Алла
У могилы поэта,
презревшего все мировые базары,
я не встретил в тот день
ни души - даже призрака Лары,
но когда подошел,
обходя неизбежную русскую лужу,
я увидел одну знаменитую,
но никому не известную душу.
На скамеечке тихо сидела не кто-нибудь,
а Пугачева -
одиноко, задумчиво,
поглощенно в затрапезном платочке,
без всяких подмазок и блесток,
угловатая, будто бы скрытая в диве базарной
девчонка-подросток,
На колени она
перед камнем надгробным отнюдь не валилась,
но чуть-чуть шевелила губами,
как будто молилась.
А однажды я видел ее,
на банкете хлеставшую водку.
В чью-то кофту вцепилась она:
«Слушай, ты не толкнешь эту шмотку?»
Как смешалось в ней все -
и воинственная вульгарность,
и при этом при всем -
Пастернаку таинственная благодарность.
Персианка и Стенька в едином лице.
Гениальности с пошлостью Ниагара.
Пастернаковская свеча,
на которой так много нагара.
Фаворитов меняет,
как Екатерина Великая плебса,
но в невидимом скипетре
столько у ней неподдельного блеска!
Все народы похожи
на собственных идолов.
Их слепив из себя,
из фантазий несбывшихся выдумав.
На кого ты похожа, Россия?
Похожа на Пугачеву.
Ты идеи
с чужого плеча примеряешь опять, как обнову,
но марксизм не налез,
да и капитализм
на Россию никак не налезет.
Не по нам эти шмотки.
Чужое напяливать нам бесполезно.
На всемирные конкурсы
рваться не надо сейчас ни России, ни Алле.
Если в первые мы не попали,
не значит еще,
что пропали.
Мы буксуем в грязи,
но пока хоть в одномуголочке
души мы чисты,
«еще идут старинные часы...»
Мы не все потеряли еще,
распадаясь под собственный гогот.
Только те могут петь,
кто молчать над могилами могут.
Я Россию люблю,
как шахтер свою шахту,
не меньше во время обвала.
Я любимых артистов люблю,
как ни горько,
не меньше во время провала.
Я люблю тебя, русская Пьяф,
соловьиха-разбойница и задавала,
над могилой поэта притихшая,
будто монашенка, Алла.
1957
45parallel.net
Я голубой на звероферме серой,но, цветом обреченный на убой,за непрогрызной проволочной сеткойне утешаюсь тем, что голубой.
И я бросаюсь в линьку. Я лютую,себя сдирая яростно с себя,но голубое, брызжа и ликуя,сквозь шкуру прет, предательски слепя.
И вою я, ознобно, тонко воютрубой косматой Страшного суда,прося у звезд или навеки волю,или хотя бы линьку навсегда.
Заезжий мистер на магнитофонезапечатлел мой вой. Какой простак!Он просто сам не выл, а мог бы тожезавыть, сюда попав,— еще не так.
И падаю я на пол, подыхаю,а все никак подохнуть не могу.Гляжу с тоской на мой родной Дахауи знаю — никогда не убегу.
Однажды, тухлой рыбой пообедав,увидел я, что дверь не на крючке,и прыгнул в бездну звездную побегас бездумностью, обычной в новичке.
В глаза летели лунные караты.Я понял, взяв луну в поводыри,что небо не разбито на квадраты,как мне казалось в клетке изнутри.
Я кувыркался. Я точил балясыс деревьями. Я был самим собой.И снег, переливаясь, не боялсятого, что он такой же голубой.
Но я устал. Меня шатали вьюги.Я вытащить не мог увязших лап,и не было ни друга, ни подруги.Дитя неволи — для свободы слаб.
Кто в клетке зачат — тот по клетке плачет,и с ужасом я понял, что люблюту клетку, где меня за сетку прячут,и звероферму — родину мою.
И я вернулся, жалкий и побитый,но только оказался в клетке вновь,как виноватость сделалась обидойи превратилась в ненависть любовь.
На звероферме, правда, перемены.Душили раньше попросту в мешках.Теперь нас убивают современно —электротоком. Чисто как-никак.
Гляжу на эскимоску-звероводку.По мне скользит ласкательно рука,и чешут пальцы мой загривок кротко,но в ангельских глазах ее — тоска.
Она меня спасет от всех болезнейи помереть мне с голоду не даст,но знаю, что меня в мой срок железный,как это ей положено,— предаст.
Она воткнет, пролив из глаз водицу,мне провод в рот, обманчиво шепча...Гуманны будьте к служащим! Введитена звероферме должность палача!
Хотел бы я наивным быть, как предок,но я рожден в неволе. Я не тот.Кто меня кормит — тем я буду предан.Кто меня гладит — тот меня убьет.
prostih.ru
Евгению Евтушенко в понедельник исполняется 84 года. Для людей старшего поколения он до сих пор самый известный русский поэт, смелый, яркий, противоречивый. Но для тех, кто вырос после распада СССР, Евтушенко и другие признанные советской властью поэты остались в тени их сверстника-эмигранта Иосифа Бродского. Насколько эта ситуация справедлива и как говорить о советской поэзии с современными школьниками, рассуждает учитель литературы Александр Закуренко.
Рассылка «Мела»
Мы отправляем нашу интересную и очень полезную рассылку два раза в неделю: во вторник и пятницу
Путь от всесоюзной известности до тихой жизни в далёкой провинциальной Америке. От борца за чистоту ленинского учения к ниспровергателю тоталитаризма. От истового комсомольца до американского профессора и страдальца за смелость во времена травли Пастернака. Это все маски одного персонажа. Неслучайно Евтушенко пробовал и актёрство, и режиссуру, снимал фильмы и играл в них. Неслучайно его чтение — яркий симбиоз поэтического медитативного чтения и актёрского разыгрывания смысла стихотворений. Поэт, общественный деятель, прозаик, актёр, режиссёр, чтец, автор рок-оперы. Какая из личин — настоящий Евтушенко? Стоит ли говорить о нём в прошедшем времени, заносить в историю литературы как часть общеисторической мозаики? Или у него есть «лица необщее выражение» и своя ниша в русской поэзии?
Евтушенко в молодостиДва его великих современника — Андрей Тарковский и Иосиф Бродский, бесспорно наиболее яркие представители предвоенного поколения 30-х годов, — Евтушенко не ценили. Ни как поэта, ни как режиссёра. Бродский — активно, отзываясь о Евтушенко и Вознесенском как о непоэтах, Тарковский — надменно игнорируя молодую советскую поросль: с высот поэзии его отца и всей классической линии русской великой литературы.
Как не напугать ребёнка русской классикой
В то же время массовый читатель его стихи любил. Недаром, когда поэтическая истерия спала и количество читающих сравнялось с количеством пишущих, песни на стихи Евтушенко остались популярными. Монументальные «Хотят ли русские войны?», лирически хрупкие «А снег идёт», «Серёжка ольховая», исповедальные «Дай Бог», «Любимый мой, спи», философические стихи «Со мною вот что происходит» — это шедевры эстрады. Лучшие композиторы писали музыку на его стихи: Шостакович, Эшпай, Крылатов, Таривердиев, Паулс, Тухманов, Бабаджанян.
Андрей Тарковский и Иосиф БродскийНо если говорить непосредственно о самих стихах, то они часто — расшатаны, необязательны. Рифмованные лозунги снимают саму возможность глубинных планов, без которых настоящей поэзии не бывает.
В одном из стихотворений сам Евтушенко писал, что нельзя быть «чуть-чуть распятым». Вот это чуть-чуть сыграло с ним дурную роль
Бесспорно, Евтушенко оказался слишком крепко привязан к своему времени, вернее, к поверхности своего времени. Советский мир 60-х — это как раз чуть-чуть свободы, чуть-чуть фронды, чуть-чуть метафизики. Те, кто работал всерьёз, как уже упомянутые выше Бродский и Тарковский, оказывались или в изгнании, или в подвалах нонконформизма.
Роман Евтушенко с советской властью удачен, но именно поэтому он в прошлом, как и сама власть. И Евтушенко требует комментариев не философских, психологических и метафизических, а исторических.
Евгений ЕвтушенкоПлемя шестидесятников рассеялось в прериях перестройки и постсоветских джунглях. Каждый обрёл своё лицо: Вознесенский ушёл в эксперимент, Ахмадулина — в медитацию. Окуджава воспевал честь в эпоху бесчестья, Рождественский без советской власти захлебнулся, как рыба без воды. Высоцкий спился и разрушил жизнь во имя поэтической достоверности. Евтушенко, наиболее гибкий из всех перечисленных, принимал попеременно разные роли: и депутат, и профессор, и составитель альманахов, и псевдожертва эпохи. И её герой.
Проблема в том, что Высоцкий погиб, уравнивая написанное с реальной жизнью, а Евтушенко разрыв между жизнью и стихами превратил в приём
Шестидесятники, племя советских людей, уставших от вранья и попытавшихся стать свободными, — ещё один пример того, что свободы чуть-чуть не бывает. Ни в жизни, ни в поэзии. Остаются отдельные хорошие строки, сильные фрагменты, яркие страницы о том, как культура может оказаться в руках государства сильным оружием, но нет целого. И не могло быть, потому что целое есть результат работы всего человека — от совести до призвания. Так создавались золотой и серебряный века русской литературы: полным напряжением, высочайшей планкой ремесла, саморазвитием.
Директор музея Марины Цветаевой — о том, как сделать музей любимым местом школьника
Шестидесятники, согласившись стать частью официальной советской культуры, получили полные залы в Политехническом институте. А ещё — миллионные тиражи своих книг, стадионы слушателей и даже правительственные награды.
Булат Окуджава — один из символов шестидесятыхНо музы любят тишину и предпочитают лавровые кущи, беотийские рощи, переулки Петербурга или Московские луковки куполов. И всю оставшуюся жизнь шестидесятники тосковали о потерянном рае массовости.
Кто-то справился с тоской и вышел на новый уровень. Евтушенко застыл в шестидесятых — как муравей в янтаре. И стал артефактом того периода
Именно поэтому мой опыт преподавания литературы второй половины ХХ века в школе свидетельствует, что современный молодой читатель живет в другом диапазоне. Культурный читает Йейтса, Элиота, Джойса и Кафку. Большая часть не читает вообще. Кто некоторым образом мог бы повторить судьбу массового слушателя шестидесятых — слушают или рок, или рэп. Чтобы понять поэзию шестидесятых, школьнику надо не только понять язык советской эпохи, который для него менее ясен, чем язык восставших римских рабов или средневековых рыцарей (слава «Игре престолов»). Но и понять, как тогда жили люди, понять, что выхода в свободу, кроме как в чтении, не было вообще. И поэтому Евтушенко выражал не качество поэзии, но сублимированную тягу советской послевоенной молодёжи к свободе.
Человеку, живущему в опыте свободы, объяснить, что за стихи могли посадить в тюрьму — более чем сложно
И что выбор у честного писателя стоял не между тем, продать рукопись дешево или дорого, а между тем, как сохранить свободу выражения и при этом дойти до читателей без купюр. И как, говоря правду, не попасть под пресс карательных органов?
Евгений ЕвтушенкоСлава богу, современные школьники этого опыта не имеют, но и цена правдивого слова им, соответственно, не знакома. Поэтому курс советской литературы, чтобы он оказался не начётничеством, а способом погружения в эпоху родителей и дедов, следует совмещать с курсом правдивой советской истории. А ещё великого советского кинематографа (Тарковский, Хуциев, Иоселиани, Абуладзе, Михалков, Шукшин и многие другие) и бардовской песни.
20 русских фильмов, рекомендованных Гарвардом
И конечно же, с курсом всемирной литературы ХХ века. В сопоставлении с европейскими (Камю, Сартр, Манн, Гессе) и американскими авторами (Фолкнер, Сэлинджер, Хемингуэй) особенно явно видно, как развивалась литература в свободном мире и в мире кривых зеркал.
Всего этого в школьных программах нет, современные учителя современную литературу не читают. А о недавнем литературном прошлом могут судить лишь по чужим мнениям (своё формируется как раз в опыте встречи с современностью). И получается, что большая часть 11 класса посвящена не фигурам эпохи, а подготовке к ЕГЭ.
Увы, страх перед самостоятельной оценкой приводит к упадку культурного уровня, а незнание недавнего прошлого — к общественной амнезии.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Литература в школе: 10 вещей, которые бесят
7 студенческих протестов, изменивших мир
Сколько зарабатывают учителя в странах бывшего СССР
mel.fm
|
|
|
|
|
|
