Зима разгулялась над городом южным, По улице ветер летит ледяной. Промозгло и мутно, туманно и вьюжно... А горы сверкают своей белизной. Весной исчезают метели и стужа, Ложится на город немыслимый зной. Листва пропылилась. Как жарко, как душно... А горы сверкают своей белизной. Вот юноша, полон нетронутой силы, Ликует, не слышит земли под собой,- Наверно, девчонка его полюбила... А горы сверкают своей белизной. Мужчина сквозь город бредет через силу, Похоже, что пьяный, а может, больной. Он отдал ей все, а она изменила... А горы сверкают своей белизной. По теплой воде, по ручью дождевому Топочет мальчонка, такой озорной! Все дальше и дальше топочет от дому... А горы сверкают своей белизной.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
О том, что мы сюда не прилетели С какой-нибудь таинственной звезды, Нам доказать доподлинно успели Ученых книг тяжелые пуды. Вопросы ставить, право, мало толку - На все готов осмысленный ответ. Все учтено, разложено по полкам, И не учтен лишь главный аргумент. Откуда в сердце сладкая тревога При виде звезд, рассыпанных в ночи? Куда нас манит звездная дорога И что внушают звездные лучи? Какая власть настойчиво течет к нам? Какую тайну знают огоньки? Зачем тоска, что вовсе безотчетна, И какова природа той тоски?
Владимир Солоухин. Стихотворения. Библиотека поэзии "Россия". Москва: Современник, 1982.
Безмолвна неба синева, Деревья в мареве уснули. Сгорела вешняя трава В высоком пламени июля. Еще совсем недавно тут Туман клубился на рассвете, Но высох весь глубокий пруд, По дну пруда гуляет ветер. В степи поодаль есть родник, Течет в траве он струйкой ясной, Весь зной степной к нему приник И пьет, и пьет, но все напрасно: Ключа студеная вода Бежит, как и весной бежала. Неужто он сильней пруда: Пруд был велик, а этот жалок? Но подожди судить. Кто знает? Он только с виду мал и тих. Те воды, что его питают, Ты видел их? Ты мерил их?
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
В лесу еловом все неброско, Приглушены его тона. И вдруг белым-бела березка В угрюмом ельнике одна. Известно, смерть на людях проще. Видал и сам я час назад, Как начинался в дальней роще Веселый, дружный листопад. А здесь она роняет листья Вдали от близких и подруг. Как от огня, в чащобе мглистой Светло на сто шагов вокруг. И непонятно темным елям, Собравшимся еще тесней: Что с ней? Ведь вместе зеленели Совсем недавно. Что же с ней? И вот задумчивы, серьезны, Как бы потупив в землю взгляд, Над угасающей березой Они в молчании стоят.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
По дороге лесной, по широкому лугу С дальнобойким ружьем осторожно иду. Шарит ствол по кустам, озирает округу, И пощаду в себе воплотив и беду. Путь от жизни до смерти мгновенья короче: Я ведь ловкий стрелок и без промаха бью. Для порхающих птиц и парящих и прочих Чем же я не похож на пророка Илью? Вот разгневаюсь я - гром и молния грянет. И настигнет стрела, и прощай синева... Вот я добрый опять (как бы солнце проглянет). Улетай себе, птица, оставайся жива. Только птицы хитры, улетают заране, Мол, на бога надейся, но лучше в кусты... И проходит гроза, никого не поранив. "Злой ты бог. Из доверия выбился ты!" Впрочем, вот для разрядки достаточный повод: На березе скворцы у скворечни своей; Белогрудая ласточка села на провод, Восхищенно глядит, хоть в упор ее бей. Так за что ж ее бить, за доверие, значит? Для того, чтоб она нелюдимой была, Та, что даже детишек от взгляда не прячет И гнездо у тебя над окошком свила? Ты ее не убьешь и пойдешь по дороге, Онемеет в стволе окаянный свинец... Пуще глаза, о, с громом и молнией, боги, Берегите доверие душ и сердец!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
(из П. Боцу) В театре этом зрители уснули, А роли все известны наизусть. Здесь столько лиц и масок промелькнули, Что своего найти я не берусь. Меняются костюмы, букли, моды, На чувствах грим меняется опять. Мой выход в роли, вызубренной твердо, А мне другую хочется играть! Спектакль идет со странным перекосом, Хотя суфлеры в ярости рычат. Одни — все время задают вопросы, Другие на вопросы те — молчат. Ни торжества, ни страсти и ни ссоры, Тошна игры заигранная суть. Лишь иногда, тайком от режиссера, Своей удастся репликой блеснуть. Иди на сцену в утренней долине, Где журавли проносятся трубя, Где режиссера нету и в помине И только небо смотрит на тебя!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Я их как собирал? Колокольчик чтоб был к колокольчику, Василек к васильку И ромашка к ромашке была. Мне казалось, что будет красивей букет, Если только одни васильки, Или только одни колокольчики, Или только ромашки одни Соберутся головка к головке. Можно стебли подрезать и в воду поставить в стакан. Постепенно я понял, Что разных цветов сочетанье (Ярко-желтого с белым, Василькового с белым и желтым, Голубого с лиловым, Лилового с чуть розоватым) Может сделаться праздником летних полуденных красок, Может сделаться радостью. Надо немного условий: Просто капельку вкуса Или, может быть, капельку зренья — И букет обеспечен. Хватает в июне цветов! Так я их собирал. Но (Во всем виновата незрелость) Я наивно считал, Что простые, невзрачные травы (Это кажется нам, будто травы бывают невзрачны) Недостойны приблизиться К чистым, отборным и ясным, Собираемым мною в букет, удостоенным чести цветам. Обходил я пырей, Обходил я глухую крапиву, «Лисий хвост» обходил, и овсюг, и осот полевой, И пушицу, И колючий, Полыхающий пламенем ярым, Безобразный, бездарный татарник. Им, конечно, хотелось. А я говорил с укоризной: «Ну, куда вы? Вот ты, щавеля лопоухого стебель, Полюбуйсь на себя, ну куда ты годишься? Разве сор подметать? Ну, допустим, тебя я сорву...» И затем, Чтоб совсем уж растение это унизить, Я сорвал И приставил метельчатый стебель к букету, Чтобы вместе со мной все цветы на лугу посмеялись Сочетанью ужасному розовой «раковой шейки» И нелепой метелки. Но... Не смеялся никто. Даже больше того (что цветы!), я и сам не смеялся. Я увидел, как ожил, как вдруг засветился букет, Как ему не хватало Некрасивого, в сущности, длинного, грубого стебля. Я крапиву сорвал, Я приставил к букету крапиву! И — о чудо!— зеленая, мощная сочность крапивы Озарила цветы. А ее грубоватая сила Оттенила всю нежность соседки ее незабудки, Показала всю слабость малиновой тихой гвоздички, Подчеркнула всю тонкость, всю розовость «раковой шейки». Стебли ржи я срывал, чтоб торчали они из букета! И татарник срывал, чтоб симметрию к черту разрушить! И былинник срывал, чтобы мощи косматой добавить! И поставил в кувшин, И водой окатил из колодца, Чтобы влага дрожала, как после дождя проливного, Так впервые я создал Настоящий, Правдивый букет.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Бывает так: в неяркий день грибной Зайдешь в лесные дебри ненароком - И встанет лес иглистою стеной И загородит нужную дорогу. Я не привык сторонкой обходить Ни гордых круч, ни злого буерака. Коль начал жить, так прямо надо жить, Коль в лес пошел, так не пугайся мрака. Все мхи да топь, куда ни поверни; Где дом родной, как следует не знаю. И вот идешь, переступая пни Да ельник грудью прямо разрывая. Потом раздвинешь ветви, и в лицо Ударит солнце, теплое, земное. Поляна пахнет медом и пыльцой, Вода в ручье сосновой пахнет хвоей. Я тем, что долго путал, не кичусь, Не рад, что ноги выпачканы глиной. Но вышел я из путаницы чувств К тебе!.. В цвету любви моей долина!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
В лесу, посреди поляны, Развесист, коряжист, груб, Слывший за великана Тихо старился дуб. Небо собой закрыл он Над молодой березкой. Словно в темнице, сыро Было под кроной жесткой. Душной грозовой ночью Ударил в притихший лес, Как сталь топора отточен, Молнии синий блеск. Короткий, сухой и меткий, Был он как точный выстрел. И почернели ветки, И полетели листья. Дуб встрепенулся поздно, Охнул, упал и замер. Утром плакали сосны Солнечными слезами. Только березка тонкая Стряхнула росинки с веток, Расхохоталась звонко И потянулась к свету.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
В своих сужденьях беспристрастны Друзья, чье дело — сторона, Мне говорят: она прекрасна, Но, знаешь, очень холодна. Они тебя не разгадали, Тебя не поняли они. В твоих глазах, в студеной дали Я видел тайные огни. Еще мечты и чувства стройны И холодна твоя ладонь, Но дремлет страсть в тебе, спокойной, Как дремлет в дереве огонь.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Вдоль берегов Болгарии прошли мы... Я все стоял на палубе, когда Плыла, плыла и проплывала мимо Ее холмов прибрежная гряда. Волнистая - повыше и пониже, Красивая - не надо ей прикрас. Еще чуть-чуть - дома, людей увижу, Еще чуть-чуть... И не хватает глаз!.. Гряда холмов туманится, синея, Какие там за нею города? Какие там селения за нею, Которых я не видел никогда? Так вот они, неведомые страны... Но там живут, и это знаю я, Мои друзья - Георгий и Лиляна, Митко и Блага - верные друзья. Да что друзья! Мне так отрадно верить, Что я чужим совсем бы не был тут. В любом селе, когда б сойти на берег, И хлеб и соль и братом назовут. Ах, капитан, торжественно и строго Произнеси командные слова. Привстанем здесь пред дальнею дорогой, В чужой Босфор легко ли уплывать! Корабль идет, и сердце заболело. И чайки так крикливы надо мной, Что будто не болгарские пределы, А родина осталась за кормой. Вдоль берегов Болгарии прошли мы, Я все стоял на палубе, пока Туманились, уже неразличимы, Быть может, берег, может, облака...
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Ревную, ревную, ревную. Одеться бы, что ли, в броню. Верну я, верну я, верну я Все, что нахватал и храню. Костры, полнолунья, прибои, И морем обрызганный торс, И платье твое голубое, И запах волны от волос. Весь твой, с потаенной улыбкой, Почти как у школьницы вид. Двухлетнюю странную зыбкость. (Под ложечкой холодит!) Ты нежность свою расточала? Возьми ее полный мешок! Качало, качало, качало Под тихий довольный смешок. От мая и до листопада Качель уносила, легка, От Суздаля до Ленинграда, От Ладоги до Машука. Прогретые солнцем причалы, Прогулки с усталостью ног... Возьми, убирайся. Сначала Начнется извечный урок. Все, все возвращается, чтобы На звезды не выть до зари, Возьми неразборчивый шепот И зубы с плеча убери. Я все возвращаю, ревнуя, Сполна, до последнего дня. Лишь мира уже не верну я, Такого, как был до меня.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Ветер Летит над морем. Недавно он не был ветром, А был неподвижным, теплым воздухом над землей. Он Окружал ромашки. Пах он зеленым летом (Зыбко дрожал над рожью желтый прозрачный зной). Потом, Шевельнув песчинки, Немного пригнувши травы, Он начал свое движенье. Из воздуха ветром стал. И вот Он летит над морем. Набрал он большую скорость, Забрал он большую силу. Крылища распластал. Ходят Морские волны. С них он срывает пену. Пена летит по ветру. Мечется над волной. Светлый Упругий ветер Не медом пахнет, а йодом, Солью тревожно пахнет. Смутно пахнет бедой. (Руки мои - как крылья. Сердце мое распахнуто. Ветер в меня врывается. Он говорит со мной): - Спал я Над тихим лугом. Спал над ромашкой в поле. Меня золотые пчелы пронизывали насквозь. Но стал я Крылатым ветром, Лечу я над черным морем. Цепи я рву на рейдах, шутки со мною брось! - Я Говорю открыто: - Должен ты выбрать долю, Должен взглянуть на вещи под резким прямым углом: Быть ли Ромашкой тихой? Медом ли пахнуть в поле? Или лететь над миром, время круша крылом? - Что я Ему отвечу? - Сходны дороги наши, Но опровергну, ветер, главный я твой резон: Если б Ты не был тихим Воздухом над ромашкой, Откуда б ты, ветер, взялся? Где бы ты взял разгон?
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
У вод, забурливших в апреле и мае, Четыре особых дороги я знаю. Одни Не успеют разлиться ручьями, Как солнышко пьет их Косыми лучами. Им в небе носиться по белому свету, И светлой росою качаться на ветках, И ливнями литься, и сыпаться градом, И вспыхивать пышными дугами радуг. И если они проливаются к сроку, В них радости вдоволь, и силы, и проку. Лужайки и тракты, леса и поля, Нигде ни пылинки - сверкает земля! А часть воды земля сама Берет в глухие закрома. И под травою, где темно, Те воды бродят, как вино. Они - глухая кровь земли, Они шумят в цветенье лип. Их путь земной и прост и тих, И мед от них, и хлеб от них, И сосен строгие наряды, И солнце в гроздьях винограда. А третьи - не мед, и не лес, и не зерна: Бурливые реки, лесные озера. Они океанских прибоев удары, Болотные кочки и шум Ниагары. Пути их не робки, они величавы, Днепровская ГЭС и Цимлянская слава. Из медного крана тугая струя И в сказочной дымке морские края. По ним Магеллановы шли корабли. Они - голубые дороги земли. Итак: Над землею проносятся тучи, И дождь омывает вишневые сучья, И шлет океан за лавиной лавину, И хлеб колосится, и пенятся вина. Живут караси по тенистым прудам, Высокие токи несут провода. И к звездам струятся полярные льды... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но есть и четвертая жизнь у воды. Бывает, что воды уходят туда, Где нету ни света, ни солнца, ни льда. Где глина плотнее, а камни упорней, Куда не доходят древесные корни. И пусть над землею крутая зима, Там только прохлада и вечная тьма. Им мало простору и много работы: Дворцы сталактитов, подземные гроты... И путь их неведомый скупо прорезан И в солях вольфрама, и в рудах железа. И вот иногда эти темные воды, Тоскуя по солнцу, идут на свободу! Веселая струйка, расколотый камень, И пьют эту воду горстями, руками. В барханных равнинах, почти что рыдая, Губами, как к чуду, к воде припадают. Она в пузырьки одевает траву, Ее ключевой, родниковой зовут. То жилою льдистою в грунте застынет, То вспыхнет оазисом в древней пустыне. Вода ключевая, зеленое лето, Вселенская лирика! Песня планеты!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Возвращаюсь туда, Где троллейбусы ходят И люди, Запылиться боясь, На себя надевают чехлы. Скоро ванну приму. Скоро стану подвержен простуде. Мне горячую землю Заменят асфальт и полы. Вот иду я Москвой В полинявшей от солнца рубахе, Загорелый, худой И, конечно, усталый чуть-чуть. А в глазах еще степь, Еще крыльев ленивые взмахи, Двести верст горизонта И ветер, толкающий в грудь. Захожу я в метро, И с соседкой сосед зашептался: Острый запах полыни, Наверно, донесся до них. Этот ветер вчера У меня в волосах заплутался И до самой Москвы В волосах притаился моих. Да, вчера ведь еще Я пылился на знойной дороге, А потом самолет Над страной обгонял облака... И обнимет жена, И руками всплеснет на пороге: - Ну-ка, сбрасывай все Да детишек не трогай пока! Среди хрупких вещей Я сначала такой неуклюжий, Отряхнуться боюсь, Видно, только сейчас подмели... На московский паркет Упадают шерстинки верблюжьи, И пшеничная ость, И комочки целинной земли.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Мы — волки, И нас По сравненью с собаками Мало. Под грохот двустволки Год от году нас Убывало. Мы, как на расстреле, На землю ложились без стона. Но мы уцелели, Хотя и живем вне закона. Мы — волки, нас мало, Нас можно сказать — единицы. Мы те же собаки, Но мы не хотели смириться. Вам блюдо похлебки, Нам проголодь в поле морозном, Звериные тропки, Сугробы в молчании звездном. Вас в избы пускают В январские лютые стужи, А нас окружают Флажки роковые все туже. Вы смотрите в щелки, Мы рыщем в лесу на свободе. Вы, в сущности,— волки, Но вы изменили породе. Вы серыми были, Вы смелыми были вначале. Но вас прикормили, И вы в сторожей измельчали. И льстить и служить Вы за хлебную корочку рады, Но цепь и ошейник Достойная ваша награда. Дрожите в подклети, Когда на охоту мы выйдем. Всех больше на свете Мы, волки, собак ненавидим.
Владимир Солоухин. Стихотворения. Библиотека поэзии "Россия". Москва: Современник, 1982.
Все смотрю, а, верно, насмотреться На тебя до смерти не сумею. Меж подруг своих, красивых тоже, Ты как лебедь в стае шумных уток. Лебедь, лебедь, если я погибну, Ты взлетишь ли в небо, чтоб оттуда Броситься на утренние камни? Прозвенишь ли песней лебединой?..
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Ты текла как вода, Омывая то камни, то травы, Мелководьем блеща, На текучие струи Себя Бесконечно дробя. В наслажденье струиться Ручьи неподсудны и правы, За желанье дробиться Никто не осудит тебя. И круша, и крутя, И блестя ледяной паутиной На траве (если утренник лег), Украшала ты землю, легка, Но встает на пути (Хорошо, хорошо — не плотина!), Но лежит на пути Западней Глубина бочага. Как ты копишься в нем! Как становится больше и больше Глубины, темноты, Под которой не видно уж дна. Толща светлой воды. За ее углубленную толщу Вся беспечность твоя, Вся текучесть твоя отдана. Но за то — отражать Наклоненные ивы И звезды. Но за то — содержать Родники ледяные на дне. И туманом поить Лучезарный предутренний воздух. И русалочьи тайны В полуночной хранить глубине.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
(Из П. Боцу) За горем горе, словно злые птицы, А за напастью — новая напасть... Что было делать, чтобы защититься? За что держаться, чтобы не упасть? Все неудачи, беды, невезенья Со всех сторон валились на меня. Когда летят тяжелые каменья, Слаба моя сердечная броня. И я, закрывши голову руками, Уже смирился с тем, что сокрушен. И упаду. И самый главный камень Уже летел, последним будет он. Вдруг голос твой средь грохота и треска Струна, волна, росинка и кристалл... Я встрепенулся, выпрямился резко, И страшный камень мимо просвистал.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Растопит солнце грязный лед, В асфальте мокром отразится. Асфальт - трава не прорастет, Стиха в душе не зародится. Свои у города права, Он в их охране непреложен, Весна бывает, где земля, Весна бывает, где трава, Весны у камня быть не может. Я встал сегодня раньше всех, Ушел из недр квартиры тесной. Ручей. Должно быть, тает снег. А где он тает - неизвестно. В каком-нибудь дворе глухом, Куда его зимой свозили И где покрылся он потом Коростой мусора и пыли. И вот вдоль тротуара мчится Ручей, его вода грязна, Он - знак для жителей столицы, Что где-то в эти дни весна. Он сам ее еще не видел, Он здесь рожден и здесь живет, Он за углом, на площадь выйдя, В трубу колодца упадет. Но и минутной жизнью даже Он прогремел, как трубный клич, Напомнив мне о самом важном - Что я земляк, а не москвич. Меня проспекты вдаль уводят, Как увела его труба. Да, у меня с ручьем сегодня Во многом сходная судьба. По тем проспектам прямиком В мои поля рвануться мне бы. Живу под низким потолком, Рожденный жить под звездным небом. Но и упав в трубу колодца, Во мрак подземных кирпичей, Не может быть, что не пробьется На волю вольную ручей. И, нужный травам, нужный людям, Под вешним небом средь полей, Он чище и светлее будет, Не может быть, что не светлей! Он станет частью полноводной Реки, раздвинувшей кусты, И не асфальт уже бесплодный - Луга зальет водой холодной, Где вскоре вырастут цветы. А в переулок тот, где душно, Где он родился и пропал, Вдруг принесут торговки дружно Весенний радостный товар. Цветы! На них роса дрожала, Они росли в лесах глухих. И это нужно горожанам, Конечно, больше, чем стихи!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Греми, вдохновенная лира, О том сокровенном звеня, Что лучшая женщина мира Три года любила меня. Она подошла, молодая, В глаза посмотрела, светла, И тихо сказала: «Я знаю, Зачем я к тебе подошла. Я буду единственной милой, Отняв, уведя, заслоня...» О, лучшая женщина мира Три года любила меня. Сияли от неба до моря То золото, то синева, Леса в листопадном уборе, Цветущая летом трава. Мне жизнь кладовые открыла, Сокровища блещут маня, Ведь лучшая женщина мира Три года любила меня. И время от ласки до ласки Рекой полноводной текло, И бремя от сказки до сказки Нести было не тяжело. В разгаре обильного пира Мы пьем, о расплате не мня... Так лучшая женщина мира Три года любила меня. Меня ощущением силы Всегда наполняла она, И столько тепла приносила — Ни ночь, ни зима, не страшна. — Не бойся,— она говорила,— Ты самого черного дня...— Да, лучшая женщина мира Три года любила меня. И радость моя и победа Как перед падением взлет... Ударили грозы и беды, Похмелье, увы, настает. Бреду я понуро и сиро, Вокруг ни былья, ни огня... Но лучшая женщина мира Три года любила меня! Не три сумасшедшие ночи, Не три золотые денька... Так пусть не бросается в очи Ни звездочки, ни огонька, Замкнулась душа, схоронила. До слова, до жеста храня, Как лучшая женщина мира Три года любила меня.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Дорогами густо оплетены Просторы страны, что лежат, широки. Ездят и ездят по дорогам страны, Как солдаты, зеленые грузовики. Но когда приехали в нашу столицу Веселые люди с пяти материков, Решили, что для празднования не годится Одинаковый, скучный цвет грузовиков. И выехали торжественно на Садовое Голубые, сиреневые, желтые, красные, Те же самые, а как будто новые, Одинаковые, а как будто разные. И стало у всех на душе теплей, И каждый был событию рад, Потому что яркая толпа людей Лучше, чем марширующий строй солдат. Окончился праздник, что был велик, Но сердце страны хранит теплоту: Вчера привез нам дрова грузовик, Оранжевый, с пальмами и солнышком на борту. Дорогами густо оплетены Просторы страны, что лежат, широки. То тут, то там на дорогах страны Мелькают яркие грузовики.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Из-за леса, где в темно-зеленом Ярко-красным вспыхнули осины, Вышел в небо к югу заостренный, Вожаком ведомый клин гусиный. По низинам плавали туманы, Серебрясь под солнцем невеселым, Гуси шли в неведомые страны, Пролетая северные села. В их крови певучий и тревожный Ветер странствий, вольного полета. Впереди закатные болота, Тишина ночлегов осторожных. Или в час, как только рассвело, Полнаперстка дроби под крыло. И повиснут крылья, а пока Легок взмах широкого крыла. Гуси шли, и голос вожака Долетел до нашего села. А у нас на маленьком дворе, Сельской птицы гордость и краса, Тихо жил и к празднику жирел Краснолобый медленный гусак. По деревне шлялся и доволен Был своею участью и волей. Но теперь от крика вожака В ожиревшем сердце гусака Дрогнул ветер странствий и полета, И гусак рванулся за ворота. И, ломая крылья о дорогу, Затрубил свободу и тревогу. Но, роняя белое перо, Неуклюже ноги волоча, На задах, за низеньким двором Он упал на кучу кирпича. А на юге в небе светло-синем Таял зов, на крыльях уносимый.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Давным-давно известно людям, Что при разрыве двух людей Сильнее тот, кто меньше любит, Кто больше любит, тот слабей. Но я могу сказать иначе, Пройдя сквозь ужас этих дней: Кто больше любит, тот богаче, Кто меньше любит, тот бедней. Средь ночи злой, средь ночи длинной, Вдруг возникает крик в крови: О боже, смилуйся над милой, Пошли ей капельку любви!
Владимир Солоухин. Стихотворения. Библиотека поэзии "Россия". Москва: Современник, 1982.
Я как бы под дамокловым мечом. Тяжелый меч. Готовый оборваться со слабой нитки И пронзить насквозь, Лежи под ним. Уж грудь обнажена. Душа обнажена, чтобы одежды, Чтобы иная крепкая броня Не помешали острию вонзиться Туда, где сердце бьется, Только кожей Да крепостью ребра защищено. Висит дамоклов меч, Незримый, непонятный, Но знаю, что висит. А я читаю книги, хожу в кино (О, детская наивность!), Купаюсь в речке, бегаю на лыжах, Люблю цветы. И пчел. И звезды в небе. Люблю... О, безответственность моя! Висит дамоклов меч. Ты не считай секунды (Не трать на это золотых секунд), Но говори. Но говори, что знаешь, Что накопить успел в уме и сердце. И свет во тьме. И права не дано Бездельничать, пока дамоклов меч Твой огонек, сорвавшись, не погасит. Сорвется меч. Ведь нитка так тонка. Сорвется меч. Но пусть он не во сне И не в объятьях женщины, не в неге, Не под веселым праздничным хмельком Найдет тебя, в живую ткань вонзаясь. Полслова ты успел уже сказать, И меч летит. Но все же есть надежда, Что, если ты уже успел сказать полслова, Вторая половина не умрет И люди догадаются о том, Какой была вторая половина Последнего, Неконченного слова, Разрубленного тягостным мечом. Висит дамоклов меч. Он каждую секунду Велит тебе лишь то произносить, Что нужно обязательно успеть. Хотя б не все, Хотя б до половины. Вот меч летит. Но из-под острия Выпархивает легкий огонек Живого недосказанного слова. И не успеть железному мечу За ним угнаться.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Новые качели во дворе. Ребятишки друг у дружки бойко Рвут из рук качельные веревки, Кто сильнее, тот и на качелях. Все же Все почти что побывали. Все же Все почти что полетали Кверху — вниз, Кверху — вниз, От земли и до неба! Шум и смех, Шум и смех, Не надо мороженого, не надо конфет, Не надо и хлеба! Лишь девчонке одной не досталось качелей. Оттерли, оттиснули, отпугнули, А она — застенчива. Отошла в сторонку, приуныла, пригрустнула, Смотрит на веселье и смех, На веселье и смех, На веселье и смех, Да делать нечего! Вечером затихло все во дворе. Посмотрел я во двор из квартиры своей, из окна. Все ребятишки по домам разбрелись, Все ребятишки спать улеглись, А девочка на качелях Кверху — вниз, Кверху — вниз! (Никто не мешает.) Кверху — вниз. Качается потихоньку одна.
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
У каждого дома Вдоль нашей деревни Раскинули ветви Большие деревья. Их деды сажали Своими руками Себе на утеху И внукам на память. Сажали, растили В родимом краю. Характеры дедов По ним узнаю. Вот этот путями Несложными шел: Воткнул под окном Неотесанный кол, И хочешь не хочешь, Мила не мила, Но вот под окном Зашумела ветла. На вешнем ветру Разметалась ветла, С нее ни оглобли И ни помела. Другой похитрее, Он знал наперед: От липы и лапти, От липы и мед. И пчелы летают И мед собирают, И дети добром Старика поминают. А третий дубов Насадил по оврагу: Дубовые бочки Годятся под брагу. Высокая елка - Для тонкой слеги. Кленовые гвозди - Тачать сапоги. Обрубок березы На ложку к обеду... Про все разумели Премудрые деды. Могучи деревья В родимом краю, Характеры дедов По ним узнаю. А мой по натуре Не лирик ли был, Что прочных дубов Никогда не садил? Под каждым окошком, У каждого тына Рябины, рябины, Рябины, рябины... В дожди октября И в дожди ноября Наш сад полыхает, Как в мае заря!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
Я слушал музыку, следя за дирижером. Вокруг него сидели музыканты — у каждого особый инструмент (Сто тысяч звуков, миллион оттенков!). А он один, над ними возвышаясь, Движеньем палочки, движением руки, Движеньем головы, бровей, и губ, и тела, И взглядом, то молящим, то жестоким, Те звуки из безмолвья вызывал, А вызвав, снова прогонял в безмолвье. Послушно звуки в музыку сливались: То скрипки вдруг польются, То тревожно Господствовать начнет виолончель, То фортепьяно мощные фонтаны Ударят вверх и взмоют, и взовьются, И в недоступной зыбкой вышине Рассыплются на брызги и на льдинки, Чтоб с легким звоном тихо замереть. Покорно звуки в музыку сливались. Но постепенно стал я различать Подспудное и смутное броженье Неясных сил, Их шепот, пробужденье, Их нарастанье, ропот, приближенье, Глухие их подземные толчки. Они уже почти землетрясенье. Они идут, еще одно мгновенье — И час пробьет... И этот час пробил! О мощь волны, крути меня и комкай, Кидай меня то в небо, то на землю, От горизонта И До горизонта Кипящих звуков катится волна. Их прекратить теперь уж невозможно, Их усмирить не в силах даже пушки, Как невозможно усмирить вулкан. Они бунтуют, вышли из-под власти Тщедушного седого человека. Что в длинном фраке, С палочкой нелепой Задумал со стихией совладать. Я буду хохотать, поднявши руки. А волосы мои пусть треплет ветер, А молнии, насквозь пронзая небо, Пускай в моих беснуются глазах, Их огненными делая из синих. От горизонта И До горизонта Пускай змеятся молнии в глазах. Ха-ха-а! Их усмирить уж невозможно (Они бунтуют, вышли из-под власти). Как невозможно бурю в океане Утишить вдруг движением руки. Но что я слышу... Нет... Но что я вижу: Одно движенье палочки изящной — И звуки все Упали на колени, Потом легли... потом уж поползли... Они ползут к подножью дирижера, К его ногам! Сейчас, наверно, ноги Ему начнут лизать И пресмыкаться... Но дирижер движением спокойным Их отстранил и держит в отдаленье Он успокоил, Он их приласкал. То скрипки вдруг польются, То тревожно Господствовать начнет виолончель. То фортепьяно мощные фонтаны Ударят вверх и взмоют, и взовьются, И в недоступной зыбкой вышине Рассыплются на брызги и на льдинки, Чтоб с легким звоном тихо замереть... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Все правильно. Держать у ног стихию И есть искусство. Браво, дирижер!
Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1983.
С жадностью всосаны В травы и злаки Последние капельки Почвенной влаги. Полдень за полднем Проходят над степью, А влаге тянуться В горячие стебли. Ветер за ветром Туч не приносят, А ей не добраться До тощих колосьев. Горячее солнце Палит все упорней, В гор
rupoem.ru
Друзьям
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья...
Могилы, могилы, могилы -
Их сосчитать нельзя.
Стреляли людей в затылок,
Косил людей пулемет.
Безвестные эти могилы
Никто теперь не найдет.
Земля их надежно скрыла
Под ровной волной травы.
В сущности - не могилы,
А просто ямы и рвы.
Людей убивали тайно
И зарывали во тьме,
В Ярославле, в Тамбове, в Полтаве,
В Астрахани, в Костроме.
И в Петрограде, конечно,
Ну и, конечно, в Москве.
Потоки их бесконечны
С пулями в голове.
Всех орденов кавалеры,
Священники, лекаря.
Земцы и землемеры,
И просто учителя.
Под какими истлели росами
Не дожившие до утра
И гимназистки с косами,
И мальчики-юнкера?
Каких потеряла, не ведаем,
В мальчиках тех страна
Пушкиных и Грибоедовых,
Героев Бородина.
Россия - могила братская,
Рядами, по одному,
В Казани, в Саратове, в Брянске,
В Киеве и в Крыму...
Куда бы судьба ни носила,
Наступишь на мертвеца.
Россия - одна могила
Без края и без конца.
В черную свалены яму
Сокровища всех времен:
И златоглавые храмы,
И колокольный звон.
Усадьбы, пруды и парки,
Аллеи в свете зари,
И триумфальные арки,
И белые монастыри.
В уютных мельницах реки,
И ветряков крыло.
Старинные библиотеки
И старое серебро.
Грив лошадиных космы,
Ярмарок пестрота,
Праздники и сенокосы,
Милость и доброта.
Трезвая скромность буден,
Яркость весенних слов.
Шаляпин, Рахманинов, Бунин,
Есенин, Блок, Гумилев.
Славных преданий древних
Внятные голоса.
Российские наши деревни,
Воды, кедра, леса.
Россия - одна могила,
Россия - под глыбью тьмы...
И все же она не погибла,
Пока еще живы мы.
Держитесь, копите силы,
Нам уходить нельзя.
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья.
45parallel.net
Стихи о ЛЮБВИ
ЦВЕТЫ
Спросили про цветок любимый у меня.Вы что, смеетесь?Будто бы возможноИз тысячи любимейших предметовНазвать наилюбимейший предмет.И вообще,Задумывались выНад сущностью цветка?Что за идея,Какому (языком собранья говоря,Писательского нашего собранья),Скажите мне, какому содержаньюПридал художник форму василька?
Для нас, людей,— любовь,А для травы иль дерева - цветенье.То, что для насТомление в присутствии любимой.Волненье от ее улыбки, взгляда(Ожог на сердце от ее улыбки!),Бессонница, свиданье, поцелуи,Тоска, желанье, грусть и ликованье,То, что для нас почти что крылья птицы,То, что для нас перерастает в словоИ в музыку,То у травы - цветок!Толпа однообразна, как трава (или листва).И жизнь, как луг весенний,— однотонна.И вдругТо тут, то там на ровном этом фонеЛюбовь.Цветы,Ромашки, незабудки,Кроваво-полыхающие маки.Любовь - и та, что вовсе откровенна,И та, что в тихом сумраке таится(Допустим, ландыш).И ночной фиалкиТаинственное пряное цветенье,И крепкое до головокруженьяРоскошество магнолии в цвету.Да, жизнь цветет, как луг,Она уже красива.Она ярка.Она благоухает.Она цветет... бывает пустоцветом(О, иногда бывает пустоцветом!),А иногда цветами материнства,Но все равно цветет, цветет, цветет!
У трав иных цветенье каждый месяц.У кактуса - единожды в столетье.Чудовище. Колючка! Квазимодо!!Как ждет, наверно, он своей поры,Сладчайшего великого мгновенья,Когда внутри раскрытого цветка(Пылинка жизни упадет на пестик)Завяжется пылинка новой жизни.Цветы - любовь. А как любить любовь?
Да, как любить?Но если непременно,Но если с повседневной точки зреньяВы все-таки меня спросить хотите,Какой цветок я больше всех люблю,—Пожалуй, назову я одуванчик.А как же ландыш? Василек во ржи?Черемухи душистое соцветье?Кувшинка? Георгины? Белых лилийНадводно-надзеркальное дрожанье?И розы, наконец?
Постойте. Погодите.Не рвите сердце. Я люблю, конечно,Кувшинку, ландыш, синенький подснежник,И клеверную розовую шапку,И розовую «раковую шейку»,И розу, и купальницу. Конечно...Но чем-тоМне одуванчик ближе всех цветов.
За то, во-первых, что вполне подобен солнцу.Как будто солнце четко отразилосьВ бесчисленных осколочках зеркальных,Разбросанных по ласковой траве(Как только солнце скроется за лесом,Хоть бы один остался одуванчикРаскрытым и цветущим - никогда!).Но это к слову. Вовсе не за этоЛюблю я скромный маленький цветок,За то его люблю, что вечно жмется к людям,Что он растет у самого порога,У старенькой завалинки, у пряслаИ самый первый тянется к ручонкамСмеющегося радостно ребенка,Впервые увидавшего цветок.
За то, что сам я сорок лет назад,Когда пришла пора увидеть землю,Когда пришла пора увидеть солнце,Увидел не тюльпаны, не нарциссы,Не ангельские глазки незабудок,Не маков сатанинское горенье,А одуванчик,Полный жизни, солнца,И горечи, и меда, и тепла,И доброты к крестьянскому мальчишке.
Срывал я солнце голыми руками.Легко сдувал пушистые головки.И опускались легкие пушинкиНа землю,Чтобы снова расцвести.Мой старый, добрый друг,Наивный одуванчик...
***
Итак, любовь. Она ли не воспета,Любви ль в веках не воздано свое!Влюбленные великие поэты"Сильна, как смерть" твердили про нее.К тому добавить можно очень мало,Но я сказал бы, робость прогоня:"Когда бы жить любовь не помогала,Когда б сильней не делала меня,
Когда б любовь мне солнце с неба стерла,Чтоб стали дни туманней и мрачней,Хватило б силы взять ее за горлоИ задушить. И не писать о ней!"1952
ОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ
Уже подростками мы знаем,По книгам истины уча:Лишь безответная, глухаяЛюбовь крепка и горяча.Из тех же книжек нам известно —Она по-своему живет:Гудит, как пламя в печке тесной,И, как вода в трубе, ревет.
Меж тем и жизнь внушает строго:Нужны труба, ограда, печь,И что без этого не могутОгонь - гореть, а воды - течь,
И что, едва на волю выйдя,Слабеют чувства и мечты...Но я огонь свободным видел,В нем было больше красоты!
Клубя нагретый рыжий воздух,Он рвался так в холодный мрак,Что перепутывались звездыС живыми искрами костра.
Я видел также не мятежной,А золотой воды разлив,Она спала, весь лес прибрежный,Весь мир в себе отобразив.
Ценя все вольное на свете,Я любовался ею вновьИ встретил женщину, и встретилЕе ответную любовь.
И вот она вольна меж нами,Не стеснена, какая есть!И к звездам рвется, словно пламя,И мир отобразила весь!1953
***
В своих сужденьях беспристрастныДрузья, чье дело - сторона,Мне говорят: она прекрасна,Но, знаешь, очень холодна.Они тебя не разгадали,Тебя не поняли они.В твоих глазах, в студеной далиЯ видел тайные огни.
Еще мечты и чувства стройныИ холодна твоя ладонь,Но дремлет страсть в тебе, спокойной,Как дремлет в дереве огонь.1952
ВЕРНУ Я…
Ревную, ревную, ревную.Одеться бы, что ли, в броню.Верну я, верну я, верну яВсе, что нахватал и храню.Костры, полнолунья, прибои,И морем обрызганный торс,И платье твое голубое,И запах волны от волос.
Весь твой, с потаенной улыбкой,Почти как у школьницы вид.Двухлетнюю странную зыбкость.(Под ложечкой холодит!)
Ты нежность свою расточала?Возьми ее полный мешок!Качало, качало, качалоПод тихий довольный смешок.
От мая и до листопадаКачель уносила, легка,От Суздаля до Ленинграда,От Ладоги до Машука.
Прогретые солнцем причалы,Прогулки с усталостью ног...Возьми, убирайся. СначалаНачнется извечный урок.
Все, все возвращается, чтобыНа звезды не выть до зари,Возьми неразборчивый шепотИ зубы с плеча убери.
Я все возвращаю, ревнуя,Сполна, до последнего дня.Лишь мира уже не верну я,Такого, как был до меня.1974
***
Все смотрю, а, верно, насмотретьсяНа тебя до смерти не сумею.Меж подруг своих, красивых тоже,Ты как лебедь в стае шумных уток.Лебедь, лебедь, если я погибну,Ты взлетишь ли в небо, чтоб оттудаБроситься на утренние камни?Прозвенишь ли песней лебединой?..1952
***
Греми, вдохновенная лира,О том сокровенном звеня,Что лучшая женщина мираТри года любила меня.Она подошла, молодая,В глаза посмотрела, светла,И тихо сказала: «Я знаю,Зачем я к тебе подошла.
Я буду единственной милой,Отняв, уведя, заслоня...»О, лучшая женщина мираТри года любила меня.
Сияли от неба до моряТо золото, то синева,Леса в листопадном уборе,Цветущая летом трава.
Мне жизнь кладовые открыла,Сокровища блещут маня,Ведь лучшая женщина мираТри года любила меня.
И время от ласки до ласкиРекой полноводной текло,И бремя от сказки до сказкиНести было не тяжело.
В разгаре обильного пираМы пьем, о расплате не мня...Так лучшая женщина мираТри года любила меня.
Меня ощущением силыВсегда наполняла она,И столько тепла приносила —Ни ночь, ни зима, не страшна.
— Не бойся,— она говорила,—Ты самого черного дня...—Да, лучшая женщина мираТри года любила меня.
И радость моя и победаКак перед падением взлет...Ударили грозы и беды,Похмелье, увы, настает.
Бреду я понуро и сиро,Вокруг ни былья, ни огня...Но лучшая женщина мираТри года любила меня!
Не три сумасшедшие ночи,Не три золотые денька...Так пусть не бросается в очиНи звездочки, ни огонька,
Замкнулась душа, схоронила.До слова, до жеста храня,Как лучшая женщина мираТри года любила меня.1976
ДАВНЫМ-ДАВНО
Давным-давно известно людям,Что при разрыве двух людейСильнее тот, кто меньше любит,Кто больше любит, тот слабей.Но я могу сказать иначе,Пройдя сквозь ужас этих дней:Кто больше любит, тот богаче,Кто меньше любит, тот бедней.
Средь ночи злой, средь ночи длинной,Вдруг возникает крик в крови:О боже, смилуйся над милой,Пошли ей капельку любви!1970
***
Дуют метели, дуют,А он от тебя ушел...И я не спеша колдуюНад детской твоей душой.Нет, я не буду спорить,Делать тебе больней.Горе, большое гореСкрылось в душе твоей.
В его задекабрьском царствеПтицам петь не дано...Но моего знахарстваВряд ли сильней оно.
Мне не унять метели,Не растопить снега...Но чтобы птицы пели -Это в моих руках.
Прежнего, с кем рассталась,Мне не вернуть никак...Но чтобы ты смеялась -Это в моих руках!1947
***
Жизнь моя, что мне делать с нею,То блеснет, то нет из-за туч.Помоложе я был цельнее,Был направлен, как узкий луч.За работу берешься круто,По-солдатски жесток режим,Все расписано по минутам:Час обедаем, час лежим.В семь зарядка - и сразу в омут.И за стол рабочий, «к станку»,На прогулку выйти из домуРаньше времени не могу.Или вот, простая примета,Вот каким я суровым был,—Дождик выпадет ясным летом,В лес отправишься по грибы,А малина, или черника,Иль ореховая лоза,Земляника и костяникаТак и тянутся на глаза.Так и тянутся, так и жаждут.Только цель у меня узка,И не дрогнула ни однаждыНи душа моя, ни рука.И сорвать бы... чего бояться?Что там ягода? Пустяки!Но рискованно распылятьсяИ дробить себя на куски.Нет, соблазны все бесполезны,Если в лес пошел по грибы...Вот каким я тогда железным,Вот каким я хорошим был.А теперь я люблю - окольно,Не по струнке люблю уже,Как-то больно и как-то вольноИ раскованно на душе.Позабыл я свою привычку,И хотя по грибы идешь,То орешек, а то брусничку,То цветок по пути сорвешь.1969ИДЕТ ДЕВЧОНКА С ГОР…
С высоких диких гор, чьи серые уступыЗадергивает туч клубящаяся мгла,Чьи синие верхи вонзились в небо тупо,Она впервые в город снизошла.Ее вела река, родившаяся рядомС деревней Шумбери, где девушка живет.Остались позади луга и водопады,Внизу цветут сады и зной душист, как мед.
Внизу ей странно все: дома, автомобилиИ то, что рядом нет отар и облаков,Все звуки и цвета ее обворожили,А ярмарочный день шумлив и бестолков.
На пальце у нее железный грубый перстень,Обувка не модна, и выгорел платок,Но белые чулки домашней толстой шерстиНе портят стройности девичьих легких ног.
Идет девчонка с гор, такая молодая,Своей не осознав, быть может, красоты,А парни на пути встают, обалдевая,И долго вслед глядят и открывают рты.
Все взгляды на нее остались без ответа,Не дрогнула ничуть тяжелая коса.Идет девчонка с гор... С нее б создать Джульетту,Венеру вырубить, мадонну написать!
Идет девчонка с гор, в которых, не ревнуя,Мужчина тот живет, с обветренным лицом,Кто смело подойдет и жестко поцелует,Кто ей надел свое железное кольцо.
1954
МНЕ СТРАННО ЗНАТЬ…
Мне странно знать, что есть на свете,Как прежде, дом с твоим окном.Что ты на этой же планетеИ даже в городе одном.Мне странно знать, что тот же ясныйВосток в ночи заголубел,Что так же тихо звезды гаснут,Как это было при тебе.
Мне странно знать, что эти рукиТебя касались. Полно, нет!Который год прошел с разлуки!Седьмая ночь... Седьмой рассвет...1947
***
На потухающий костерПушистый белый пепел лег,Но ветер этот пепел стер,Раздув последний уголек.Он чуть живой в золе лежал,Где было холодно давно.От ветра зябкого дрожаИ покрываясь пеплом вновь,Он тихо звал из темноты,Но ночь была свежа, сыра,Лесные, влажные цветыСмотрели, как он умирал...И всколыхнулось все во мне:Спасти, не дать ему остыть,И снова в трепетном огне,Струясь, закружатся листы.И я сухой травы нарвал,Я смоляной коры насек.Не занялась моя трава,Угас последний уголек...Был тих и чуток мир берез,Кричала птица вдалеке,А я ушел... Я долго несПучок сухой травы в руке.
Все это сквозь далекий срокВчера я вспомнил в первый раз:Последний робкий уголекВчера в глазах твоих погас.1947
***
Наверное, дождик прийти помешал.А я у пустого сквераТебя до двенадцати ночи ждалИ ждал терпеливо в первом.Я все оправданий тебе искал:"Вот если бы дождик не был!"И если была какая тоска -Тоска по чистому небу.Сегодня тебе никто не мешал.А я у того же сквераОпять до двенадцати ночи ждал,Но с горечью понял в первом:Теперь оправданий нельзя искать -И звезды и небо чисто.И если крепка по тебе тоска,Тоска по дождю - неистова!1945
НАД РУЧЬЕМ
Спугнув неведомую птицу,Раздвинув заросли плечом,Я подошел к ручью напитьсяИ наклонился над ручьем.Иль ты была со мною рядом,Иль с солнцем ты была одно:Твоим запомнившимся взглядомГорело искристое дно.
Или, за мною вслед приехав,Ты близ меня была тогда!Твоим запомнившимся смехомСмеялась светлая вода.
И, угадав в волне нестрогойУлыбку чистую твою,Я не посмел губами трогатьЗатрепетавшую струю.1946
О, ГЛАЗА ЧИСТОТЫ РОДНИКОВОЙ!
У глаз у твоих чистоты родниковой,Над ними, где бьется огонь золотой,Забудусь я, как над водой ручейковой,Задумаюсь, как над глубокой водой.Тебе я кажусь мешковатым влюбленным,Что молча вздыхает, влюбленность храня.Зачем я хожу к омутам отдаленным,Ни разу еще не спросили меня.
Зачем я походкой почти торопливойСквозь мусор предместий шагаю туда,Где красное небо и черные ивыПолощет и моет речная вода?
Сетей не бросаю, лозы не ломаю,Не порчу цветов на прибрежном лугу,Кувшинок не рву и стрекоз не сбиваю:Сижу и молчу на крутом берегу.
Один на один с глубиною тревожной,С речным лепетаньем один на один.«Чего он приходит - понять невозможно,Мужчина, доживший почти до седин?»
«Ах, все они, знаете ль, тронуты ветром,Догадки особые здесь не нужны...»Но стоит! Но стоит пройти километры,Чтоб кануть в спокойную власть глубины!
По мусорным ямам, по травам спаленным,Где дремлют кузнечики, тонко звеня...Зачем я хожу к омутам отдаленным,Ни разу еще не спросили меня.
О, глубь, о, глаза чистоты родниковой!Над ними, где бьется огонь золотой,Забудусь я, как над водой ручейковой,Задумаюсь, как над глубокой водой.1948-1957
***
Постой. Еще не все меж нами!Я горечь первых чувств моихВ стих превращу тебе на память,Чтоб ты читала этот стих.Прочтешь. Но толку много ль в том,Стихи не нравятся, бывает,Ты вложишь их в тяжелый том -Подарок чей-то, я не знаю.А через год не вспомнишь снова(Позабывают и не то!),В котором томе замурованМой вдвое сложенный листок.
Но все равно ты будешь слышать,Но будешь ясно различать,Как кто-то трудно-трудно дышитВ твоей квартире по ночам,Как кто-то просится на волюИ, задыхаясь и скорбя,Ревнует, ждет, пощады молит,Клянет тебя!.. Зовет тебя!..1945-1956
ПРОБУЖДЕНИЕ
Задернув шторы, чтоб не пробудиться,Чтобы хранились тишь да полумгла,В рассветный час, когда так сладко спится,В своей квартире девушка спала.Но из вселенной, золотом слепящей,Рассветный луч сквозь занавес проник,И оттого над девушкою спящейГорел во тьме слегка овальный блик.
Земля крутилась. Утро шло по плавням,Шли поезда по утренней стране.Земля крутилась: медленно и плавноСпускался луч по крашеной стене.
Бровей крутых, как крылья сильной птицы,Луч золотым коснулся острием,Он тихо тронул длинные ресницы,До теплых губ дотронулся ее.
И, спящей, ей тревожно как-то стало,Как будто бы куда-то кто-то звал.Не знаю, что во сне она видала,Когда рассвет ее поцеловал.
То жизнь звала: проснись, беги навстречуЛугам, цветам, в лесную полумглу!То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен,И этот луч уж вон он, на полу!
Беги, росинки в волосы вплетая,И над туманным озером в лесу,Красивая, зарею облитая,Затми собой вселенскую красу!1952
***
Ты за хмурость меня не вини,Не вини, что грущу временами,Это просто дождливые дни,Это тучи проходят над нами.Ты ведь веришь, любимая, мне,Я короткую хмурость осилю,Где-то в очень большой глубинеНебо вечное, чистое, синее.1949
***
Я тебе и верю и не верю,Ты сама мне верить помоги.За тяжелой кожаною дверьюПропадают легкие шаги.Ты снимаешь варежки и боты,Над тобою сонный абажур.Я иду в поземку за ворота,В улицы пустые выхожу.
Ветер вслед последнему трамваюСвищет, рельсы снегом пороша,Ты садишься, ноты открываешь,В маленькие руки подышав.
Проведешь по клавишам рукою,Потихоньку струны зазвенят,Вспомнишь что-то очень дорогое,Улыбнешься, вспомнив про меня.
Звук родится. Медленно остынет.Ты умеешь это. Подожди!Ты умеешь делать золотымиСерые осенние дожди.
Но в студеный выветренный вечер,Не спросив, на радость иль беду,Ты сумеешь выбежать навстречу,Только шаль накинув на ходу.
Не спросив, далеко ли пойдем мы,Есть ли край тяжелому пути,Ты сумеешь выбежать из домуИ обратно больше не прийти...
Или будешь мучиться и слушать,У окошка стоя по ночам,Как февраль все яростней и глушеГонит снег по голым кирпичам?
И тебе пригрезится такое:Солнце, путь в торжественном лесу.И тебя я, гордый и спокойный,На руках, усталую, несу.1949
Владимир СолоухинСтихи о Природе. Владимир Солоухин.Стихи о животных. Владимир Солоухин.Стихи о любви.
Copyright © 2015 Любовь безусловная
lubovbezusl.ucoz.ru
ЦветыВладимир Солоухин
Спросили про цветок любимый у меня. Вы что, смеетесь? Будто бы возможно Из тысячи любимейших предметов Назвать наилюбимейший предмет.
И вообще, Задумывались вы Над сущностью цветка? Что за идея, Какому (языком собранья говоря, Писательского нашего собранья), Скажите мне, какому содержанью Придал художник форму василька?
Для нас, людей,— любовь, А для травы иль дерева — цветенье. То, что для нас Томление в присутствии любимой. Волненье от ее улыбки, взгляда (Ожог на сердце от ее улыбки!), Бессонница, свиданье, поцелуи, Тоска, желанье, грусть и ликованье, То, что для нас почти что крылья птицы, То, что для нас перерастает в слово И в музыку, То у травы — цветок! Толпа однообразна, как трава (или листва). И жизнь, как луг весенний,— однотонна. И вдруг То тут, то там на ровном этом фоне Любовь. Цветы, Ромашки, незабудки, Кроваво-полыхающие маки. Любовь — и та, что вовсе откровенна, И та, что в тихом сумраке таится (Допустим, ландыш). И ночной фиалки Таинственное пряное цветенье, И крепкое до головокруженья Роскошество магнолии в цвету. Да, жизнь цветет, как луг, Она уже красива. Она ярка. Она благоухает. Она цветет... бывает пустоцветом (О, иногда бывает пустоцветом!), А иногда цветами материнства, Но все равно цветет, цветет, цветет!
У трав иных цветенье каждый месяц. У кактуса — единожды в столетье. Чудовище. Колючка! Квазимодо!! ...
Итак, любовь. Она ли не воспетаВладимир Солоухин
Итак, любовь. Она ли не воспета, Любви ль в веках не воздано свое! Влюбленные великие поэты "Сильна, как смерть" твердили про нее.
К тому добавить можно очень мало, Но я сказал бы, робость прогоня: "Когда бы жить любовь не помогала, Когда б сильней не делала меня,
Когда б любовь мне солнце с неба стерла, Чтоб стали дни туманней и мрачней, Хватило б силы взять ее за горло И задушить. И не писать о ней!"
Ответная любовьВладимир Солоухин
Уже подростками мы знаем, По книгам истины уча: Лишь безответная, глухая Любовь крепка и горяча.
Из тех же книжек нам известно — Она по-своему живет: Гудит, как пламя в печке тесной, И, как вода в трубе, ревет.
Меж тем и жизнь внушает строго: Нужны труба, ограда, печь, И что без этого не могут Огонь — гореть, а воды — течь,
И что, едва на волю выйдя, Слабеют чувства и мечты... Но я огонь свободным видел, В нем было больше красоты!
Клубя нагретый рыжий воздух, Он рвался так в холодный мрак, Что перепутывались звезды С живыми искрами костра.
Я видел также не мятежной, А золотой воды разлив, Она спала, весь лес прибрежный, Весь мир в себе отобразив.
Ценя все вольное на свете, Я любовался ею вновь И встретил женщину, и встретил Ее ответную любовь.
И вот она вольна меж нами, Не стеснена, какая есть! И к звездам рвется, словно пламя, И мир отобразила весь!
ruspoeti.ru
Давным-давно известно людям, Что при разрыве двух людей Сильнее тот, кто меньше любит, Кто больше любит, тот слабей.
Но я могу сказать иначе, Пройдя сквозь ужас этих дней: Кто больше любит, тот богаче, Кто меньше любит, тот бедней.
Средь ночи злой, средь ночи длинной Вдруг возникает крик в крови: О Боже, смилуйся над милой, Пошли ей капельку любви!
* * *
Сыплет небо порошею На цветы, на зарю, “Помни только хорошее”,– Я тебе говорю.
Сыплет небо порошею, Все пути хороня. Помни только хорошее Про себя и меня.
Время мчится непрошено, Мы уходим скорбя. Помни только хорошее, Заклинаю тебя.
Помни только хорошее… Скрежеща и круша, Жизни мелкое крошево Перемелет душа.
Не легко и невесело, Но веленью верна, Жизни вязкое месиво Пересилит она.
И омоется молодо, И останется в ней Только чистое золото Отсветившихся дней.
Сыплет небо порошею, Затемняясь, рябя. Помню только хорошее Про себя и тебя.
Сыплет небо порошею, Не дотянешь руки. Помню только хорошее Я всему вопреки.
В снежной ветреной замети Темнота, темнота. Остаешься ты в памяти И светла и чиста.
Оглянусь на хорошую На последнем краю – Светишь в зарослях прошлого, Словно Ева в раю.
НА ПАШНИ, СОЛНЦЕМ ЗАЛИТЫЕ...
На пашни, солнцем залитые, На луговой цветочный мед Слетают песни золотые, Как будто небо их поет.
Куда-куда те песни за день Не уведут тропой земной! Еще одна не смолкла сзади, А уж другая надо мной.
Иди на край земли и лета - Над головой всегда зенит, Всегда в зените песня эта, Над всей землей она звенит!
1951
СИНИЕ ОЗЕРА Отплескались ласковые взоры Через пряжу золотых волос. Ах, какие синие озера Переплыть мне в жизни привелось!
Уголком улыбки гнев на милость Переменит к вечеру она... Золотое солнышко светилось, Золотая плавала луна.
А когда земные ураганы Утихали всюду на земле, Синие огромные туманы Чуть мерцали в теплой полумгле.
Много лет не виделся я с нею, А сегодня встретилась она. Если сердце от любви пустеет, То из глаз уходит глубина.
Вся она и та же, да не та же. Я кричу, я задаю вопрос: — Где озера? Синие?! Сквозь пряжу Золотистых спутанных волос?
Отплескались ласковые взоры, Белым снегом землю замело. Были, были синие озера, А осталось синее стекло.
У МОРЯ
Разгулялся ветер на просторе, Белопенный катится прибой. Вот и я живу у синя моря, Тонущего в дымке голубой.
Ни испить его, ни поглядеться, Словно в тихий омут на лугу. Ничего не вспомнится из детства На его бестравном берегу.
Оттого и скучно здесь слегка мне Над седым величием волны. До меня, сидящего на камне, Долетают брызги, солоны.
Ни краев, ни совести у моря! Густо засинев доглубока, Вот оно берется переспорить Маленького в поле василька.
Вот оно, беснуясь и ревнуя, Все ритмичней хлещет и сильней. Хочет смыть тропинку полевую Из железной памяти моей.
1955
* * *
Я тебе и верю и не верю, Ты сама мне верить помоги. За тяжелой кожаною дверью Пропадают легкие шаги.
Ты снимаешь варежки и боты, Над тобою сонный абажур. Я иду в поземку за ворота, В улицы пустые выхожу.
Ветер вслед последнему трамваю Свищет, рельсы снегом пороша, Ты садишься, ноты открываешь, В маленькие руки подышав.
Проведешь по клавишам рукою, Потихоньку струны зазвенят, Вспомнишь что-то очень дорогое, Улыбнешься, вспомнив про меня.
Звук родится. Медленно остынет. Ты умеешь это. Подожди! Ты умеешь делать золотыми Серые осенние дожди.
Но в студеный выветренный вечер, Не спросив, на радость иль беду, Ты сумеешь выбежать навстречу, Только шаль накинув на ходу.
Не спросив, далеко ли пойдем мы, Есть ли край тяжелому пути, Ты сумеешь выбежать из дому И обратно больше не прийти...
Или будешь мучиться и слушать, У окошка стоя по ночам, Как февраль все яростней и глуше Гонит снег по голым кирпичам?
И тебе пригрезится такое: Солнце, путь в торжественном лесу. И тебя я, гордый и спокойный, На руках, усталую, несу.
1949
РОДНИК
Я тех мест святыми не считаю, Я от тех лесов почти отвык. Там по мне, наверно, не скучает Очень звонкий маленький родник.
Он пропах землей, травой и хвоей, В жаркий полдень холоден всегда. А опустишь руку в голубое, Заласкает светлая вода.
У его задумчивого пенья Я большой учился чистоте, Первым, самым робким вдохновеньям, Первой, самой маленькой мечте.
Я тех мест святыми не считаю, Только я не так еще отвык, Только пусть пока не высыхает Очень звонкий маленький родник.
Пусть вдали от низенького дома Я, мужая, сделаюсь седым. Я еще приду к нему, живому, И еще напьюсь его воды!
1945
ПРОБУЖДЕНИЕ
Задернув шторы, чтоб не пробудиться, Чтобы хранились тишь да полумгла, В рассветный час, когда так сладко спится, В своей квартире девушка спала.
Но из вселенной, золотом слепящей, Рассветный луч сквозь занавес проник, И оттого над девушкою спящей Горел во тьме слегка овальный блик.
Земля крутилась. Утро шло по плавням, Шли поезда по утренней стране. Земля крутилась: медленно и плавно Спускался луч по крашеной стене.
Бровей крутых, как крылья сильной птицы, Луч золотым коснулся острием, Он тихо тронул длинные ресницы, До теплых губ дотронулся ее.
И, спящей, ей тревожно как-то стало, Как будто бы куда-то кто-то звал. Не знаю, что во сне она видала, Когда рассвет ее поцеловал.
То жизнь звала: проснись, беги навстречу Лугам, цветам, в лесную полумглу! То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен, И этот луч уж вон он, на полу!
Беги, росинки в волосы вплетая, И над туманным озером в лесу, Красивая, зарею облитая, Затми собой вселенскую красу!
1952
НАД РУЧЬЕМ
Спугнув неведомую птицу, Раздвинув заросли плечом, Я подошел к ручью напиться И наклонился над ручьем.
Иль ты была со мною рядом, Иль с солнцем ты была одно: Твоим запомнившимся взглядом Горело искристое дно.
Или, за мною вслед приехав, Ты близ меня была тогда! Твоим запомнившимся смехом Смеялась светлая вода.
И, угадав в волне нестрогой Улыбку чистую твою, Я не посмел губами трогать Затрепетавшую струю.
1946
* * *
У тех высот, где чист и вечен Высокогорный прочный лед, Она, обычная из речек, Начало робкое берет.
Архар идет к ней в час рассвета, Неся пудовые рога, И нестерпимо ярким цветом Цветут альпийские луга.
На камень с камня ниже, ниже, И вот река уже мутна, И вот уже утесы лижет Ее стесненная волна.
Потом трава, полынь степная, И скрыты в белых облаках Вершины, где родилась злая И многотрудная река.
И наступает место встречи, Где в воды мутные свои Она веселой бойкой речки Вплетает чистые струи.
Ах, речка, речка, может, тоже Она знакома с высотой, Но все ж неопытней, моложе И потому светлее той.
Бродя в горах, величья полных, Узнал я много рек, и вот Я замечал, как в мутных волнах Вдруг струйка светлая течет.
И долго мчатся эти воды, Все не мешаясь меж собой, Как ты сквозь дни мои и годы Идешь струею голубой.
1952
БЕРЕЗА
В лесу еловом все неброско, Приглушены его тона. И вдруг белым-бела березка В угрюмом ельнике одна.
Известно, смерть на людях проще. Видал и сам я час назад, Как начинался в дальней роще Веселый, дружный листопад.
А здесь она роняет листья Вдали от близких и подруг. Как от огня, в чащобе мглистой Светло на сто шагов вокруг.
И непонятно темным елям, Собравшимся еще тесней: Что с ней? Ведь вместе зеленели Совсем недавно. Что же с ней?
И вот задумчивы, серьезны, Как бы потупив в землю взгляд, Над угасающей березой Они в молчании стоят.
1955
sovietart.net
Спросили про цветок любимый у меня.Вы что, смеетесь?Будто бы возможноИз тысячи любимейших предметовНазвать наилюбимейший предмет.
И вообще,Задумывались выНад сущностью цветка?Что за идея,Какому (языком собранья говоря,Писательского нашего собранья),Скажите мне, какому содержаньюПридал художник форму василька?
Для нас, людей,— любовь,А для травы иль дерева — цветенье.То, что для насТомление в присутствии любимой.Волненье от ее улыбки, взгляда(Ожог на сердце от ее улыбки!),Бессонница, свиданье, поцелуи,Тоска, желанье, грусть и ликованье,То, что для нас почти что крылья птицы,То, что для нас перерастает в словоИ в музыку,То у травы — цветок!Толпа однообразна, как трава (или листва).И жизнь, как луг весенний,— однотонна.И вдругТо тут, то там на ровном этом фонеЛюбовь.Цветы,Ромашки, незабудки,Кроваво-полыхающие маки.Любовь — и та, что вовсе откровенна,И та, что в тихом сумраке таится(Допустим, ландыш).И ночной фиалкиТаинственное пряное цветенье,И крепкое до головокруженьяРоскошество магнолии в цвету.Да, жизнь цветет, как луг,Она уже красива.Она ярка.Она благоухает.Она цветет… бывает пустоцветом(О, иногда бывает пустоцветом!),А иногда цветами материнства,Но все равно цветет, цветет, цветет!
У трав иных цветенье каждый месяц.У кактуса — единожды в столетье.Чудовище. Колючка! Квазимодо!!Как ждет, наверно, он своей поры,Сладчайшего великого мгновенья,Когда внутри раскрытого цветка(Пылинка жизни упадет на пестик)Завяжется пылинка новой жизни.Цветы — любовь. А как любить любовь?
Да, как любить?Но если непременно,Но если с повседневной точки зреньяВы все-таки меня спросить хотите,Какой цветок я больше всех люблю,—Пожалуй, назову я одуванчик.А как же ландыш? Василек во ржи?Черемухи душистое соцветье?Кувшинка? Георгины? Белых лилийНадводно-надзеркальное дрожанье?И розы, наконец?
Постойте. Погодите.Не рвите сердце. Я люблю, конечно,Кувшинку, ландыш, синенький подснежник,И клеверную розовую шапку,И розовую «раковую шейку»,И розу, и купальницу. Конечно…Но чем-тоМне одуванчик ближе всех цветов.
За то, во-первых, что вполне подобен солнцу.Как будто солнце четко отразилосьВ бесчисленных осколочках зеркальных,Разбросанных по ласковой траве(Как только солнце скроется за лесом,Хоть бы один остался одуванчикРаскрытым и цветущим — никогда!).Но это к слову. Вовсе не за этоЛюблю я скромный маленький цветок,За то его люблю, что вечно жмется к людям,Что он растет у самого порога,У старенькой завалинки, у пряслаИ самый первый тянется к ручонкамСмеющегося радостно ребенка,Впервые увидавшего цветок.
За то, что сам я сорок лет назад,Когда пришла пора увидеть землю,Когда пришла пора увидеть солнце,Увидел не тюльпаны, не нарциссы,Не ангельские глазки незабудок,Не маков сатанинское горенье,А одуванчик,Полный жизни, солнца,И горечи, и меда, и тепла,И доброты к крестьянскому мальчишке.
Срывал я солнце голыми руками.Легко сдувал пушистые головки.И опускались легкие пушинкиНа землю,Чтобы снова расцвести.Мой старый, добрый друг,Наивный одуванчик…
Читать стих поэта Владимир Солоухин — Цветы на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
rustih.ru
|
|
|
|
|
|
