Основные понятия: определение, особенности бытования, терминология, особенности (образная система, антропоморфизм, композиция, рифмовка), методика рассказывания, формы, жанровые модели.
Бытование жанра. Небылицы, или небывальщины, представляют особый жанр фольклора, встречающийся у всех народов как самостоятельное художественное произведение или как часть сказки, былички, былины, скоморошины[182].
Жанр одинаково распространен как во взрослом, так и в детском репертуаре. Отличие заключается в форме. В произведениях, исполняемых для детей или детьми, «небылица принимает форму песенки, рифмованной приговорки (считалки), молчанки, дразнилки, пестушки и т. д.».
Детей привлекают произведения, где развивались бы совершенно невероятные события; происходила перестановка объекта действия или признаков, характеризующих различные предметы; функции и свойства одного предмета приписывались другому. «Нарушение правильной координации вещей вызывает в детях смех, и чем больше это нарушение, тем ощущение смешного сильнее», – отмечала О.И. Капица.
Определение. Обычно небылицами исследователи считают «произведения различной жанровой принадлежности, изображающие действительность с преднамеренным нарушением хронологической последовательности событий, причинно-следственных связей и т. д. и создающие полную несообразностей художественную картину мира».
Вероятно, название «небылицы» дали сами исполнители:
Позвольте, братцы, небылицу с пеги,
Небылицу, да небывальщину.
Или:
Старину спою, небывалую, да не слыханную.
Важным их свойством является алогизм. Предметный мир, домашние животные, птицы – все в небылицах показано с «абсурдной» стороны.
Второе свойство обусловлено приписыванием одному предмету свойств другого. Оно было отмечено, в частности, К.И. Чуковским, назвавшим подобные произведения «перевертышами» по аналогии с английскими «Topsy-turvy Rhymes» – «стишки навыворот, стишки перевертыши». Название «перевертыши» отчасти совпадает с немецким названием «Verkehre Welt» – «перевернутый мир».
Изучение, Одной из первых в отечественном литературоведении песенки-перевертыши рассмотрела О.И. Капица, ее выводы впоследствии подтвердили английские ученые И. Оупи и П. Оупи в книге «Фольклор и язык школьников», вышедщей в Кембридже в 1959 году. Примерно в то же время В.П. Аникин закрепил двойное название подобной формы.
Вместе с тем некоторые исследователи проводят различие между ними Е.М. Левина полагает, что необходимо разграничивать небылицы и перевертыши. Различие между Ними наблюдается в своеобразии характера действия: в небылице главным принципом становится антропоморфизм (совершение зверями работы людей, приобретение ими человеческих прозвищ и качеств).
В перевертыше имеет место обратная координация, звери выполняют ту же работу, но делают ее необычным образом – косят сено молотками, кафтан зашивают метлой. Неординарностью отличаются и временные характеристики: в небылицах бедствия птиц и насекомых изображаются как мировая катастрофа, в перевертышах герои перемещаются по морю на решете, путают времена года и сезоны[183].
Всякое отступление от нормы помогало ребенку искать и находить свои ориентиры в пространстве. Таковыми становились ассоциативные связи. Перевернутый мир позволял по-иному посмотреть на обыденные вещи, определить их, оттенить и подчеркнуть отдельные качества.
М.Н. Мельников уточняет, что анализ текстов, опубликованных В.И. Далем, позволяет утверждать, что небылицы создавались взрослыми и для взрослых. Поэтому нельзя относить их к творчеству детей, скорее речь идет о своеобразных переложениях или приспосабливании детской аудиторией отдельных форм.
Не случайно перевертыши активно использовала народная педагогика, активизируя познавательную деятельность ребенка и формируя у него умение видеть комическое:
Кошка на лукошке
Ширинку шьет,
Кот на полатях
Указывает:
Не так, кошка
Не так, плошка,
Не так черепец,
Наш Иван молодец.
Особенности. Небылицы отличаются игровым характером перевертышей, Чуковский считал их умственной игрой: «Ребенок играет не только камешками, кубиками, куклами, но и мыслями». Научившись складывать бывальщины, ребенок начинает превращать их в собственные истории – «жажда играть в перевертыши присуща чуть ли не каждому ребенку на определенном этапе его умственной жизни»[184].
Круг образов детской небылицы предопределялся условиями крестьянского быта, в них присутствовали знакомые крестьянскому ребенку с детства животные, птицы, насекомые. Только они одевались как люди: «коза в сарафане», «курочка в сапожках», «утка в юбке». Животные выполняли те же обязанности: «курочка избу метет, вымела избушку, положила голичек под порожичек», «кот на печи сухари толчет, кошка ширинку шьет».
Перемещение животных в несвойственную им обстановку, где они были вынуждены действовать несвойственным образом, приводило к созданию комического эффекта. Случалось, что одним животным приписывались свойства других: «по поднебесью медведь летит, ушками, лапками помахивает, серым хвостиком поправливает», «собачка бычка родила», «поросеночек яичко снес».
Основным приемом становится антропоморфизм: животные, насекомые, птицы переодевались в человеческую одежду и наделялись людскими качествами, свойствами и пороками. Они выполняли одинаковые с людьми действия. Люди также работали и действовали в несоответствующей обстановке: «мужики на улице заезки (заколы для рыбной ловли) бьют, они рыб ловят». Животные использовались необычным образом: «Фома едет на курице, Тимошка – на кошке»; «мужик комарами пахал, дубинкою погонял».
По сравнению с сказками антропоморфизм небылиц имеет свои особенности. Сходство проявлялось в очеловечивании животных, однако в сказке животное выступает как носитель определенных качеств: лиса отличалась лукавым нравом, оказывалась изворотливой, способной к воровству; медведь, напротив, всегда неповоротлив и недогадлив.
В небылицах характеристика меняется. Приведем некоторые небыличные песенки, в первой из них представлены переодетые животные, а во второй – ряженые животные пляшут:
Ульяна, Ульяна,
Садись-ка ты в сани,
Поедем-ка с нами
В нову деревню.
В новой деревне
Во старом селеньи
Много дива увидишь:
Курочка в сережках,
Козел в новых портках,
Коза в сарафане,
А бык в кожане,
Утка в юбке,
Селезень в жерельях,
Корова в рогоже —
Нет ее дороже!
У нашего Данилы
Разыгралася скотина,
И коровы и быки
Разинули кадыки,
Утки в дудки,
Тараканы в барабаны;
Коза в синем сарафане,
Во льняных штанах,
В шерстяных чулках,
Вол и пляшет,
Ногой машет,
Журавли пошли плясать,
Долги ноги выставлять,
Бух, бух, бух.
Семья коз выполняет крестьянскую работу:
Козел муку мелет,
Коза подсыпает,
А маленьки козляточки
В амбарах гуляют.
По форме небылица представляет собой краткую сюжетную зарисовку, бытовую картинку с конкретным содержанием без зачина и концовки. Приведем пример небылички, где действующими лицами являются насекомые: тараканы, комар, вошь, блоха:
Таракан дрова рубил,
Комар по воду ходил,
В грязи ноги завязил.
Блоха поднимала —
Живот надорвала.
Вошка баню топила,
Гнидка щелок варила,
Вошка париться ходила,
Со угару-то упала,
На лохань ребром попала,
Слава богу околела,
Всему миру надоела.
Сюжетная законченность описания, насыщенность конкретными деталями, наглядные несообразности обуславливают смысловую емкость, точную и зрелищную передачу действий
Композиционно перевертыш состоит из картин-действий, расположенных цепочкой и слабо соединенных друг с другом. В нем происходит перестановка объекта действия или признаков, характеризующих разные предметы. Иногда эта словесная забава «принимает характер игры в обмолвку»:
Где это видано,
Где это слыхано,
Поросенок яичко снес,
Безрукий-то клеть обокрал,
Нагому за пазуху наклал,
Безногий вприпрыжку побежал
Концовка в небылицах отсутствует или не влияет на основное содержание, воспринимаясь как законченное резюме:
Гнида щелок щелочила,
Вошка париться ходила,
Со угару-то упала,
На лохань ребром попала.
Слава богу околела,
Всему миру надоела.
Некоторые исследователи полагают, что зачин, напротив, играет важную семантическую роль: «в нем сразу подчеркивается, что речь идет о чепухе, небыли, в которую не верят»[185].
Повествование в небылице ведется от первого или третьего
У нашего Данилы
Разыгралася скотина.
Или:
Жил я у матушки
В сосновой избушке.
Спал на подушке,
На перинушке.
Характер рифмовки в небылице разнообразен. Наиболее распространены смежные рифмы:
А хозяин на печи обувается,
А медведь на дороге повивается,
А свинья под мостом овес толкет,
А лягушка на дворе песенки поет[186].
Пример перекрестной рифмы в сочетании с внутренней:
Козел муку сеет,
Коза подсевает,
А барашки крутоторожки
В дудочку играют,
А сороки-белобоки
Ножками топ-топ,
А совища из углища
Глазами-то хлоп-хлоп[187].
Часто встречаются внутренние рифмы в сочетании с парными
Скок-поскок,
Молодой дроздок[188].
Перевертыши различаются по жанровой модели; иногда это коротенькая прибаутка:
Эх, сапоги у меня на вате,
А поддевка на скрипах.
Да я на пегой на телеге
На сосновой лошади.
Но может быть и целая песенка:
Лыко мужиком подпоясано.
Ехала деревня середь мужика,
Глядь из-под собаки лают ворота;
Ворота-то пестры, собака-то нова.
Мужик схватил собаку
И давай бить палку.
Собака амбар-то поджала
Да в хвост и убежала.
Изба пришла в мужика
Там квашня бабу месит.
Встречаются перевертыши в форме нарратива:
Я встал поутру, обулся на босу ногу, топор надел, трое лыж за пояс подоткнул, дубинкою подпоясался, кушаком подпирался. Шел я не путем не дорогою; подле лыков горы драл; пошел я в чисто поле, увидал: под дубом корова бабу доит. Я говорю: «Тетенька, маминька, дай мне полтора молока пресного кувшина». Она не дала. Я вышел на улицу: тут лайка собачит (вм. собака лает) на меня; мне чем обороняться? Я увидал: на санях дорога, выхватил из оглобель сани, хлысть лайку и пошел домой.
В данном случае сюжет разворачивается как необычная история, которая приключилась с самим рассказчиком. Е.М. Левина полагает, что даже в том случае, когда присутствуют «мотивы прозаической небылицы, повторы ритмически их организуют».
В качестве примера она ссылается на опубликованный П.В. Шейном текст «былинной» небылицы, исполняемый в детской аудитории, отмечая наличие эмбриональной рифмы и построение по законам силлабо-тонического стихосложения:
…Да не курица на ступы соягниласе,
Корова на лыжах прокатиласе,
Да свинья в ели-то ведь гнездо свила.
Да гнездо свила да детей вывела.
Малых деточек да поросяточек.
Поросяточка всё по сучьям вися,
По сучьям вися и полететь хотя[189].
Обоухая свинья
На дубу гнездо свила,
Поросила поросят
Ровным счетом шестьдесят.
Распустила поросят
Все по маленьким сучкам.
Поросята визжат,
Полететь яны хоцяць[190].
О.И. Капица отметила, что к небылицам примыкают так называемые «большие песни». В большинстве из них действующими лицами являются животные, которые действуют подобно людям. Наиболее распространенными она считает следующие: «Козел», «Сватовство совы», «Война грибов», «Чечотка», «Смерть и похороны комара», «Поедем-ко, женушка, домик наживать», «Жил я у попа».
Подобные песни П.В. Шейн называет сатирическими и скоморошными. «Почти все они, – замечает он, – отличаются явным сатирическим характером, смысл и цель которого с течением времени сгладились, вследствие чего они в значительной степени потеряли совершенно интерес для людей старших поколений. Но, благодаря обилию аллитераций, тавтологий и рифмы, а равно легкости для запоминания их несложных музыкальных мотивов, они, так сказать, сами напросились своими неоцененными услугами матерям, нянькам, пестуньям, для которых они являлись самыми желанными, самым удобным и подходящим средством занимать и забавлять приятным образом своих и чужих малюток. Эти малютки, выросши и возросши до отроческих лет, сами с удовольствием начинают употреблять эти самые песенки и прибаутки»[191].
Отсутствие точной терминологии привело к тому, что в первом собрании «Русских народных песен» П. Шейн поместил эти песни в детский отдел, а в «Великоруссе» перенес их в группу юмористических песен для взрослых.
Среди больших песен в первую очередь укажем на распространенную у русских, белоруссов и украинцев песню о «козле». О.И. Капица приводит более 10 вариантов песни. В ней рассказывается о том, что любимый бабушкин козлик отправился в лес погулять, а там его растерзали волки. Профессор В.Н. Перетц указывает на прототип этой песенки, находящийся в сборнике польских песен Гинтовта и Рудницкого, относящемся к 1713 г.[192]
Приводим начало наиболее распространенного варианта этой песенки:
Жил-был у бабушки серенький козлик,
Бабушка козлика очень любила.
Вздумалось козлику в лес погуляти,
Напали на козлика серые волки,
Остались от козлика рожки да ножки.
После каждой строки повторяется припев «Вот как, вот как» и два последних слова. Постепенно простой по структуре текст развивается в наполненную разными событиями песню, где козел встречается с волками и погибает.
В начале бабушкин козел похваляется:
Семь волков убить
Бабе шубу сшить.
Козел оказывается трусом и при встрече с заинькой и лисанькой спрашивает:
Ты не смерть ли моя,
Ты не съешь ли меня?
На это ему животные отвечают
Я не смерть твоя,
Я не съем тебя.
Уж я заинька,
Уж я беленькой.
Затем козел встречает семь волков, которые нападают на него. Бабушка находит только его останки и устраивает поминки по своему любимцу. О.И. Капица приводит и вариант с благополучным концом, в котором козел расправляется с волками и возвращается домой невредимым:
Ах ты, бабушка,
Ты, Варварушка,
Отворяй-ко ворота,
Принимай-ко козла.
Песня попала в детскую книгу и широко использовалась для педагогических целей. О.И. Капица полагала, что она дает материал для подвижных детских игр с пением для маленьких, поскольку «из всех больших песен она по форме и содержанию особенно близка детям, чем и объясняется ее популярность». С.Я. Маршак обработал песню в пьесу для детского театра и для театра Петрушки[193]. Очевидно, О.И, Капица имеет в виду пьесу С. Маршака «Сказка про козла».
Не менее распространена по количеству вариантов песня «Сватовство и свадьба совы», в которой действуют птицы. В ней отчетливо прослеживается сатирическая направленность. Характеристики птиц, которых предлагают снегирю в жены, отличаются изобразительностью. Все, они наделяются человеческими качествами:
Взял бы я галку – косолапая она.
Взял бы я ворону – черномазая она.
Взял бы я ласточку – вертлявая она.
Взял бы я кукушку – тоскливая она и т. д.
Одновременно жених пытается выяснить и деловые качества своей невесты:
Умеешь ли ты, совонька, прясть, ткать?
Умеешь ли пашеньку пахать?
В сборниках детских сказок помещается песня «Война грибов»:
Заводилася война
Среди белого дня.
Уж как начато палить,
Только дым пошел валить.
Как сказали на войну
Всему нашему селу,
Пораздумал белый гриб —
Всем грибам полковник,
Под дубочком сидючи,
На грибочки глядючи.
Он обращается к разным грибам, но все отказываются идти на войну: рыжики говорят:
Мы богаты мужики,
Не повинны во полки
Опенки отвечают:
У нас ноги очень тонки
Нейдем мы на войну и т. д.
Соглашаются, наконец, грузди:
Мы – ребятушки дружны
Подавайте сабли, ружья,
Мы – заступники селу,
Мы идем на войну.
Детские песни представляют собой пародию на исторические песни, сложенные в конце XVIII века под влиянием восстания Пугачева. В тексте песни высмеивались те, кто отказывался идти сражаться.
Песни «Будем-ка, женушка, домик наживать» и «Жил я у попа» построены на ряде звукоподражаний и названий, характеризующих животных. В первой песне перечисляются животные, купленные для хозяйства, во второй – животные, подаренные паном работнику за его службу. Вот как характеризуются животные:
А телица – хвастувица,
Мой баран матер-пестер,
Козинька бела-руса,
Свинушка пестра-ряба,
Моя утка – попловутка,
Моя гуска – водоплюска и т. д.
Приведем пример звукоподражания:
Козынька – меке-кеке,
Барашек – бя-бя, бя-бя,
Свинушка – рюхи, рюхи,
Индюшка – шулды-булды,
Гусынька – га-га-гага и т. д.
Взаимодействие небылиц с литературными формами. М.Н. Мельников и Е.М. Левина показывают появление перевертышей на основе книжной традиции: «Плыл по морю чемодан», «Шла изба по мостику…», «Дело было в январе, первого апреля».
Встречаются пародии на современные популярные песни:
У леса на опушке
Жила зима в избушке.
Она людей варила…[194]
В подобных текстах присутствуют мотивы устрашения, органично вошедшие в структуру жанра. Данное обстоятельство сближает песни-пародии с «страшными историями» и показывает, что жанр не утратил популярности в современной детской среде.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
culture.wikireading.ru
При всей своей кажущейся простоте жанр небылицы вызывает много вопросов. Почему так притягательны небылицы для детей? Почему этот жанр универсален для многих культур? Почему именно этот жанр устного народного творчества остается «живым» и востребованным в литературе? Словом, какова суть небылицы и почему она остается такой неизменно востребованной?
Если говорить лаконично, то небылица – это короткое повествование о том, чего заведомо не может быть, причем эта невозможность утрированно подчеркивается, и поэтому создается комический эффект. «Ехала деревня мимо мужика…», «Жил на свете великан низенького роста…» – эти и многие другие «бессмысленные» образы создаются по самым разным, довольно прозрачным, схемам, однако неизменно вызывают смех и интерес.
В России известны и русские народные небылицы, и небылицы других народов. Прежде всего, небылица, бессмыслица, абсурд ассоциируется с английским фольклором и английской литературой. В ХХ веке в России этот жанр был значительно оживлен появлением переводов английского фольклора и произведений английского «нонсенса» (буквально: «бессмыслицы»). Английские детские песенки, в основном строящиеся на принципе бессмыслицы, переводились как небылицы для детей Самуилом Маршаком и Корнеем Чуковским. Русскими читателями многих поколений любимы образы из переводных песенок «Барабек», «Скрюченная песня» и других стихов, где мир заведомо «перевернут вверх тормашками», абсурден. Литературные примеры английских небылиц – это, прежде всего, лимерики Эдварда Лира, которые в основном известны в переводах Григория Кружкова.
Простота принятия английского варианта жанра объясняется, прежде всего, привычностью небылицы для русского сознания, ведь небылица – это жанр, который существовал в России задолго до «прививки» русской культуре английского нонсенса.
Небылица остается живым жанром и в фольклоре, и в литературе. Российским малышам известны как народные небылицы, так и авторские. Пожалуй, самые известные литературные образцы жанра созданы Корнеем Чуковским и Генрихом Сапгиром. Прежде всего, это, конечно, «Путаница» К. Чуковского.
Однако и другие его сказки и стихи при ближайшем рассмотрении очень близки бессмыслице в жанровом смысле этого слова. «Чудо-дерево», «Радость», «Тараканище» – в основе этих широко известных детских стихов лежит небылица. Это, по сути, авторские варианты разработки данного жанра.
Что касается творчества Генриха Сапгира, то мало кому в России неизвестны его знаменитые «Небылицы в лицах». Неожиданность совмещения несовместимых образов и при этом легкость строк, создающая иллюзию естественности и этим еще более подчеркивающая «небывалость», – все это надолго запоминается как очень талантливое и выразительное произведение.
Корней Чуковский в своей книге «От двух до пяти» предположил, что небылицы для детей – это возможность радоваться собственной способности увидеть отступление от нормы. Ребенок, по Чуковскому, через небылицу укрепляется в своем понимании нормы, в своей ориентации в окружающем мире.
Однако, видимо, все не совсем так просто. Небылица – это еще и один из первых доступных эстетических опытов. Именно при знакомстве с бессмыслицей у ребенка формируется восприятие художественной условности, ведь «нелепица» - это самые примитивное, доступное для ребенка художественное смещение, лежащее в основе любого художественного произведения. Небылицы поэтому закладывают основу для восприятия художественной метафоры, художественного образа, готовят ребенка к формированию литературного вкуса.
fb.ru
Старшие братья — умны, языкасты, а младший брат Иван — дурак и молчун.
Вот поехали они однажды в лес по дрова. Топорами намахались, уморились, есть захотели. Взялись кашу варить. Пшена в котел насыпали, воды налили, а огнива-то нет, дома забыли. Как быть? Старший брат самый умный был, он на дерево залез, туда-сюда поглядел и видит: невдалеке на полянке костерок горит, возле него старичок сидит.
«Вот где я добуду огня!» — смекнул старший брат. Подошел он к костерку и говорит старику:
Дедушка, дай огоньку!
— Экой ты прыткий,— отвечает старик. — Ты меня сперва повесели, сказку расскажи, да не шути со мной — ответишь спиной!
— Это как?
— А так: байка нескладная мне не нужна — узнает плетку твоя спина! А ну, сказывай сказку.
Старший брат час думал, два часа в затылке чесал и говорит:
— Нет, дедушка, я не горазд.
— А коли не горазд, кто ж огня тебе даст?
Старик взял плетку, парня наземь повалил, да так его плеткой отходил, что тот все перезабыл. Ни с чем старший вернулся к братьям. Средний ему говорит:
— Эх, растяпа, не принес огня! Поучись-ка, брат, у меня!
И пошел к старику.
— Дедушка, дай огоньку!
— Сперва ты меня развесели, сказку расскажи. Да не шути со мной — ответишь спиной!
Средний брат два часа думал, три часа в затылке чесал и говорит:
— Нет, дедушка, я не горазд!
— А коль не горазд, кто ж огня тебе даст? Старик и среднего брата хорошенько плеткой проучил. Ни с чем и тот вернулся назад. Вот меньшой брат, Иван, пошел к старику:
— Дедушка, дай огоньку!
— Сказку сперва расскажи.
— Я б рассказал, да ты перечить станешь, закричишь: неправда, не было такого!
— Нет, не стану перечить, сказывай.
— Тогда уговор: не перебивать. Как перебьешь, как закричишь: «Не было такого!» — так и отхожу тебя той самой плеткой, какой ты братьев моих угощал.
— Согласен, начинай.
— Слушай, дед. Был я мал, да удал. Пошел как-то в лес. Вижу дерево, в нем — дупло, в дупле — гнездо, в гнезде — жареные перепела. Сунул руку в дупло — не лезет, сунул ногу — не лезет. Тогда я изловчился, подпрыгнул и влетел в дупло. Жареные перепела горой лежат, другой сказал бы: мало, а я наелся до отвала. Захотел на волю, ан не тут-то было! Больно растолстел, а дыра мала. Ну, я-то догадлив был, домой за топором сходил, дыру топориком пошире прорубил и вылез на волю. Так ли, дед?
— Так, мой свет.
— Потом я заткнул мой топорик за пояс, сел на пегоньку лошаденку и поехал в лес по дрова. Лошадь бежит — трюк, трюк, а топорик-то сзади — стук, стук. Так половину лошадки и отсек. Я оглянулся — нет задней половины, на двух ногах ушла невесть куда. Я кинулся искать. Вижу: задок моей лошадки по зеленой травке гуляет. Я поймал его, лыком к передку пришил, стала лошадь бегать лучше прежнего. Я дров нарубил, воз нагрузил да как гаркну. А лошадь сгоряча хватила да по уши в грязь угодила. Я — за дедом. Дед был умен, а я догадлив. Схватили мы лошадь за хвост и давай тянуть. Да так вдвоем потащили, что шкуру долой стащили! Что делать? Пришли домой, горюем. Глядь, лошадь у ворот, сама пришла. Я радуюсь: и лошадь дома и шкура вдобавок. Так ли, дед?
— Все так, мой свет.
— Вот сел я на лошадь и поехал по лесу. Вижу, огромный дуб растет, вершиной в небо упирается. Думаю себе: дай-ка посмотрю, что там на небе. Залез и узнал: скотина там совсем дешевая, а мухи да комары в цене. Ну, думаю, удача мне. Слез на землю, наловил мух и комаров целый кошель и опять вскарабкался на небо. И давай торговать: отдаю муху с мушонком, взамен беру корову с теленком, отдаю комара, а взамен беру быка. Столько я набрал скотины — нет ей числа.
А у нашего попа — завидущие глаза. Он тот дуб, по которому я на небо залез, взял да свалил, да к себе на. двор стащил. Я собрался с моим скотом на землю ворочаться, а дуба-то нет. Как с неба слезть? А я догадлив был, всю скотину перерезал, ведь дармовая она, и давай из шкур веревку вязать. Длинную связал. Один конец за край неба зацепил, другой вниз бросил и начал спускаться. Хоть и длинна веревка была, а до земли не хватило, а прыгать боюсь. Что делать? А я догадлив был. Вижу, внизу мужик овес веет, полова-то по ветру вверх летит, а я ее хватаю да веревку мотаю. Вдруг сильный ветер задул, начал меня раскачивать, лечу то туда, то сюда, вниз гляжу: то Питер, то Москва. Лопнула веревка из половы, упал я в трясину, в зеленую тину. Торчит одна голова, ни туда ни сюда. На моей голове утка гнездо свила, яиц нанесла, утят навела. А я не тужу, туда-сюда гляжу. Прибежал серый волк, всех утят уволок. «А за уткой приду — все гнездо разорю!» Я дождался волка, когда он за уткой пришел, и хвать его за хвост! «Улю-лю!» — кричу. Волк рванулся и вытянул меня из трясины. Так ли, дед?
— Все так, мой свет.
«Ах, старик ,— думает Иван, — ничем тебя не проймешь. Ну, слушай дальше». И говорит:
— Вытащил меня волк из болота, а я есть хочу. Сейчас, думаю, дичи набью. Гляжу: тетерев на дубу. Вскинул ружьишко, прицелился, а кремня-то нет! В город за кремнем бежать — до города десять верст, тетерев, пожалуй, уйдет. Что делать? Иду, задумался.
Вдруг лбом о дерево — бух! Искры из глаз сыпанули. Одна искра упала на полку, ружье бахнуло, тетерев убит. Вниз тетерев упал да на зайца попал, а заяц сгоряча вскочил, разной дичи набил. Я дичь нагрузил на воз, на базар отвез, торговал — не ловчил, пятьсот рублей получил! Было это, дед?
— Было, мой свет.
— Ну, я домой спешу, подъезжаю, гляжу: мой дед запряг твоего деда и возит на нем навоз целый день без обеда...
— Врешь, дурак! Не было такого! — не вытерпел старик.
А Ивану того и надобно. Отстегал он плеткой злого старика, взял огня и воротился к братьям.
www.perepoloh.lv
Москва, Детгиз, 1948. 18 с. с ил. Тираж 100000 экз. Цена 2 р. 50 коп. В цв. изд. иллюстрированной обложке.
Юрий Васнецов в течение всей своей долгой творческой жизни вдохновлялся прежде всего образцами народной культуры, красочными картинами ярмарок, балаганов, народных гуляний, впервые увиденными в детстве: «Мне запомнились вятские игрушки, вербы, базары лошадей, дуги расписные, корзиночки, короба, расписные сани». Художник не сразу нашел свою тему и свою графическую манеру. Самые ранние работы — иллюстрации к стихотворению Д. Хармса «О том, как папа застрелил мне хорька» (1930) и к «Болоту» В. Бианки (1931)—свидетельствуют о напряженных поисках оригинальной оформительской стилистики, о попытках примирить особенности собственного мировосприятия с уроками Академии и Малевича. Примерно к середине 1930-х за Васнецовым прочно закрепляется амплуа сказочника. Его подход к этому жанру в высшей степени самобытен: в декоративных композициях обязательно присутствует элемент недосказанности; важную роль играет здесь орнаментика, заново сочиненная на основе исторических образцов; даже самые привычные бытовые вещи преображаются фантазией художника, поскольку «в сказке все должно быть по-другому». Мастер обращался и к русским народным сказкам («Репка», 1936), и к классике детской литературы («Конек-Горбунок» П. Ершова,1935; «Три медведя» Л. Толстого, 1935), и к произведениям К. Чуковского («Путаница», 1934; «Краденое солнце»,1936; «Пятьдесят поросят», 1936). Предельно простые и ясные по композиции, яркие и нарядные по колориту, полные озорной фантазии и наивной веры в реальность изображаемых событий, васнецовские иллюстрации созданы словно на одном дыхании, они вызвали к жизни немало поверхностных подражаний. Между тем органичное соединение фольклорных традиций и открытий современной эстетики требовало от графика величайшего такта и серьезных творческих усилий. Появлению каждого нового цикла предшествовала большая подготовительная работа. И творчество Васнецова, и его манера общения с коллегами часто вводили современников в заблуждение. «Мало кому известно, что вся жизнь художника была овеяна мятежным неспокойствием его души, он оставался скрытым для людей, видевших в нем милого весельчака и балагура». Мастер, никогда не порывавший с живописью, бывал беспощаден к себе, в десятках вариантов добиваясь нужного звучания цвета. Впрочем, трудности давали художнику дополнительный творческий импульс: «Я страшно люблю, когда у меня не выходит. Злость у меня такая, и могу работать без конца. Люблю такое рвение. У меня редко бывает, чтобы книжка получалась легко». Авторитет Лебедева был для его ученика непререкаем. «Эти разные и даже противоположные люди оказались связанными на всю жизнь. Холодный Лебедев полюбил Васнецова-художника. Их симбиоз для меня остается необъяснимым... Лебедев поработил мягкого Юру, сделал из него своего послушника. До старости Васнецов носил на одобрение своему учителю рисунки и книжки. Лебедев ревниво следил за всеми действиями своего подопечного и в последние годы жизни общался только с Васнецовым. Таким был союз двух несовместимостей».
Нашим библиофилам художник-график Юрий Васнецов известен прежде всего как иллюстратор книги Даниила Хармса о хорьке:
Васнецов, Юрий Алексеевич (1900—1973) — русский советский художник; живописец, график, театральный художник, иллюстратор. Лауреат Государственной премии СССР (1971). Родился 22 марта (4 апреля) 1900 года (по старому стилю) в семье священника в Вятке (ныне Кировская область). Его отец служил в кафедральном соборе г. Вятки. Дальний родственник художников А.М. Васнецова и В. М. Васнецова и фольклориста А.М. Васнецова. С юности, и на протяжении жизни, был дружен с родившимися в Вятке и жившими впоследствии в Петербурге художниками Евгением Чарушиным. В 1919 году окончил Единую школу второй ступени (бывшая Вятская первая мужская гимназия). В 1921 году переехал в Петроград. Поступил на живописный факультет Вхутеина, тогда — ПГСХУМ, где занимался пять лет, у педагогов А.Е. Карева, А.И. Савинова. Васнецов хотел быть живописцем, и стремился приобрести все навыки, необходимые для работы в живописи. Из опыта своих учителей Васнецов не перенял ничего, что повлияло бы на него, как живописца — за исключением влияния М.В. Матюшина, у которого он непосредственно не учился, но был знаком с ним через своих друзей - художников Н.И. Кострова, В.И. Курдова, О.П. Ваулину. Через них он получил представление о теории Матюшина, и познакомился с «органическим» направлением в русском искусстве, наиболее близким своему природному дарованию. В 1926 г. во ВХУТЕИНЕ курс, на котором учился художник, был выпущен, без защиты диплома. В 1926-27 гг. некоторое время преподавал изобразительное искусство в ленинградской школе № 33. В 1926—1927 гг. вместе с художником В. И. Курдовым продолжил обучение живописи в ГИНХУКе у К.С. Малевича. Был принят в Отдел живописной культуры, руководимый Малевичем. Изучал пластику кубизма, свойства различных живописных фактур, создавал «материальные подборы» — «контррельефы». Художник говорил о времени своей работы в ГИНХУКе : «Всё время развитие глаза, форма, построение. Добиваться материальности нравилось, фактурности предметов, цвета. Видеть цвет!». Работа и обучение Васнецова у К.С. Малевича в ГИНХУКЕ длилась около двух лет; за это время художник изучил значение живописных фактур, роль контраста в построении формы, законы пластического пространства. Живописные работы, сделанные Васнецовым в этот период : контррельеф «Натюрморт с шахматной доской», 1926—1927; «Кубистическая композиция», 1926-28, «Композиция с трубой» 1926—1928; «Натюрморт. В мастерской Малевича» 1927—1928; «Композиция со скрипкой» 1929, и другие.
В 1928 году художественный редактор издательства «Детгиз», В.В. Лебедев привлёк Васнецова к работе над детской книгой. Первые книги, проиллюстрированные Васнецовым — «Карабаш»(1929) и «Болото» В.В. Бианки (1930). В оформлении Васнецова неоднократно, массовыми тиражами, издавались многие книги для детей — «Путаница» (1934) и «Краденое солнце» (1958) К.И. Чуковского, «Три медведя» Л.Н. Толстого (1935), «Теремок» (1941) и «Кошкин дом» (1947) С.Я. Маршака, «Английские народные песенки» в переводе С.Я. Маршака (1945), «Кот, петух и лиса. Русская сказка» (1947) и многие другие. Иллюстрировал «Конька-горбунка» П.П. Ершова, книги для детей Д.Н. Мамина-Сибиряка, А.А. Прокофьева и другие издания. Детские книжки Васнецова стали классикой советского книжного искусства. Летом 1931 года вместе со своим вятским родственником, художником Н.И. Костровым, совершил творческую поездку на Белое море, в посёлок Сороки. Создал цикл живописных и графических работ «Карелия». В 1932 году вступил в члены Ленинградского отделения Союза советских художников. В 1934 году женился на художнице Галине Михайловне Пинаевой, в 1937 и в 1939 году родились две его дочери, Елизавета и Наталья.
В 1932 году поступил в аспирантуру при живописном факультет Всероссийской Академии художеств, где занимался три года. В тридцатые годы живопись Васнецова достигает высокого мастерства, приобретает самобытный, неповторимый характер, не схожий с работой близких ему художников. Его живопись этого времени сравнивается с работами В.М. Ермолаевой и П.И. Соколова — по силе и качеству живописи, по органической стихии цвета: «Васнецов сохранил и приумножил достижения самобытной национальной живописной культуры». В 1932—1935 гг. Васнецовым были написаны холсты «Натюрморт со шляпой и с бутылкой», «Чудо-юдо рыба кит» и другие работы. В некоторых из этих работ — «Дама с мышкой», «Церковный староста», — возникает хорошо знакомый художнику образ купечески-мещанской России, сравнимый с образами купчих у А. Островского и Б. Кустодиева.
Некоторые исследователи ( Э.Д. Кузнецов, Е.Ф. Ковтун) относят эти работы вершинным достижениям в творчестве художника. В 1936 году разрабатывал для Большого Драматического театра в Ленинграде костюмы и декорации к спектаклю по пьесе М. Горького «Мещане». В 1938-40 гг. работал в экспериментальной литографской мастерской при ЛОСХ. Автор поздравительных открыток (1941—1945). Предвоенный и послевоенный стиль Васнецова в книжной графике создавался под давлением идеологических обстоятельств. Пережив упорный нажим соцреализма, Васнецов сменил его стилем, связанным с русским народным искусством, во всяком случае, так считалось, хотя в нём было много от рыночного образца. Некоторая стилизация оказалась приемлема. Понятная и не имеющая отношения к формализму, она не воспринималась условно… Народная, рыночная вышивка.
Всё это вместе с реальным пейзажем постепенно избавило его от клички формалиста. В 1941 г. входил в коллектив художников и поэтов « Боевой карандаш». В конце 1941 г. эвакуировался в Пермь (г. Молотов). В 1943 г. переехал из Перми в г. Загорск. Работал главным художником Научно-исследовательского института игрушки. Создал серию пейзажей Загорска. В конце 1945 года вернулся в Ленинград. В 1946 году получил звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. В 1946 году летом создаёт ряд пейзажей Сосново, в 1947—1948 гг. — Мельничного Ручья, в 1949—1950 гг. Сиверской, в 1955 г.- Мерёва (под Лугой), в 1952 году пишет ряд крымских пейзажей, в 1953-54 гг. пишет эстонские пейзажи. С 1959 года ежегодно ездит на дачу в Рощино и пишет виды окрестностей. C 1961 года и до конца жизни жил в доме № 16 на Песочной набережной в Петербурге. В 1966 г. получил звание народного художника РСФСР. В 1971 году Васнецову была присуждена Государственная премия СССР за два сборника русских народных сказок, песенок, загадок « Ладушки» и «Радуга-дуга». В том же году по его рисункам снят мультфильм «Терем-теремок». Живописные работы 1960-70- х гг. — преимущественно, пейзажи и натюрморты («Натюрморт с вербой», «Цветущий луг», «Рощино. Кинотеатр „Смена“). На протяжении всей жизни Васнецов работал в живописи, но из-за обвинений в формализме, не выставлял своих работ. Они были представлены на выставках только после его смерти. Умер 3 мая 1973 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Богословском кладбище.
www.raruss.ru
Давно это было. Я тогда еще и отца с матерью не знал. А с дедом мы были одногодками.Дружно с ним жили. Да и что нам ссориться — делить-то нечего. Зато работы у нас по горло: то дурака валяем, то весь день баклуши бьем.Бывало, пойдем с дедом на рыбалку, сядем на речку, забросим удочки на берег и только успеваем дергать. Наловим рыбы целый ворох, разложим песок на костре и давай его на рыбе жарить. Наедимся до отвала, даже отвалиться нельзя. А ведь сами знаете, рыба воду любит, вот и пьешь с утра до вечера.Дед пил, пил и живую рыбину проглотил. Помнится, это таймень был. Большущий такой. А у деда в животе воды, что в море. Махнул таймень хвостом и потащил деда вниз да по речке. Только волны шипят да ветер у деда в ушах свистит — на берегу слышно.
Что бы с ним сталось, если б не дедова теща!Она за водой на речку ходила. Зачерпнула в воде прорубь да и вытащила в ведре деда.Пришла она домой, а в печке щи выкипают. Стала бабка воду доливать и выплеснула в котел моего деда. От жары он рот разинул, дух перевести не может. Тут и рыбине невмоготу стало. Заметалась она в животе у деда да и выскочила в открытый рот. Чуть бабку не захлестнула.А я думал: пропал мой дед, утопила его рыбина. Иду домой, а из глаз прямо речка соленая бежит, так деда жалко. (Кто знает, может, от этого в морях вода соленая.) Захожу в избу и глазам своим не верю: дед живехонький сидит и хлебает уху. И я на радостях на уху накинулся.После обеда мы любили на полатях полежать. А деда хлебом не корми, дай поговорить.Как начал он языком молоть, что твоя мельница. За какой-то час целый короб пирогов намолол, пришлось чай пить да водой закусывать.Потом у нас опять работа: решетом воду черпать да из пустого в порожнее переливать.
Однажды вымокли, как сухари. Пришлось разуваться. Развесили кусты на ботинках и стали солнце на них сушить. Да так высушили — насилу потом обули.Дед мой — такой непоседа! Чуть свободная минута выпадет, схватит грядку и бежит в огород лопату копать.
Насадил он луку. И такой лук высокий удался — что вдоль, что поперек.Я тогда еще маленький был. Залез в эту грядку, а выйти не могу — заблудился.Искал меня дед, искал, все ребра переломал. Насилу нашел. Обрадовался и говорит:— Ешь, внук, лук, сколько хочешь, ешь!Я совсем не хотел и съел всю грядку. Развалился на соломе кверху пузом, а в животе от лука петухи поют. Солнце печет, по животу течет. Слышу, что-то липкое. Попробовал — мед!И вот налетели на меня пчелы, что твои воробьи. За один день бочку меда натаскали, эдак пудов на пять. Мы потом с дедом всю зиму мед пили и в бочку не заглядывали.Зимой мы любили поохотиться.Как-то дед пронюхал, что в одной роще столько зайцев водится, что тараканов на березе. Пошли мы в лес ставить зайцев на петли. Наловили так много, что и не унести. Но дед смекалистый был. Вырубил в соснячке сухой шест и лаптями привязал всех зайцев к нему. А переднему уздечку на голову накинул. И повел их гуськом домой, словно лошадь на поводе. А я сзади иду и хворостиной его подгоняю, чтобы зайцы быстрей бежали.Ну, пришли, значит, домой… Накрошили скорехонько зайцев в чугун, да еще луку — ив печь.По избе такой дух пошел, что нос набок воротит. Смотрю, у деда моего нос воротило-воротило и на затылок заворотило. Подкрался я сзади да щелчком его по этому самому носу. Дед не видит, кто его щелкает, только носом крутит.Пока он носом крутил, на место его воротил, все зайцы из чугунка выкипели и в лес убежали.Пришлось не солоно хлебавши спать ложиться.
- КОНЕЦ -
Русская народная сказка забайкалья
www.planetaskazok.ru
|
|
|
|
|
|
