В отдаленье как во время оно...
В отдаленье,
Как во время оно,
Крылись чьи-то дачи, не близки.
Где-то что-то крикнула ворона...
Есть такие тёмные лески.
На стволах змеились,- я прочёл их,-
Письмена из векового мха,
В глине я увидел чудищ полых,
А внутри у них была труха.
Может быть, и важное открытье
Сделал я, но бросил их к чертям,
Через жизнь проходит красной нитью
Отвращение моё к костям.
А затем я думал, что ошибся,
Явственно мелькнули под ногой
Человеческие, но из гипса,
Ус, сперва один, затем другой.
Не узнал я даже их сначала,
Но потом я понял, чьи они,
И как будто просьба прозвучала:
- Отопни, под пни захорони!-
Так вот просит всё, чему настало
Время снять величия венец,
Точно так же и от пьедестала
Отлетает тело наконец
Тихо, безо всякого урона,
Просто развалившись на куски.
... Впрочем, что-то каркала ворона.
Есть такие тёмные лески.
Способность камня
Я на одной из подмосковных рек
Великолепный камень раздобыл,
Он был, как первобытный человек,
Коричневый, но с оком голубым.
Его привёл суровый проводник,
Принёс в края, где нынче вырос лес,
С норвежских круч сползавший к нам
ледник.
Ушёл ледник, но камень не исчез.
И до сих пор ни ветер не изъест
И не изгложат дождики камней,
В которых живо нечто от существ,
Хранящих тайны допотопных дней
И тех катастрофических ночей,
Когда, быть может, родилась луна.
Вот чем чревата каменных очей
Вулканоснежная голубизна.
И почему бы камни не могли
Пусть механически, но отражать
Всё, что творилось на лице земли,
Что заставляло землю задрожать:
Как, например, чудовищ тяжкий шаг,
А то и человека с топором,
Волшебника, рассеявшего мрак
Своей пещеры пламенным костром.
Вы знаете: природа вся жива,
И если уж един её поток,
То почему бесчувственны трава,
Вода и камень, воздух и цветок.
Они, конечно, не разумны, но
И не глупей искусственных зеркал.
1955
45parallel.net
(1905 – 1980)
Из книги судеб. Леонид Николаевич родился 9 (22) мая 1905 года в Омске в семье техника путей сообщения, детство провёл на Великом Сибирском железнодорожном пути, в служебном вагоне отца.
В 1921-м ушёл из пятого класса школы, сменил множество занятий (от сельского книгоноши до члена геолого-разведочной экспедиции). В конце 1920-х – начале 1930-х в качестве корреспондента сибирских газет и журналов много ездил по Сибири и Казахстану. Опубликовал несколько очерковых книг. Его первые стихи печатались в омском журнале «Искусство», в журналах «Сибирские огни», «Сибирь», газетах «Омский водник», «Рабочий путь». Ранние стихи и поэмы Мартынова («Звериха», 1925; «Золотая лихорадка», 1926) противопоставляют дерзость мечты и чувство «праистории», связанное с поэтическим восприятием величественного и древнего простора Сибири, мещанско-обывательскому миру горожан времён НЭПа. В эти же годы у Мартынова пробуждается интерес к прошлому Сибири в его конкретных историко-бытовых деталях (поэмы «Старый Омск», «Адмиралтейский час», 1924; «Сестра», 1939).
Историческому прошлому «азиатской» России (с проекцией в настоящее) посвящён своеобразный цикл сюжетных поэм «Патрик» (1935), «Правдивая история об Увенькае» (1935–1936), «Рассказ о русском инженере» (1936), «Тобольский летописец» (1937), «Искатель рая» (1937), «Волшебные сады» (1938), «Исповедь Елтона», «Сказка про атамана Василия Тюменца», «Домотканая Венера» (все – 1939), баллад «Бусы», «Пленный швед», «Ермак» и др. Поэмы отличаются изощрённой фабулой, великолепным знанием фольклорного и историко-бытового материала, масштабностью историко-философского фона. «Я ощущал прошлое на вкус, цвет и запах», – говорил поэт.
Поэмы написаны в оригинальной стихотворной манере: классический размер передан длинной прозаизированной строкой, что наряду с естественными интонациями диалога приближает ее к гибкой форме народного раёшника. Своеобразными комментариями к поэмам являются художественно-исторические очерки в прозе «Крепость на Оми» (1939) и «Повесть о Тобольском воеводстве» (1945).
Со второй половины 1940-х гг. лирическое творчество Мартынова вступает в пору расцвета («Седьмое чувство», «Земля», «Мир»). Для героя его лирики тех лет характерно радостное ощущение внутренней свободы, желание взять на себя ответственность за судьбы мира и человечества («Мне кажется, что я воскрес...», «Царь Природы», «Дедал», «Люди», «Радиоактивный остров», «Европа», « Свобода»).
Стихи Мартынова аллегоричны. Многие из них посвящены смене времён года, природе в её вольно-стихийных и тревожных проявлениях. Описания природы иносказательно раскрывают мысль поэта о неизбежности обновления бытия и человеческих отношений («Вода», «Август», «Клинок», «Градус тепла», «Дуб», «Декабрь», «Дрёма луговая»). Предельно обобщённая форма выражения мысли и чувства сообщает стихам Мартынова поистине космический масштаб («Природа», «Гимн Солнцу», «Северное сияние», 1965). «Гордость за нашего современника, творящего, мыслящего, идущего непроторёнными путями, делающего чудеса и достойного этих чудес, составляет краеугольный камень творчества Л. Мартынова», – писал В. Луговской.
Первоисточник: сайт biography.5litra.ru
Когда эта тема была запретной, Мартынов мог ограничиться только намёком, рассчитывая на понимающих современников. В автобиографическом очерке «Мой путь» (1960) Л. Н. мимоходом замечает, что в начале 1930-х годов он «оказался» на русском Севере. И называет города: Архангельск, Вологда, Ярославль. Теперь известно: то была административная ссылка за принадлежность к литературной группе «Памир» (1928 – 1920). Мартынов не любил вспоминать это «дело», как и вынужденное выступление против Б. Пастернака в октябре 1958 года. Московские литераторы*, знавшие Мартынова, свидетельствуют о непреодолённом чувстве страха у поэта, тяжело пережившего террор сталинских времён. Три года ссылки в Вологде (1932 – 1935) оставили неизгладимый след в жизни Л. Н. Однако здесь же, в старинном русском городе, он нашёл и своё счастье, встретив Нину Анатольевну Попову, ставшую его другом и женой.
В объёмистом томе материалов по делу № 122613 о членах «Сибирской бригады»** сохранилось письмо Мартынова к руководству ОГПУ, представляющее несомненный интерес для будущих авторов жизнеописания поэта. Но, прежде чем представить его читателю, следует сказать, что в деле находится ещё один документ, который можно рассматривать как сопутствующее пояснение к письму-заявлению Мартынова. На бланке полномочного представительства (ПП) ОГПУ по Северному краю за № 18330 (апрель 1933-го) отпечатана служебная записка местных чекистов в Центр. В ней излагается суть ходатайства а/сс, то есть антисоветского ссыльного, писателя.
СПО ОГПУ (4-е отделение)
г. Москва
К № 59452 от 7/V11-32 г. препровождаем на Ваше распоряжение заявление а/сс литератора Леонида МАРТЫНОВА, находящегося в ссылке в Вологде, с его просьбой о предоставлении ему места ссылки в другом городе вне пределов Севкрая.
Сообщаем, что при отсутствии издания в Севкрае художеств. литературы, предоставить а/сс МАРТЫНОВУ работу по его специальности не представляется возможным, газетный заработок в условиях Вологды недостаточен.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Упомянутое.
НАЧ. СПО ПП ОГПУ СК (Штейн)
Вр. НАЧ. 4-го отд. СПО (Бабаевский)
На документе резолюция московского начальника: «Можно направить в Ср. Азию. 24.IV».
Поскольку на служебной записке рядом с исходящим номером значится фамилия Коничева, то легко предположить, что чекист-писатель Константин Иванович Коничев (1904 – 1971), занимавший в то время руководящее положение в ПП ОГПУ Северного края, в меру сил и возможностей содействовал хлопотам Мартынова о перемене места ссылки. Но Л. Н. изменил первоначальное намерение, потому что коренным образом изменилась его личная жизнь.
Через ПП ОГПУ по северному краю
В ОГПУ (Москва)
От Леонида Николаевича Мартынова, литератора, высланного в Северный край, работающего в гор. Вологде, в редакции газеты «Красный Север».
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я был выслан в 1932 году из Москвы в Северный край в результате вашего решения по делу литературной группы «Сибиряки». Срок ссылки – три года. Он кончится через 11 месяцев – 14 марта 1935 года.
В конце 1932 года и в начале 1933 года я подавал вам заявления с просьбой перевести меня в Среднюю Азию. Эти заявления были вызваны тем, что в начале своего пребывания в Северном крае я тосковал по привычной обстановке работы в азиатской части СССР, болел от перемены климата, не освоился с новой обстановкой работы. Ответа на свои ходатайства я в то время не получил. И после этого ходатайств не повторял, так как с лета 1933 года я вполне освоился с работой в Северном крае, вошёл в курс интересов края и вместе с партийными и общественными организациями Вологды, которые, проверив меня, допустили меня до работы, борюсь за превращение отсталого, глухого севера в север социалистический.
Считаю свою работу в Вологде работой полезной и для трудящихся края, и для себя лично как писателя. Кроме ежедневной оперативной работы в газете «Красный Север», кроме помещения статей, очерков и т.д., я написал и опубликовал в северном краевом журнале «Звезда севера» поэму «Торгуй, Двина!» и балладу «Три брата», заканчиваю большую поэму о Северном крае «Патрик», работаю над книгой художественных очерков «На юге севера». Это – книга о колхозниках, о социалистической перестройке сельского хозяйства, о соревновании Вологды с Ярославлем в животноводстве, о внедрении новых южных культур на полях севера, о кустарях-колхозниках, объединённых союзами промкооперации (кружевницы, судостроители, игрушечники, деревообделочники...)
Появилось несколько моих статей в краевой газете «Правда Севера».
Моя литературная деятельность не встречала дурной оценки здесь, в Вологде. Работой своей, ДЕЛОМ я хочу окончательно ликвидировать те политические ошибки, исправить те игравшие на руку врагам советского строя поступки, которые я сделал когда-то и за которые поплатился высылкой из Москвы.
Сегодня меня вызвали в спецсектор ГПУ и объявили, что место ссылки до конца срока мне переменят на Казахстан. Теперь это меня очень огорчило. Я рассматриваю это как ответ на мои ходатайства позапрошлого и прошлого года, когда я стремился в Среднюю Азию по причинам, указанным выше. Но теперь, как видите, обстоятельства резко изменились. Я чувствую себя полезным именно здесь, я изучил местную обстановку, под руководством северной партийной организации я хочу помогать трудящимся Северного края проводить в жизнь исторические решения XVII съезда партии, безусловно верную политику вождя партии И. В. Сталина.
Я прошу до конца срока ссылки оставить меня здесь, в Северном крае, в Вологде. Считаю, что перевод меня в Казахстан не принесёт пользы никому и ничему. Мне это, во всяком случае, не полезно, а вредно. Переезд, устройство на работу, освоение этой работы, устройство бытовых условий отнимут месяцы. А эти месяцы нужны мне на дальнейший сбор материалов и завершение книги, о которой я упоминаю. Так я и думал использовать те недолгие месяцы (уже годы!) ссылки, которые остаются. И после этого я, вероятно, буду продолжать работы по Северному краю, во всяком случае, с удовольствием и пользой для себя и других поработаю в газете «Красный Север», где я, по-видимому, не лишний.
Думаю, что моё ходатайство поддержат и руководитель газеты «Красный Север», и писательская общественность Северного края.
Переезд в Казахстан, кроме отрыва от работы над книгой и газетной работы, кроме потери драгоценного времени, ничего мне нынче летом не сулит.
ПРОШУ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ВОЛОГДЕ.
Пользуюсь в этом заявлении случаем заявить ещё раз, что я давно покончил со своими политическими ошибками и заблуждениями. Стараюсь доказать это своей работой. Единственно, что меня тяготит, – это позорное звание ссыльного. Не возбуждая в этот раз официального ходатайства о досрочном освобождении, я всё же заверяю вас, что, освободившись от позорного звания ссыльного, я буду продолжать начатую работу с ещё большей энергией и радостью.
Леонид МАРТЫНОВ
22 апреля 1934 г.
Вологда
Итак, ни Средняя Азия, ни тем более Казахстан не привлекали ссыльного писателя. К тому временя он был уже женатым человеком. И мог с благодарностью написать о Вологде:
Кто здесь только не побывал!
По крутым пригоркам тропа вела.
Если кто не убит наповал, –
Всех ты, мягкая, на ноги ставила.
(«Вологда», 1933)
Из заявления в ОГПУ мы узнаём и о том, что Л. Н. хлопотал о своём досрочном освобождении, но безуспешно. В деле «бригады» эти письменные просьбы поэта отсутствуют, как, впрочем, отсутствуют и полтора десятка листов, указанных на последней странице пухлого тома. Зная чекистские методы работы, не приходится сомневаться, что листы были изъяты для уничтожения. Воланд ошибался: рукописи горят.
_________________
* Ст. и С. Куняевы. Растерзанные тени. М., 1995, c. 61. В.Огнев. Блики памяти. – «Знамя», 1997, № 12, c. 138 – 139.
** После смерти Сталина в фондах КГБ прошла очередная инвентаризационная зачистка, и дело сибиряков получило новые шифры: № 577559 и собственно архивный: Р-35052.
Первоисточник: «Литературная Россия» № 35, 2005 года
Эталоном достойного общения поэта с редактором был для меня Леонид Николаевич Мартынов. Правда, сам он никогда (а я знал его с 1955 года) не ходил по редакциям. Редакторы сами приходили к нему с просьбой – дать что-нибудь для журнала или газеты. И Леонид Николаевич без набивания себе цены доставал из стола большую пачку неопубликованных стихов, перебирал их, некоторые раскладывал перед редактором и тут же сам комментировал их, а нередко и сомневался в их пригодности для печати:
– Вот, возможно, эти подойдут…А впрочем, вероятно, это не то, что вам нужно. Словом, решайте сами. Посмотрите…
И если редактор откладывал стихи в сторону как неподходящие, Леонид Николаевич никогда не спорил, не пытался доказать, что они хороши, а говорил:
– Ага, значит, эти не подошли. Посмотрим другие. Вот ещё одни, вероятно, более подходящие. А впрочем…
И он снова тактично находил слова, которые могли облегчить редактору отказ:
– А впрочем, впрочем… и они могут быть неуместными…
Он находил достойные слова, нисколько не унижающие ни его самого, ни редактора…
Николай Старшинов
Первоисточник: книга воспоминаний «Лица, лики и личины»
Столпник стиха вознесён над реальностью – иначе нет смысла. Столпник стиха, вооружённый светозарным словесным даром, видит потаённые механизмы реальности, прозревает её суть, переплавляя недоступное другим в золото стихотворных образов…
Огненная эрудиция Мартынова – переходящая в совершенство стихотворных форм.
Изгибающаяся волшебная лента стихов – будто мастер взмахнул мистической палочкой и украсил мир богатейшим метафизически орнаментом слов: расшифровывайте! Но – орнаментом ли? если стихи корневые: от сути и о сути, стихи огненные – обжигающие благотворным огнём мысли; стихи, скреплённые дугами необычных метафор и внезапных прозрений.
За холмом смысла будет новый, превосходящий его объёмом, за ним – другой: пока не увидим сияющую гору, совместившую зону античности со сферой славянства, романский трансмиф с современностью, рассмотренной в узлах.
Мартынов – сумма.
Мартынов – чародейный мастер мистического зельеваренья стиха.
Александр Балтин
Иллюстрации:
фотографии Поэта разных лет;
обложки его некоторых книг
45parallel.net
© Poembook, 2013Все права защищены.
poembook.ru
Леонид Николаевич Мартынов
I
Эхо
«Возвращались солдаты с войны…»
Ночь
31 декабря 1950 года
Мороз
«О годовщины, годовщины…»
«У ночи — мрак…»
Удача
Двадцатые годы
«Будто впрямь по чью-то душу…»
«В чем убедишь ты стареющих…»
«Что-то новое в мире…»
II
«Примерзло яблоко…»
«Бывает так: во время стужи…»
«Ночь становилась холодна…»
Усталость
«Вечерело. Луч закатный…»
Март
Градус тепла
Снег тает
«И вот сегодня мчатся льдины…»
Зной
III
«Мы как мы!..»
«Событье свершилось…»
«Такие звуки есть вокруг…»
«Из смиренья не пишутся стихотворенья…»
«Я понял! И ясней и резче…»
Страусы
«Мне кажется, что я воскрес…»
Моря
«И вскользь мне бросила змея…»
IV
Музыкальный ящик
Сон женщины
«В белый шелк по-летнему одета…»
Балерина
Первый снег
«И снова в небе вьются птицы…»
Листья
Камин
Любовь
«Ты без меня…»
Ленинские горы
V
«Написана книга…»
Никогда
Шквал
Ночные звуки
Мир
«По существу ли эти споры?..»
Голуби
«Сада тихая обитель…»
Песня
Баллада про великий путь
Земля
Вода
Седьмое чувство
«Закрывались магазины…»
След
Леонид Николаевич Мартынов
Стихи
I
Эхо
Что такое случилось со мною?
Говорю я с тобой одною,
А слова мои почему-то
Повторяются за стеною
И звучат они в ту же минуту
В ближних рощах и дальних пущах,
В близлежащих людских жилищах
И на всяческих пепелищах,
И повсюду среди живущих.
Знаешь, в сущности — это не плохо!
Расстояние не помеха
Ни для смеха и ни для вздоха.
Удивительно мощное эхо.
Очевидно, такая эпоха!
«Возвращались солдаты с войны…»
Возвращались солдаты с войны.
По железным дорогам страны,
По проселкам и по шоссе,
По траве, по весенней росе
И в горячие летние дни
Возвращались обратно они,
Повелители горных вершин,
И владетели мирных долин,
И водители сложных машин. —
Возвращался народ-исполин.
Возвращался?
Нет!
Шел он вперед,
Шел вперед
Победитель-народ!
Ночь
Кто дал тебе совет, закончив счет
побед,
А
также и потерь,
Теперь, замкнувши дверь, угреться
и забыться?
Ты этому не верь! Так не случится!
Не спишь?
Не ты один. И ей всю ночь не спится.
Она, полна машин, полна афиш, витрин
И вновь полна мужчин, смеясь не без
причин,
Не спит
Столица.
Ничто не спит во мгле —
Кипит асфальт в котле, кипит вино
в бутылях,
Не спят, летя на крыльях, не спят
в автомобилях,
Не спит огонь в золе.
И зреет на земле
Очередное чудо.
Предугадать его
Имеешь полномочья.
Быть может, оттого
Тебе не спится
Ночью!
31 декабря 1950 года
Зима.
Снежинка на реснице,
И человеку детство снится,
Но уйма дел у человека,
И календарь он покупает,
И вдруг он видит:
Наступает
Вторая половина века.
Наступит…
Как она поступит?
— Ну, здравствуй! — скажет. —
Праздник празднуй!
И вместе с тем
Она наступит
На глотку
Разной
Мрази
Грязной.
Предвижу
Это наступленье
На всех отступников презренных!
Об этом,
Словно в исступленьи,
Декабрьский вихрь ревет в антеннах,
Звенит в зерне, шуршит в соломе,
Ломает хворост в буреломе…
…Двадцатый век на переломе!
Мороз
Мороз был — сорок! Город был как ночью.
Из недр метро, как будто из вулканов,
Людских дыханий вырывались клочья
И исчезали, ввысь бесследно канув.
И все ж на стужу было не похоже:
Никто ничто не проклинал сквозь зубы,
Ни у кого озноб не шел по коже,
Сквозь снежный блеск, бушуя, плыли шубы.
Куда? Конечно, в звонкое от зноя,
Давно уже родившееся где-то
Пшеничное, ржаное и льняное,
Как белый хлопок, взрывчатое лето.
Казалось, это видят даже дети:
С серпом, силком и рыболовной сетью
То лето, величайшее на свете,
В цветы одето посреди столетья!
То лето — как великая победа,
И суховеи отошли в преданья,
И пьют росу из тракторного следа
Какие-то крылатые созданья.
И неохота ни большим, ни малым
Пренебрегать цветами полевыми,
И зной дневной скреплен закатом алым
С теплейшими ночами грозовыми.
Ведь нет сильнее этого желанья,
Мечта такая — сколько красоты в ней,
Что зимние студеные дыханья
Вернутся в мир в обличьи чистых ливней!
Вот что хотелось увидать воочью.
И было надо настоять на этом.
Мороз был сорок. Город был как ночью,
Как ночью перед ветреным рассветом.
«О годовщины, годовщины…»
О годовщины,
Годовщины,
Былые дни!
Былые дни, как исполины
Встают они!
Мы этих дней не позабыли,
Горим огнем
Тех дней, в которые мы жили
Грядущим днем!
И в час,
Когда опять двенадцать
На башне бьет,
Когда дома уже теснятся,
Чтоб дать проход
Неведомым грядущим суткам,
Почти мечтам,
Вновь ставлю я своим рассудком
Всё по местам.
Да,
Он назад не возвратится —
Вчерашний день,
Но и в ничто не превратится
Вчерашний день,
Чтоб никогда мы не забыли,
Каким огнем
Горели дни, когда мы жили
Грядущим днем.
knigogid.ru
Мартынов Леонид Николаевич (9(22).05.1905, Омск - 27.06. 1980, Москва) - поэт, переводчик, мемуарист.
Из семьи Н.И.Мартынова, инженера-строителя железных дорог, потомка “мещан Мартыновых, ведущих начало от деда своего офени, владимирского коробейника-книгоноши Мартына Лощилина” (“Воздушные фрегаты”). М.Г.Збарская, мать поэта, привила сыну любовь к чтению, к искусству. В отрочестве М. увлекался чтением неоромантической литературы (А. Конан Дойль, Дж. Лондон, А. Грин), серьезно изучал географию и геологию, интересовался “техникой в самом широком смысле этого слова” и фольклором Сибири. Учился в Омской классической гимназии, но курс не окончил: учеба была прервана революцией.
В 1920-м присоединился к группе омских футуристов, “художников, артистов и поэтов”, которую возглавлял местный “король писателей” А.С.Сорокин. С 1921 начал публиковать заметки в омской газете “Рабочий путь” и стихи в местных журналах, позднее - в ж. “Сибирские огни”. Вскоре отправился в Москву поступать во ВХУТЕМАС, где попал в круг близких по духу молодых художников-авангардистов. Однако малярия и голод заставили М. вернуться домой. В Омске поэт продолжал заниматься самообразованием, вернулся к журналистской деятельности и активному участию в художественной жизни города. Выполняя редакционные поручения, ездил по Сибири. Он несколько раз пересек южные степи по трассе будущего Турксиба, исследовал экономические ресурсы Казахстана, побывал на строительстве первых совхозов-гигантов, совершил агитационный перелет на самолете над Барабой, степным районом, занимался поисками мамонтовых бивней между Обью и Иртышом, древних рукописных книг в Тобольске. Этот период жизни М. нашел отражение в его кн. очерков “Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу” (М., 1930). Опыт журналиста в дальнейшем определит некоторые темы и элементы поэтики М.
В 1932-м М. был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде. Поэту приписали участие в мифической группе сибирских писателей, в “деле сибирской бригады”. От гибели спасла случайность, но в 1933-м М. был отправлен в административную ссылку в Вологду, где жил до 1935, сотрудничая в местных газетах. После ссылки вернулся в Омск, где написал ряд поэм с исторической сибирской тематикой и где в 1939 издал кн. “Стихи и поэмы”, принесшую М. известность среди читателей Сибири.
В 1945-м в Москве была издана 2-я кн., “Лукоморье”, которой поэт обратил на себя внимание более широкого круга читателей. Данная кн. - этапная в творчестве М. В 1930-х поэт в ряде стихотворений и поэм разработал, или попытался реконструировать, сибирский миф о северном счастливом крае, который предстает в стихах М. в облике то фантастической Гипербореи, то легендарной “златокипящей Мангазеи”, то почти реального - М. искал этому исторические доказательства - Лукоморья. Основной миф складывался из разнообразных преданий: о северной Золотой Бабе, о средневековой земле пресвитера Иоанна и др. Сказались как давнее увлечение автора историей Сибири, так и юношеское увлечение неоромантикой: в ряде произведений поэт воспел экзотику странствий, раскрыл романтическое в повседневном и современном. Стихи этого периода, характеризуемого своеобразным “романтическим реализмом” поэтического зрения М., позднее принесут автору всероссийскую популярность.
В конце 1940-х М. подвергся “острой журнально-газетной проработке, связанной с выходом в свет книги “Эрцинский лес” (“Воздушные фрегаты”). Поэта перестали печатать. Новые кн. М. начали выходить только после смерти Сталина (с начала “оттепели” до 1980 было издано более двадцати кн. поэзии и прозы).
В конце 1950-х поэт по-настоящему получает признание. Пик популярности М., упрочившейся с выходом его кн. “Стихотворения” (М., 1961), совпадает с обостренным читательским интересом к лирике молодых “шестидесятников” (Евтушенко, Вознесенского, Рождественского и др.). Но парадоксальность ситуации и несчастье для М. как поэта в том, что его гражданская позиция на протяжении 1960-х, бывало, не отвечала настроениям его аудитории, прежде всего молодой творческой интеллигенции. М.-человек, М.-гражданин не менялся, но менялась эпоха - а потому и М.-поэт: теперь свои социальные взгляды приходилось выражать более четко. Именно в период “оттепели” появляются первые стихи М. о Ленине, вскоре после “оттепели” - стихи к юбилейным датам. Уменьшается интерес их автора к совершенствованию поэтической техники: М. ищет новые темы. Уменьшается доля историзма в лирических сюжетах М., меньше романтики, но все больше попыток выглядеть современно. Поэта завораживают новые технические, а прежде всего - выражающие их языковые реалии: с готовностью он спешит поместить в стихи транзисторы, реакторы и самолеты ТУ. Следствие - постепенное падение читательского интереса, которое, очевидно, ощущал и сам поэт:“Суетня идет, возня/ И ужасная грызня/ За спиною у меня.// Обвиняют, упрекают,/ Оправданий не находят/ И как будто окликают/ Все по имени меня” (“Чувствую я, что творится...”, 1964).
Лирика М. 1960-1980-х значительно уступает по художественным достоинствам его поэтическому творчеству 1930-1950-х. Однако в последний период жизни М. демонстрирует талант мемуариста, публикуя сб. интересных автобиографических новелл “Воздушные фрегаты” (М., 1974). Но и поэтический гений не был утрачен: последние десятилетия жизни М. познакомили русских читателей с его замечательными переводами с литовского (впервые перевел Э.Межелайтиса), польского (А.Мицкевич, Я.Кохановский, Ю.Тувим), венгерского (А.Гидаш, Д.Ийеш, Ш.Петефи, Э.Ади) и др. языков. Впрочем, раздвоенность М., одаренного Поэта - и подцензурного стихотворца, Мыслителя - и осторожного гражданина, проявившаяся и в подходе к переводам, была однажды им выдана. С юности мечтавший переводить А.Рембо, П.Верлена, Суинберна и др. западноевропейских классиков, но чаще занимавшийся переводами лирики коллег-современников из стран соцлагеря, в стих. “Проблема перевода” М. - по-своему честно - признался, обращаясь к воображаемым Вийону, Верлену, Рембо:“Пускай берут иные поколенья ответственность такую, а не мы!// Нет, господа, коварных ваших строчек да не переведет моя рука И вообще какой я переводчик! Пусть уж другие и еще разочек переведут, пригладив вас слегка”.
Как многие, М. начал творческую деятельность с подражаний. “Футуризм” юного поэта и его товарищей был не более чем игрой. Но стихи Маяковского-футуриста помогли М. и в освоении классики. М. вспоминал, к примеру, что “не интересовался Лермонтовым”, но когда “прочел у Маяковского о том, что “причесываться... на время не стоит труда, а вечно причесанным быть невозможно”, Лермонтов ожил, перестав быть только обязательным гимназическим уроком словесности” (“Воздушные фрегаты”). Знакомство с лирикой А.Блока помогло лучше понять любимого Маяковского, а затем привело к одновременному воздействию творчества двух поэтов на самые ранние стихи М. с их урбанистической тематикой (например, стих. “Провинциальный бульвар”, 1921). В этих ранних стихах бывают ощутимы интонации раннего Гумилева (“Серый час”, 1922), мотивы и речевые обороты Есенина (“Рассмейтесь”, 1922). М.-школяр пробует себя в классических формах (сонеты “Алла”, 1921; “Сонет”, 1923).
Подлинный голос М. зазвучал в 1924-м: “Вы поблекли. Я - странник, коричневый весь./ Нам и встретиться будет теперь неприятно./ Только нежность, когда-то забытая здесь,/ Заставляет меня возвратиться обратно” (“Нежность”). С конца 1920-х в лирику поэта раз и навсегда входят элементы диалога - с читателем, со своими героями, с самим собой (“Летописец” и “Река Тишина”, 1929; позднее - “Деревья”, 1934). Еще одним характерным признаком манеры М. стал романтический взгляд на историю, выразившийся в балладной сюжетности многих произведений (“Ермак”, 1936; “Пленный швед”, 1938). В стихах М. начинает разрабатывать миф о “златокипящей Мангазее” (“Гипер-борея”, 1938). По-иному представлена тема истории Сибири в поэмах М. 1920-1930-х. Реальные факты истории Омска и Тобольска подаются без романтических прикрас, М. стремится к точности в передаче местных преданий (“Правдивая история об Увенькае”, 1935-1936; “Рассказ о русском инженере”, 1936; “Тобольский летописец”, 1937). Вместе с тем он раскованно домысливает семейную легенду (“Искатель рая”, 1937, об офене Лощилине, предке поэта), дофантазирует историю действительного посещения К.Бальмонтом Омска в 1911 (“Поэзия как волшебство”, 1939).
В 1940-х М. оттачивает поэтическое мастерство. Психологизм, точность деталей, пронзительно лирическая интонация, языковая пластика - эти черты свойственны многим стихам поэта (например, стих. “Балерина”, 1968). Пристальное внимание к мелочам, но умозрительность при изображении предметов, пейзажных зарисовках накладывают на стихи М. отпечаток философичности (“Вода”, 1946; “Листья”, 1951). Между тем героем М. становится человек вообще, даже все человечество, временем действия - современность, пространством - глобус, самим действием - переустройство мира (“Что-то новое в мире...”, 1948-1954). И это созвучно энтузиастическому настроению общества.
М. стремится к совершенствованию техники и доходит до того предела, на котором поэтика подчиняет себе тематику, не отменяя ее. Мартыновские “несвоевременные” стихи этого периода узнать чрезвычайно легко: они необычайно музыкальны изысканным подбором и построением рифм, а графическое членение текста только подчеркивает внутреннюю прорифмованность строк (“Вода/ Благоволила/ Литься!// Она/ Блистала/ Столь чиста,/ Что - ни напиться,/ Ни умыться.// И это было неспроста” - стих.”Вода”). Смысл идет за музыкой стиха, ассоциирование явлений - за подбором рифм. Вообще, рифмотворчество становится главной областью, в которой М. проявляет себя в эти годы. Поэт стремится обходиться минимальным количеством созвучий. Выискиваются и проходят через любого объема текст две пары рифм (“Мне кажется, что я воскрес...”, 1945; “Еще черны и ус, и бровь...”, 1946). М. усложняет поэтическую задачу - и чередование мужских/женских клаузул на всем текстовом пространстве представляет читателю практически сплошную рифму (“Атом”, 1948; “Что с тобою, небо голубое?..”, 1949). Часто появляются стихи с редкими рядами диссонирующих между собой групп рифм (“Пруд,/ Как изумруд,/ Только берег крут.// Грот,/ Но в этот грот/ Замурован вход.// Так/ У каждых врат/ Множество преград” - стих. “Рай”, 1957).
Стихи 1960 года показывают, что в творчестве М. наметился перелом. С этого времени все яснее обозначаются попытки М. угнаться за временем, за литературной модой “для масс”. С одной стороны, он публикует стихотворения на официально приветствуемые темы (“Октябрь”, “Учители”, “Революционные небеса”). М. вывел для себя формулу личного отношения к революции большевиков: Октябрь велик рождением свободного искусства (“Октябрь порвал немало уз,/ И, грубо говоря,/ Проветрились чертоги муз/ Ветрами Октября” - “Октябрь”). В дальнейшем он продолжал эксплуатировать эту удачно найденную мысль, с которой, впрочем, по-настоящему был согласен. Так, в сочиненном к юбилею стих. “Революция” (1967) М. утверждает, что эта “мечтательная” пора определила идеи Татлина, Шагала, Коненкова. Таково же отношение и к Ленину: под юбилейным пером М. он превратился в борца “за чистоту свободной речи” (“Чистота”, 1970). Стихи, посвященные Ленину, шаблонны: герой М. равен то герою Вознесенского (ср.: “Но Ленин вдруг в окно заглянет:/ -А все вопросы решены?” из стих. “Ленин”, 1965, - и “На все вопросы отвечает Ленин...” из поэмы “Лонжюмо”), то планетарного масштаба герою высокочтимого Маяковского (“Мысли и чувства Владимира Ленина,/ Те иль иные его размышления,/ И для соседей по космосу ценны” - стих. “Ленин и Вселенная”, 1968). При Сталине М. подобных “од” не писал.
С другой стороны, М. стремится и к моде на разного рода “актуальность”. В погоне за модой он еще бывает впереди других: например, в стих. “Тоху-во-боху” (1960) - предвосхищение многих черт поэтики Вознесенского. Пригодился М. и опыт журналиста: с этого времени все чаще появляются стихи, напоминающие проблемные статьи, в которых есть и элементы интервью, и позиция аналитика, и публицистическая заостренность вопроса (который, однако, “ни о чем”). Таковы стих. 1960-го “Я разговаривал с одним врачом...”, “Я провожал учительницу средней...” и др.
У поэта появляются странные “критические” стихи, в которых - совершенно в духе советской сатиры - нравоучительная банальность призвана камуфлировать необязательность, даже случайность критического объекта (“Где-то там испортился реактор...”, 1960; “Мои товарищи, поэты...”, 1963; “Радиоактивный остров”, 1963). А банальность приводит к бессмыслице. Так, в стих. “Ленинский проспект” (1960), задуманном как антивоенное, смысл тает от строки к строке: “Добрый мир,/ Который я люблю,/ Ты недавно вышел из окопов./ Я тебе чего-нибудь куплю/ В магазине изотопов”. Бессмыслица, в свою очередь, приводит к потере вкуса: “Девушки-шахточки, девушки-домночки,/ Девушки темные каменоломночки” (“Девушки”, 1963), - звучит прямолинейная восторженная фраза поэта, не равная ироничной олейниковской : “Для кого вы - дамочка, для меня - завод”.
М. упорно стремится выглядеть публицистичным, актуальным, но и желает связать актуальность со свойственными ему поисками новых средств обогащения своей поэтической техники - а получается вот что: “И ночь. И снова ветрено и сыро./ И вихри так сшибаются с листвой,/ Как будто бы над самой головой/ Плывет не лайнер в бездне буревой,/ А мечется, как смуглый ангел мира,/ Индира Ганди в шубке меховой” (“Газетная тема”, 1971). И уже почти не действенны попытки вернуться на стезю формотворчества, к использованию прежнего состава рифм (“Пахло летом, пахло светом...”, 1960; “На дворе как будто грянул гром...”, 1967; “Разумная связь”, 1970). Такие стих. конца 1960-х, как аллитерационные “Среди редеющего леса...” и “Черт Багряныч”, как “Келья летописца” с кольцующими каждый стих парами рифм (“В келье старец виден еле-еле./ -Отче, чем ты грезишь в недрах ночи?”), “технические” эксперименты с превращением прозы в стихи (“Мать математика”, 1964; “Проза Есенина”, 1966) - они являются скорее исключениями, нежели правилом. Редко возникает и необходимое гармоническое равновесие между музыкой стиха и возвышенным лиризмом, присутствующее, к примеру, в стих. “Томление” (1962). Причиной тому - метания М. между чисто “проблемными” эпическими строками и “техничной” лирикой. Однажды они приводят к прозрению: за молодым поколением русских поэтов не угнаться (“И все, что только лишь еще/ Хочу сказать, от них я слышу...”- стих. “Свои стихи я узнаю...”, 1970).
Обособленной в лирике М. 1960-1970-х выгядит тема искусства, представленная произведениями, до единого интересными. Рефлексию их автора вызывали и поэтическое творчество как таковое (сонет “Поэзия”, стих. “Рифма” и “Когда стихотворенье не выходит” 1967-го), и фигуры мастеров отечественного искусства (“Крест Дидло”, 1968; “баллады” конца 1960-х - начала 1970-х о земляке и товарище поэта композиторе В.Шебалине, о художниках И.Репине, Н.Рерихе), и важное значение деятельности русских литераторов (“Явленье Тютчева”, 1970; “Вздохи Антиоха” и “Законы вкуса”, 1972).
Такова необычная творческая судьба М., поэта, лучшая лирика которого была написана во времена, обязывающие к героическому эпосу, а худшие стихи - в период нового поэтического бума в России.
scanpoetry.ru
Где книги наши?Я отвечу:— Они во мгле библиотек.
Но с тихой вкрадчивою речьюПодходит этот человек:— Идемте!— А куда зовете? Вы кто?— Я сельский букинист.Я дам вам книгу в переплетеИз серебра, где каждый листТо ал, то бел, то желт, то розов,То дымчат, как полдневный зной,То ледянист, как от морозов…Идемте! Следуйте за мной!— Но почему в пустую ригуМеня вы молча завели?— Терпенье! Золотую книгуЯ выдам вам из-под земли!
Какие-то берет он колья,Какой-то шест, вернее — цеп,И отмыкает вход в подполье,Напоминающее склеп.Здесь веники, и расстегаи,И душегреи, и пимы,Но вот и статуя нагаяВыглядывает изо тьмы.
— Вот, разбирайтесь!..—Тишь, прохлада.Со щами кислыми ушат…О да! Здесь нечто вроде склада,И в этом складе — прямо клад!Да, это мудрость! Но источникСей мудрости необъясним:Я вижу — Даниил-заточникИ Ванька-ключник рядом с ним…Здесь книги есть для разных вкусовНа полке этой и на той:Для коневодов — князь Урусов,Для сердцеведов — граф Толстой.Волюмы, рукописи, свитки…Чего-чего тут только нет!Через оконце жидкий, жидкий,Трепещущий ложится свет.Но вот та книга в переплете,Он о которой говорил.Действительно, вся в позолоте,В пыльце, как с бабочкиных крыл.Читать я начинаю тотчас,С рисунков не спуская глаз,Внимательно, сосредоточась…Прошли минуты или час?Нет! Дни огромней, чем комбайны,Плывут оттуда, издали,Где открывается бескрайныйПростор родной моей земли,Где полдни азиатски жарки,Полыни шелест прян и сух,А на лугах, в цвету боярки,Поярки пляшут и доярки,Когда в дуду дудит пастух.
— ВыПродаетеЭту книгу? —Я говорю…Но где же он?Его уж нет.Пустую ригуЯ обхожу со всех сторон.На дворике светло и чисто.Порхают бабочки в саду…
Вы не встречали букиниста?Я где теперь его найду?!
Читать стих поэта Леонид Мартынов — Летописец на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Леонид Николаевич Мартынов
- Богатый нищий - Будьте любезны... - Бывают лица мертвенные... - В древности мыслители бывали... - В отдаленье как во время оно... - Вдохновенье - Вода - Воздушные фрегаты - Воспоминанья - Гномы - Дедал - Деды и внуки - Диалектика полета - Дождь подкрался неожиданно... - Единая стезя - Есть люди... - Есть страх: не распылиться в прах... - И вскользь мне бросила змея... - Имена мастеров - Итоги дня - Князь сказал неустанному зодчему... - Корень зла - Короче, короче, короче!.. - Костер - Красные ворота - Кричит пиявка на весу... - Листья - Мне кажется, что я воскрес... - На берегу - Ночь перед весной - Ночью - Олива - Первый снег - Песни - Путешественник - Сказки Венского леса - След - Так велика гора черновиков... - Твист в Крыму - Терриконы - Томленье - Трусы - Усталость - Художник писал свою дочь... - Эхо - Я поднял стихотворную волну...
ЛИСТЬЯ Они Лежали На панели.
И вдруг Они осатанели И, изменив свою окраску, Пустились в пляску, колдовские.
Я закричал: - Вы кто такие?
- Мы - листья, Листья, листья, листья! Они в ответ зашелестели,
Мечтали мы о пейзажисте, Но, руки, что держали кисти, Нас полюбить не захотели, Мы улетели, Улетели! Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва, "Просвещение", 1968.
ВОДА Вода Благоволила Литься!
Она Блистала Столь чиста,
Что - ни напиться, Ни умыться, И это было неспроста.
Ей Не хватало Ивы, тала И горечи цветущих лоз.
Ей водорослей не хватало И рыбы, жирной от стрекоз.
Ей Не хватало быть волнистой, Ей не хватало течь везде.
Ей жизни не хватало Чистой, Дистиллированной Воде! 1946 Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников. Ленинград, Изд-во Ленинградского университета, 1967.
ПЕРВЫЙ СНЕГ Ушел он рано вечером, Сказал:- Не жди. Дела... Шел первый снег. И улица Была белым-бела.
В киоске он у девушки Спросил стакан вина. "Дела...- твердил он мысленно,И не моя вина".
Но позвонил он с площади: -Ты спишь? -Нет, я не сплю. -Не спишь? А что ты делаешь?Ответила: -Люблю!
...Вернулся поздно утром он, В двенадцатом часу, И озирался в комнате, Как будто бы в лесу. В лесу, где ветви черные И черные стволы, И все портьеры черные И серые углы, И кресла чернобурые, Толпясь, молчат вокруг...
Она склонила голову, И он увидел вдруг: Быть может, и сама еще Она не хочет знать, Откуда в теплом золоте Взялась такая прядь!
Он тронул это милое Теперь ему навек И понял, Чьим он золотом Платил за свой ночлег.
Она спросила: -Что это? Сказал он: -Первый снег! 1946 Вечер лирики. Москва, "Искусство", 1965.
СЛЕД А ты? Входя в дома любые И в серые, И в голубые, Всходя на лестницы крутые, В квартиры, светом залитые, Прислушиваясь к звону клавиш И на вопрос даря ответ, Скажи: Какой ты след оставишь? След, Чтобы вытерли паркет И посмотрели косо вслед, Или Незримый прочный след В чужой душе на много лет? 1945 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
* * * Мне кажется, что я воскрес Я жил. Я звался Геркулес. Три тысячи пудов я весил С корнями вырывал я лес. Рукой тянулся до небес. Садясь, ломал я спинки кресел. И умер я... И вот воскрес Нормальный рост, нормальный вес Я стал как все. Я добр, я весел. Я не ломаю спинки кресел... И все-таки я Геркулес. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ДЕДАЛ И вот В ночном Людском потоке Мою дорогу пересек Седой какой-то, и высокий, И незнакомый человек.
Застыл он У подножья зданья, На архитектора похож, Где, гикая и шарлатаня, Толклась ночная молодежь.
Откуда эта юность вышла И к цели движется какой? И тут сказал мне еле слышно Старик, задев меня рукой:
- С Икаром мы летели двое, И вдруг остался я один: На крыльях мальчика от зноя Растаял воск. Упал мой сын.
Я вздрогнул. - Что вы говорите? - Я? Только то, что говорю: Я лабиринт воздвиг на Крите Неблагодарному царю.
Но чтоб меня не заманили В то лабиринт, что строил сам, Се6e и 1000 сыну сделав крылья, Я устремился к небесам!
Я говорю: нас было двое, И вдруг остался я один: На крыльях мальчика от зноя Растаял воск. Упал мой сын.
Куда упал? Да вниз, конечно, Где люди по своим делам, Стремясь упорно и поспешно, Шагали по чужим телам.
И ринулся я вслед за сыном. Взывал к земле, взывал к воде, Взывал к горам, взывал к долинам. - Икар! - кричал я.- Где ты, где?
И червь шипел в могильной яме, И птицы пели мне с ветвей: - Не шутит небо с сыновьями, Оберегайте сыновей!
И даже через хлопья пены Неутихающих морей О том же пели мне сирены: - Оберегайте дочерей!
И этот голос в вопль разросся, И темный собеседник мой Рванулся в небо и унесся Куда-то прямо по прямой.
Ведь между двух соседних точек Прямая - самый краткий путь, Иначе слишком много кочек Необходимо обогнуть.
И как ни ярок был прожектор. Его я больше не видал: Исчез крылатый архитектор, Воздухоплаватель Дедал! 1955 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ЭХО Что такое случилось со мною? Говорю я с тобой одною, А слова мои почему-то Повторяются за стеною, И звучат они в ту же минуту В ближних рощах и дальних пущах, В близлежащих людских жилищах И на всяческих пепелищах, И повсюду среди живущих. Знаешь, в сущности, это не плохо! Расстояние не помеха Ни для смеха и ни для вздоха. Удивительно мощное эхо. Очевидно, такая эпоха! 1955 Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
КОСТЕР Чего только не копится В карманах пиджака За целые века...
А лето, печь не топится... Беда не велика, Беда не велика.
И я за Перепелкино, Туда за Перепалкино, За Елкино, за Палкино, За Колкино-Иголкино Помчусь в сосновый бор И разведу костер.
И выверну карманы я, И выброшу в костер, Все бренное, обманное Обрывки, клочья, сор.
И сам тут ринусь в пламень я, Но смерти не хочу, А попросту ногами я Весь пепел растопчу.
Пусть вьется он и кружится, Пока не сгинет с глаз. Вот только б удосужиться, Собраться как-то раз. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ОЛИВА Олива, Олива, Олива! Тяжелые ветви вздымая, Она не стоит молчаливо Она ведь не глухонемая!
Конечно, Какое-то в мире Творится неблагополучье, И слышатся шумы в эфире, Как будто Ломаются Сучья. Ломаются Сучья оливы И хлещут по стенам и крышам, Как будто бы дальние взрывы Мы слышим, Хотя и не слышим.
В пустыне, Гудящей от зноя, Петролеум плещет бурливо, Но все же Не что-то иное Нам слышится шелест оливы!
Моря, За морями Проливы, Каналы, ворота и шлюзы, В пакгаузах копятся грузы... И слышится шелест оливы.
О шелест Оливы цветущей!
Им полон, то реже, то чаще, И этот хрипящий, поющий, Бормочущий, свищущий ящик.
И люди Почти что не дышат, У ящика ночью уселись, И слышат, Конечно же, слышат, Оливы прельстительный шелест.
Ведь Сколько ее ни рубили И сколько ее ни пилили, А все же Ее не сгубили, А все же Ее не свалили! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
КОРЕНЬ ЗЛА Вот он, корень, Корень зла! Ох, и черен Корень зла.
Как он нелицеприятно Смотрит с круглого стола, Этот самый корень зла!
- Надо сжечь его до тла, Чтоб исчез он безвозвратно!
- Ну, а если не поможет И опасность лишь умножит Ядовитая зола?
Побоялись уничтожить!
И опять колокола Бьют тревожно и набатно, И скорбей не подытожить, И отрава садит пятна На болящие тела.
Неужели же обратно Закопают Корень зла? Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Х 1000 удожник Писал свою дочь, Но она, Как лунная ночь, Уплыла с полотна.
Хотел написать он Своих сыновей, Но вышли сады, А в садах Соловей.
И дружно ему закричали друзья: - Нам всем непонятна манера твоя!
И так как они не признали его, Решил написать он Себя самого.
И вышла картина на свет изо тьмы... И все закричали ему: - Это мы! 1954 Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * И вскользь мне бросила змея: У каждого судьба своя! Но я-то знал, что так нельзя Жить извиваясь и скользя. 1949 Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ВОЗДУШНЫЕ ФРЕГАТЫ Померк багряный свет заката, Громада туч росла вдали, Когда воздушные фрегаты Над самым городом прошли.
Сначала шли они как будто Причудливые облака, Но вот поворотили круто Вела их властная рука.
Их паруса поникли в штиле, Не трепетали вымпела. Друзья, откуда вы приплыли, Какая буря принесла?
И через рупор отвечали Мне капитаны с высоты: - Большие волны их качали Над этим миром. Веришь ты
Внизу мы видим улиц сети, И мы беседуем с тобой, Но в призрачном зеленом свете Ваш город будто под водой.
Пусть наши речи долетают В твое открытое окно, Но карты! Карты утверждают, Что здесь лежит морское дно.
Смотри: матрос, лотлинь распутав, Бросает лот во мрак страны. Ну да, над нами триста футов Горько-соленой глубины. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
БОГАТЫЙ НИЩИЙ От города не отгороженное Пространство есть. Я вижу, там Богатый нищий жрет мороженое За килограммом килограмм.
На нем бостон, перчатки кожаные И замшевые сапоги. Богатый нищий жрет мороженое... Пусть жрет, пусть лопнет! Мы - враги! 1949 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ИМЕНА МАСТЕРОВ Гении Старого зодчества Люди неясной судьбы! Как твое имя и отчество, Проектировщик избы, Чьею рукою набросана Скромная смета ее?
С бревен состругано, стесано Славное имя твое! Что же не врезал ты имени Хоть в завитушки резьбы?
Господи, сохрани меня! Разве я жду похвальбы: Вот вам изба, божий рай - и все! Что вам до наших имен?
Скромничаешь, притворяешься, Зодчий забытых времен, Сруба творец пятистенного, Окон его слюдяных, Ты, предваривший Баженова, Братьев его Весниных! 1967 Русская советская поэзия. Под ред. Л.П.Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.
* * * Дождь Подкрался неожиданно, Незамеченно почти, Будто не было и выдано Разрешения пойти. И, препятствия возможные Осторожно обходя, Он петлял. Шаги тревожные Были ночью у дождя, Чтоб никто не помешал ему Вдруг по пыльному крыльцу Заплясать, подобно шалому Беззаботному юнцу. 1972 Русская советская поэзия. Под ред. Л.П.Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.
ПУТЕШЕСТВЕННИК Друзья меня провожали В страну телеграфных столбов. Сочувственно руку мне жали: "Вооружен до зубов? Опасностями богата Страна эта! Правда ведь? Да? Но мы тебя любим, как брата, Молнируй, коль будет нужда!"
И вот она на востоке, Страна телеграфных столбов, И люди совсем не жестоки В стране телеграфных столбов, И есть города и селенья В стране телеграфных столбов, Гулянья и увеселенья В стране телеграфных столбов!
Вхожу я в железные храмы Страны телеграфных столбов, Оттуда я шлю телеграммы Они говорят про любовь, Про честь, и про грусть, и про ревность, Про то, что 1000 я все-таки прав. Твоих проводов песнопевность Порукой тому, телеграф!
Но всё ж приближаются сроки, Мои дорогие друзья! Ведь я далеко на востоке,Вам смутно известно, где я. Ищите меня, телефоньте, Молнируйте волю судьбы!
Молчание... На горизонте Толпятся немые столбы. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
УСТАЛОСТЬ И все, о чем мечталось, Уже сбылось, И что не удавалось, То удалось. Отсталость наверсталась Давным-давно. Осталась лишь усталость. Не мудрено!
Усталость разрасталась В вечерней мгле; Усталость распрасталась По всей земле; Усталость становилась Сильнее нас. Но где ж, скажи на милость, Она сейчас?
Прилег ты напоследки, Едва дыша, Но ведь в грудной-то клетке Живет душа! Вздохнул. И что же сталось? Твой вздох, глубок, Повеял на усталость, Как ветерок.
Вот тут и шевельнулась Она слегка, Как будто встрепенулась От ветерка И - легкая усталость, Не на века Развеялась, умчалась, Как облака. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
НОЧЬЮ Этой Ночью, Ночью летней, Вьется хмель тысячелетний По железу, По бетону, По карнизу, По балкону.
Что Творится Там, за шторой, Той вот самой, за которой В мученические позы В мутных вазах встали розы?
Чем же Тут могу помочь я? Можеть быть, вот этой ночью На балкон пробраться снизу По железу, По карнизу Цепко, с выступа на выступ, Взять и пыль И хмель На приступ, У окошка очутиться, Стукнуть, будто клювом птица, Чтоб окно ты распахнула. Ты бы встала И взглянула Что за птаха залетела? Ничего не разглядела, У окна бы постояла, А закрыть не - захотела.
И не надо, И не трогай, И напрасно закрывала: Я иду своей дорогой Как ни в чем и не бывало! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ВДОХНОВЕНЬЕ Смерть Хотела взять его за горло, Опрокинуть наземь, придушить. Он не мог ей это разрешить. Он сказал:
- Не вовремя приперла! Кое-что хочу еще свершить! Тут-то он и принялся за дело Сразу вдохновенье овладело, Потому что смерть его задела, Понял он, что надобно спешить, Все решать, что надобно решить! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Есть люди: Обо мне забыли, А я - о них. У них всегда автомобили, А я ленив. Поверхность гладкая намокла И холодит. Через небьющиеся стекла Едва глядит В лицо мне некто, на пружины Облокотясь, Как будто вождь своей дружины, Древлянский князь. И, может быть, Меня не старше И не бодрей, Не может он без секретарши, Секретарей, Но, может быть, иду я все же Пешком скорей, Я, может быть, его моложе, А не старей! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ТВИСТ В КРЫМУ Я наблюдал, Как пляшут твист В Крыму. О нет, я не смотрел, как лютый ворог, На этих неизвестно почему Шельмуемых танцоров и танцорок, Но понимал: не это - твист, не та Динамика, не так руками машут. И вдруг сказала девушка, проста Почти до святости:
- Они вприсядку пляшут! И оказалась к истине близка, Ее воображенье было чисто. Они откалывали казачка! Вот что в Крыму Плясали Вместо Твиста. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ДИАЛЕКТИКА ПОЛЕТА Диалектика полета! Вот она: Ведь не крылатый кто-то, Черт возьми, а именно бескрылый По сравненью даже с дрозофилой, Трепетный носитель хромосом В небесах несется, невесом! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ЕДИНАЯ СТЕЗЯ Что говорить, Я видел города; Будь житель их латинянин, германец, Порой глядишь: седая борода, А на лице пылающий румянец. Да то же самое и молодежь... Зачем все время на нее сердиться! Куда ни глянь, повсюду ты найдешь Живые, человеческие лица.
Всегда найдется Некий круг людей, Связуемых порукой круговою В конечной степени за все живое, Каким бы ты наречьем ни владей. Так, Маркс и Энгельс были заодно Не только с Дарвином, но и с Ван-Гогом, И с Герценом, и с Уитменом, но Совсем по разным идучи дорогам Навстречу бедам, радостям, тревогам,
Как будто
Мир
Един
Давным-давно! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ДЕДЫ И ВНУКИ Идут Во мрак забвения понуро Все те, кто крови проливали реки, Калифы, жгущие библиотеки, И Торквемад зловещие фигуры. И чванятся, пожалуй, лишь Тимуры: Мол, не у всех же внуки Улуг-беки! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Князь Сказал Неустанному зодчему: - Сам-то веришь во что от души? Тот ответил довольно находчиво: - Вообще, боги все хороши. Нет богов, что являлись бы лишними, Хоть одни были
слишком уж пышными, А другие совсем никудышными. Потому-то и вышло: Всевышнему Тут и там купола золотят. Впрочем, сам-то я
из смутьянского хлыста, Там в религиях нет постоянства, Верят, во что хотят. И за это все боги простят! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * В отдаленье, Как во время оно, Крылись чьи-то дачи, не близки. Где-то что-то крикнула ворона... Есть такие тёмные лески. На стволах змеились,- я прочёл их,Письмена из векового мха, В глине я увидел чудищ полых, А внутри у них была труха. Может быть, и важное открытье Сделал я, но бросил их к чертям, Через жизнь проходит красной нитью Отвращение моё к костям. А затем я думал, что ошибся, Явственно мелькнули под ногой Человеческие, но из гипса, Ус, сперва один, затем другой. Не узнал я даже их сначала, Но потом я понял, чьи они, И как будто просьба прозвучала: - Отопни, под пни захорони!Так вот просит всё, чему настало Время снять величия венец, Точно так же и от пьедестала Отлетает тело наконец Тихо, безо всякого урона, Просто развалившись на куски. ... Впрочем, что-то каркала ворона. Есть такие тёмные лески. Способность камня Я на одной из подмосковных рек Великолепный камень раздобыл, Он был, как первобытный человек, Коричневый, но с оком голубым. Его привёл суровый проводник, Принёс в края, где нынче вырос лес, С норвежских круч сползавший к нам
ледник. Ушёл ледник, но камень не исчез. И до сих пор ни ветер не изъест И не изгложат дождики камней, В которых живо нечто от существ, Хранящих тайны допотопных дней И тех катастрофических ночей, Когда, быть может, родилась луна. Вот чем чревата каменных очей Вулканоснежная голубизна. И почему бы камни не могли Пусть механически, но отражать Всё, что творилось на лице земли, Что заставляло землю задрожать: Как, например, чудовищ тяжкий шаг, А то и человека с топором, Волшебника, рассеявшего мрак Своей пещеры пламенным костром. Вы знаете: природа вся жива, И если уж един её поток, То почему бесчувственны трава, Вода и камень, воздух и цветок. Они, конечно, не разумны, но И не глупей искусственных зеркал. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * В древности Мыслители бывали Как художники и как поэты И бывало краткие давали, Но отнюдь не кроткие, ответы На бесчисленность пустых вопросов. Впрочем, что с него возьмёшь?
1000 Философ! А у варваров иное дело: Если уж мыслителя задело Выраженье инородца злого, То такое возглашает слово, Что оно одно не уместится На журнальную страницу. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Кричит Пиявка на весу Высасывая кровь живую: - Я у него её сосу И, значит, с ним сосуществую! Но разве мне закон такой Диктуют мудрые преданья! Ко всем охваченным тоской Сосёт мне сердце состраданье! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Есть Страх: Не распылиться в прах, Не превратить пыланья в тленье И чистый благородный страх За будущие поколенья. Есть этот страх: Не вспыхни порох, Все сущее не разлетись! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
СКАЗКИ ВЕНСКОГО ЛЕСА (Вальс)
На маскарадах Дамаска,Метал Гофмансталь,Глаза, что ни маска, блестят,
как дамасская сталь, Дразня иностранца, посланца
гонца из страны Седой, точно Франца Иосифа сны. В мечтах о Дамаске витал Гофмансталь, И мчались коляски, чьи спицы блестят,
как хрусталь, И автомобили, пия огневую росу, Ещё не губили растительность в Венском лесу, И старых мелодий ещё этот лес не отверг, И не были в моде ни Шёнберг ещё и не Берг... А может быть, о Дамаске
и не мечтал Гофмансталь? А если мечтал о Дамаске,
то едва ли предвидел такую деталь, Как бомбозащитная каска на автострадах
Дамаска И чьё-то фиаско На автострадах Дамаска. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ТОМЛЕНЬЕ Томленье... Оленье томленье по лани
на чистой поляне; Томленье деревьев, едва ли
хотящих пойти на поленья; Томленье звезды,
отраженной в пруду, В стоячую воду отдавшей
космический хвостик пыланья; Томленье монашки, уставшей ходить
на моления против желанья, Томленье быков,
не хотящих идти на закланье; Томленье рук,
испытавших мученье оков; Томленье бездейственных мускулов,
годных к труду; Томленье плода:
я созрел, перезрел, упаду!
И я, утомлен от чужого томленья, иду, От яда чужого томленья
ищу исцеленья. Найду! И атом томленья я все же
предам расщепленью, С чужим величайшим томленьем
я счеты сведу навсегда. Останется только мое, Но уж это не ваша беда! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ИТОГИ ДНЯ В час ночи
Все мы на день старше. Мрак поглощает дым и чад. С небес не вальсы и не марши, А лишь рапсодии звучат.
И вдохновенье, торжествуя, Дойти стремится до вершин, И зренье через мостовую Сквозь землю видит на аршин.
Как будто на рентгеноснимке, Все проступает. Даже те, Кто носят шапки-невидимки, Теперь заметны в темноте.
И улицы, чья даль туманна, Полны машин, полны людей, И будто бы фата-моргана, Всплывают морды лошадей.
Да, с кротостью идут во взорах Конь за конем, конь за конем, Вот эти самые, которых Днем не отыщешь и с огнем.
И движутся при лунном свете У всей вселенной на виду Огромнейшие фуры эти На каучуковом ходу.
А в фурах что? Не только тонны Капусты синей и цветной, Не только плюшки, и батоны, И булки выпечки ночной,
Но на Центральный склад утиля, На бесконечный задний двор Везут ночами в изобилье Отходы всякие и сор.
За возом воз - обоз громаден, У. страшно даже посмотреть На то, что за день, только за день Отжить успело, устареть.
В час ночи улицы пустые Еще полней, еще тесней. В час ночи истины простые Еще понятней и ясней.
И даже листьев шелес 1000 тенье Подобно истине самой, Что вот на свалку заблужденья Везут дорогою прямой.
Везут, как трухлые поленья, Как барахло, как ржавый лом, Ошибочные представленья И кучи мнимых аксиом.
Глядишь: внезапно изменилось, Чего не брал ни штык, ни нож, И вдруг - такая эта гнилость, Что, пальцем ткнув, насквозь проткнешь.
И старой мудрости не жалко! Грядущий день, давай пророчь, Какую кривду примет свалка Назавтра, в будущую ночь!
Какие тягостные грузы Мы свалим в кладовую мглы! Какие разорвутся узы И перерубятся узлы!
А все, что жить должно на свете, Чему пропасть не надлежит,Само вернется на рассвете: Не выдержит, не улежит! 1956 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
* * * - Будьте Любезны, Будьте железны! Вашу покорную просьбу я слышу.Будьте железны, Будьте полезны Тем, кто стремится укрыться под крышу. Быть из металла! Но, может быть, проще Для укрепления внутренней мощи Быть деревянным коньком над строеньем Около рощи В цветенье Весеннем? А! Говорите вы праздные вещи! Сделаться ветром, ревущим зловеще, Но разгоняющим все ваши тучи,Ведь ничего не придумаешь лучше! Нет! И такого не дам я ответа, Ибо, смотрите, простая ракета Мчится почти что со скоростью звука, Но ведь и это Нехитрая штука. Это Почти неподвижности мука Мчаться куда-то со скоростью звука, Зная прекрасно, что есть уже где-то Некто, Летящий Со скоростью Света! Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
* * * Я поднял стихотворную волну. Зажег я стихотворную луну Меж стихотворных облаков И вот решил: теперь возьму засну, Засну теперь на несколько веков! Но я забылся не на сотню лет, А стихотворный наступил рассвет, Сам по себе передо мной вставал Расцвет всего, что я предсоздавал. И будь я даже в сотни раз сильней Не мог бы на минуту ни одну Пресечь теченье стихотворных дней, Объявших стихотворную страну. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
КРАСНЫЕ ВОРОТА Автомашины, Мчась к воротам Красным, Чуть замедляют бег для разворота, Полны воспоминанием неясным, Что тут стояли Красные ворота.
Троллейбус, Пререкаясь с проводами, Идет путем как будто вовсе новым, И как раскаты грома над садами, Несется дальний рокот по Садовым.
И вот тогда С обрыва тротуара При разноцветном знаке светофора Возвышенность всего земного шара Внезапно открывается для взора.
И светлая Высотная громада Всплывает над возвышенностью этой Воздушным камнем белого фасада, Как над чертою горизонта где-то.
Земного шара Выпуклость тугая Вздымается в упругости гудрона. Машины, это место огибая, Из полумрака смотрят удивленно.
А город Щурит искристые очи, Не удивляясь и прекрасно зная, Что с Красной площади еще гораздо четче Она Видна Возвышенность земная! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ВОСПОМИНАНЬЯ Надоело! Хватит! Откажусь Помнить все негодное и злое Сброшу с плеч воспоминаний груз И предам забвению былое. Сбросил! И от сердца отлегло, И, даря меня прохладной тенью, Надо мною пышно расцвело Всезабвенья мощное растенье. Но о чем мне шелестит листва, Почему-то приходя в движенье И полубессвязные слова В цельные слагая предложенья? Либо листья начал теребить Ветерок, недремлющий всезнайка: - Не забыл ли что-нибудь забыть? Ну-ка, хорошенько вспоминай-ка! Либо птичьи бьются там сердца, Вызывая листьев колебанье? Но перебираю без конца Я несчетные воспоминанья. Не забыл ли что-нибудь забыть? Ведь такие случаи бывали! ... Нет! Воспоминаний не убить, Только бы они не убивали! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва 1000 : Молодая гвардия, 1965.
НА БЕРЕГУ На берегу Я человека встретил, На берегу морском, На берегу, где ветер так и метил Глаза мои запорошить песком, На берегу, где хмурая собака Меня обнюхала, а с вышины, За мной следя, таращился из мрака Своими кратерами шар луны И фонари торчали как на страже, Передо мною тень мою гоня. А человек не оглянулся даже, Как будто не заметил он меня. И я ему был очень благодарен. Воистину была мне дорога Его рассеянность. Ведь я не барин, И он мне тоже вовсе не слуга, И нечего, тревожась и тревожа, Друг дружку щупать с ног до головы, Хоть и диктует разум наш, что все же Еще полезна бдительность, увы! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Так Велика Гора черновиков, Бумаги каменеющая масса, Что, кажется, за несколько веков Мне разобраться в этом не удастся.
И не отточишь Никаких лопат, Чтоб все пласты поднять вот эти снова, Где происходит медленный распад Неуловимых элементов слова.
Но Ведь ничто не сгинет без следа Во что-нибудь оно переродится, И это нечто, скажем кровь-руда, Не мне, так вам однажды пригодится.
Быть может, все, О чем ты лишь мечтал, Сольется в бездне кладовых подземных В металл, который только бы летал И для решеток был негож тюремных:
В тот матерьял, Которому дано Работать не по-прежнему на сжатье, А лишь на растяженье, чтоб оно Не превратилось в новое распятье.
Возвел я Эту гору не один, И, подымаясь на ее обрывы, В мерцаньи снеговых ее седин Я различаю многие архивы.
Пусть к ним За рудокопом рудокоп Приложат нерастраченную силу Напомнит им гора черновиков Все что угодно, только не могилу. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Бывают Лица мертвенные, Краска, Как говорится, С них давно сбежала.
Так на лице равнины, словно маска, Снегов непроницаемость лежала.
Вдруг На столбе Мембрана задрожала И началась в эфире свистопляска, А на лице равнины, словно маска, Снегов непроницаемость лежала.
О, долго ль будет так? Не без конца ли? Ведь не расскажешь, что это такое!
Пахнуло бурей... А снега мерцали Обманчивой недвижностью покоя.
Равнина Будто что-то выжидала, Как будто бы ничто не волновало.
И, наконец, Завыла, Зарыдала Весна, какой еще и не бывало.
Нет, Не бывали ветры столь жестоки, И по оврагам, резким, как морщины, Коричневые бурные потоки, Вскипая, мчались по щекам равнины.
И это все Не что-нибудь иное Звалось весною, Слышите: весною! Но можно ли, об этом вспоминая, Назвать весной все это? Я не знаю. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * * Короче, Короче, короче! Прошу тебя, не тяни. Короче становятся ночи. Но будут короче и дни.
Все сроки Отныне короче И каждый намеченный путь. И даже пророкам, пророча, Не следует очень тянуть.
И хватит Стоять на пороге. Медлительность - это порок, Рассказывай, что там в итоге, Выкладывай, что приберег! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ГНОМЫ Нас ссорят гномы. Много ли гномов? Гномов великое множество. Тут и там есть свой гном, но неведомый нам, И, зная их качественное ничтожество, Мы гномов не знаем по именам. В самом деле Ссорили нас великаны? Нет! Исполины не ссорили нас? Нет! Разве могли бы гиганты забраться в тарелки,
графины, стаканы И причинить нам хотя бы микроскопический вред? Нет! Это бред! Лишь одни только гномы за нами гоняются вслед! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ТЕРРИКОНЫ Вы, Степные исполины, Терриконы-великаны, Тащатся к вам на вершины Вагонетки-тараканы.
И с вершин я шелест слышу, Шепчет осыпь:- Сыпьте, сыпьте, Громоздите нас превыше Пирамид в самом Египте.
Может быть, степей просторы, И сады, и огороды Все схоронится под горы Отработанной породы?
Нет, конечно! Не придется Вам столь гордо возвышаться: Все вопросы производства Будут иначе решаться.
И скакать по вас не станут Вагонетки точно блохи. Вас едва-едва помянут В новой атомной эпохе.
И тогда в своей гордыне, Терриконы-великаны, Сгорбитесь вы на равнине Разве только как курганы.
Так порой и в человеке Пропадает все живое Возвышался в прошлом веке, А глядишь, Оброс травою. Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ТРУСЫ Я попал в компанью мелких трусов, В круг их интересов и запросов, Колебаний и вчерашних вкусов. И сказал мне мелкий трус-философ:
- Это было бы наглейшей ложью Утверждать, что зря всего боимся! Мелкою охваченные дрожью, Мы двоимся как бы и троимся,
Чтоб казалось больше нас намного, Чем в природе есть на самом деле, И никто бы не подвел итога, И боялись нас и не задели! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
ПЕСНИ Пришел и требует:
- Давай мне песен!
Вот человек! Ведь в этом прямо весь он: Когда он грустен - дай веселых песен, А если весел - просит слезных бусин. Ведь вот каков! Таким и будет пусть он, И требует, наверное, по праву. - Что ж! Выбирай, которые по нраву!
И выбрал он. И слышите: запел он, Кой-что не так поет он: переделал. На свой он лад слегка переиначил. Но слышите: петь песни все же начал, Как будто хочет заново слагать их Своим подружкам в новомодных платьях. Почти свои поет, а не чужие... А я и рад, чтоб люди не тужили! Леонид Мартынов. Первородство. Книга стихов. Москва: Молодая гвардия, 1965.
НОЧЬ ПЕРЕД ВЕСНОЙ Весна ли, Оттепель ли просто Еще не понимаем сами, Но трескается льда короста, И благостными голосами О чем-то хорошо знакомом Поет капель, и в бездне неба Луна белеет хрупким комом Уже подтаявшего снега, И даже на далеких звездах Мелькают бытия миражи, И всколыхнулся спертый воздух В универмагах и в Пассаже, И в недрах метрополитена, И вестибюлях театральных. И шубы мечутся смятенно Во всевозможных раздевальнях, Как будто бы уже на теле И душно стало им и тяжко, И будто бы они вспотели, Устав метаться нараспашку. Они вспотели, а не люди, И думают, что хорошо бы, По некоторым данным судя, Теперь на отдых, в гардеробы. О, в эту ночь перед весною Давно пора желаньям сбыться Он близок, день, когда от зноя Весь мир в иное превратится. Час близок бабочке носиться И птице вольно изливаться, Жуку - жужжать, червю - копаться, А человеку - искупаться! 1950
rulibs.com
|
|
|
|
|
|
