Окно Евгения Фейерабенда. Стихи фейерабенда

Евгений Витальевич Фейерабенд

Евгений Витальевич Фейерабенд Евгений Витальевич Фейерабенд (1926 - 1981) Из книги: Е.Фейерабенд. Избранное. Лирика. Свердловск, 1976. *** Над сердцем вечна Власть родимых мест. Вот дом родной, Вот бродишь ты окрест, И небо, неподвластное забвенью, Твой край, как в детстве, Обняло опять. И горестно, и радостно ступать По той земле, Где те же свет и тени, Но поднялась другая молодежь... И все чего-то ищешь—не найдешь. Ведь молодость твоя Бродила тут, У древних лип, У звонкого колодца. И словно бы все тропки К ней ведут, И, кажется, аукни— Отзовется. Но нет ее. И отчий дом молчит. Лишь сердце Вспоминает и стучит Сильней под крышей, тронутою мхом. В окне открытом — синий полдень лета. Кому-то шепчешь ты — И нет ответа... И словно бы стоишь В лесу глухом. И отчий дом Подобен краю света. И в кузне Молот дедушкин не бьет, А был удар его силен и точен! И в кухне Скалкой бабушка не мнет В пельменную страду за сочнем сочень. Ушли навек их ласка и привет, И вечный труд С заботой неизбывной... Над синим лесом Лайнер реактивный Проносит треугольное крыло. О люди, Далеко нас унесло В потоке жизни, быстром, как ракета! Пора и мне За новой птицей вслед... А старое гнездо Вспомянешь где-то: Есть в новом мире Древняя изба, Там в люльке Началась твоя судьба. Там горным гребнем Высился порог, Который ты преодолеть не мог, Карабкаясь и плача, В раннем детстве. На потолке внимательный сучок, Как будто предка давнего зрачок, Блестит — В тебя старается вглядеться... В калитку повернул, Сойдя с крыльца, А все не распростился до конца, И тянет заглянуть в окошко это Сквозь тонкое, певучее стекло, Чья синь в былом Геранями согрета. Там печка, Нам отдавшая тепло, И давний день — Как дальняя планета. *** Сыновний поклон Зачем я тут? Зачем себя волную? Ведь, кажется, — отрезанный ломоть! Ведь сам я предпочел Судьбу иную, И этого в душе Не побороть. Но тянет, Тянет в сторону родную. Не разделить Завод и даль степную Все корни обрубающей чертой... Я рад тому, Что пашню вороную Хлеба закрыли Гривой золотой. Пройдет сквозь небо молнии клинок, Поедет гром с пригорка на пригорок, И дробный дождь Примчится, быстроног! Да это не Конек ли Горбунок, Который нам по сказкам мил и дорог. Но здесь не сказка, нет! Ведь был давно ли Он воплощен в натруженное поле, И чудилось: холмы — его горбы. И в нашу пользу В грозный час борьбы Не только самолет, И танк, И пушка — Перетянула хлебная горбушка Точнейшие весы самой судьбы, Где взвешены Неволя или воля. И, значит, мы навеки — Не рабы. И, значит, навсегда— Свободны мы. Поклон вам низкий, Русские холмы! Земной поклон тебе, Родное поле!.. *** Цветам опять Отбоя нет от пчел, А луг цветаст, Как праздничный подол. Но косари Натачивают косы. И радость, И забота в их глазах. Тут старики— В старинных картузах, А молодые— Сплошь простоволосы. Вот строятся — Взмахнуть в единый дых! Под взмахи кос Плывут рубахи их, Как паруса в поход По сизым росам. И падает Сраженная трава, Подрезанная яростно, Со свистом, И точно шепчет Горькие слова Степному ветру И росе зернистой. Падет трава, Обнимет землю-мать И, увядая, безответно тужит, Что к солнцу ей Цветов не поднимать Еще задолго До осенней стужи, Что сок ее Уходит постепенно И стебли истончаются, шурша. Не ведает того, Что станет сеном, Не понимает слова: — Хороша!.. *** Зеркало Осенний дождь—наследник летних рос Как будто к лугу мокрому прирос, И к югу промелькнула птичья стая. А ты стоишь, не пряча светлых кос, Сестренка бронзовеющих берез, Российская девчонка Золотая. Да, северному лету краток срок. Ссутулясь, клен над заводью продрог И пожелтел, И листья полетели. А там из леса в гости жди сорок. И замутят степную даль Метели. Но не впервой! И год назад село Сугробами до окон обросло. И солнце в низких тучах загостилось, Казалось, никогда не проблеснет! А ты впитала летнее тепло И даже в хмурых сумерках . Светилась. И в журавлиный плачущий отлет, И в час, когда крепчал декабрьский лед, Бронею нарастая на окне, Чтоб в зимний дом рассвету не пробиться, Ты зеркалом всегда казалась мне, В которое, скрываясь в вышине, Каким-то чудом Солнышко глядится. Весь день копилась туча грозовая, Росла за лесом сизою стеной. Колосья трепетали, призывая На нашу ниву Праздник проливной. Весь день за лесом глухо рокотало, И приближался гром по временам. Но все чего-то туче не хватало, Чтоб через холм перевалиться К нам. Пролился дождь на дальние поляны И вот уходит вдоль заречных сел. Как будто в гости кто-то долгожданный Прийти пообещал— И не пришел. *** Каменный Пояс На запад отсюда — равнина. К востоку — другая: Сибирь. Меж ними отроги раскинул Гранитный Урал-богатырь. Донцы, Москвичи, Вологжане Верхом, И в ладьях, И пешком Здесь путь свой к востоку держали, А путь — никому не знаком. Но двигались смело и споро И Русской земле дорогой В походе Уральские горы Дарили — одну за другой. И вдруг постигали в волненье, Что гордый Урал неспроста Под тучи вознес, Как ступени, Крутые уступы хребта. Вознес, Чтобы с верхнего камня Взглянуть им, как смотрит орел, В просторы лесного Прикамья И в степь, где играет Тобол. Взглянуть — И связать воедино И в мыслях, И в сердце своем Бескрайние эти равнины, Скрепленные горным хребтом. Связать и дороги, И реки, Простор для коней и пурги. На нем не слиняет вовеки Зеленое платье тайги. И будет служить неизменно И сотни, И тысячи лет, Как пояс в камнях драгоценных, Великий Уральский хребет! *** Балалаечник А он играл на балалайке. Не с тем, чтоб слышалась хвала, А ради водки, щей и сайки. А слава все-таки пришла. И, видно, не был он бездарен, И трогал слушавших — до слез. И про него проезжий барин Сказал, как плюнул: — Виртуоз! И похвалу приняв как ругань, Он был обижен через край. Но шла к нему его округа, Прося и требуя: — Сыграй!.. И как-то странно хорошея В преображающий момент, Он брал, как лебедя за шею, Свой немудрящий инструмент. И полным беглого задора Тем пальцам не было цены, Так страстно жаждавшим простора. А под руками—три струны. То стонут тягостно и смутно, То звук дробят, бросаясь в пляс. Живут, меняясь поминутно, Почти невидимы для глаз. И вот отстукивают бойко Под волчий вой, под звон и гик, И балалайка — это тройка, А балалаечник—ямщик. И это спутанные гривы В тугую нить заплетены. Нет, три струны на тонком грифе Как три неведомых страны. Одна струна — страна печали, В другой струне — души покой, А третья — сроду не встречали Нигде веселости такой! Но ах как мало! Слишком мало Тех звонких струн для этих рук. Ладонь их к деке прижимала — И расшибалась тройка вдруг. А есть рояли и органы, Что от движения руки И выдыхают ураганы, И сотрясают потолки. Они звучат на светлой сцене. А у него дела—табак. Но и его достойно ценят, Ведут почтительно в кабак. И он чего-нибудь да значит! И чтимый, словно бы колдун, Он долго водку пьет и плачет О том, что слишком мало струн. *** Китеж Догорала Русь в предельной муке, Уплывала дымом к облакам, Все теряла — волю и права. Пеплом стали Киев и Москва. Только Китеж-град не дался в руки, Не достался жадным степнякам. Издавна о нем орда прознала, Шла к нему на самый край страны, Злую пену с конских морд роняла. Шли татары—мать-земля стонала, Лес валился на две стороны! Для коней на плети не скупились, Чтоб тянулись в гулкую струну. Шли татары, шибко торопились, Чуяли несметную казну. Шли ночами, шли путем окольным, Доскакали — вот он Китеж-град, Отраженный озером привольным, Красотою радующий взгляд!.. Но шагнули в воду колокольни, Избы и палаты—все подряд! А враги отпрянули назад. Да и как им было не отпрянуть! Высь небес чиста и холодна, Неоткуда вроде грому грянуть, Гром поднялся в озере со дна. Это было, было в самом деле! Под водой, надежной, как броня, Бил набат, колокола гудели, Гнев и скорбь в одно соедини. И вникая в грозный голос меди, Восходивший к солнцу из глубин, Усомнился в собственной победе Гордый кривоногий властелин. Будто это рук грозящих взмахи, Будто город чудом жил в воде!.. И Батый в смятении и страхе Повернуть велел своей орде, Прежде от летящих стрел крылатой, Нынче — тихой, будто виноватой, Словно упустила град сама. Повернула вспять за тьмою тьма, Видя, как с прибрежного холма Уходили в волны терема И дразнили жемчугом и златом... Во главе разноязычных конниц Хан, невесел, словно был разбит, Неумолчный звон бессмертных звонниц Слышал сквозь смятенный гром копыт... И затихло все у Светлояра, Лес поднялся, выросла трава. Но в стране, обугленной пожаром, Дивный звон прославила молва. И к лесному керженскому чуду Люди добирались отовсюду. Шли к нему из выжженных селений Страшною Батыевой тропой, Как по тропкам чуткие олени К озеру идут на водопой. Выходили на берег толпой, У воды вставали на колени. В утренней хрустальной тишине Кланялись озерной глубине. В сердце—горе, Мука без предела, От заботы вспухла голова. Обостряли слух — и глубь гудела, Стало быть, благая весть права. Глубь звенела горестно и нежно, Пробуждала силу и надежду. Этот звон подспудный, Звон подводный, Звон неодолимый и свободный, Словно голос матери-земли, Брали в сердце и с собой несли. Был тот звон, важнейший, чем слова, Дальним предвещаньем торжества. Это было, было в самом деле, Было—в воду прадеды глядели, А заря рассветная плыла, А в воде колокола гудели. Люди уверялись: Русь жива! Что сейчас о том ни говори, Пусть причинны в том не звонари, А пласты тяжелые земные, Проседая на озерном дне, Поднимали струи водяные. Суть в другом. Всесильным мнился враг, А народ в лихой своей године Звон тот не прослушал и воспринял, Как призыв к борьбе, Как добрый знак. Встала Русь, За игом свергла иго. Не раскрыть былое, словно книгу, Но приди на озеро, приди, К Светлояру слухом припади, Подожди обещанного мига. И пойдут, пойдут назад мгновенья И часы, и годы, и века... Солнце проблеснет издалека, Синь лесную светом осенит— И тогда наступит откровенье, Ты услышишь— Озеро звенит... *** Подорожник Подорожник — цветок, Ты растешь при дороге. Словно парус — листок, Стебель — тонкий и строгий. Чем сюда привлечен С лугового откоса? Топот, гомон и звон, Сапоги и колеса... Лучше б смирно сидеть Среди трав осторожных, Чем от пыли седеть В передрягах дорожных. Да зовет колея, Даль пронзая до неба! Мне ль не знать, коли я Без пути—как без хлеба. Трудной жизнью живешь И корабликом малым Будто вечно плывешь По степям и увалам... *** Руда На медных соснах тают смолы, Под солнцем вся земля в цвету, Но в глубь земли глядит геолог, Иную видя красоту. И я желаю всей душою Тебе, парнишка молодой, Чтоб все, что выковано мною, Ты завтра дерзко счел рудой. И беспощадно переплавил Все, чем горда моя тетрадь, Все растворил в кипучей лаве, Чтоб небывалое создать. Хочу, чтоб вечно беспокоя, Всегда в грядущее маня, Был каждый новый день рудою Другого — завтрашнего дня! *** Муравей Уже он чуял — Пахнет житом, Но, миной скошен наповал, Солдат считал себя убитым И даже глаз не открывал. И, оглушенный, Он не слышал, Как пушки били за рекой И как в норе копались мыши Под окровавленной щекой. Как ездовые драли глотки... Но вот разведчик-муравей На лоб солдату слез с пилотки И заблудился меж бровей. Он там в испуге заметался, И, энергичен, полон сил, Защекотал и затоптался, И вдруг— Солдата воскресил. И тяжело открылись веки, И смутно глянули зрачки, И свет забрезжил в человеке, Поплыл поверх его тоски. Вздохнул он глубоко и тяжко, И небо хлынуло в глаза... И понесла к земле мурашку Большая круглая слеза. *** Забытая дорога предо мною, Прорезавшая княжество лесное И с двух сторон стесняемая им. Ее не режет ободом тугим, Ныряя в колеях, высокий воз. Не слышно ни копыт И ни колес. И след подков Дождями напрочь смыт, И затянулись колеи, как раны... Но смутная печаль меня томит, И я стою, охвачен чувством странным. Мне кажется, Что ей среди лесов, В цветах и травах еле различимой, Все не хватает чьих-то голосов И жаль того, Что жизнь проходит мимо, Что лучше быть для всех колес открытой, Чем никому не нужной и забытой, И глухо зарастающей травой, Что лучше быть растоптанной копытом, Изрезанной железом, Но живой! *** Прошла тайгой— И разделила Единый край на берега. И вот решает — Кто ей — Милый, Кому — Особо дорога. Один Бросает ей в ладони Весной черемуховый цвет. Другой На белом горном склоне Ей дарит Камень-самоцвет. И оба Шепчутся с ней нежно, И оба В ней отражены — Ее мечты, Ее надежды, Ее трепещущие сны. В ее душе — В хрустальной сини Их боровая благодать. Какой милей, Какой красивей, Ей не понять, Не угадать... *** Радуга Долго в небе яркий блеск не гас. Радугой любуясь огневою, Думал я, что, может быть, сейчас Загрустили вдруг в разлуке двое, Всех сильней и крате полюбив. Дождь прошел, И над простором нив, Высоко, от одного к другой, Радуга раскинулась дугой: Опустила два цветных конца И соединила их сердца. *** Все музыкой наполнено Все музыкой наполнено вокруг, И тишина мелодией чревата — Недвижная дубрава, Клен крылатый, Березник озорной И мокрый луг Лишь ветра ждут, Его искусных рук. И в чуткой камышинке, И в реке, И в озере бездонном, И в цветке, И в каждом колоске на хлебном поле, Незрим и невесом, Таится звук И ждет толчка, Чтоб вырваться на волю. И зазвучать, Запеть, Заплакать вдруг... Надломленный, пощады просит сук, А колосок звенит счастливым звоном. В садах, Обнявших мягкие холмы, Слышны листвы редеющей шумы, А яблоки роняют гулкий стук, Как будто в пляске радостный каблук Пошел, пошел дробить По южным склонам!.. Так редкостно случайна тишина, Природа вечной музыкой полна, Как будто переполненная чаша, Качни — и капли через край сорвутся. Вся музыкой полна, Природа ждет. Подует ветер— Листья засмеются, Подует ветер — Поле запоет!.. *** Неповторимость Порой шедевры смотрят робко, Как в моду входит новизна: Сегодня — здание-коробка, А завтра — голая стена. Стена стоит мертво и тяжко, Как отраженье глаз пустых. А поле, поле — все в ромашках, Все в горицветах золотых. И мне не надо, мне не надо Могильной скуки голых стен, Мне надо праздника для взгляда, Картин, берущих душу в плен. В которых страсть творенья зрима, Как в расцветающем цветке, И есть порыв неповторимый В неувядаемом мазке... *** Вдохновение Праздник года — Майское цветенье. Веток узловатое сплетенье Белым цветом плещет через край - Через крышу прет, Через заборы. Молодому пылу и задору Тесно — Хоть калитку отпирай! Цвета—будто нет скончанья силе! Сад — у всей округи на виду. Будет завязь — Пчелы завязили Хоботки в густеющем меду. Нет весенней щедрости предела! Нынче праздник — Завтра будет дело, Запылают яблоки В саду. А пока— Пыльцою цвет дымится, Чтобы не под бременем годов Яблоням согнуться и сломиться, А под сладкой тяжестью Плодов. *** Бессмертье Булат, Что мастером откован, Упруг и тверд, Кален огнем, Крещен в воде. Но тверже слово, Что прозвенит в веках О нем. Из дел людских, Из всех изделий Оно выносливей всего. Сравняло время Цитадели, Но не смогло Убить его. В нем К нам дошел, Как свет, Как отблеск, Давно исчезнувший народ - Его душа, Любовь И доблесть. В нем— Вся вселенная живет. Ни очага, Ни стен, Ни крова Да и себя не уберечь. Храните стих, Чеканьте слово. Бессмертье наше— Наша речь. *** Живите так С цветами, Пламеневшими в мороз, Пришли ко мне январским утром дети И, чуть волнуясь, задали вопрос О том, как лучше жить на белом свете. Что им сказать? Какой им дать совет? Любовь к Отчизне. Верность. Честность. Смелость. Как много должен был вместить ответ!. — Живите так, Чтоб петь о вас хотелось! *** Весенняя сосна Такая благодать кругом. Весна! Гляжу—смолой заплакала сосна, Никем не изувечена, не ранена. Давно ль стояла, ветром забуранена, Продрогнув до корней, белым-бела. Морозы были по зиме жестоки. Но выстояла, все перенесла. А вот теперь на солнечном припеке, Почувствовав, как бьют живые соки, Видать, родной природе благодарная, Как человек, сдержаться не смогла — И с высоты, лучистая, янтарная, Слезинка покатилась вдоль ствола. *** В лес вхожу... В лес вхожу я так, Как входят в храм. Ветви — своды, А стволы — колонны. Ягодам его, Его грибам Благодарно отдаю поклоны. Может, белку Высмотрю в бору, На пеньках для птиц Рассыплю зерна. А ружья С собою не беру, В лес теперь с ружьем ходить Позорно. Сколько их От выстрелов ушло, В черный ствол Смотревших круглым глазом? В наши дни В лесу стрелять грешно, Будто ломом бить По древним вазам... *** Зеница ока Берегите Как зеницу ока Мир земной — С планетой крутобокой, На которой есть, Как по заказу, Все, что просят Тело или разум. Берегите Как зеницу ока Все, что расточается жестоко, — Чистоту воды И ясность неба, Сытность неотравленного хлеба. Берегите Как зеницу ока Буйный лес — С синицей и сорокой. С ними Мир цветаст и полнозвучен, А без них Безрадостен и скучен. Берегите, люди, Берегите Солнца свет В сияющем зените, Степи, И луга, И океаны От войны, От бомбы окаянной, От смертельной атомной отравы. А еще— От всяческой потравы. Берегите От лихой растраты. Люди, люди! Мы не так богаты. Портим почву, Лес без меры валим — Тратим то, чего не создавали, Что принадлежит и нашим детям. После спросят. Что мы им ответим? Одного оленя Мы обидим— Сразу стадо прочь заторопилось. Может, больше мы их Не увидим, Будто наше зренье притупилось. Спросишь ли сегодня У ребенка: — Видел ты Живого жеребенка?.. Спросишь У девчонки, У мальчишки: — Видели вы сокола Не в книжке?.. И на все про все Один ответ: — Нет!.. Человек, Пришедший из былого, Слыша отрицающее слово, Мог бы и спросить, Не пряча боли: — Что с детьми? Они слепые, что ли?.. Нет, они не слепы, Зорки дети. Гром набата зреет В их ответе. Просто по крупинке, По частице Можно очень многого лишиться. Капля Начинает смыв плотины, Камешек — Движение лавины. Что-то С глаз долой ушло сначала, Что-то В ближней роще отзвучало, А потом и вовсе нет чего-то. Тратим, тратим мы, Не зная счета. Берегите Как зеницу ока Мир земной, Не верьте злым пророкам. Мир земной, Отцовское наследство, Вынянчит еще За детством детство. Колыбелью новых поколений, В травах, А не в пепле по колени. Если им лететь К иным планетам, Так и то неугасимым светом Мир земной, Как материнский глаз, Будет вслед смотреть им. В добрый час! Мир земной, Привычный, Теплый, Радостный, В атмосфере — В оболочке радужной, Чтоб смотрел И виден был далеко, — Берегите Как зеницу ока!

koapp.narod.ru

Фейерабенд мог позволить себе роскошь писать о любимом — Российская газета

Его отец был топографом и каждое лето брал сына в экспедиции. В путешествиях по лесам и степям Западной Сибири Женя еще дошкольником получил обширные знания по геологии, ботанике и зоологии. Первое стихотворение написал о муравейнике. Через много лет одно из лучших своих стихотворений он назовет "Муравей". Виктор Петрович Астафьев, с которым переписывался и дружил поэт, считал это стихотворение одним из лучших в русской поэзии ХХ века.

В девять лет мальчик заболел полиомиелитом. В двенадцать у него оказались парализованы ноги. Началось бесконечное скитание по больницам и санаториям. От тоски и одиночества спасали книги и стихи.

В 1938 году первое стихотворение Жени Фейерабенда появилось в журнале "Костер". В 1940 году его стихи вошли в "Книгурр" - знаменитую "Книгу уральских ребят". Из-за войны книга вышла только в 1944 году, когда многие участвовавшие в ней мальчишки были на фронте.

Женя Фейерабенд встретил войну в Свердловске в поселке Верх-Исетского завода. Он вспоминал: "Голодали. Не было дров. Одну зиму печь не топили вовсе..."

Надо обязательно назвать имена тех, кто спас прикованного к постели талантливого юношу. Это, конечно, мама Матрена Ивановна, посвятившая сыну всю жизнь. Каждый четверг Женю навещала поэтесса Елена Хоринская. Она вспоминала, что "в хатке был страшный холод, Женя лежал в шубе и шапке..."

Сохранившийся автограф поэта. Фото: Из архива семьи Евгения Фейерабенда

От воспаления легких юношу спасла студентка-медик Лена Тихачек. Ее брат молодой поэт Ариан Тихачек в 1943 году погиб на фронте. Каждые четыре часа Лена делала уколы, дежурила у постели Фейерабенда.

В 1944 году 18-летнего Женю стал опекать его ровесник, студент горного института Виктор Фалеев (Рутминский) - в будущем переводчик, библиофил, педагог, блестящий жизнеописатель русских поэтов. Фейерабенд вспоминал, как Виктор шел к нему "по бездорожью, а потом читал мне на память Есенина и Пастернака, Мандельштама и Северянина, Ахматову и Цветаеву..." Этих поэтов прочитать тогда было негде. Вскоре случилась беда: Виктора арестовали, обвинили в антисоветской деятельности, а через четыре месяца заключения приговорили к шести годам колымских лагерей. В Свердловск Виктор вернулся только в середине 1950-х годов.

В обветшавшей девятиметровой избе Фейерабенд прожил еще долго. Только в 1964 году он получил квартиру, где прежде всякой мебели поэт попросил разместить птичьи клетки. Их подвесили к потолку, поближе к его кровати. Птицы, книги и иконы - вот что помнится тем, кто бывал у Фейерабенда. "В комнате у Матрены Ивановны, - вспоминал Астафьев, - был целый иконостас. Много часов простаивала русская женщина перед иконами, просила Бога о милости болезному сыну..."

Узник четырех стен был удивительно свободным человеком. Фейерабенда не обременял социальный заказ, не искушали высокие гонорары, он не знал, что такое интриги вокруг зарубежных поездок и секретарских постов. Он мог позволить себе то, о чем лишь мечтали многие благополучные писатели, - писать о любимом. И для тех, кого любил.

В 1976 году, после 40 лет неподвижности, у поэта вышла двадцать восьмая книга - "Избранное". В марте 1981-го он умер. 19 октября Евгению Витальевичу Фейерабенду исполнилось бы 90 лет.

История одного подарка

Несколько лет назад мы уже писали о Евгении Фейерабенде. Среди откликов, которые мы тогда получили, было письмо из Екатеринбурга от детского врача Людмилы Моисеевны Коршуновой: "Посылаю вам то, что у меня осталось от знакомства с Евгением Витальевичем Фейерабендом. Я его ровесница. Знакомство наше было неблизкое, но теплое. Я уважала Евгения Витальевича за его жизнь и горе, которое его постигло в отрочестве - он был прикован к кровати. Покупала его книги. Как-то купила шесть книг и все раздарила. А однажды моя сестра сшила кота-рыболова - героя детских стихов Фейерабенда. Мы решили передать поэту этого тряпичного кота. Я испекла вкусных вещей и пошла к нему. Он жил cо своей мамой в центре Свердловска. К нему я тогда не попала: его мама Матрена Ивановна куда-то вышла, открыть дверь было некому. Я оставила подарки соседям, чтобы они передали их поэту..."

В ответном письме Евгений Фейерабенд писал:

"31 октября 1976 г. Благодарю Вас за подарок. Кот-рыболов, такой живой и задорный вызвал у нас с мамой взрыв восторга. Это настоящее произведение искусства. Какая мастерица ваша сестра! Кот стоит у меня на полке и бодрым видом своим не велит унывать. А цветы, свежие и белые, будто одновременный символ прошедшего лета и подступившей зимы, радуют своей красотой... Всего Вам самого лучшего! Евгений Фейерабенд".

Из стихов Евгения Фейерабенда

Грустишь обо мне хоть

немножко?

Пускай не любила, а все ж?..

Бывало посмотришь

в окошко -

И гордо глаза отведешь.

А все-таки думала что-то!

И, помнится, не было дня,

Чтоб ты, возвращаясь

с работы,

Забыла взглянуть на меня.

Уехал я вечером стылым

В соседний район городской -

И словно бы нас разделило

Безмерною далью морской!

И вновь не увидеть ни разу,

И вспомнится тысячу раз,

Тревожный и ласковый сразу

Тот взгляд темно-бархатных

глаз.

И я оправдаться не в силе,

И что в оправданье скажу?

Что вот, мол, куда положили,

Годами я там и лежу.

Я даже не ведаю, кто ты.

Но думаю снова о том,

Что ты, возвращаясь

с работы,

Проходишь привычным

путем.

И те же дома. И дорожка.

И гомон у входа в кино.

И только в знакомом окошке

Меня не увидеть давно.

* * *

Я целый день долблю дуплянку

А древесина так плотна,

Что под березовой киянкой

Стамеска стонет как

струна.

Но пролетают птицы к югу,

И я уеду в свой черед.

И лишь дуплянка

Глазом круглым

Посмотрит вслед

Поверх ворот.

И на шесте своем качнется,

В поклоне голову клоня.

Она, наверно, птиц дождется,

А ты дождешься ли меня?..

rg.ru

Евгений Фейерабенд | Стихотворение дня

19 октября родился Евгений Витальевич Фейерабенд (1926 — 1981).

Цветам опятьОтбоя нет от пчел,А луг цветаст,Как праздничный подол.Но косариНатачивают косы.И радость,И забота в их глазах.Тут старики —В старинных картузах,А молодые —Сплошь простоволосы.Вот строятся —Взмахнуть в единый дых!Под взмахи косПлывут рубахи их,Как паруса в походПо сизым росам.И падаетСраженная трава,Подрезанная яростно,Со свистом,И точно шепчетГорькие словаСтепному ветруИ росе зернистой.Падет трава,Обнимет землю-матьИ, увядая, безответно тужит,Что к солнцу ейЦветов не подниматьЕще задолгоДо осенней стужи,Что сок ееУходит постепенноИ стебли истончаются, шурша.Не ведает того,Что станет сеном,Не понимает слова:— Хороша!..

Уже он чуял —Пахнет житом,Но, миной скошен наповал,Солдат считал себя убитымИ даже глаз не открывал.И, оглушенный,Он не слышал,Как пушки били за рекойИ как в норе копались мышиПод окровавленной щекой.Как ездовые драли глотки…Но вот разведчик-муравейНа лоб солдату слез с пилоткиИ заблудился меж бровей.Он там в испуге заметался,И, энергичен, полон сил,Защекотал и затоптался,И вдруг — Солдата воскресил.И тяжело открылись веки,И смутно глянули зрачки,И свет забрезжил в человеке,Поплыл поверх его тоски.Вздохнул он глубоко и тяжко,И небо хлынуло в глаза…И понесла к земле мурашкуБольшая круглая слеза.

Все музыкой наполнено вокруг,И тишина мелодией чревата —Недвижная дубрава,Клен крылатый,Березник озорнойИ мокрый лугЛишь ветра ждут,Его искусных рук.И в чуткой камышинке,И в реке,И в озере бездонном,И в цветке,И в каждом колоске на хлебном поле,Незрим и невесом,Таится звукИ ждет толчка,Чтоб вырваться на волю.И зазвучать,Запеть,Заплакать вдруг…Надломленный, пощады просит сук,А колосок звенит счастливым звоном.В садах,Обнявших мягкие холмы,Слышны листвы редеющей шумы,А яблоки роняют гулкий стук,Как будто в пляске радостный каблукПошел, пошел дробитьПо южным склонам!..Так редкостно случайна тишина,Природа вечной музыкой полна,Как будто переполненная чаша,Качни — и капли через край сорвутся.Вся музыкой полна,Природа ждет.Подует ветер —Листья засмеются,Подует ветер —Поле запоет!..

Осенний дождь — наследник летних росКак будто к лугу мокрому прирос,И к югу промелькнула птичья стая.А ты стоишь, не пряча светлых кос,Сестренка бронзовеющих берез,Российская девчонкаЗолотая.Да, северному лету краток срок.Ссутулясь, клен над заводью продрогИ пожелтел,И листья полетели.А там из леса в гости жди сорок.И замутят степную дальМетели.Но не впервой!И год назад селоСугробами до окон обросло.И солнце в низких тучах загостилось,Казалось, никогда не проблеснет!А ты впитала летнее теплоИ даже в хмурых сумеркахСветилась.И в журавлиный плачущий отлет,И в час, когда крепчал декабрьский лед,Бронею нарастая на окне,Чтоб в зимний дом рассвету не пробиться,Ты зеркалом всегда казалась мне,В которое, скрываясь в вышине,Каким-то чудомСолнышко глядится.Весь день копилась туча грозовая,Росла за лесом сизою стеной.Колосья трепетали, призываяНа нашу нивуПраздник проливной.Весь день за лесом глухо рокотало,И приближался гром по временам.Но все чего-то туче не хватало,Чтоб через холм перевалитьсяК нам.Пролился дождь на дальние поляныИ вот уходит вдоль заречных сел.Как будто в гости кто-то долгожданныйПрийти пообещал —И не пришел.

dev-poems.rifmovnik.ru

Чтоб полюбить сильней.... Содержание - Евгений Фейерабенд СТИХИ

Отозвав сеттера «к ноге» я поспешил уйти — ведь помочь лосихе я не мог, а своим присутствием лишь увеличивал ее мучения и страх.

Уходя, я старался восстановить картину лесной трагедии…

Лоси, доверчивые и любопытные, не остерегаются автомашины, подпускают близко браконьера, сидящего в ней, а такой «любитель» выстрелить в живую мишень выпустил заряд дроби в глаза несчастной лосихи и ради своей слепой жестокости и дикой забавы обрек ее на длительное мучение и на медленную голодную смерть.

Евгений Фейерабенд

СТИХИ

ВЕСЕННИЙ СКВОРЕЦ

Еще земля

Покрыта коркой льдистою,

А на столбе

Взъерошенный скворец

Защебетал,

Запел,

Пошел высвистывать,

Российских весен

Преданный певец.

За кучей дел,

За стоном зимних вьюг

О нем едва ли

Вспоминали часто мы.

А он все помнил!

Сразу бросил юг,

И полетел —

В родной весне

Участвовать.

И северянам

Нет его милей

За то, что прилетел из-за морей,

От пальм, от роз — сюда,

Где над проталиной

Своим теплом

Скворешню обогрей

И жди.

Чтобы земля

Совсем оттаяла.

И он сидит,

Счастливый,

На столбе,

Сидит — дивится собственной судьбе,

Заслуженному чуду возвращения,

И весь поет

О мире, о себе,

Как требует того

Душа весенняя.

Вовсю поет

Взъерошенный скворец

О том, что у разлуки есть конец,

Что если захотеть —

Мечта сбывается!

Пришла весна —

И ей не прекословь!

Свистит скворец,

Щебечет,

Заливается, звенит,

С весною нераздельно слит,

Как с сердцем слита

Первая любовь,

Которая вовек

Не забывается.

ДА, Я ХОЧУ, ЧТОБ КОЕ-ЧТО ОСТАЛОСЬ

Ребята

Поднимают целину.

«Челябинец» идет, ныряя тяжко,

И грозный ритм его дыханья част.

Он режет клин

Во всю его длину.

Вниз головой,

Корнями вверх

Ромашки

Неудержимо валятся под пласт.

Тут был бы крик сочувствия нелеп.

Как свет,

Как жизнь,

Извечно нужен хлеб.

Так быть должно,

Так нам диктует разум.

И мог бы я сказать

Парням чумазым,

Что с темных лиц

Сверкают белым глазом:

— Спасибо

За грядущий каравай!

Спасибо

За распаханное поле!

Но и о том, братва,

Не забывай,

Что те цветы убиты — поневоле…

Да, я хочу,

Чтоб все-таки осталась

От тех полков ромашковых

Хоть малость

У беспредельной пашни на краю —

Напоминать про молодость мою.

Что в них?

Да то же,

Что и детскость в нас,

Которая в большом солгать не даст.

Казалось бы,

Лишь отсвет давних дней,

А человек —

Добрей и лучше с ней.

Вот этого навеки не утрать!

И помни,

Как ромашковая рать

В день нынешний,

Чья сила без предела,

Вот здесь

Глазами круглыми глядела.

Виктор Колчин

ЛЕСНЫЕ НАЙДЕНЫШИ

Географический календарь «Земля и люди» за 1968 год открывается справкой:

«За последние две тысячи лет на нашей планете уничтожено 106 видов зверей и 139 видов птиц. Первые 1800 лет люди медленно наступали на природу: вымерло только 33 вида. Затем истребление фауны пошло нарастающим темпом: в XIX столетии — 33 вида животных, а за последние пятьдесят лет — 40 видов! Но и это не все. Новые 600 видов животных сейчас на грани вымирания».

Виноваты в этой трагедии не только те люди, которые по воле технического прогресса осуществляют грандиозные преобразования природы и нередко забывают о ее живом мире. Каждый человек на земле, а тем более на нашей, советской, несет ответственность за судьбу диких зверей и птиц, как за часть природы, без которой немыслимо человечество. К сожалению, еще не все понимают это. А между тем у многих бывают в жизни моменты, когда спорое дело или гневное слово, элементарная забота или добрый совет, могут выручить «братьев наших меньших» из беды, уберечь их от уничтожения.

В разные годы мне посчастливилось познакомиться с людьми, которые пережили подобные «моменты». О них и пойдет речь — в пример нерешительным и равнодушным. В зарисовках о попечителях и недругах лесных найденышей приведены подлинные адреса, имена и фамилии. Отдельные из них заменены инициалами — по желанию самих попечителей и по другим причинам. Время, конечно, изменило некоторые обстоятельства жизни этих людей и их подопечных. Однако, как говорят, из песни слов не выкинешь. И я решил оставить зарисовки в том виде, в каком они были написаны по свежим следам событий.

Хромая Машка

Говорят, что Машка осталась живой случайно. Так ли это, судите сами.

В тот день техник Еткульского лесничества И. П. Уварин пошел в лес позже обычного. Пока управился с домашними делами на кордоне, вовсю засверкало солнце.

Стоит на крыльце человек среднего роста, машинально обстукивает валенки о ступеньку. Полушубок на нем распахнут, ушанка сдвинута, на смуглом узковатом лице раздумье. Вроде бы и не надо сегодня отлучаться из дома, но что-то подсказывает: «сходи в бор». Надумал. Прямо с крыльца — на лыжи и в лес.

Скрипит подплавленная полуденными лучами ледяная корка, звонко обламывается. Трудно живется в эту пору диким козам, копытца проваливаются в снег. Наст острый, как стекло, безжалостно режет кожу. В такое время животные не уходят далеко от кормушек, которых в бору десятка полтора (оборудованы еще с осени: стожки сена, солонцы, вешала с вениками).

www.booklot.ru

Евгений Фейерабенд | Стихотворение дня

19 октября родился Евгений Витальевич Фейерабенд (1926 — 1981).

poem-of-day.rifmovnik.ru

Нескучная библиотека: Поэт Евгений Витальевич Фейерабенд

Евгений Витальевич Фейерабенд родился 90 лет назад, 19 октября 1926 года.

Поэт Е. В. Фейерабенд. Середина 1970-х

Виктор Петрович Астафьев, посвятивший поэту Евгению Фейерабенду одну из затесей (лирические миниатюры), назвал его судьбу "исключительной по несчастью и величию...". В 1935 году, в неполные девять лет, Женя заболел полиомиелитом. Отказал позвоночник, парализовало ноги. Восемь лет мальчик провёл в санатории, в гипсовой форме-кровати. Тогда он начал писать стихи.

Случилось несчастье, и ноги окончательно парализовало. Благодаря заботам мамы Матрёны Ивановны и Хоринской Евгений заочно окончил десятилетку и университет. Он писал о космических полётах и о перелётных птицах, о слонах и рыбе-меч, об Испании и Ирландии, о сибирской тайге и базаре в Могадишо... Мог ли кто подумать, что автор этих стихов путешествовал лишь от кровати к окну. Стихи Фейерабенда давно не издавали - с тех пор, как он умер в 1981 году. Его красиво иллюстрированные книги для детей "Ласточкина хатка", "Зимородок", "Жук-усач", "Морской извозчик, "Доброе окно" стали библиографической редкостью.

Муравей

Уже он чуял -

Пахнет житом,

Но, миной скошен наповал,

Солдат считал себя убитым

И даже глаз не открывал.

И, оглушенный,

Он не слышал,

Как пушки били за рекой

И как в норе копались мыши

Под окровавленной щекой.

Как ездовые драли глотки…

Но вот разведчик-муравей

На лоб солдату слез с пилотки

И заблудился меж бровей.

Он там в испуге заметался

И, энергичен, полон сил,

Защекотал и затоптался.

И вдруг -

Солдата воскресил.

И тяжело открылись веки,

И смутно глянули зрачки,

И свет забрезжил в человеке,

Поплыл поверх его тоски.

Вздохнул он глубоко и тяжко,

И небо хлынуло в глаза.

И понесла к земле мурашку

Большая круглая слеза.

г. Свердловск

Астафьв считал это стихотворение одним из лучших в русской поэзии XX века и включил его в свою антологию. ( Из "Российской газеты", 2011, 29 сентября)

biblio-on-line.blogspot.com

У Фейерабенда была исключительная по величию судьба — Российская газета

Виктор Петрович Астафьев, посвятивший поэту Евгению Фейерабенду одну из затесей, назвал его судьбу "исключительной по несчастью и величию..."

Муравей

Уже он чуял - пахнет житом, Но, миной скошен наповал, Солдат считал себя убитым И даже глаз не открывал.

И, оглушенный, он не слышал, Как пушки били за рекой И как в норе копались мыши Под окровавленной щекой.

Как ездовые драли глотки... Но вот разведчик-муравей На лоб солдату слез с пилотки И заблудился меж бровей.

Он там в испуге заметался И, энергичен, полон сил, Защекотал и затоптался. И вдруг - солдата воскресил.

И тяжело открылись веки, И смутно глянули зрачки, И свет забрезжил в человеке, Поплыл поверх его тоски.

Вздохнул он глубоко и тяжко, И небо хлынуло в глаза. И понесла к земле мурашку Большая круглая слеза.

Евгений Фейерабенд

Астафьев считал это стихотворение одним из лучших в русской поэзии ХХ века и включил его в свою антологию.

"На мой взгляд, - писал Виктор Петрович, - это стихотворение нужно всем русским людям..." Он считал, что память о таких "тихих", не имевших громкой славы поэтах, как Евгений Фейерабенд, - показатель состояния народной души. Если их помнят, читают, переиздают и поминают добром, значит, еще не все у нас потеряно..."

Евгений Витальевич Фейерабенд родился 85 лет назад в самый поэтический день русского календаря - 19 октября. Отец его тогда работал топографом в селе Шатрово (сейчас это райцентр Курганской области).

Шатровская детская библиотека могла бы теперь по праву носить имя поэта-земляка, но, боюсь, там и книг-то его не осталось. Стихи Фейерабенда давно не издавали - с тех пор, как он умер в 1981 году. Его красиво иллюстрированные книги для детей "Ласточкина хатка", "Зимородок", "Жук-усач", "Морской извозчик", "Белый медвежонок", "Грибной дождь", "Доброе окно" стали библиографическими редкостями.

В 1935 году, в неполные девять лет, Женя заболел полиомиелитом. Отказал позвоночник, парализовало ноги. Восемь лет мальчик провел в санатории, в гипсовой форме-кровати. Тогда начал писать стихи. Одно из них опубликовал журнал "Костер".

Однажды, пытаясь вырваться из рук воспитательницы, оскорбившей его, Женя оборвал лямки лифа и упал с кровати. С тех пор окончательно парализовало ноги.

Родители забрали мальчика домой, в домик на заводской окраине Свердловска. Вскоре началась война. "Голодали, - вспоминал он потом, - не было дров. Одну зиму печь не топили вовсе. Стены блестели инеем. Вода замерзала в посуде. Я лежал в пальто и шапке... В 1943 году умер отец... Навещала меня в военную пору свердловская поэтесса Елена Евгеньевна Хоринская..."

Благодаря неусыпному уходу мамы Матрены Ивановны и заботам Хоринской Евгений заочно окончил десятилетку и университет. Вышла первая книга.

Листаю сейчас сборники Фейерабенда. Он писал о космических полетах и о перелетных птицах, о слонах и рыбе-меч, об Африке и Фергане, об Испании и Ирландии, о сибирской тайге и базаре в Могадишо... Мог ли кто подумать, что автор этих стихов путешествовал лишь от кровати к окну. Да еще летом по дощатому настилу Евгений Витальевич выползал из низкого окна во двор. Тут он до самого вечера писал письма и стихи, читал, укреплял руки гантелями, фотографировал цветы и облака, муравьев и бабочек...

Птицы слетались к нему, и лучшие свои детские стихи Фейерабенд посвятил зорянкам, чижикам, щеглам, оляпкам, зябликам, свиристелям, дятлам, синицам и дворовым простушкам-курицам. Переиздать бы эти приветливые стихотворения - на радость городским малышам!

Заглянул сейчас в Интернет, набрал "Фейерабенд" - может, издавали его недавно, а я пропустил. Увидел сразу шесть новых изданий! Но вникнув в аннотации, я понял, что рано обрадовался - это оказались книги однофамильца, американского философа австрийского происхождения. "...Paul Karl Feyerabend воевал на Восточном фронте, награжден Железным крестом, всю оставшуюся жизнь передвигался на костылях. Автор автобиографической книги "Прожигая время" и ряда научных работ..."

Автор "Муравья" в списках книжных новинок не значится.

rg.ru

Окно Евгения Фейерабенда. Стихи фейерабенда

Евгений Витальевич Фейерабенд

Фейерабенд мог позволить себе роскошь писать о любимом — Российская газета

Евгений Фейерабенд | Стихотворение дня

Чтоб полюбить сильней.... Содержание - Евгений Фейерабенд СТИХИ

Евгений Фейерабенд | Стихотворение дня

Нескучная библиотека: Поэт Евгений Витальевич Фейерабенд

У Фейерабенда была исключительная по величию судьба — Российская газета

Муравей

Галерея