29 марта родился Овсей Овсеевич Дриз (16 [29] марта 1908, местечко Красное, ныне Винницкой области, Украина — 27 февраля 1971, Москва) — еврейский советский поэт, писавший на языке идиш. Сейчас, в основном известный, «бардовской» песней "Зелёная карета".
Впрочем, как сказать - известный. Песню слышали многие, а то что автор стихов Овсей Дриз, знают, к сожалению, далеко не все.
Слова - Овсей Дриз, перевод - Генрих Сапгир, музыка - Ал. Суханов.
Елена Камбурова - Зеленая карета
Как часто бывает, с песнями, само стихотворение "Зелёная карета", претерпело изменения. Вот оно в оригинале:
ЗЕЛЁНАЯ КАРЕТА
Спят мышата, спят ежата.
Медвежата и ребята.
Всё уснуло до рассвета.
Лишь зеленая карета
Мчится, мчится в вышине,
В серебристой тишине.
Шесть коней разгоряченных
В шляпах алых и зелёных
Над землей несутся вскачь.
На запятках - черный грач.
Не угнаться за каретой.
Ведь Весна в карете этой,
И спешит она к лесным
Удивительным портным...
Вот зелёные портные
Взяли нитки травяные,
Взяли острые иголки
У густой зелёной ёлки,
На полянке сели в ряд,
Шьют Весне они наряд.
Спите, спите, медвежата,
И ежата, и ребята:
Ведь зелёная обнова
Не совсем ещё готова.
В самый тихий, ранний час
Звон подков разбудит вас.
Только глянешь из окна -
На дворе стоит Весна.
Ребенку они могут показаться слишком «взрослыми», а взрослому наоборот «детскими». Смотря какой ребенок и смотря какой взрослый.
Стихи Дриза, больше всех переводил известный писатель и его младший друг Генрих Сапгир (не указанные в тексте переводы принадлежат ему). Но если увидеть подстрочник, то становится ясно, что Сапгир не переводчик, а скорее соавтор, нового стихотворения на русском языке.
– Мы путники на рассвете, – говорил Овсей Дриз. Он где-то давно исчез за горизонтом а его песни и стихи мы продолжаем слышать.
Из поэзии Овсея Дриза:
Майской ночью
С.Я. Маршаку
Майской ночью, бывает, в расцвеченных звездами высях
Заколышется вдруг, заиграет серебряный звон.
Захотите - услышите, это от вас лишь зависит.
Я ж поведаю вам, отчего появляется он.
Это мы, старики, наше неугомонное племя,
Мы, потомки мечтателей и записных чудаков,
Табакерки резные собрав, их вернули оленю,
До одной табакерки из крепких оленьих рогов.
С целой башней на лбу он к ночному идет водопою,
Задевая за звезды, и те, как стекляшки, звенят.
Колыбельную звезды поют над уснувшей землею
Нам, седым фантазерам, поверившим в правду баллад.
Перевела с идиш Т. Спендиарова
Мое желание
Даже сейчас,
На склоне лет,
Хочу я
Больше всего, —
Не ехать
Перед оркестром,
А плясать
Впереди него.
1966 Перевод автора
На берегу
На берегу реки сижу и вижу,
Как сумерки сгущаются во тьму -
И все покидают меня.
Солнце ушло.
За солнцем утята ушли.
За ними и лес ушёл в темноту.
За лесом ушли в черноту берега.
За берегами река.
Пожалуй, и мне пора.
Но
Куда?
Зеленая старость
Мой милый портной, ни драпа, ни шёлку –
принёс я листьев зелёных кошёлку.
Я листьев принёс тебе полные жмени –
Зелёную старость, пожалуйста, сшей мне.
Я руки раскину, я вытянусь к звёздам –
пусть птицы совьют на плечах моих гнёзда,
а люди – поверят, что дерево это,
и люльку повесят в тени моих веток.
пер. А. Лейзеровича
На берегу моря
Море.
Вдоль берега девушка шла.
Я глядел ей вслед,
Взглядом
Следовал по пятам.
Вдруг
Девушка остановилась,
Сняла свою туфельку
И вытряхнула мой взгляд,
Словно песок.
Я помню
Дорогой скрипит телега.
И радуга — выше неба.
Плетни... И пение птиц...
И хатки в зелёной долине —
Словно в плетёной корзине
Полсотни куриных яиц.
Журавль на соломенной крыше
Упрятал клюв под крыло...
Я снова вижу и слышу
Моё родное село.
Игра
Вот я вижу: куст растёт в саду,
Воробьи играют в чехарду.
Вижу крышу дома своего...
А теперь не вижу ничего.
Вот я вижу: пыль стоит столбом,
Грузовик промчался за углом,
Вижу, как шофёр ведёт его...
И опять не вижу ничего.
Вот я вижу: лёгкий мотылёк
Раскачал высокий стебелёк,
Вижу я, как шмель влетел в окно...
И опять вокруг меня темно.
Снова вижу: выбивают кресло,
Вижу, как порхает стрекоза...
До чего же это интересно:
Открывать и закрывать глаза!
Пер. Р. Сефа.
Колыбельная моим башмакам
Шляпа мятая уснула,
Расправляется во сне.
Мой пиджак скользнул со стула -
И не помнит обо мне.
Спит продрогший зонтик старый.
Спят усталые очки.
Под кровать я вас поставил,
Спите, спите, башмаки.
Вы со мной весь день ходили,
Вы порхали, голубки,
Прямо в лужу угодили…
Спите, спите, башмаки.
Расцветут во сне цветами,
Все распустятся шнурки,
Садом станете вы сами,
Спите, спите, башмаки.
Кожа вытерлась немного,
Но, как прежде, вы крепки.
А с утра опять – дорога.
Спите, спите, башмаки.
Вот история
Райские сказки, волшебные рифмы
Всегда был раздаривать рад.
И лишь себе, себе самому
Я подарил ад.
Вот какая история!
Хотел я свой ад на базаре продать.
Смеялась пестрая публика.
За мой настоящий, за истинный ад
Вот какая история!
Решил я свой ад в вине утопить.
И кружка была глубока...
Но добрый хозяин, дав мне пинка,
Нас выкинул из кабачка.
Вот какая история!
Задумал я в карты ад проиграть,
Картежников ловких созвал.
Но мне, как назло, всё везло и везло.
Банк даже я сорвал.
Вот какая история!
Райские сказки, волшебные рифмы
Я людям раздаривать рад.
И дорог, и мил – не расстанусь я с ним, –
И сладок мне собственный ад.
Вот какая история!
Горячий привет
Прислала мне тётя
Печенья,
Конфет,
Варежки,
Шарф
И горячий привет.
Вот варежки,
Шарф
И конфеты
С печеньем...
Где же привет?
Я ищу с нетерпеньем.
И с чем он —
С грибами?
С капустой?
С вареньем?..
Наверное, мама
От меня его прячет,
Чтобы остыл:
Видно,
Очень горячий.
Перев. Феликса Дектора
**
Блоху однажды встретя,
спросил её мой дед -
"Чему, блоха, ты рада?",
а та ему в ответ:
" Я в среду заболела -
простуда, кашель, жар -
И в шкуре у медведя
решила полежать.
Лежу себе спокойно,
поставила компресс...
И вижу вдруг охотника,
и слышу страшный треск!
Но мне каким-то чудом
случилось уцелеть -
Стрелял в меня охотник,
а был убит медведь!..."
пер. Александра Лейзеровича
Турецкий дождь
Турецкий мышонок —
Веселый бедняк
Нашел возле дома —
Турецкий пятак.
Мышонок находку
В платок завернул
И побежал
По дороге в Стамбул.
Хотел он купить
На турецкий пятак
Турецкую феску,
Турецкий табак
И пару красивых
Турецких усов
В турецкой лавчонке
У старых часов.
Но дождик турецкий
В Стамбуле идет.
Мышонок дрожит
У турецких ворот.
А стражник усатый
Ему говорит:
— По случаю дождика
Город закрыт.
Что где спрятано
Дерево прячет
Корни в земле.
Искры таятся
В теплой золе.
В желуде зрелом
Спрятан дубок.
В хрупкой скорлупке
Спрятан желток.
Жемчуг - в ракушке,
Рыба – в пруду.
Только лишь глупость
Одна на виду!
Перевела В. Донникова.
Секрет
Ребёнок играет
У старых ворот:
То скачет, то плачет,
То песню поёт,
То по дощечке
Железкой стучит.
Ох и забавно
Дощечка звучит!
А мастер скрипичный
Очки приподнял,
Окно распахнул
И на цыпочки встал:
— Дощечка такая
Давно мне нужна.
В руках моих скрипкою
Станет она.—
И новая скрипка
Явилась на свет,
И есть в ней какой-то
Чудесный секрет.
То скрипка заплачет,
То песню споёт —
Совсем как ребёнок
У старых ворот.
Перевела В. Донникова.
***
Учёнейший доктор, великий учёный
Прослушивал грудь мою трубочкой чёрной.
Он долго по рёбрам стучал своим пальцем,
Как будто бы в дом одинокий стучался,
И удивлённо сказал мне потом он –
Но где ж твоё сердце? Его нету дома!
– Ах, добрый мой доктор,
откуда ж мне знать?
Я сердце не смог под замком удержать –
Всё нужно ему, до всего ему дело:
О чём там вороны галдят очумело,
Зачем из-под снега цветок тянет стебель,
И что себе думают звёзды на небе…
Ну разве тюремщик я, доктор мой добрый,
Чтоб сердце держать своё в клетке из рёбер?
Перев. Александра Лейзеровича
***
Красным сладким вином
Я наполнил стакан...
Вроде, всё хорошо,
Да на сердце тоска.
Убери вино прочь
И не трать лишних слов –
Слишком жидкость в стакане
Похожа на кровь.
Водки несколько капель
На стол пролилось,
На клеёнке – как пятна
Непролитых слёз.
Ни о чём тебя больше
Не буду просить –
Кружку пива холодного
Мне принеси.
Вроде, всё хорошо,
Да помеха одна –
Шапка пены на ней,
Как моя седина...
Перев. Александра Лейзеровича
Счастье
Солнце светит?
Это — счастье.
И ненастье —
Тоже счастье,
Потому что
Это — счастье
Радоваться чудесам:
И дождю,
И снегопаду,
Речке,
Лесу,
Полю,
Саду
И высоким,
Синим-синим
Бесконечным
Небесам.
Пер. Р. Сефа.
Не знаю
Думал я, думал
И думал опять:
Куда же, скажите,
Мне руки девать?
— Вазы не трогай!
— От кошки отстань!
— В бочку железную
Не барабань!
Руки в карманы
Сунул. Но вот
Вдогонку я слышу:
— Лентяем растёт!
И на стене
Не велят рисовать.
Куда же, скажите,
Мне руки девать?
Дела рукам
Не придумать никак...
Может быть, надо
Ходить на руках?
Что случилось
Ах, что было,
Что случилось!
Дверь тихонько отворилась
И тихонько затворилась,
Мы судили,
Мы рядили,
Да и думать бросили:
Кто же к нам
Через порог
Кинул жёлтенький
листок —
Письмецо от осени.
Перевёл Р. Сеф.
Мой старый друг
Мой старый друг, облезлый наш буфет,
С тобой провёл я много зим и лет.
Средь тысячи других таких, как ты,
Всегда твои я узнаю черты.
Корицею и тмином ты пропах,
Темно в твоих укромных уголках.
Пусть полочки твои подчас пусты,
Ты — изобильный край моей мечты.
Сад яблоневый, сад вишнёвый мой,
Волшебный сад за дверцей потайной!
Мне чудилось, что скрыто волшебство
В стеклянном кубке деда моего.
Неведомых он сказок полон был,
Он радужными гранями слепил.
Вот баночка варенья в уголке
Хранится постоянно на замке.
Про то варенье говорила мать:
«Даст бог, не надо будет доставать!»
Чтобы меня попотчевали им,
Порой прикидывался я больным.
На цыпочках, дыханье затая,
К тебе не раз прокрадывался я.
Сад яблоневый, сад вишнёвый мой,
Сад мой волшебный, край мой потайной
Мой старый друг, облезлый наш буфет,
С тобой провёл я много зим и лет.
За каждый ты прости меня синяк —
Случалось это сам не знаю как,
За каждую царапинку прости...
Уж нам с тобой теперь не по пути.
Прощай же, мир моих ребячьих снов,
Молочных рек, кисельных берегов!
Перевела Т. Спендиарова.
Деловое утро
Я переделал много дел,
Едва с постели встать успел.
Надел я тапочки
Сначала.
Потом
Заправил одеяло.
Потом
Зарядку сделал чётко.
Потом
Почистил зубы щёткой.
Потом
Я поиграл с котом.
С сестрой
Поссорился потом.
Потом
Решили мы подраться...
И вот устал.
Но говорят,
Что надо быстро
Умываться
И отправляться
В детский сад.
Стихи про Эныка-Бэныка
Как мои стихи увидели свет
Однажды очки водрузил я на нос,
Журнал развернул и, вздохнув, произнёс:
— Когда же увидят стихи мои свет?
— Завтра,— шепнул Энык-Бенык в ответ.
Наутро я встал — ещё было темно.
К столу подхожу, а стихов моих нет.
Энык их все наклеил на окно,
Чтоб поскорее увидели свет.
Энык-Бенык знает все
Энык знает всё на свете.
Энык-Бенык вам ответит,
Сколько будет дважды два,
Почему растёт трава,
Отчего пищит мышонок
И толстеет поросёнок.
Раз ему и говорят:
— Ты всё знаешь,— говорят.
Почему, скажи, цыплятами
Называют всех цыплят?
Даже бабушка не знала,
Даже повар тётя Алла.
В словарях порылся дед
И не мог найти ответ.
Энык знает всё на свете,
Энык-Бенык нам ответит:
— Потому они цыплята,
Что умеют, если надо,
Так на цыпочках ходить,
Чтоб кота не разбудить.
***
-Для чего ты, Энек-Бэнек
Сунул шапку под кровать?
-Чтобы завтра вся квартира
Знала, где ее искать!
Грустный день Энека
Этот день был очень грустным.
Начался он с огорченья -
Утонула ложка в банке
Земляничного варенья.
В полдень новые ботинки,
Что так весело скрипели,
Вымокли в глубокой луже
И бормрчут еле-еле.
Захотел купать котенка -
Уронил кастрюлю на пол.
Ничего не получилоь,
Только руки исцарапал.
Вечером, в кровати лежа,
Вылез из-под одеяла.
В небе звездочку увидел -
А она тотчас упала.
Пятачки
Поросята Хрю-хрю-хрю,
Кверху хвостики-крючки,
Зарывали поутру
В огороде пятачки.
А цыплята Цып-цып-цып
Ах какие дурачки! —
Побежали в огород,
Чтобы вырыть пятачки.
Рыли пять часов подряд -
Всё искали этот клад.
Только вместо пятачков
Находили червячков.
Перевела И. Пивоварова
Коростель
Разве в том геройство,
Что, летать умея,
На юг собрались журавли?
Вот истинный герой:
Птица коростель
Пешком ушла.
Сказка-воспоминание
Старый дом
О чем эта сказка?.. О ветре, о саде, о дожде.
Нет... эта сказка о моем старом доме. И стоит закрыть глаза, я вновь его вижу.
Вот он стоит, опираясь на свои сосновые подпорки, точно старый человек на костыли: сейчас старик отдохнет и, глубоко вздохнув, – скрип, скрип... двинется дальше.
Именно таким и казался мне в детстве наш дом: старым добрым путником.
Если я уезжал куда-нибудь, то всегда беспокоился: там ли еще мой старый дом, в тихом переулке под тополями? А возвращаясь, я кричал ему радостно:
– Здравствуй, дедушка дом!..
И дом узнавал меня. Тоже скрипел – здоровался.
Да, мы с ним всегда были друзьями.
Ведь я вырос там, возле его сердца, в маленьком уголке за печкой. Прижавшись к той печке, к его доброму теплому сердцу, я не раз говорил ему о своих маленьких бедах.
И дом слушал и сочувственно скрипел ступеньками:
– Ну конечно, малыш!
А еще я любил закрыть глаза и спрятаться в его пушистую бороду, в тот теплый запах дерева, грибов, щей...
Вот какая сказка или какое воспоминание.
Когда я рассказываю своим внукам об этом, они не очень-то верят.
– А где же, – говорят они, – этот ваш дом?
Да, наш старый переулок стал теперь новым, каменным.
И, подумав о том, я отвечаю тихо:
– Теперь он тоже свернулся калачиком и спит в моем сердце, как когда-то спал я там, за печкой.
Скрип, скрип моя память...
Перевод Геннадия Цыферова
Биография
Овсей Дриз родился 16 (29) марта 1908 в местечке Красное неподалёку от Винницы. Его отец, Шика Дриз, после свадьбы отправился за океан на заработки и в пути скоропостижно скончался. Молодая вдова со временем вторично вышла замуж. И детство Шике Дриза-младшего прошло в доме деда в местечке Красное. Дед был лудильщиком, жившим среди мастеровых, и будущий поэт с детства видел, как работают мастеровые. После школы он поступил в художественное училище в Киеве и одновременно работал на заводе «Арсенал». В это же время он начал писать стихи. Мечтал стать скульптором. Писал он по-еврейски на идиш, овладев языком в доме деда. Музыкальность и мудрость этого языка стали главным отличительным признаком его поэзии.
В 1930 году вышел первый сборник его стихов «Светлое бытие». А в 1934 году — следующий сборник «Стальная мощь». В том же году начинается его служба в пограничных войсках. Потом была война, которую он прошел полностью и демобилизовался в 1947 году. Его стихи были не нужны. После убийства Михоэлса закрывались еврейские школы, был разгромлен Еврейский антифашистский комитет, а литература была в загоне. Он работал маляром, лепщиком, гранильщиком мрамора. «Я частенько встречал его, — вспоминал Михаил Матусовский, — в драной кепке, в пестрой одежде, словно нарочито размалеванной художником-авангардистом». В этот период он и познакомился с Генрихом Сапгиром, который перевел большинство стихотворений Дриза.
После смерти Сталина Дриза исключали из Союза писателей как балласт. Зал уже готов был проголосовать, но в последнюю минуту появился Александр Фадеев и взял Овсея под защиту.
Только с 1960 года, Дриз вновь стал издавать свои книги. На его стихи писали песни, по его пьесам ставились мультфильмы и спектакли. Его строки вошли в антологию лучших сказочников мира. Овсей Дриз стал символом еврейского поэта в самых разных художественных кругах, где вряд ли кто-то вообще интересовался литературой на идише. На русский язык Дриза переводили первоклассные мастера — Борис Слуцкий, Генрих Сапгир, Юнна Мориц. Его книги выходят миллионными тиражами. Ему были рады в любых аудиториях. Он был полон новых замыслов. Но им не суждено было воплотиться. 14 февраля 1971 года в возрасте 62 лет его не стало.
Яков Дриз на всю жизнь запомнил, каким трогательным было прощание с его братом: «Он лежал на возвышении, и Бэллочка Ахмадулина – маленькая изящная женщина – никак не могла дотянуться до его лица. «Помогите», – попросила поэтесса. Я ее приподнял, и она поцеловала Овсея».
Писатель Юрий Коваль позже писал: «Хоронили Овсея странно. В парткабинете Союза писателей стоял его гроб. Это было смешно и дико: Овсей в парткабинете! Я плакал, как и сейчас плачу, вспоминая Овсей Овсеича, глаза мои тогда ничего не видели, но все время чувствовался какой-то смех: «Овсей в парткабинете!» А на кладбище Генрих Сапгир и Витя Пивоваров смех подтвердили, схватили какой-то гроб - «Это - Овсей!»,- отволокли к могиле, открыли, а это был не Овсей. Долго мы искали нашего Овсея. Нашли и похоронили, и смеялся Овсей Овсеич, что мы, дураки, растерялись. Цветы мои на твоей могиле давно завяли, но чувствую, что еще в своей жизни много раз вспомню тебя, Овсей, божественный поэт».
Дриз читал свои стихи на идиш. И сразу же - по-русски. Давал свои версии переводов. Он читал энергично, активно, очень эмоционально. Седые длинные волнистые волосы падали на его орлиное лицо. Иногда останавливался, чтобы растолковать особый смысл той или иной метафоры или ситуации.
Давид Шраер-Петров вспоминает: «Вышел невысокий человек с шапкой седых волос, угольно-черными бровями и напряженным ртом... Сейчас, спустя много лет, черты его лица сливаются у меня в памяти с автопортретом Мартироса Сарьяна... Начал читать... Точнее – петь... Точнее – это было что-то вроде мелодекламации, но абсолютно естественной, без тени нарочитости или какой-то искусственности. Впечатление было огромное... Больше всего очаровывало сочетание мудрости и наивности, открытости и замкнутости. О своей жизни Овсей Овсеевич рассказывал скупо.…Даже выпив, размякнув душой и изливаясь в добрых чувствах к собеседнику, он как бы сохранял некую защитную оболочку».
Его стихи высоко ценили как простые читатели, так и известные мастера русского стихосложения. Ряд стихотворений Дриза были положены на музыку композитором Мотлом Полянским. Песни Бориса Савельева на стихи Овсея Дриза звучали в знаменитой "Радионяне", выходили на диске-гиганте "Я и мама" Жанны и Оли Рождественских. Самая известная песня на стихи Овсея Дриза - "Зелёная карета" Александра Суханова.
Интересно происхождение фамилии поэта. По семейному преданию дело было так: подоспело время одному из прапрадедов идти служить в царскую армию. Случилось это во времена Николая I. Служба была тогда тяжелой, особенно для евреев, и длилась 25 лет. Родные решили отослать парня подальше от Томашполя, где они жили. Он был малограмотный, с большим трудом писал свою фамилию Гайсинский. И выдумали они ему новую фамилию — покороче, из четырех букв, произвольно — Дриз. Отсюда и пошли Дризы.
«Подчас мне кажется, — напишет после смерти поэта его друг, переводчик Лев Озеров, — что фамилия Дриз — это аббревиатура, составленная из начальных букв таких слов, как Детство, Радость и Здоровье или Доброта, Работа и Знание».
Использованные материалы:
http://chtoby-pomnili.com - Андрей Гончаров
Материалы сайта www.blogs.mk.ru
Текст статьи «Сшей мне зеленую старость...», автор М.Гельман
Текст статьи «Овсей Овсеевич Дриз. Зачем я на свете этом…», автор Александр Лейзерович
knigi-znatok.at.ua
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Овсей Овсеевич Дриз (идиш שיקע דריז — Шике Дриз; 16 [29] марта 1908, местечко Красное, Подольская губерния, ныне Винницкой области, Украина — 27 февраля 1971, Москва) — еврейский советский поэт, писавший на идише.
Овсей (Шике) Дриз родился 16 (29) марта 1908 в местечке Красное Подольской губернии. Его отец, Шика Дриз, после свадьбы отправился за океан на заработки и в пути скоропостижно скончался[1][2]. Учился в Киевском художественном училище. С 1934 по 1947 год служил в пограничных войсках.
Его стихи высоко ценили как простые читатели, так и известные мастера русского стихосложения. Стихи-сказки Овсея Дриза были включены в антологию сказок мира. На русский язык поэзию Дриза переводили первоклассные мастера — Б. Слуцкий, Г. Сапгир, Татьяна Спендиарова, Ю. Мориц. Книга переводов на украинский язык выпущена Валерией Богуславской. Ряд стихотворений Дриза были положены на музыку композитором Мотлом Полянским. Песни Бориса Савельева на стихи Овсея Дриза звучали в знаменитой «Радионяне», выходили на диске-гиганте «Я и мама» Жанны и Оли Рождественских. Самая известная песня на стихи Овсея Дриза — «Зелёная карета» Александра Суханова.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой. – Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери. Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить: – Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!… Он энергически махнул рукой. Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга. – Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя. Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения. – Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей. – Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы… Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем. «Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу. В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали. – Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям. Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера. – А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
wiki-org.ru
Жил когда-то в местечке Хeлом богач Хаим-Бер.
Однажды в жаркий день он решил искупаться в реке, аплавать он не умел.Услыхали его крики, прибежали кто с чем был:сапожник с колодкою в руке,парикмахер с ножницами, портной с сантиметром на шее.Но было уже поздно.Лишь одежда Хаим-Бера осталась на берегу.
Люди вздыхали, охали. То, что Хаим-Бер утонул, это былоещe ничего. Плохойчеловек был этот Хаим-Бер, первый богач Хелома. НоЭстер – охл, женуХаим-Бера, в Хеломе уважали. Каждую пятницу в домебогача резали кур ксубботнему обеду. И Эстер – охл всегда отсылалабеднякам потроха. Как жетеперь быть? Кто решится сказать ей о несчастье? Ведь увдовы такое доброе ислабое сердце!
И вот из толпы выступил Шлeма-водовоз. Он былдлинный, тощий, сутулый. Вмаленьком картузе и огромных сапогах.
– Я беру это на себя,- сказал Шлeма-водовоз.- Уж япридумаю что-нибудьтакое, чтобы помягче сообщить бедняжке о случившемся.
Он взял одежду Хаим-Бера и направился к егодому. Добрая Эстер – охл сидела на крылечке и пилачай с вареньем. Причeм варенье она брала полнымиложками из большой банки.
– Добрый день, уважаемая Эстер – охл,- сказалШлeма-водовоз.- Я к вам. И,как видите, не с пустыми руками. Иду я сейчас берегомреки, и что я вижу? Высебе не представляете, Эстер – охл!..
Вижу, в воздухе летитЧья-то шляпа с лентой серой.Вижу, шляпа Хаим-Бера.Как еe мне не узнать!Шляпа, шутка ли сказать!Это же не просто шляпа,Ведь еe не бросишь на пол.Это шляпа Хаим-Бера!Богача! Миллионера!И летит она, как птица.И подумал я тогда:“Не дай бог ей опуститьсяТам, где грязь или вода.Шляпа может зацепитьсяЗа осину, например.Будет дерево гордиться,Будто это Хапм-Бер!”
Но не волнуйтесь, Эстер – охл. Со шляпой ничего неслучилось. Я догнал еe ипоймал. Вот она, шляпа Хаим-Бера, богача, передвами. И то, что она цела иневредима, это уже хорошо.
Иду я дальше. И что же я вижу?
Вижу я – летят штаныНеобъятного размера.Это ж брюки Хаим-Бера!Как же мне их не узнать!Брюки, шутка ли сказать!Это же не просто брюки,-Нет таких во всей округе!Это брюки Хаим-Бера!Богача! Миллионера!И летят они, как птица.
И подумал я тогда:“Не дай бог им опуститьсяТам, где грязь или вода.Брюки могут очутитьсяВ огороде, например.Тыква будет в них рядиться,Будто это Хаим-Бер!”
Но успокойтесь, уважаемая Эстер – охл! Ничего плохогосо штанами Хаим-Бера неслучилось. Я погнался за ними, словно мне двадцатьлет. Я бежал за ними так,будто руки мои не скрючены работой и ноги не в тяжeлыхмокрых сапогах. И вотони перед вами – дорогие штаны Хаим-Бера. И это, каквы понимаете, ещe разхорошо.
Я должен вам сказать, что поймать штаны и шля-пу было
Трудно, но не слишком.А летящую манишкуБыло мне поймать трудней.Но, как видите, я с ней.Вот и галстук Хаим-Бера,Богача, миллионера!
И это, конечно, уже четыре раза хорошо.
А если, добрая Эстер – охл, я к этому добавлю, чтоХаим-Бер утонул, так вы жеумная женщина и, конечно, поймeте, что на столько разхорошо один разплохо – сущий пустяк.
Вы сейчас читаете стих Сущий пустяк, поэта Дриз Овсей Овсеевичrussian-poetry.com
Овсей (Шике) Дриз
Овсей (Шике) Дриз – совершенно удивительный поэт. По брошенномувскользь, но очень верному замечанию Псоя Короленко – «…нашедшийгде-то, – вероятно, в каббале – рецепт вечного детства». Одиниз трёх сказочников – наряду с Владиславом Крапивиным и АлександромШаровом – которые научили меня видеть мир в особом – лунном, солнечноми звёздном – сказочном измерении. И всякий раз находить в самыхобыкновенных вещах отсветы великого удивления, невиданной радостии глядящего на тебя во все глаза чуда, что уводит в придуманные,но от этого не менее реальные страны.
Я встретился с его стихами странно. В университетской библиотекев Свердловске взял книжку «Четвёртая струна». И…
До того был невероятно впечатлён «взрослыми» стихами Дриза «БабийЯр», «Как умирают листья», «Тишь-тишина», «Прятки» и др. – что,честно говоря, хотел «Четвёртую струну» из университетской библиотеки«увести». Заплатив 10-кратную стоимость даже. Не получилось. Тогда– в 94-м, когда печатные машинки были уже анахронизмом – я перепечатывалсам себе на оставшемся от соседей с журфака доисторическом «ундервуде»«самиздатовскую» сборку Дриза.
А буквально через пару месяцев в свердловском букинисте натыкаюсьна точно такую же маленькую книжечку, но на идиш. Я аж ошалелот радости.
Правда, языка-то я почти и не знаю – так, обрывками…
Читаю иногда так, слушая музыку строк, пропуская через себя ритм,оказываясь там, внутри – в пространстве языка и стихов. Вот, таки идиш подучиваю немножко.
Стихотворение «Прятки». Просто – когда впервые прочитал – хотелосьдолго молчать. И внимательно слушать время. Которое журчит, какручей. Сквозь нас.
Одно из удивительных, по-детски простых и по-волшебному-загадочныхстихотворений Овсея-Шике Дриза. К вопросу о тайнах времени, мальчишках,стариках, колыбельных. Зимних колясках с полугодовалым сыном исороках в лесу Долины Ручьёв в Ханты-Мансийске. Напевал её в колясочныхпутешествиях на идиш, постепенно она перевелась на русский.
Тайерэр шнайдэр, х’бин гэкумэн дих бэтн - Отхоб их гэбрахт дир а кошэк мит блэтэр, - Из зай зих матриэр, лэйг нит оп аф шпэтэр Ун нэй мир уф агринээлтэр… Вэлн мэйнэн ди фэйгл – с’из а бойм ойсгэваксн, Ун бойэн зих нэстн ба мир аф ди аксл, Зайн вэт а стэшкэ цу мир ойсгэтротн Ун вигн а вигл мэ вэт ин майн шотн. Лу-лу-лу-ли-лу шлоф, ингэле, шлоф! Лу-лу-лу-ли-лу Шлоф, клейнеле, шлоф… Портняжка, тебя попрошу об одном Я листьев корзину принёс тебе в дом Из листьев из этих, будь добр, поскорей Зелёную старость мне сшей. Пусть птицы подумают – дерево тут И гнёзда птенцам на плечах моих вьют И мама тропинкой придёт в мою тень Качать колыбельку весь день… Бай-баю-баю Спи, маленький, спи! Бай – баю-баю Спи, мальчинька, спи…Вчера прочитал у Шике Дриза на идиш стихотворение. Страшное. Очень.Даже не стихотворение, а колыбельную. Которую мама пустой колыбелькепоёт. Написано в 1942-м году. Я раньше читал перевод Сапгира «Колыбельная(Чёрная баллада)». Но в оригинале – страшнее. Дело даже не в страхе,а в какой-то ледяной чёрной пустоте, которая возникает от этихнескольких строк. Перевелось само собой. И, по-моему, не надоздесь рифм. Молчать надо.
(Овсею Дризу и еврейским местечковым песням про мудрецов и чудаковиз Старого Хелома)
Песни, свет и детский смех Мне дарит память детства Снами-сказками в него Как в зеркало – глядеться Сквозь время рассекая Злой судьбы смурные вести Я греюсь тем, что я пою, - Так вот вам моя песня: «Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бим-бим-бом-бом! Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бом! Чирибим-бим-бим-бом-бом!»Это очень старая еврейская песня – дер элтэр йидишэ лид – о волшебныхсловах Чирибим-Чирибом, которые люди просто мурлыкают или напеваютсебе под нос, и всё вокруг совершенно преображается. Мир становитсястранным, прозрачным и солнечным, как будто его обнимают родниковыеруки. И начинается старая-старая сказка. Никто не знает, откудавзялись эти слова. Может быть Чирибим-Чирибом – это отзвуки таинственногоШем-Хам-Форэш, – тайного имени имени Б-га, которое знали толькодревние мудрецы и каббалисты. Человек, который знал его мог пониматьязык трав, птиц и зверей и творить невиданные чудеса. Впрочемвсё это покрыто седым мраком древней дремучей тайны. Наверное,Чирибим-Чирибом – это просто Непонятные Волшебные Слова. И вотвам про них – история.
Жил да был в одном местечке старый мудрый ребэ, Да мудрей его были лишь ангелы на небе, Знал он все наперечёт речения и свитки, Но пел наш мудрец и звездочёт, лишь заслышав звуки скрипки: «Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бим-бим-бом-бом! Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири- бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бом! Чирибим-бим-бим-бом-бом!» Как-то раз спросил я у учёного еврея: «Ребэ! Песни той секрет поведай мне скорее!» Долго он листал Талмуд, но не нашёл, хоть тресни Ничего. И мы… и мы с ним затянули песню: «Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бим-бим-бом-бом! Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири- бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бом! Чирибим-бим-бим-бом-бом!» А то местечко называлось просто – Старый Хелом, Каждый хеломский еврей был занят хитрым делом – Кто смотрел на небо и облака ловил рукою, А кто-то фрэйлехс танцевал и напевал такое: «Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бим-бим-бом-бом! Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири- бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бом! Чирибим-бим-бим-бом-бом!» Так скорей, скорей же приезжайте в Хелом в гости! - Враз изюма с миндалём получите по горсти. Да и где ещё устроят встречу вам чудесней – Всё местечко выйдет, выйдет, и вас научат песне: «Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бим-бим-бом-бом! Чирибим! Чирибом! Чирибим-бим-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири- бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бом! Чирибим-бим-бим-бом-бом!» …Песни, свет и детский смех мне дарит память детства. Да куда ж ещё душой усталою мне деться? Но там, на самом дне души, я прячу свою тайну – Когда мне плохо – я пою, пою чуть-чуть печально: «Чирибим… Чирибом… Чирибим-бим-бим-бим-бим-бом-бом. Чирибим… Чирибом… Чирибим-бим-бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири-бири- бим-бом-бом! Чири-бири-бири-бири-бири-бири-бом! Чирибим-бим-бим-бом-бом!!!»www.topos.ru
|
|
|
|
|
|
