-то раз,Когда шум за стеной,Как прибой, неослаблен,Омут комнат недвиженИ улица газом жива, —Раздается звонок,Голоса приближаются:Скрябин.О, куда мне бежатьОт шагов моего божества!
Близость праздничных дней,Четвертные.Конец полугодья.Искрясь струнным нутром,Дни и ночиОткрыт инструмент.Сочиняй хоть с утра,Дни идут.Рождество на исходе.Сколько отдано елкам!И хоть бы вот столько взамен._________________Петербургская ночь.Воздух пучится черною льдинойОт иглистых шагов.Никому не чинится препон.Кто в пальто, кто в тулупе.Луна холодеет полтиной.Это в нарвском отделе.Толпа раздается:Гапон.
B зале гул.Духота.Тысяч пять сосчитали деревья.Сеясь с улицы в сени,По лестнице лепится снег.Здесь родильный приют,И в некрашеном сводчатом чревеБьется об стены комнатКомком неприкрашеннымВек.
Пресловутый рассвет.Облака в куманике и клюкве.Слышен скрип галерей,И клубится дыханье помой.Bыбегают, идутС галерей к воротам,Под хоругви,От ворот — на мороз,На простор,Подожженный зимой.
Восемь громких валовИ девятый,Как даль, величавый.Шапки смыты с голов.Спаси, господи, люди твоя.Слева — мост и канава,Направо — погост и застава,Сзади — лес,Впереди —Передаточная колея.
На каменноостровском.Стеченье народа повсюду.Подземелья, панели.За шествием плещется хвостРазорвавших затворПерекрестковИ льющихся улиц.Демонстранты у парка.Выходят на Троицкий мост.
Восемь залпов с невыИ девятый,Усталый, как слава.Это —(слева и справаНесутся уже на рысях.)Это —(дали орут:Мы сочтемся еще за расправу.)Это рвутсяСуставыДинастии данныхПрисяг.
Тротуары в бегущих.Смеркается.Дню не подняться.Перекату пальбыОтвечаютПальбой с баррикад.Мне четырнадцать лет.Через месяц мне будет пятнадцать.Эти дни, как дневник.В них читаешь,Открыв наугад.
Мы играем в снежки.Мы их мнем из валящихся с небаЕдиницИ снежинокИ толков, присущих поре.Этот оползень царств,Это пьяное паданье снега —Гимназический дворНа углу поварскойВ январе.
Что ни день, то метель.Те, что в партии,Смотрят орлами.Это в старших.А мы:Безнаказанно греку дерзим,Ставим парты к стене,На уроках играем в парламентИ витаем в мечтахВ нелегальном районе Грузин.
Снег идет третий день.Он идет еще под вечер.За ночьПроясняется.Утром —Громовый раскат из кремля:Попечитель училища…Насмерть…Сергей александрыч…Я грозу полюбилВ эти первые дни февраля.
www.pasternak.su
Бывает, курьером на борзомРасскачется сердце, и точноОтрывистость азбуки морзе,Черты твои в зеркале срочны.
Поэт или просто глашатай,Герольд или просто поэт,В груди твоей — топот лошадныйИ сжатость огней и ночных эстафет.
Кому сегодня шутится?Кому кого жалеть?С платка текла распутица,И к ливню липла плеть.
Был ветер заперт наглухоИ штемпеля влеплял,Как оплеухи наглости,Шалея, конь в поля.
Бряцал мундштук закушенный,Врывалась в ночь лука,Конь оглушал заушинойРаскаты большака.
Не видно ни зги, но затем в отдаленьиДвиженье: лакей со свечой в колпаке.Мельчая, коптят тополя, и аллеяУходит за пчельник, истлев вдалеке.
Салфетки белей алебастр балюстрады.Похоже, огромный, как тень, брадобрейМокает в пруды дерева и оградыИ звякает бритвой об рант галерей.
Bпустите, мне надо видеть графа.Bы спросите, кто я? Здесь жил органист.Он лег в мою жизнь пятеричной оправойКлючей и регистров. Он уши зарницКрюками прибил к проводам телеграфа.Bы спросите, кто я? На розыск КайяфыОтвечу: путь мой был тернист.
Летами тишь гробоваяСтояла, и поле отхлебывалоИз черных котлов, забываясь,Лапшу светоносного облака.
А зимы другую основуСновали, и вот в этом крошевеЯ — черная точка дурногоВ валящихся хлопьях хорошего.
Я — пар отстучавшего града, прохладойВ исходную высь воспаряющий. Я —Плодовая падаль, отдавшая садуВсе счеты по службе, всю сладость и яды,Чтоб, музыкой хлынув с дуги бытия,В приемную ринуться к вам без доклада.Я — мяч полногласья и яблоко лада.Bы знаете, кто мне закон и судья.
Bпустите, мне надо видеть графа.О нем есть баллады. Он предупрежден.Я помню, как плакала мать, играв их,Как вздрагивал дом, обливаясь дождем.
Позднее узнал я о мертвом Шопене.Но и до того, уже лет в шесть,Открылась мне сила такого сцепленья,Что можно подняться и землю унесть.
Куда б утекли фонари околоткаС пролетками и мостовыми, когда бИх марево не было, как на колодку,Набито на гул колокольных октав?
Но вот их снимали, и, в хлопья облекшись,Пускались сновать без оглядки дома,И плотно захлопнутой нотной обложкойBалилась в разгул листопада зима.
Ей недоставало лишь нескольких звеньев,Чтоб выполнить раму и вырасти в звук,И музыкой — зеркалом исчезновеньяКачнуться, выскальзывая из рук.
В колодец ее обалделого взглядаБадьей погружалась печаль, и, дойдяДо дна, подымалась оттуда балладойИ рушилась былью в обвязке дождя.
Жестоко продрогши и до подбородковЗакованные в железо и мрак,Прыжками, прыжками, коротким галопомЛетели потоки в глухих киверах.
Их кожаный строй был, как годы, бороздчат,Их шум был, как стук на монетном дворе,И вмиг запружалась рыдванами площадь,Деревья мотались, как дверцы карет.
Насколько терпелось канавам и скатам,Покамест чекан принимала руда,Удар за ударом, трудясь до упаду,Дукаты из слякоти била вода.
Потом начиналась работа граверов,И черви, разделав сырье под орех,Вгрызались в сознанье гербом договора,За радугой следом ползя по коре.
Но лето ломалось, и всею махинойНа август напарывались дерева,И в цинковой кипе фальшивых цехиновТонули крушенья шаги и слова.
Но вы безответны. B другой обстановкеНедолго б длился мой конфуз.Но я набивался и сам на неловкость,Я знал, что на нее нарвусь.
Я знал, что пожизненный мой собеседник,Меня привлекая страшнейшей из тяг,Молчит, крепясь из сил последних,И вечно числится в нетях.
Я знал, что прелесть путешествийИ каждый новый женский взглядЛепечут о его соседствеИ отрицать его велят.
Но как пронесть мне этот ворохПризнаний через ваш порог?Я трачу в глупых разговорахВсе, что дорогой приберег.
Зачем же, земские ярыгиИ полицейские крючки,Вы обнесли стеной религийОтца и мастера тоски?
Зачем вы выдумали послух,Безбожие и ханжество,Когда он лишь меньшой из взрослыхИ сверстник сердца моего.
www.pasternak.su
Он встал. B столовой било час. Он знал,Теперь конец всему. Он встал и вышел.Шли облака. Меж строк и как-то вскользьСтучала трость по плитам тротуара,И где-то громыхали дрожки. ГодНазад бальзак был понят сединой.
Шли облака. Стучала трость. Лило.Он мог сказать: “Я знаю, старый друг,Как ты дошел до этого. Я знаю,Каким ключом ты отпер эту дверь,Как ту взломал, как глядывал сквозь этуИ подсмотрел все то, что увидал”.
Из-под ладоней мокрых облаков,Из-под теней, из-под сырых фасадов,Мотаясь, вырывалась в фонаряхЗахватанная мартом мостовая.
“И даже с чьим ты адресом в рукахСтирал ступени лестниц, мне известно”.И ветер гнал ботву по рельсам рынка.“Сто ганских с кашлем зябло по утрамИ, волосы расчесывая, дралоГребенкою. Сто ганских в зеркалахБросало в дрожь. Сто ганских пило кофе.А надо было богу доказать,Что ганская одна, как он задумал…”На том конце, где громыхали дрожки,Запел петух. “Что Ганская одна,Как говорила подпись Ганской в письмах,Как сон, как смерть”. Светало. B том конце,Где громыхали дрожки, пробуждались.
Как поздно отпираются кафе,И как свежа печать сырой газеты!Ничто не мелко, жирен всякий шрифт,Как жир галош и шин, облитых солнцем.Как празден дух проведшего без снаТакую ночь! Как голубо пылаетФитиль в мозгу! Как ласков огонек!
Как непоследовательно насмешлив!Он вспомнил всех. Напротив у молочной,Рыжел навоз. Чирикал воробей.Он стал искать той ветки, на которойНа части разрывался, вне себяОт счастья, этот щебет. Bпрочем, вскореОн заключил, что ветка над окном,Ввиду того ли, что в его видуПеред окошком не было деревьев,Иль от чего еще. Он вспомнил всех.О том, что справа сад, он догадалсяПо тени вяза, легшей на панель.Она блистала, как и подстаканник.
Вдруг с непоследовательностью в мыслях,Приличною не спавшему, емуПодумалось на миг такое что-то,Что трудно передать. B горящий мозгВошли слова: любовь, несчастье, счастье,Судьба, событье, похожденье, рок,Случайность, фарс и фальшь. Bошли и вышли.По выходе никто б их не узнал,Как девушек, остриженных машинкойИ пощаженных тифом. Он решил,Что этих слов никто не понимает,Что это не названия картин,Не сцены, но разряды матерьялов.Что в них есть шум и вес сыпучих тел,И сумрак всех букетов москательной.Что мумией изображают кровь,Но можно иней начертить сангиной,И что в душе, в далекой глубине,Сидит такой завзятый рисовальщикИ иногда рисует lune de mielКуском беды, крошащейся меж пальцев,Куском здоровья — бешеный кошмар,Обломком бреда — светлое блаженство.
В пригретом солнцем синем картузе,Обдернувшись, он стал спиной к окошку.Он продавал жестяных саламандр.Он торговал осколками лазури,И ящерицы бегали, блеща,По яркому песку вдоль водостоков,И щебетали птицы. Шел народ,И дети разевали рты на диво.Кормилица царицей проплыла.За март, в апрель просилось ожерелье,И жемчуг, и глаза, кровь с молокомЛица и рук, и бус, и сарафана.
Еще по кровлям ездил снег. ЕщеВесна смеялась, вспенив снегу с солнцем.Десяток парниковых огурцовБыл слишком слаб, чтоб в марте дать понятьеО зелени. Но март их понималИ всем трубил про молодость и свежесть.
Из всех картин, что память сберегла,Припомнилась одна: ночное поле.Казалось, в звезды, словно за чулок,Мякина забивается и колет.Глаза, казалось, млечный путь пылит.Казалось, ночь встает без сил с ометаИ сор со звезд сметает. — Степь несласьРекой безбрежной к морю, и со степьюНеслись стога и со стогами — ночь.
На станции дежурил крупный храп,Как пласт, лежавший на листе железа.На станции ревели мухи. ДождьЗвенел об зымзу, словно о подойник.Из четырех громадных летних днейСложило сердце эту память правде.По рельсам плыли, прорезая мглу,Столбы сигналов, ударяя в тучи,И резали глаза. Бессонный мозгТянуло в степь, за шпалы и сторожки.
На станции дежурил храп, и дождьЛенился и вздыхал в листве. Мой ангел,Ты будешь спать: мне обещала ночь!Мой друг, мой дождь, нам некуда спешить.У нас есть время. У меня в карманахОрехи. Есть за чем с тобой в степиПолночи скоротать. Ты видел? Понял?Ты понял? Да? Не правда ль, это то?Та бесконечность? То обетованье?И стоило расти, страдать и ждать.И не было ошибкою родиться?На станции дежурил крупный храп.
Зачем же так печально опаданьеБезумных знаний этих? Что за грустьРоняет поцелуи, словно август,Которого ничем не оторватьОт лиственницы? Жаркими губамиПристал он к ней, она и он в слезах,Он совершенно мокр, мокры и иглы…
www.pasternak.su
|
|
|
|
|
|
