Сказал хозяин, гладя медвежонка:
– Я скоро возвращусь. А без меня
Ты последи-ка за моим сынишкой…
Ушел хозяин. А веселый зверь
Играл с мальчишкой, кувыркался, падал!
И вдруг увидел, что ползет змея,
Подкрадываясь к мальчику. В секунду
Метнулся медвежонок к той змее
И умертвил ползучую гадюку.
Потом услышал он издалека
Хозяина шаги. И, не скрывая
Восторга, с визгом побежал к нему.
И тут хозяин вскрикнул. Он заметил,
О ужас! – окровавленную пасть!
"Наверно, этот одичавший зверь
Ребенка растерзал!" – сверкнула мысль,
И в слепоте, подвластный лишь догадке,
Мелькнувшей в голове,
Хозяин опустил топор со взмахом
На жертву не виновную ни в чем.
Так был убит веселый медвежонок.
"Страх и поспешность" – имя палача.
Сынок мой, я хочу от всей души,
Чтоб вырос ты решительным и смелым,
Но никогда, не вникнув в корень дела,
Не принимай решенья. Не спеши.
* * *
Ты, сын мой, должен помнить:
Оттого
Ржавеет даже новый лист железа,
Что в сырости лежит он бесполезно,
И не находят дела для него.
Душе людской – во много раз трудней:
И в дверь души, и в щели этой двери
Сто ржавчин и пороков лезут к ней…
Запомни три из них по крайней мере:
Во-первых – зависть.
Ты ее убей
В зародыше.
И научись по праву
Безревностно ценить других людей,
Чтить их удачу, их успех и славу.
Второе – злость.
Беги от чувства злого.
Сей доброту.
Живи, других любя.
Суди себя, коль осудил другого,
Прости другого, коль простил себя,
В порыве злом, в решении крутом
Сдержись.
И гнева своего не выдай.
Не нанеси нечаянной обиды,
Чтоб не пришлось раскаяться потом.
И третье – корень наших многих бед -
Убийца всех достоинств в человеке -
Безделье.
И позорнее вовеки
Порока в людях не было и нет.
Не в праздном воздыханье на диване,
А в празднике полезного труда
Ищи свой смысл…
И разочарованье
Не потревожит ум твой никогда.
Живи, мой сын, оберегаем кругом
Друзей, что самому тебе под стать.
Запомни: человек, предавший друга,
Сам никому не может другом стать.
Есть небольшая притча. Жил давно
Охотник старый. Он на голубей
Охотился. И вот, однажды
Он, голубя поймав, решил убить…
– О, – вдруг взмолился голубь, -
пощади
И отпусти меня опять на волю,
Я в сети заманю друзей своих
И ты взамен меня поймаешь стаю…
Охотник молча бросил гневный взгляд
На голубя и так ему ответил:
– Я отдаляю от себя того,
Кто может предавать в угоду мне
Своих друзей-товарищей
так подло!
И пойманного голубя убил.
Ну, что же, так и надо подлецам!
Нужна ли здесь мораль? Нужна едва ли,
Я думаю, мой сын, что ты и сам
Всю эту притчу понял. Без морали.
* * *
Бывало прежде – коль рождалась дочь, –
Упреки падали на голову жены:
"Вот родила мне камень для чужой стены!
Вот взял ее аллах да и унес бы прочь!"
Сейчас уже едва ль найдется тот,
Кто скажет так.
Сейчас, наоборот,
Все говорят:
"Пускай в семье любой
Средь мальчиков и девочка растет".
Для братьев – радость,
Гордость – для отца,
Подружка и помощница – для мамы.
Пускай она познает до конца
Все тайны быта.
Их не так уж мало.
Пусть будет из нее жена и мать.
Мне, право, доставляет наслажденье
От всей души вот этот тост поднять
За вашу дочку,
За ее рожденье!
* * *
Легко и сладко, -
Так, как сладок мед, -
Пускай тебе живется в доме этом.
Но брезгуй легкой жизнью, без забот,
Учись трудиться так, как пчелы летом.
Как солнце смотрит в зеркало лучисто,
И ты войди к нам с солнечным добром,
И обогрей, и освети наш дом
И молодым теплом,
И гнетом чистым.
1
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
А каждый дом – сам по себе держава.
Там все свое.
Там распорядок свой,
И свой закон,
И правила,
И право.
Свои капризы у порога брось,
И уважай привычки их любые:
Коль там хромые – обопрись на трость,
И надевай очки – коль там слепые.
2
Ты, дочь моя, уходить в дом чужой,
Там на тебя с оценкой взор нацелят.
А ты – мой плод. Росла не за межой.
И по тебе они меня оценят.
Ты слейся с ними – верная подруга
И преданная мужняя жена.
Но, как солдат, нет-нет да глянь по кругу -
Не слишком ли уж ты окружена.
3
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
Храни семью – до самого конца.
Не прилетит и муха на постой,
Коль трещин нет на скорлупе яйца.
Срастется и нога, коль вдруг сломаешь.
Но как срастется – ровно или нет?
Нет горше той семьи, которая, хромая,
Идет, неровный оставляя след.
4
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
А там свои тропинки от порога.
Чтоб сделать шаг, ты оглянись, постой
И выбери – куда поставить ногу.
Есть добрые слова – слова-лучи,
Щедрее будь на ласковое слово.
А есть слова, звучащие сурово.
Не взвесив слово, лучше промолчи.
5
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
А каждый дом – сам по себе держава.
Там лишь один король имеет право
Быть королем – твой муж, избранник твой.
Ему послушной будь. Его пороки
Смягчать умей. Не омрачай лица.
И помни, дочка, что у той дороги,
Где ищут идеальных, – нет конца.
6
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
Вся жизнь твоя изменится отныне.
Умей теперь в работе быть рабыней,
А за столом – царицей молодой.
Трудись пчелой. И не считай труды
Неблагодарным грузом за плечами.
Как мельница безмолвна без воды,
Так без руки хозяйской дом печален.
Оставить в жизни могут добрый след
Не те, кто время даром убивают.
Ты знаешь, что людей бессмертных нет.
А вот дела бессмертными бывают.
7
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
Пусть он роднее будет с каждым годом.
И все, что там возникнет пред тобой,
Пусть будет солнцем для тебя и медом.
Не поддавайся даже малой ссоре.
Размолвка – обязательно к беде.
Обиду раствори, как ты в воде
Могла бы растворить щепотку соли.
Сумей зарыть обиду на века.
Ни памятью не трогай, ни руками.
Не вороши. А то все чаще в камень -
С отскоком – будет ударять кирка.
8
Ты, дочь моя, уходишь в дом чужой.
Запоминай отныне и навеки,
Что каждая черта – все в человеке
Отмечено особой красотой.
Глаза прекрасны – если видят ясно.
Прекрасны уши – не глухи пока.
Уста, молчать способные, – прекрасны.
Прекрасна, если трудится, – рука.
Цени мгновенье – дорого оно:
Иль шерсть пряди, вытягивая нитку,
Глядишь – лежит ковер, тобою выткан.
Умей трудиться, дочь,
Чтоб стать счастливой.
В труде – бессмертье.
А не то – увы -
Есть люди, что живут.
Но так лениво,
Как будто бы они уже мертвы.
9
Ты, дочь моя, уходить в дом чужой.
Возьми с собой терпение в дорогу.
Терпенье – ключ. И к дьяволу, и к богу
Ты тем ключом откроешь вход любой.
Терпенье помогает сокрушить
Безбрежье гор, границы дня и ночи.
Как дождь ни льет – всего он не промочит,
А солнышку – всего не иссушить.
* * *
Сейчас, когда фата невесты
Отведена с лица и плеч, -
Вы не сочтите неуместной
Мою напутственную речь:
Коль на тебя падут седины,
То обозначат пусть они
Еще не увяданья дни,
А только жизни середину.
Пусть свет, увиденный тобой
Сейчас, из-под фаты прозрачной,
Сопутствует твоим удачам,
Осветит путь далекий твой.
Свет твоего лица для мужа -
Какие б годы ни прошли -
Пусть будет радостным и нужным,
Как солнце нужно для земли.
В любви, не знающей преграды,
Дай бог вам счастья на двоих -
Увидеть свадебную радость
Еще праправнуков своих.
* * *
Тебе вручается очаг.
Отныне и навеки
Пусть он горит, как свет в очах,
Как сердце в человеке.
Ты прояви проворство рук,
Сумей все сделать так,
Чтобы на много верст вокруг
www.profilib.net
У горцев есть обычай с давних лет:
Уж если ты купить собрался дом,
То расспроси хозяина о том,
Кто и каков твой будущий сосед.
Плохой сосед – посплетничать не прочь
Иль словом опорочить твою дочь.
Сосед хороший – добрые слова
О дочери твоей несет молва.
Сосед хорош – по свету по всему
Хвала воздается сыну твоему.
И трусом прослывет на целый свет
Твой сын-герой,
Когда плохой сосед.
Часть твоей жизни – вот кто твой сосед.
Почти частица тела твоего.
И у крыльца, когда встает рассвет,
Ты первым встретишь именно его.
А перед тем как погрузиться в сон,
Кто твой последний собеседник? Он.
В характере соседа быть должна
Особая, соседская струна.
Ты по делам задержишься порой -
Он за твоей присмотрит детворой.
Ты отлучишься на день или два -
И на ключи ему отдай права.
В спокойный вечер,
В полдень голубой
Он на крылечке греется с тобой.
Зимой крыльцо сугробы заметут, -
Он, чтоб помочь, с лопатой тут как тут!
А если свадьба в домик твой пришла,
Он не спешит усесться у стола -
Он делит груз волненья твоего.
Когда ж приходит чей-то смертный час,
Твой траур и его коснется глаз.
И тяжесть гроба -
на плечах его.
И тайны всей твоей семьи
Он, как свои, хранит и бережет.
И сам он все достоинства твои
Восторженно выносит на народ.
С таким соседом будет и цена
За дом твой настоящая дана.
Но вот с плохим соседом -
и за грош
Навряд ли покупателя найдешь.
Когда перебралась я в этот дом,
Я не спросила у людей о том,
Каков сосед,
Но, видно, повезло мне -
Сосед мой оказался молодцом.
Я говорю торгующему люду:
Мне ваши предложенья не нужны,
Я этот дом свой продавать не буду,
Мне кажется, что нет ему цены.
www.profilib.net
Дорогие читатели!
Может быть, многие из вас сами бывали на горских свадьбах, сами танцевали лезгинку, сами пробовали вкусные горские блюда, сами слышали, как состязаются за столом в остроумии и мудрости, и сами пили вино из огромных остроконечных бычьих рогов.
Горская свадьба – это не только место, где собираются, чтобы поздравить молодоженов и повеселиться. Это одновременно собрание, где люди, провозглашая тосты, стараются блеснуть красноречием и мудростью. Тосты бывают разные, сила их в краткости и ясности, поэтому сразу же, поднимая первый бокал и открывая свадебный пир, тамада почти всегда дает понять, что говорить надо коротко и умно. Но самому нельзя слишком укорачивать свою речь. Тамада – самое ответственное лицо свадьбы. Он должен видеть все и слышать все и при этом не забывать произносить заздравные тосты. Тамада следит, как бы не появилась «трещина», не вспыхнула бы ссора. Осторожно направляет он речку многословия в берега. В сердце загрустившего вливает веселье.
Пока сам тамада не поднимет первого тоста, никто не имеет права пробовать вино. Все ждут знака тамады. В руках у тамады бычий рог. Но тамада обычно не спешит; он начинает издалека:
«Вот, друзья, у меня в руках бычий рог. Раньше говорили, что земля стоит, опершись на него. Если хорошенько подумать, это правда: разве не трудом быка наши предки вспахивали землю, а земля отдавала нам силу жизни – хлеб. А мир держится на хлебе.
Бык, наверное, не раз давал этим рогом отпор врагу, не раз, радуясь своему труду, копался этим рогом в несенной свежей земле. Теперь я держу его в своих руках, он наполнен красным вином, в нем сок земли и жар солнца. Я хочу, чтоб каждый из вас, держа рог в руках, чувствовал себя так, будто земля опирается на него и будто от любой оплошности каждого из нас земля потеряет равновесие. Итак, друзья, мы в ответе не только за свадебный стол, но и за весь мир».
Первые тосты почти всегда бывают наиболее короткими, но целеустремленными, как стрела, выпущенная после долгого и меткого прицела. А по мере того как опустошаются бокалы, появляется охота к многословию. Одни умудряются разнообразить тосты, обычно рассказав какую-нибудь притчу перед тостом, другие, выслушав столько мудростей из уст других, чувствуют себя бессильными и произносят самый короткий тост: «За сказанное!»
Застолье в горах бывает не только по случаю свадьбы сына, но и в день его рождения, и в день, когда он без сопровождения старших самостоятельно отправляется в путь, и в день, когда он впервые уходит на работу.
А день рождения дочери считался несчастливым. Поэтому не было и тостов по случаю рождения дочери. Но когда дочь уходила в чужой дом, собирались старейшие женщины и родственницы и за блюдом халвы желали ей благополучия. Раньше чужой дом для невесты считался «раскаленной жаровней». По дочке, какая она терпеливая, трудолюбивая, покорная, преданная, давали оценку ее родителям, более того, если она покажет себя с плохой стороны, то это бросало тень и на ее незамужних сестер, и они долго оставались в девушках. Если старшая сестра сразу же умела показать себя трудолюбивой и терпеливой, то и судьбы младших сестер устраивались лучше.
Провожая дочку в чужой дом, мать ей говорила:
«Если тебе в доме мужа придется проглотить ветвистое дерево, проглоти его так, чтобы даже свекруха не увидела слез в твоих глазах. Если тебе придется выпить реку одним глотком, выпей так, чтобы муж даже не слышал стона твоего». Нынешнему читателю могут показаться слишком навязчивыми мотивы безропотного послушания, унизительной покорности, даже, раболепия перед мужем, которые звучат в напутствиях дочерям-невестам. Но что поделать? Так было – ведь я беру эти тосты из прежних времен.
Нынче, конечно же, судьба женщин, девушек-дочерей у нас в Дагестане неузнаваемо изменилась. Женщины стали большой общественной силой в нашей республике. Молодые соединяют теперь свои жизни по взаимной любви, молодожены чувствуют себя равными в браке, все чаще звучат в Дагестане, в его аулах комсомольские свадьбы.
Я очень люблю горские свадьбы не только потому, что я люблю танцевать, а потому, что здесь бывает мобилизована вся мудрость людей. Люблю эти красивые и мудрые обряды. Когда невеста входит в дом жениха, ее встречает мать его и еще на пороге кладет ей в рот полную ложку пчелиного меда:
«Пусть тебе в нашем домеБудет всю жизнь так же сладко,как сладок этот мед.И желание трудитьсяБудет у тебя такое же, как летом у пчел».
Подруги подводят невесту к жениху, одна держит в руках зеркало, другая – зажженный факел; отражаясь в зеркале, он светится, словно солнце. Третья несет в руках водою наполненный кувшин и приговаривает: «Примите в дом солнце, огонь и воду». Лицо невесты бывает покрыто белым шелковым платком – гурмендо (фатой).
На другой день после брачной ночи самый близкий друг жениха по обычаю открывает ее лицо, поднимая с лица гурмендо, и при этом дарит ей подарки и произносит тост.
На третий день опять собираются близкие и друзья. Невесте вручают «сердце дома» – ее подводят к очагу, она должна первый раз в доме мужа зажечь огонь в очаге, мать мужа дарит ей подарок: или бросает около очага к ее ногам ковер, или вручает ей новую медную большую кастрюлю. Блюдо, приготовленное невестой, пробуют все собравшиеся и произносят тосты, шутят, мол, такого блюда никогда не пробовали.
На пятый день мать мужа собирает всех подруг своей невестки. Они должны сопровождать ее в первый раз из дома мужа по воду. Все они бывают празднично одеты, и смотреть на них выходят все аульчане. Этому придается большое значение. Мать жениха готовит и раздает халву, в доме опять собираются мужчины, и кувшин, полный воды, который принесла невеста, передается из рук в руки и каждый пьет и говорит свое пожелание.
Я много ездила по горным аулам, годами собирала в свои сердечные хурджины услышанное. Конечно, тосты, собранные в этой книге, – старинные, они не отражают сегодняшнюю новь жизни народов Дагестана, но они несут в себе нравственную древнюю мудрость людей, передаются из уст в уста, от поколения к поколению.
В данное издание включено много и новых тостов, преимущественно о любви и о женщине, ведь не мало раз приходилось мне после выхода первого издания тостов бывать на свадьбах, где теперь и женщины сидят рядом с мужчинами за одним столом и не только слушают прекрасные речи, адресованные им, но и сами говорят такие мудрости, что бывалые ораторы слушают их с восхищением.
И еще я посчитала целесообразным включить в книгу две поэмы – «Восемнадцатая весна» и «Орлы слетают с гор», посвященные конкретным личностям, сыновьям гор, как бы олицетворявшим собою в жизни мужество и преданность Родине, к чему всегда звала их горская мудрость.
Тосты, притчи, напутственные восьмистишия переведены на русский язык рифмованным стихом. Мне представляется важным, что Владимир Туркин, переводя аварские тексты, сохранил в них, с одной стороны, высокий стиль торжественности, а с другой – свободные речевые, разговорные интонации, свойственные этим тостам и притчам, не «заакадемизировал» их, а придал им характер некоторой языковой обытовленности и простоты, поскольку они взяты из устного обихода.
Вступая в должность тамадыЗа этим свадебным столом,Я пью за то, чтобы ваш домБыл славен миром и трудом, —За счастье и веселье в нем. Наполнен мой бокал вином,Оно – как сок Земли.Оно —Как Солнце.В нем раствореноЧудотворящее зерноПреображения.Старик,Испив его,Пусть в тот же мигПредстанет юным среди нас.А тот, кто молод в этот час,Пусть будет мудр, как аксакал.Для славных девушекБокалВот этой влаги золотойПусть обернется красотой.Мужчинам пусть добавит волиИ быть отважными велит.Пускай оно все ваши болиИ все недуги исцелит. А коль в душе у вас усталость,То хватит и глотка вина,Чтоб снять усталость.Чтоб ониВоспоминаньем лишь осталась. А коль у нас на сердце зло,Пусть вас глоток вина согреет,И станет на душе тепло,И сердце ваше подобреет. А если в вас любовь покаЛишь робкой искрой зажжена, —Глоток кипучего вина —И вспыхнет пламенем она. Но, кажется, пора и мнеЗнать честь:Разговорился очень.Веревку ценят – по длине,А речь тем лучше, чем короче. Пора и выпить.В добрый час!За всех друзей!За всех за вас!
Будь, как начало.Будь, как утро,Как предисловье к речи мудрой,Как предвозвестник новых лет,Идущих за тобою вслед. И – лучше скоро,Чем не скоро, —Пускай в тебе проснется тот,Кто предпочтет огонь позору,Смерть униженью предпочтет. И слава прозвучит твояЗа рубежами бытия.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Не забывайся в увлеченьях пылких:По улицам въезжая в города,Не забывай ту малую тропинку,Которая вела тебя туда.Хочу, чтоб ты, вышагивая чинноВ моднейшей шляпе, вдруг не зафорсилИ не забыл папаху из овчины,Которую с младенчества носил.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Коль встретишь старшего – путь уступи ему.Шаг почитанья не считай за муку.А младшему подай навстречу руку,Как малому братишке своему.Не говори, мол, мне весь мир знаком.И скромности запас придется впору,Коль ты в холме сумеешь видеть горуИ как с рекой считаться с ручейком.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Не будь средь спутников своихУж слишком сладким.А то они тебя съедят,Как шоколадку.И горьким нужно быть едва ли —Таким, чтобы тобой плевали.Иди и открывай те двери,Где все простят тебе,Где ждут тебяИ верят.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Бери с собою мужество из дома.Оно не только на крыле подъема.А в том еще, мой маленький сынок,Что, если вдруг тебя сбивают с ног,Ты не лежишь распластанно и пылиИ не кривишь в слезливом плаче рот,А, мячиком подпрыгнув от земли,Встряхнувшись, продолжаешь путь вперед.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Не там живи, где зло кипит в крови,А рядом с добродетелью живи.Потворствуй совести и стань слугою ей,А властвуй – лишь над волею своей.И обладай решительности даром:Коль обрубать —Руби одним ударом.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Найди все мудрые словаПред спорщиком суровым,Чтоб победить ею сперваНе силою, а словом.А уж придется в драке быть —Дерись, чтоб – вон из кожи!Ведь дважды голову срубитьТебе никто не сможет.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Где б ни сошел с коня ты —Не забудь,Откуда начиналСвой долгий путь.Тебе протянет руку новый друг,Но никогда не забывай тех рук,Что скакуна седлали твоего,И хлеб в твои хурджины положили,Водой поили, преданно служили,Не попросив – в отдачу – ничего.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Вступай смелее в жизненное море,И познавай – где правда, а где ложь.Ты скоро сам увидишь и поймешь:Цвет сахара подобен цвету соли.И соль и сахар сам вкуси без страха,Не полагайся только на молву.Ты будешь лучше знать – где соль, где сахар,Когда возьмешься вдруг варить халву.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Хочу, чтоб ты всегда ценил огонь,Как ценит путник в рубище холодном.Хочу, чтоб бережливо на ладоньБрал хлеб, как может брать егоГолодный.Хочу, чтоб дымом над вязанкой дров,И теплым хлебом – запахом медовымТебе был вечно дорог отчий кров,Как будто ты вот-вот вернулся к дому.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Как высоко ты б не взлетел —ОтнынеНе забывай вовекиТри святыни:Грудь матери, вскормившую тебя,И руку друга – в годы грозовые,И губы, целовавшие любяТебя,Когда ты сам любил впервые.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Но, совершая даже легкий путь,Перед другими выскочкой не будь.Ведь выскочка изгадит всю дорогу.В нем пользы мало, только пыли много.Однако и в хвосте плестись – что толку?Отставший беззащитен перед волком.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Тебе счастливым быть желаю я,Коль счастливы и все твои друзья.Ты должен досыта поесть тогда лишь,Когда не голоден и твой товарищ.А после дел нелегких отдохни,Коль рядом отдыхают и они.Пусть знаком дружбы будет твое имя.И пусть щедрее будет в миг любойТвое крыло распахнуто над ними,Чем их крыло простерто над тобой.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге. Средь горцев поговорка не забыта,Рожденная еще в былые дни:Чтоб выбрать лошадь – осмотри копыта,Чтоб друга выбрать – в сердце загляни. Запомни эту мудрость,А коль скороЗапомнил, —Вот тебе еще одна:Не поднимайся в гору,У которойВершина даже утром не видна. Все мудрости в дороге пригодятся;Запоминай и третью заодно:Не забирайся в озеро купаться,Когда не знаешь – глубоко ль оно. И наконец, последний мой совет:Ты не один на свете проживаешь, —Не делай для других людей вовекТого, чего себе не пожелаешь.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге. Не жди, что в жизни будет каждый годИ каждый день – отрадой и наградой.Несчастьем может обернуться радость.Закатом завершается восход. Но как бы жизнь за горло ни брала,Ты стойким будь перед бедою черной.И голову не вешай обреченно,Как ни были б горьки твои дела.Орел, парящий в солнечной лазури, —Прекрасен.Но стократ прекрасней он,Когда встречает бурю. ОпаленОгнем грозы —Он побеждает бурю.И вспомни, как весной бурлит река,Смывая грязь и все вокруг заполнив,А в летний – солнцем озаренный – полденьОна спокойна и неглубока.Хочу, чтоб ты орлом был в час беды,Достойным восхищенья и награды,Чтоб на пути, как тот поток воды,Смывал всю грязь, все камни, все преграды!
Друзья,Чем старше я, тем дольшеИ бережливее хранюВсе притчи деда.Вы позвольте —Я тост свой притчей заменю. Был у хунзахского ханаИзлюбленный метод казни:Он отправлял обвиненныхНа очень высокую горуИ там оставлял обнаженных.Ночью, зимой ли метельнойВыдержать пытки холоднойПолчаса даже не могТот, кто был жертвою хана.Он обречен был на гибель.И были два горца – два друга,Которые, словно две речки,Сливающиеся в одну,Верны были дружбе своей.Когда же один из друзейСтал жертвою хана —ДругомуНадежды совсем не осталось,Чтоб другу помочь.Но, однако,Была оговорка у хана,Что если на гору взошедшийПреступникК рассвету еще не замерзнет,Останется жив, —То простит он,Простит он несчастного горца…И вот, когда жертву разделиИ повели на вершину, —«Крепись! – ему друг его крикнул, —Крепись! На горе, что напротив,Костер разожгу я. Крепись же!»И оба на горы взошли.И голый, замерзший, несчастныйУвидел вдали – на вершине —Горящий костер,И надеждаТеплом его тело согрела.Гора ледяная была. И ветрамиОна обдувалась.Но помнил он друга,Который спасает его хоть надеждой.И вспомнил очаг того друга,Где он согревался не раз,Бокалы с вином, что он выпилС товарищем верным своим,И тепло становилось ему.Всю ночь он стоял на горе.И всю ночь – ни на час —Костер, что напротив, не гас.А утром простил свою жертвуСмирившийся хан.И горец вернулся домой,Только дружбой спасенный.Понравилась притча иль нет —Я не знаю.Но я предлагаю свой тостЗа дружбу!Пускай она будет меж нами,Как души связующий мост.
Счастливого пути, сынок мой!Не в покоеДают мужчинам цену,А в походе.Хочу, чтобы рука твоя держалаПо-горски твердо рукоять кинжала.Учись у предков, дорогой сынок,Лишь в час тревоги обнажать клинок.И знай – само оружие незряче:В твоих руках позор или удача.
Счастливого пути, сынок мой!Не в покоеДают мужчинам цену,А в походе.Пытаясь путь в грядущее наметить,Всю жизнь бери у прадедов урок.Они, прожив свои тысячелетья,Ни разу не избрали двух дорог.Они одну дорогу выбирали —Борьбу за счастье Родины – земли.Они не на подушках умирали.Они на поле боя полегли.Сумей и ты прожить непобедимым.Своим великим прадедам под стать —Сберечь свободу Родины любимойИ на колени никогда не встать.
Еще, сынок, хочу сказать тебе,Чтоб дорожил заслуженною славой,Она в труде дается и в борьбе,А потерять ее не трудно, право.Коль ты – река, то слава с пеной схожа,Недолговечной, хоть и молодой.Один набег волны неосторожной —И пены нет. Лишь брызги над водой.
Нет счастья большего заблудшему в пути,Чем огонек увидеть у дороги.Тогда с души слетают все тревогиИ вновь легко становится идти. Расти, мой сын, на огонек похожим,Пускай, в дороге заблудившись, тот,Отчаяньем измученный прохожий,Тебя заметив, веру обретет.
Пусть оба глаза сына вашегоГлядят вовсю на белый свет.И видит все. И не расспрашивают,Что нужно видеть, а что нет. Пусть оба уха сына вашегоОткрыто слушают весь свет.И слышат все. И не расспрашивают,Что нужно слышать, а что нет. И только губы скажут вслухНе все, что с языка сорвется,А то, что пользой обернетсяДля дела и людей вокруг.
Пусть будет быстрым он, как птица,Со взором горного орла,С усами – пышною пшеницей, —Чтоб в них однажды заблудитьсяКоза иль козочка смогла. Пусть по велению ОтчизныРванется в бой, как с гор поток,И держит сердце, как цветок,Распахнутый навстречу жизни.
Пускай он, как бы ни был сдержан,И как бы к жизни ни привык,Умеет плакать об умершихИ радоваться за живых. И, выверяя путь свой – так ли? —Пусть образ ваш в груди несет,И высоту отцовской саклиБерет в основу всех высот.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам ценуА в дороге.И я тебя в дорогу провожу,Но прежде… Прежде притчу расскажу. Жил, говорят, орел в горах высоких.Его ценили – он ведь был орел.Но вот ему однажды показалось,Что где-то там, в чужой стране,Где нет орлов, – его получшеОценят и больше славы воздадут.И улетел орел. И там попалОн в руки скряге одному,Который вмиг подумал: «О, какаяБольшая курица досталась мне!Она, наверно,Снесет яйцо большое для меня!»И привязал к курятнику орла,И горсть зерна швырнул ему.Но ведь орлу зерно-то ни к чему,Не ест орел. «Наверное, емуМешает клюв!» – подумал скрягаИ отпилил кривой орлиный клюв.Но все ж орел не ест.«Наверное, ему, – подумал скряга, —Мешают когти…»Когти отпилил.Орел рванулся, оборвал веревкуИ улетел к своим. Но не призналиВ родном краю орла.Какой же он орел —Без клюва и когтей?.. К чему, сынок, я вспомнил притчу этуИ рассказал сейчас?А вот к чему:Не лезь туда, где ни своим советом,Ни делом – ты не нужен никому.Не будь пустым тщеславием ведомым,Дорогу с толком выбирай свою.Ведь лучше быть чарыками, но дома,Чем слыть папахой, но в чужом краю.
Пусть щедро жизнь его течет.Пускай он людям будет нужен.Пусть сто друзей ему не в счет,И пусть он жаждет новой дружбы. А враг… Когда один из тыщиЗавраждовал бы с ним к беде, —Пусть и тогда он способ ищет,Чтобы найти конец вражде. И этой страстью к дружелюбьюПусть в нем руководит не страх,А чистота, которой людиИ реки славятся в горах.
Пускай ваш сын не видом важнымПрославится среди людей,А тем, что всех скупых согражданЗатмит он добротой своей. Но главным жизненным условьемСчитает заповедь себе, —Что лучше захлебнуться кровью,Чем уступить врагу в борьбе.
Пусть он друзьям отдаст и разумИ вдохновение свое.Пусть дружбу бережет, как вазу,И пусть не разобьет ее. И если друг ошибся в чем-то —Пусть не осудит: не беда.Себе ж и малого просчетаПусть не прощает никогда
У нас в горах давно считают деды,Что слово – это лестница.По нейВосходят прямо к голове твоейТо радости,То горечи и беды.Теперь вот и подумай хорошенько,Пред тем, как вслух сказать и «а» и «б»,Что ты кладешь на каждую ступеньку,Или, точней: на голову себе.
С одним поленомВ очагеНе разведешь огонь.С одной рукоюНе ударитьЛадонью о ладонь. С одной ногойНе выйдешь в пляс,В игре не пошалишь.А хорошо ль, когда у насВсего один малыш? Новорожденному, друзья,Не скучно ль одному?!Свой тост провозглашаю яЗа братика – ему!
Счастливого пути, сынок!Запомни, людиНичто не ценят так,Как трудолюбье.Вот слушай притчу: Жил-был сын лентяй —На шее своего отца сиделОн много лет. И вот отецСказал ему однажды: «Слушай, сын,Иди и заработай сам на хлеб!»Загоревал лентяй. Да мамаНад сыном сжалиласьИ денег дала ему. Под вечерСын деньги эти показал отцу:Мол, вот, смотри, я заработал сам!Отец – догадлив был – взял деньги,Швырнул в огонь. Они сгорели.А сын смолчал.И в следующий разМать снова сыну деньги отдала,И вновь отец их сжег,А сын смолчал.И так уже не первый раз случилось.Тут даже мать теперь засуетилась:Ведь деньги жалко – попусту горят.Пошел работать сын. А к ночиВернулся – деньги отдает отцу.Отец опять в огонь их бросить хочет, —Но сын как крикнет:«Погоди, отец! Ведь эти деньгиЯ честно заработал, вот смотри!»И протянул отцу свои ладони.На них мозоли были…Вот тогдаОтец сказал: «Теперь я верю,Ты честно заработал эти деньги,Как я их зарабатывал всегда». Вот притча и окончена.Наверно,Ты спросишь, мол, к чему я речь веду.Хочу, сынок мой, чтоб ты понял ценуИ трудовой копейке и труду.
Пусть он не знает лжи и лицемерья,Не пряча глаз, глядит в лицо врагу.Пусть благодарным словом и доверьемОтмечен будет в дружеском кругу. Пусть знает – чей очаг его согреет,За чьим столом поднять заздравный рог,С кем поделиться тайною своею,На чей ступить иль не ступить порог.
Пусть будет он в труде проворен,Но – и на свадьбу приглашен —В закусках, в винах, в разговореПусть будет тоже искушён. И в танце быть ему примерным…Но главное – иметь в виду,Чтоб успевал он там быть первым,Где человек попал в беду.
fictionbook.ru
Дорогие читатели!
Может быть, многие из вас сами бывали на горских свадьбах, сами танцевали лезгинку, сами пробовали вкусные горские блюда, сами слышали, как состязаются за столом в остроумии и мудрости, и сами пили вино из огромных остроконечных бычьих рогов.
Горская свадьба – это не только место, где собираются, чтобы поздравить молодоженов и повеселиться. Это одновременно собрание, где люди, провозглашая тосты, стараются блеснуть красноречием и мудростью. Тосты бывают разные, сила их в краткости и ясности, поэтому сразу же, поднимая первый бокал и открывая свадебный пир, тамада почти всегда дает понять, что говорить надо коротко и умно. Но самому нельзя слишком укорачивать свою речь. Тамада – самое ответственное лицо свадьбы. Он должен видеть все и слышать все и при этом не забывать произносить заздравные тосты. Тамада следит, как бы не появилась «трещина», не вспыхнула бы ссора. Осторожно направляет он речку многословия в берега. В сердце загрустившего вливает веселье.
Пока сам тамада не поднимет первого тоста, никто не имеет права пробовать вино. Все ждут знака тамады. В руках у тамады бычий рог. Но тамада обычно не спешит; он начинает издалека:
«Вот, друзья, у меня в руках бычий рог. Раньше говорили, что земля стоит, опершись на него. Если хорошенько подумать, это правда: разве не трудом быка наши предки вспахивали землю, а земля отдавала нам силу жизни – хлеб. А мир держится на хлебе.
Бык, наверное, не раз давал этим рогом отпор врагу, не раз, радуясь своему труду, копался этим рогом в несенной свежей земле. Теперь я держу его в своих руках, он наполнен красным вином, в нем сок земли и жар солнца. Я хочу, чтоб каждый из вас, держа рог в руках, чувствовал себя так, будто земля опирается на него и будто от любой оплошности каждого из нас земля потеряет равновесие. Итак, друзья, мы в ответе не только за свадебный стол, но и за весь мир».
Первые тосты почти всегда бывают наиболее короткими, но целеустремленными, как стрела, выпущенная после долгого и меткого прицела. А по мере того как опустошаются бокалы, появляется охота к многословию. Одни умудряются разнообразить тосты, обычно рассказав какую-нибудь притчу перед тостом, другие, выслушав столько мудростей из уст других, чувствуют себя бессильными и произносят самый короткий тост: «За сказанное!»
Застолье в горах бывает не только по случаю свадьбы сына, но и в день его рождения, и в день, когда он без сопровождения старших самостоятельно отправляется в путь, и в день, когда он впервые уходит на работу.
А день рождения дочери считался несчастливым. Поэтому не было и тостов по случаю рождения дочери. Но когда дочь уходила в чужой дом, собирались старейшие женщины и родственницы и за блюдом халвы желали ей благополучия. Раньше чужой дом для невесты считался «раскаленной жаровней». По дочке, какая она терпеливая, трудолюбивая, покорная, преданная, давали оценку ее родителям, более того, если она покажет себя с плохой стороны, то это бросало тень и на ее незамужних сестер, и они долго оставались в девушках. Если старшая сестра сразу же умела показать себя трудолюбивой и терпеливой, то и судьбы младших сестер устраивались лучше.
Провожая дочку в чужой дом, мать ей говорила:
«Если тебе в доме мужа придется проглотить ветвистое дерево, проглоти его так, чтобы даже свекруха не увидела слез в твоих глазах. Если тебе придется выпить реку одним глотком, выпей так, чтобы муж даже не слышал стона твоего». Нынешнему читателю могут показаться слишком навязчивыми мотивы безропотного послушания, унизительной покорности, даже, раболепия перед мужем, которые звучат в напутствиях дочерям-невестам. Но что поделать? Так было – ведь я беру эти тосты из прежних времен.
Нынче, конечно же, судьба женщин, девушек-дочерей у нас в Дагестане неузнаваемо изменилась. Женщины стали большой общественной силой в нашей республике. Молодые соединяют теперь свои жизни по взаимной любви, молодожены чувствуют себя равными в браке, все чаще звучат в Дагестане, в его аулах комсомольские свадьбы.
Я очень люблю горские свадьбы не только потому, что я люблю танцевать, а потому, что здесь бывает мобилизована вся мудрость людей. Люблю эти красивые и мудрые обряды. Когда невеста входит в дом жениха, ее встречает мать его и еще на пороге кладет ей в рот полную ложку пчелиного меда:
«Пусть тебе в нашем домеБудет всю жизнь так же сладко,как сладок этот мед.И желание трудитьсяБудет у тебя такое же, как летом у пчел».
Подруги подводят невесту к жениху, одна держит в руках зеркало, другая – зажженный факел; отражаясь в зеркале, он светится, словно солнце. Третья несет в руках водою наполненный кувшин и приговаривает: «Примите в дом солнце, огонь и воду». Лицо невесты бывает покрыто белым шелковым платком – гурмендо (фатой).
На другой день после брачной ночи самый близкий друг жениха по обычаю открывает ее лицо, поднимая с лица гурмендо, и при этом дарит ей подарки и произносит тост.
На третий день опять собираются близкие и друзья. Невесте вручают «сердце дома» – ее подводят к очагу, она должна первый раз в доме мужа зажечь огонь в очаге, мать мужа дарит ей подарок: или бросает около очага к ее ногам ковер, или вручает ей новую медную большую кастрюлю. Блюдо, приготовленное невестой, пробуют все собравшиеся и произносят тосты, шутят, мол, такого блюда никогда не пробовали.
На пятый день мать мужа собирает всех подруг своей невестки. Они должны сопровождать ее в первый раз из дома мужа по воду. Все они бывают празднично одеты, и смотреть на них выходят все аульчане. Этому придается большое значение. Мать жениха готовит и раздает халву, в доме опять собираются мужчины, и кувшин, полный воды, который принесла невеста, передается из рук в руки и каждый пьет и говорит свое пожелание.
Я много ездила по горным аулам, годами собирала в свои сердечные хурджины услышанное. Конечно, тосты, собранные в этой книге, – старинные, они не отражают сегодняшнюю новь жизни народов Дагестана, но они несут в себе нравственную древнюю мудрость людей, передаются из уст в уста, от поколения к поколению.
В данное издание включено много и новых тостов, преимущественно о любви и о женщине, ведь не мало раз приходилось мне после выхода первого издания тостов бывать на свадьбах, где теперь и женщины сидят рядом с мужчинами за одним столом и не только слушают прекрасные речи, адресованные им, но и сами говорят такие мудрости, что бывалые ораторы слушают их с восхищением.
И еще я посчитала целесообразным включить в книгу две поэмы – «Восемнадцатая весна» и «Орлы слетают с гор», посвященные конкретным личностям, сыновьям гор, как бы олицетворявшим собою в жизни мужество и преданность Родине, к чему всегда звала их горская мудрость.
Тосты, притчи, напутственные восьмистишия переведены на русский язык рифмованным стихом. Мне представляется важным, что Владимир Туркин, переводя аварские тексты, сохранил в них, с одной стороны, высокий стиль торжественности, а с другой – свободные речевые, разговорные интонации, свойственные этим тостам и притчам, не «заакадемизировал» их, а придал им характер некоторой языковой обытовленности и простоты, поскольку они взяты из устного обихода.
Вступая в должность тамадыЗа этим свадебным столом,Я пью за то, чтобы ваш домБыл славен миром и трудом, —За счастье и веселье в нем. Наполнен мой бокал вином,Оно – как сок Земли.Оно —Как Солнце.В нем раствореноЧудотворящее зерноПреображения.Старик,Испив его,Пусть в тот же мигПредстанет юным среди нас.А тот, кто молод в этот час,Пусть будет мудр, как аксакал.Для славных девушекБокалВот этой влаги золотойПусть обернется красотой.Мужчинам пусть добавит волиИ быть отважными велит.Пускай оно все ваши болиИ все недуги исцелит. А коль в душе у вас усталость,То хватит и глотка вина,Чтоб снять усталость.Чтоб ониВоспоминаньем лишь осталась. А коль у нас на сердце зло,Пусть вас глоток вина согреет,И станет на душе тепло,И сердце ваше подобреет. А если в вас любовь покаЛишь робкой искрой зажжена, —Глоток кипучего вина —И вспыхнет пламенем она. Но, кажется, пора и мнеЗнать честь:Разговорился очень.Веревку ценят – по длине,А речь тем лучше, чем короче. Пора и выпить.В добрый час!За всех друзей!За всех за вас!
Будь, как начало.Будь, как утро,Как предисловье к речи мудрой,Как предвозвестник новых лет,Идущих за тобою вслед. И – лучше скоро,Чем не скоро, —Пускай в тебе проснется тот,Кто предпочтет огонь позору,Смерть униженью предпочтет. И слава прозвучит твояЗа рубежами бытия.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Не забывайся в увлеченьях пылких:По улицам въезжая в города,Не забывай ту малую тропинку,Которая вела тебя туда.Хочу, чтоб ты, вышагивая чинноВ моднейшей шляпе, вдруг не зафорсилИ не забыл папаху из овчины,Которую с младенчества носил.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Коль встретишь старшего – путь уступи ему.Шаг почитанья не считай за муку.А младшему подай навстречу руку,Как малому братишке своему.Не говори, мол, мне весь мир знаком.И скромности запас придется впору,Коль ты в холме сумеешь видеть горуИ как с рекой считаться с ручейком.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Не будь средь спутников своихУж слишком сладким.А то они тебя съедят,Как шоколадку.И горьким нужно быть едва ли —Таким, чтобы тобой плевали.Иди и открывай те двери,Где все простят тебе,Где ждут тебяИ верят.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Бери с собою мужество из дома.Оно не только на крыле подъема.А в том еще, мой маленький сынок,Что, если вдруг тебя сбивают с ног,Ты не лежишь распластанно и пылиИ не кривишь в слезливом плаче рот,А, мячиком подпрыгнув от земли,Встряхнувшись, продолжаешь путь вперед.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Не там живи, где зло кипит в крови,А рядом с добродетелью живи.Потворствуй совести и стань слугою ей,А властвуй – лишь над волею своей.И обладай решительности даром:Коль обрубать —Руби одним ударом.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Найди все мудрые словаПред спорщиком суровым,Чтоб победить ею сперваНе силою, а словом.А уж придется в драке быть —Дерись, чтоб – вон из кожи!Ведь дважды голову срубитьТебе никто не сможет.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Где б ни сошел с коня ты —Не забудь,Откуда начиналСвой долгий путь.Тебе протянет руку новый друг,Но никогда не забывай тех рук,Что скакуна седлали твоего,И хлеб в твои хурджины положили,Водой поили, преданно служили,Не попросив – в отдачу – ничего.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Вступай смелее в жизненное море,И познавай – где правда, а где ложь.Ты скоро сам увидишь и поймешь:Цвет сахара подобен цвету соли.И соль и сахар сам вкуси без страха,Не полагайся только на молву.Ты будешь лучше знать – где соль, где сахар,Когда возьмешься вдруг варить халву.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Хочу, чтоб ты всегда ценил огонь,Как ценит путник в рубище холодном.Хочу, чтоб бережливо на ладоньБрал хлеб, как может брать егоГолодный.Хочу, чтоб дымом над вязанкой дров,И теплым хлебом – запахом медовымТебе был вечно дорог отчий кров,Как будто ты вот-вот вернулся к дому.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Как высоко ты б не взлетел —ОтнынеНе забывай вовекиТри святыни:Грудь матери, вскормившую тебя,И руку друга – в годы грозовые,И губы, целовавшие любяТебя,Когда ты сам любил впервые.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Но, совершая даже легкий путь,Перед другими выскочкой не будь.Ведь выскочка изгадит всю дорогу.В нем пользы мало, только пыли много.Однако и в хвосте плестись – что толку?Отставший беззащитен перед волком.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге.Тебе счастливым быть желаю я,Коль счастливы и все твои друзья.Ты должен досыта поесть тогда лишь,Когда не голоден и твой товарищ.А после дел нелегких отдохни,Коль рядом отдыхают и они.Пусть знаком дружбы будет твое имя.И пусть щедрее будет в миг любойТвое крыло распахнуто над ними,Чем их крыло простерто над тобой.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге. Средь горцев поговорка не забыта,Рожденная еще в былые дни:Чтоб выбрать лошадь – осмотри копыта,Чтоб друга выбрать – в сердце загляни. Запомни эту мудрость,А коль скороЗапомнил, —Вот тебе еще одна:Не поднимайся в гору,У которойВершина даже утром не видна. Все мудрости в дороге пригодятся;Запоминай и третью заодно:Не забирайся в озеро купаться,Когда не знаешь – глубоко ль оно. И наконец, последний мой совет:Ты не один на свете проживаешь, —Не делай для других людей вовекТого, чего себе не пожелаешь.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам цену,А в дороге. Не жди, что в жизни будет каждый годИ каждый день – отрадой и наградой.Несчастьем может обернуться радость.Закатом завершается восход. Но как бы жизнь за горло ни брала,Ты стойким будь перед бедою черной.И голову не вешай обреченно,Как ни были б горьки твои дела.Орел, парящий в солнечной лазури, —Прекрасен.Но стократ прекрасней он,Когда встречает бурю. ОпаленОгнем грозы —Он побеждает бурю.И вспомни, как весной бурлит река,Смывая грязь и все вокруг заполнив,А в летний – солнцем озаренный – полденьОна спокойна и неглубока.Хочу, чтоб ты орлом был в час беды,Достойным восхищенья и награды,Чтоб на пути, как тот поток воды,Смывал всю грязь, все камни, все преграды!
Друзья,Чем старше я, тем дольшеИ бережливее хранюВсе притчи деда.Вы позвольте —Я тост свой притчей заменю. Был у хунзахского ханаИзлюбленный метод казни:Он отправлял обвиненныхНа очень высокую горуИ там оставлял обнаженных.Ночью, зимой ли метельнойВыдержать пытки холоднойПолчаса даже не могТот, кто был жертвою хана.Он обречен был на гибель.И были два горца – два друга,Которые, словно две речки,Сливающиеся в одну,Верны были дружбе своей.Когда же один из друзейСтал жертвою хана —ДругомуНадежды совсем не осталось,Чтоб другу помочь.Но, однако,Была оговорка у хана,Что если на гору взошедшийПреступникК рассвету еще не замерзнет,Останется жив, —То простит он,Простит он несчастного горца…И вот, когда жертву разделиИ повели на вершину, —«Крепись! – ему друг его крикнул, —Крепись! На горе, что напротив,Костер разожгу я. Крепись же!»И оба на горы взошли.И голый, замерзший, несчастныйУвидел вдали – на вершине —Горящий костер,И надеждаТеплом его тело согрела.Гора ледяная была. И ветрамиОна обдувалась.Но помнил он друга,Который спасает его хоть надеждой.И вспомнил очаг того друга,Где он согревался не раз,Бокалы с вином, что он выпилС товарищем верным своим,И тепло становилось ему.Всю ночь он стоял на горе.И всю ночь – ни на час —Костер, что напротив, не гас.А утром простил свою жертвуСмирившийся хан.И горец вернулся домой,Только дружбой спасенный.Понравилась притча иль нет —Я не знаю.Но я предлагаю свой тостЗа дружбу!Пускай она будет меж нами,Как души связующий мост.
Счастливого пути, сынок мой!Не в покоеДают мужчинам цену,А в походе.Хочу, чтобы рука твоя держалаПо-горски твердо рукоять кинжала.Учись у предков, дорогой сынок,Лишь в час тревоги обнажать клинок.И знай – само оружие незряче:В твоих руках позор или удача.
Счастливого пути, сынок мой!Не в покоеДают мужчинам цену,А в походе.Пытаясь путь в грядущее наметить,Всю жизнь бери у прадедов урок.Они, прожив свои тысячелетья,Ни разу не избрали двух дорог.Они одну дорогу выбирали —Борьбу за счастье Родины – земли.Они не на подушках умирали.Они на поле боя полегли.Сумей и ты прожить непобедимым.Своим великим прадедам под стать —Сберечь свободу Родины любимойИ на колени никогда не встать.
Еще, сынок, хочу сказать тебе,Чтоб дорожил заслуженною славой,Она в труде дается и в борьбе,А потерять ее не трудно, право.Коль ты – река, то слава с пеной схожа,Недолговечной, хоть и молодой.Один набег волны неосторожной —И пены нет. Лишь брызги над водой.
Нет счастья большего заблудшему в пути,Чем огонек увидеть у дороги.Тогда с души слетают все тревогиИ вновь легко становится идти. Расти, мой сын, на огонек похожим,Пускай, в дороге заблудившись, тот,Отчаяньем измученный прохожий,Тебя заметив, веру обретет.
Пусть оба глаза сына вашегоГлядят вовсю на белый свет.И видит все. И не расспрашивают,Что нужно видеть, а что нет. Пусть оба уха сына вашегоОткрыто слушают весь свет.И слышат все. И не расспрашивают,Что нужно слышать, а что нет. И только губы скажут вслухНе все, что с языка сорвется,А то, что пользой обернетсяДля дела и людей вокруг.
Пусть будет быстрым он, как птица,Со взором горного орла,С усами – пышною пшеницей, —Чтоб в них однажды заблудитьсяКоза иль козочка смогла. Пусть по велению ОтчизныРванется в бой, как с гор поток,И держит сердце, как цветок,Распахнутый навстречу жизни.
Пускай он, как бы ни был сдержан,И как бы к жизни ни привык,Умеет плакать об умершихИ радоваться за живых. И, выверяя путь свой – так ли? —Пусть образ ваш в груди несет,И высоту отцовской саклиБерет в основу всех высот.
Счастливого пути, сынок!Не на порогеДают мужчинам ценуА в дороге.И я тебя в дорогу провожу,Но прежде… Прежде притчу расскажу. Жил, говорят, орел в горах высоких.Его ценили – он ведь был орел.Но вот ему однажды показалось,Что где-то там, в чужой стране,Где нет орлов, – его получшеОценят и больше славы воздадут.И улетел орел. И там попалОн в руки скряге одному,Который вмиг подумал: «О, какаяБольшая курица досталась мне!Она, наверно,Снесет яйцо большое для меня!»И привязал к курятнику орла,И горсть зерна швырнул ему.Но ведь орлу зерно-то ни к чему,Не ест орел. «Наверное, емуМешает клюв!» – подумал скрягаИ отпилил кривой орлиный клюв.Но все ж орел не ест.«Наверное, ему, – подумал скряга, —Мешают когти…»Когти отпилил.Орел рванулся, оборвал веревкуИ улетел к своим. Но не призналиВ родном краю орла.Какой же он орел —Без клюва и когтей?.. К чему, сынок, я вспомнил притчу этуИ рассказал сейчас?А вот к чему:Не лезь туда, где ни своим советом,Ни делом – ты не нужен никому.Не будь пустым тщеславием ведомым,Дорогу с толком выбирай свою.Ведь лучше быть чарыками, но дома,Чем слыть папахой, но в чужом краю.
Пусть щедро жизнь его течет.Пускай он людям будет нужен.Пусть сто друзей ему не в счет,И пусть он жаждет новой дружбы. А враг… Когда один из тыщиЗавраждовал бы с ним к беде, —Пусть и тогда он способ ищет,Чтобы найти конец вражде. И этой страстью к дружелюбьюПусть в нем руководит не страх,А чистота, которой людиИ реки славятся в горах.
Пускай ваш сын не видом важнымПрославится среди людей,А тем, что всех скупых согражданЗатмит он добротой своей. Но главным жизненным условьемСчитает заповедь себе, —Что лучше захлебнуться кровью,Чем уступить врагу в борьбе.
Пусть он друзьям отдаст и разумИ вдохновение свое.Пусть дружбу бережет, как вазу,И пусть не разобьет ее. И если друг ошибся в чем-то —Пусть не осудит: не беда.Себе ж и малого просчетаПусть не прощает никогда
У нас в горах давно считают деды,Что слово – это лестница.По нейВосходят прямо к голове твоейТо радости,То горечи и беды.Теперь вот и подумай хорошенько,Пред тем, как вслух сказать и «а» и «б»,Что ты кладешь на каждую ступеньку,Или, точней: на голову себе.
С одним поленомВ очагеНе разведешь огонь.С одной рукоюНе ударитьЛадонью о ладонь. С одной ногойНе выйдешь в пляс,В игре не пошалишь.А хорошо ль, когда у насВсего один малыш? Новорожденному, друзья,Не скучно ль одному?!Свой тост провозглашаю яЗа братика – ему!
Счастливого пути, сынок!Запомни, людиНичто не ценят так,Как трудолюбье.Вот слушай притчу: Жил-был сын лентяй —На шее своего отца сиделОн много лет. И вот отецСказал ему однажды: «Слушай, сын,Иди и заработай сам на хлеб!»Загоревал лентяй. Да мамаНад сыном сжалиласьИ денег дала ему. Под вечерСын деньги эти показал отцу:Мол, вот, смотри, я заработал сам!Отец – догадлив был – взял деньги,Швырнул в огонь. Они сгорели.А сын смолчал.И в следующий разМать снова сыну деньги отдала,И вновь отец их сжег,А сын смолчал.И так уже не первый раз случилось.Тут даже мать теперь засуетилась:Ведь деньги жалко – попусту горят.Пошел работать сын. А к ночиВернулся – деньги отдает отцу.Отец опять в огонь их бросить хочет, —Но сын как крикнет:«Погоди, отец! Ведь эти деньгиЯ честно заработал, вот смотри!»И протянул отцу свои ладони.На них мозоли были…Вот тогдаОтец сказал: «Теперь я верю,Ты честно заработал эти деньги,Как я их зарабатывал всегда». Вот притча и окончена.Наверно,Ты спросишь, мол, к чему я речь веду.Хочу, сынок мой, чтоб ты понял ценуИ трудовой копейке и труду.
Пусть он не знает лжи и лицемерья,Не пряча глаз, глядит в лицо врагу.Пусть благодарным словом и доверьемОтмечен будет в дружеском кругу. Пусть знает – чей очаг его согреет,За чьим столом поднять заздравный рог,С кем поделиться тайною своею,На чей ступить иль не ступить порог.
Пусть будет он в труде проворен,Но – и на свадьбу приглашен —В закусках, в винах, в разговореПусть будет тоже искушён. И в танце быть ему примерным…Но главное – иметь в виду,Чтоб успевал он там быть первым,Где человек попал в беду.
litportal.ru
Мужчина, муж, возлюбленный, запомни!
Hе будь в своих желаниях жесток.
Любовь, как эхо, и по всем законам
Должна иметь источник и исток.
Любовь - очаг! Когда в ней пышет пламя,
Она щедра, распахнута, светла.
Ты обеспечь очаг любви дровами,
Потом уж требуй света и тепла!
* * * Да, женщина похожа на вино, А где вино, там важно для мужчины Знать чувство меры. Не ищи причины В вине, коль пьян - виновно не оно. Да, в женщине, как в книге, мудрость есть. Понять способен смысл её великий Лишь грамотный. И не сердись на книгу, Коль, неуч, не сумел её прочесть.
* * *
Протяни мне, любимый, ладонь, На ладонь положу я огонь, Просто сердце свое обнажу И тебе на ладонь положу!
Обнаженное, - будет болеть, Алым пламенем будет гореть, Но руки твоей не обожжет, Только звезды во взгляде зажжет,
Только станет свечою твоей Среди сирых и пасмурных дней. Только станет горячим крылом На пути одиноком твоем.
Протяни мне, любимый, ладонь, На нее положу я огонь, То есть душу свою обнажу И тебе на ладонь положу
«Материнский наказ»
Немало, сын мой, будет в жизни сложнойНападок разных, сплетен и интриг,Не опускайся до людей ничтожных,Не обращай внимания на них.Владей собой. Укус клопа не страшен.Носи во всем достоинство свое.Горох на сковородке вон как пляшет,А все ж не может расколоть ее...
* * *Ты над задачкою не плачь,Когда ответы сверить можно.В конце учебников надежных Просты решения задач.А жизнь длинна, полна сомнений,И только через много лет Сумеет время дать ответ,А верно ль было то решенье.
Фазу Алиева
subscribe.ru
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
За утешеньем к людям никогда яНе шла сама – они ж, коль что не так,Идут ко мне. К примеру, вся в слезахЯвилась женщина немолодая,Колечко потерявшая свое —Три грамма драгоценного металла…Я сына потеряла, но ееЗаботливо и долго утешала.
Фазу Алиева
«Терпение – это искусство, лучшая религия».
И.Гете
Уже сгущались сумерки, когда я с дальнего родника возвращалась домой. Каждый день я ходила со своим маленьким кувшином на дальний горный родник, чтобы набрать воды для питья. Этот родник считался святым; сам небольшой, он давал всему аулу для питья воду – чистую, как козьи глаза, и холодную, как лед. Пьешь, набрав в пригоршни, и чувствуешь, как она проникает в каждую клеточку; и человек становится легким, крылатым. А для других нужд в ауле была в избытке другая вода. Не знаю, почему аульчане ходили за водой или на рассвете, или в сумерках…
Поднимаясь на последнюю ступеньку, я услышала какой-то незнакомый птичий голос, похожий на плач, оглянувшись, увидела, птицу. Она была маленькая, лохматая, с большой головой и огромными глазами. Но что-то пугающее, настораживающее было в ней. Она продолжала печальную песню, не обращая на меня внимания.
– Бабушка! Бабушка! Там какая-то птица плачет, – вошла я в комнату, снимая со спины кувшин.
– Наверное, крыло сломала! – выбежала бабушка и, увидев птицу, воскликнула:
– Вабабай, это же сова! Аллах, зачем ты ее опять к нам привел?
Подняв руки, бабушка, начала читать молитвы. А я сняла платок и, размахивая им, хотела выгнать сову.
– Нельзя, оставь ее, Фазу, потом она сама улетит.
Бабушка поспешно села на молитвенник. Я вошла в коридор и слышу, что бабушка плачет, приговаривая: «Аллах, сжалься над нами, за семь дней до гибели отца этих сирот она тоже прилетала и долго пела свою скорбную песню; на этот раз она принесет нам счастье. Аллах, отдали от нас горе, защити молодые жизни…»
Когда я вошла, бабушка продолжала читать молитвы, но я бросилась к ней, обняла и зарыдала.
– Бабушка, сова! Это же вестница смерти?
– Тьфу тебе на язык, это ночная птица; днем она не видит, поэтому она летает в ночи. Успокойся, моя ласточка, Аллах милостив. Иди, посмотри, не улетела ли сова.
Я шла, и ноги мои дрожали, все внутри собралось в один тревожный комок. Вытирая кончиком платка слезы, я вышла – совы уже не было. Но боль съедала меня, я боялась, что мама умрет.
– Она улетела, бабушка! Скажи, моя мама умрет?
– Она с эти горем и улетела, иншаалла!
Бабушка подняла голову от молитвенника и тихо сказала:
– Ты маме не говори, что сова навестила нас, поняла?
– Поняла, бабушка!
У меня несколько дней болел левый бок; когда мама была дома, я от нее не отходила ни на шаг, все время смотрела на нее, а когда не могла сдержать слез, уходила в другую комнату.
Прошло дней десять-двенадцать, ночью я проснулась от разговоров и увидела такую картину: мама плачет, бабушка сидит у печки, а мой младший брат Магомеджавгар мечется на своей постели. Когда я подошла поближе, мне показалось, что я у горящего очага – такой от него шел жар.
– Быстро иди, Фазу, разбуди Гайдара. Пусть он срочно едет в больницу за врачом, Магомеджавгар тяжело заболел.
Я пулей полетела к дяде Мансуру и разбудила их. Моя мама санитаркой работала в больнице, где главным врачом была Сенкевич Раиса Петровна. Доктор очень любила мою маму и всегда помогала нам.
Она приехала и без долгих разговоров распорядилась:
– Быстро в больницу!
– Что с ним? Что с ним? – повторяла мама.
Мы все, кроме двух маленьких сестер, поехали вместе с мамой в больницу. Два дня он не приходил в себя, а на третий день на рассвете умер.
– Это сова! Это сова! – кричала я.
– Здесь, что, сова была? – схватила мама меня за руку.
– Была, мама, была, но бабушка запретила тебе говорить.
– Ах, проклятая вестница смерти, перед гибелью Али она тоже прилетала! – начала кричать мама.
Мне иногда думается, что я рождена переживать и страдать. Когда я вспоминаю о пережитом, уже не проливаю таких обильных слез; видимо, под тяжестью могил они ушли слишком глубоко. Не дай Аллах никому нести в себе могилу любимого сына. Одно сознание, что я больше никогда не увижу его сияющее лицо, не услышу его звонкого смеха, точит меня изнутри.
Странная эта вещь – смерть, понять ее невозможно. Были бабушка, папа, мама, братья, муж, сын Али. Их уже нет. Я осталась как без крыльев, томимая тоской. Ищу одиночество, чтобы наедине с собой тихо читать стихи.
Забудьте ту, какою я слыла,Забудьте ту, какою я была, —На белом свете нет ее в помине,Как нет и дня вчерашнего отныне,Как нет травы на скошенных лугах,Как нет воды в иссохших родникахИ дерева в безжизненной пустыне.Осыпавшийся цвет невозвратим,Ушел мой сын, и я ушла за ним,Была огнем я, а не тусклым дымом,Жар-птицею, гордящейся своейКрылатой долей, Медом для друзей,Для недругов мечом неотразимым.Мне память эта нынче не мила —Забудьте ту, какою я была,Нет крыльев у меня, исчезла сила,Поникла я, пройдя через грозу,И прежнюю веселую ФазуВ себе без всякой жалости убила.
Как-то утром на опушке тихой,Заслонившей дальний окоем,Встретилась я с робкой оленихой,И насторожились мы вдвоем.Но порой бывает, как в тумане, —Что со взгляда первого в кровиВозникает искра пониманья,А не только смутный зов любви.И о страхе сразу я забыла, —Скорбное изящество храня,Олениха молча и унылоСквозь листву смотрела на меня.Столько в этом взгляде было боли!То ли олененок пал в лесу,То ль ушел олень по доброй волеИ унес могучую красу.
Фазу Алиева
«Нет в мире лучшего взаимопонимания, чем между двумя подобными скорбями».
О. де Бальзак
Как метко заметили мудрецы, скорбь безгранична, радость же имеет пределы. А есть особая, колючая, вечно горящая внутри скорбь у человека – скорбь по потерянному ребенку. Первые несколько дней мать, потерявшая ребенка, бывает как в горящем очаге. Она еще не осознала, что случилось, она еще не до конца поняла, что произошло. Она слышит, что говорят люди, но дальше кожи их слова не идут, не входят в сердце. Слова соболезнования, исходящие от окружающих, ее раздражают так, что просто хочется кричать, безумствовать, куда-то убежать, бежать и бежать, чтоб только не слышать эти горькие слова…
Когда погиб мой сын, тяжелее всего мне было слышать утешительные слова людей. Понятно: они хотели умным, мудрым словом хоть немного облегчить мое горе. Но это горе скорби не изо льда – это скала на скале. Как бы солнце ни спускалось ниже, она не растает, не осядет, а, наоборот, все глубже проникает в сердце, будет давить на душу, соберет воспоминания…
Однажды, когда я была в трауре, в поисках одиночества я пошла по лесной тропе… Вдруг повстречалась олениха. Она не испугалась, не вздрогнула, так и продолжала стоять с опущенной головой.
– Скажи, скажи на своем лесном языке, какая кручина тебя гнетет, я пойму, красавица-олениха? Ты ищешь маленького олененка, может, и найдешь? Я же зову: «Али! Али!» – и знаю, он никогда не ответит. Я его уже никогда не встречу. Ты меня понимаешь, олениха, только не подходи ближе – ты можешь вспыхнуть тем скорбным огнем, что у меня внутри.
Олениха чуть подняла свою опущенную голову и посмотрела на меня внимательно и грустно. Я до этого никогда так близко оленя не видела. Какая красота! Какая осанка! А глаза – два прозрачных озера. В их глубине я увидела черные скалы и поняла, что они никогда не растают. Вижу, что олениха потеряла олененка. Она, наверное, тоже видит в моих глазах такие же навечно застывшие черные скалы скорби и горя.
Я первая не выдержала и крикнула: «Али! Али!» – и слезы ручьями потекли по моим щекам. Олениха вздрогнула, напряглась, потом опять опустила голову, а когда вскоре она ее подняла, мне показалось, что в ее прекрасных, печальных глазах стоят слезы.
Не знаю, сколько мы стояли, безмолвно выражая друг другу сочувствие… Когда я уходила, олениха, сохраняя небольшую дистанцию, шла за мной до самой дороги. И потом много дней, убежав от людей, я ходила туда, где встретилась с оленихой. Она будто меня ждала, и мы без слов смотрели друг на друга. А потом я начала читать ей свои стихи, посвященные памяти сына. Мне казалось, что она понимает каждое слово.
Однажды, когда я прочитала стихотворение «Хищница», олениха вытянула шею, подняла голову, и мне показалось, что она застонала.
Оглядчиво жизнь моя движется,Тревожно мое бытие.Неужто судьба моя – хищница,А я – лишь добыча ее?Но хищница эта особая:Не плоть ей нужна, а душаИ улицей, а не чащобоюКрадется, неслышно дыша.То радость надежды оттяпает,То сладкие слезы любви,То вырвет незримою лапою,Благие сомненья мои.Мне ль знать ее планы жестокие,Ведь только пред фактом бедыЯ вижу ее неглубокие,Но полные крови следы.
Возможно, мне показалось, что олениха понимает мои стихи, полные боли и скорби… Что только не бывает с человеком, убитым горем!
Моя грустная мама, как грустный рожок,Моя легкая мама, как легкий снежок,Моя нежная мама, как утром роса,И веселая мама, как птиц голоса.Тает мама моя, как под солнцем снега,Леденеет она, как под снегом река.Верящая моя, любящая моя,Что ты не сделала, сделаю я.Дети твои не боятся тревог,Битвы, труда, бесконечных дорог.
Фазу Алиева
«Раскаяние – это слишком поздно приходящее сознание».
Э. Фейхтерслебен
Верить в это трудно, но это было именно так. Тот день для меня был очень насыщенным: приняла много посетителей с заявлениями, и еще на встречу со мной приехала с кутана группа школьников с учителями. Они читали мои стихи, и я читала, вопросы, ответы, и я вернулась домой очень уставшая. Когда начала ужинать, меня осенила мысль: может, мама тоже хочет кашу из кураги? Часом раньше я ей звонила, она сказала, что чувствует себя хорошо. Не знаю, как это объяснить, как будто кто-то управлял моими руками, я положила кашу в пиалу, обильно полила урбечом, завернула и пошла к матери. Все это я делала так спешно, будто с моего пальца упало колечко и оно катится с горы вниз. Острая боль охватила мое сердце: я испытывала потребность сказать матери: «Прости меня, я была своенравная дочь…» Моя мама была жесткой женщиной; не помню, чтобы она когда-нибудь прижала меня к груди, обняла, приласкала. Всегда находила, к чему придраться, за что поругать. Хотя в течение каждого дня я маме звонила по нескольку раз, спрашивала, не нужно ли чего, что она ела, кончились ли ее лекарства, я через день прямо с работы ехала к ней. Первое, что я делала, я целовала каждый пальчик ее руки. Мама улыбалась и говорила: «Вот так она меня целует, а я говорю: «Мои руки похожи на высохшие, упавшие с дерева ветки, неужели тебе не неприятно?» Когда я слышала эти слова, я плакала: «Что ты говоришь, мама!»
В тот вечер мне не хотелось уходить от мамы. Приехали мои сестры, живущие в Хасавюртовском районе, они купали маму, убирали в доме, каждый раз привозили ей свежие продукты. Не знаю – почему, но в тот вечер я решилась на разговор, который давно держала в себе.
– Мама, я давно хотела попросить у тебя прощения, я тебе доставила много хлопот, все делала, как я хотела.
– Во всех твоих упрямствах виновата, доченька, я. Прожила я трудную жизнь, сама сиротой росла и самой пришлось растить четверо сирот. Не знаю, как перед Аллахом ответить за твое замужество; каждый день прошу у него прощения. Перед моими глазами та картина, как ты еще совсем ребенок – не было тебе и 15 лет, убежала на кладбище и, держась за могильный камень отца, кричала: «Я замуж не хочу, я хочу учиться! Защити меня, папа!» Но я тебя уговорила, выдала за человека, который на 15 лет был старше тебя. Ты меня прости, доченька.
Мама плакала, обнимая меня, и я плакала вместе с ней. Мама никогда не жаловалась ни на что, а из своей нелегкой жизни часто вспоминала смешные случаи… Я ушла домой, а на другой день, разговаривая, сидя на диване, мама умерла. Ей было 92 года… Удивительно: кто же подсказал моему сердцу днем раньше помчаться к ней, чтобы сказать: «Прости, мама!»
Хаписат Магомедовна, мой друг, когда пришла на соболезнование, стала утешать меня, хотя я держалась, уговаривала себя: дай, Аллах, каждому дожить до 92 лет, но боль в сердце не утихала.
– Фазу, у матерей не бывает возраста; говорят, что только в тот день, когда мать закроет глаза навсегда, у детей из сердца падают цветы души в ее могилу. Мне очень жаль тех, кто уже похоронил своих родителей, еще больше жалею тех, кому это еще предстоит пережить.
– Да, Хаписат Магомедовна, я чувствую, что цветок моей души с корнем вырван болью и скорбью по матери, и я уже не дочка ее и уже совсем осиротела, – ответила я.
В безумствующем мире этом,Где град свинца уже давноРасправился с медвяным цветом,Тебя оплакивать грешно.Ты в ранней роздыми весенней,Душой спокойна и светла,Легко, без страха и мучений,В своей постели умерла.Не я ль глаза тебе закрыла,Прочла Коран – лицом к лицу —И, как невесту, обрядилаТебя к небесному венцу? Давайте тех солдат оплачем,Оставшихся без похорон,Кто смерть нашел в бою горячемИ не был с миром погребен.О, сколько в мире матерейПлатков не сбрасывают черных,И вдовье горе все страшней…Мать успокоилась в могиле,И ты, Аллах, судящий нас,Прости нам слезы, что пролилиМы над усопшей в горький час. Она одна на всю округуНам заменяла до концаИ бескорыстную подругу,И милосердного отца.Кого печаль поныне гложет,Кто опустил в могилу мать,Тот нас понять, наверно, сможетИ наши слезы оправдать.А тем, кто, мать свою лелея,Со страхом ждет разлуки с ней,Скажу, их загодя жалея:Не может часа быть черней.
Очень часто Аллах мне подсказывает, что надо спешить и тут, и там, сделать то и другое дело. Алхамдулилла, я успела сказать матери: «Прости!»
Мне главный принцип четко ведом,Всегда он в силе и везде:Коль чьим-то радуешься бедам,То сам окажешься в беде.Коль ты другого оклевещешь,Сам оклеветан будешь ты.
Фазу Алиева
«Существуют лишь два смертных греха: злость и эгоизм».
Р. Хаммерлинг
Все ее называли хромая Хатун. Она была маленькая, толстая и хромала, качаясь налево и направо. Лицо у нее было как у мадонны, жемчужным блеском сверкал лоб, глаза горели, будто в каждом из них навсегда поселилось солнце и никогда тучи к этим солнышкам не приближались. Увидев издалека идущего навстречу человека, она улыбалась, сверкая ровными белыми зубами; с каждым здоровалась первой. Казалось, что она никогда не думала о своем физическом недостатке. В ауле ее все любили и рассказывали о том, как мачеха безжалостно поступила с ней.
Мать ее умерла, когда ей был всего один год. Отец Хатун, Сай-пудин, был видный, красивый, трудолюбивый мужчина, потому этот вдовец стал желанным женихом многих девушек и женщин. Больше всех старалась соседка Калимат, у которой было три дочери на выданье. Они часто брали к себе маленькую Хатун. Стирали ее одежду, купали, кормили, и Хатун сильно привязалась к ним. Отец Хатун ровно год выполнял все мусульманские адаты, поставил жене надгробие из хорошего камня и решил жениться. Наблюдая, как дочка привязалась к семье Калимат, он решил жениться на ее старшей дочери – Сухайнат, которой было почти под тридцать.
Пока новоявленная жена не родила первого сына, она относилась к Хатун терпимо, при муже называла ее доченькой. А когда появился сын, детство Хатун кончилось: мачеха не выпускала ее из дома. Девочка стирала пеленки, качала колыбель, ухаживала за братишкой. Росла Хатун красивой, длинноногой девочкой, у нее было красивое лицо, черные блестящие волосы. Но мачеха не давала им подрасти – все время подрезала. Хатун была умная, тонкой души девочка: она все понимала и очень страдала; она реже стала смеяться, и все время перед ней сиял придуманный образ матери. Между тем Сухайнат родила и дочку – Джавгарат.
Хатун любили все, она не умела просто ходить – все бегала, порхала с кувшином у родника, с граблями или серпом в поле. Казалось, что она несла с собой радугу и раздавала всем ее цвета. А дочь Сухайнат была маленького роста и почему-то все время зевала; с людьми она говорила мало, а на лице всегда недовольное выражение, как будто все окружающие были ей чем-то обязаны, а она – никому и ничего.
Не знаю, я сама не видела, но весь аул говорил об этом. Однажды под вечер Сухайнат послала Хатун на мельницу принести оттуда мешок уже смолотого зерна. Сайпудин в это время был в горах с отарой. В большинстве горских домов сначала делают временные лестницы, пока подготовят камень, служат деревянные. У этих лестниц бывают толстые, широкие ступеньки, и никакой опасности по ним подниматься не возникает.
В тот вечер все были дома, кроме Хатун, которая должна была вернуться с мельницы. Вдруг раздался страшный крик, на крик выскочила Сухайнат и прибежали все соседи. Они увидели, что на лестнице сорвалась одна ступенька и Хатун лежит без сознания на острых камнях, что были под лестницей. В то время в ауле не было даже фельдшера, поэтому пригласили кузнеца Гаджидаду, который, считалось, все знал. Он покачал головой и сказал: «Здесь только Аллах может помочь». Кто-то на арбе отвез девочку в больницу крепости Арани. Сразу же послали гонца в горы сообщить о происшедшем отцу. Самое странное было то, что, когда Сайпудин захотел посмотреть сломанную ступеньку, потому что он знал – лестница была добротная, крепкая, устойчивая, ее не нашли.
Долго лежала Хатун в больнице. Сначала она еле-еле двигалась на костылях, потом с палкой. Она сразу стала какой-то маленькой, бедра раздобрели, как будто на каждом из них лежали полные мешки соли, ноги укоротились и стали тонкие. Первое время она ходила мрачная, мало говорила и старалась прятаться от людей. Но постепенно стала отходить, перестала чуждаться людей, хотя предпочитала общаться не со взрослыми, а с детьми. О своем увечье говорить не любила. Когда шел сенокос или жатва, она выходила в поле, и за ней гурьбой мы, дети. Она медленно, обстоятельно и аккуратно косила, что за ней оставались чистые, как бритые головы, полосы. Иногда она ложилась на скошенное сено и, приложив ухо к земле, прислушивалась к чему-то.
– Девочки, послушайте биение сердца земли, столько мелодий в земле, наверное, корни каждой травинки, каждого цветка поют свои песни. Я люблю слушать эти мелодии, они раскрывают каждый клапан моего сердца. У меня не было бабушки, мать свою я не помню, и мне кажется, что земля поет мне колыбельную, и я ухожу в другой мир. Я люблю общаться с землею наедине. Бывают такие моменты, что мне кажется, что я травинка с корнем в земле, что я семечко в борозде, обязанное превратиться в колос. Но самое главное то, что эту мелодию я слышу, и когда ложусь спать, и когда просыпаюсь, будто меня она будит.
Она рассказывала такие вещи, что я стала тянуться к ней и тоже начала убегать в одиночество, чтобы слушать землю, приложив к ней ухо. Сперва я ничего не слышала, а потом научилась, и мне это очень нравилось. Однажды бабушка рано утром послала меня искать янтарные бусы, что забыла на меже нашей делянки. Травы и цветы были насыщены росою, и какой-то аромат, ранее мне незнакомый, обжигал мне ноздри; я была охвачена таким волшебным чувством, что забыла, зачем пришла сюда. И вдруг вижу: на нашей меже лежит Хатун и полузакрытыми глазами читает: «На заре молюсь на пестром коврике цветов и трав; щедро одаряй, Аллах, землю радостями. Пусть, как эти бутоны цветов, раскрываются навстречу заре ключами добрых вестей сердца людей; пусть радуется все живое; пусть ясный рассвет сметает зло и зависть с душ. Направь их делать друг другу добро, и чтобы дерево разрасталось гуще и гуще. Небо высоко и далеко, а земля близко. Земля дает нам хлеб и воду, без которых нельзя жить. Чем больше слушаешь песни земли, тем сильнее и мужественнее становится человек».
– Хатун, что ты здесь делаешь так рано? – подошла я.
– Каждый день, когда росою покрывается земля, я бегу в поле, а эти слова мне подсказывает земля, и, когда я произношу их, мне кажется, что нахожусь между небом и землей, и хочется петь так громко, чтобы услышал весь мир.
И она стала петь, а я слушала и словно воспарила над землей вместе с ней и ее чудесной песней.
Пусть всем день запомнитсяСделанным добром,И пусть улетучиваютсяБолезни и лень с сердец и душ людей,Руки пусть будут проворными,Ноги быстрыми, слова ласковыми,Пусть Аллах прощает наши грехи,Ограждая нас от злых дел и бед.
Голос у нее был звонкий, как у жаворонка, который старался выталкивать из себя песню с такой силой, что казалось, что эти звуки были больше, чем он сам. Я забыла, что бабушка меня послала найти янтарные четки, и тоже улеглась на мокрую траву.
– Давай молча послушаем песню земли! – сказала Хатун и закрыла глаза.
– Я ничего не слышу!
– Услышишь, только молчи и закрой глаза.
Я так полюбила Хатун, что постоянно искала с ней встречи. О своем недуге она никогда не говорила; когда шли куда-нибудь, хоть и сильно хромала, никогда от нас не отставала, смеялась громко, руки ее в работе легко порхали в траве, как птицы в небе.
Вместе с нами дружили еще две девочки – сестры Разият и Рабият. Они молча, разинув рты, слушали Хатун. Девочки были сироты; уже четыре года как умерла их мать, а их отец так и не женился. Кто бы с ним ни заговаривал о женитьбе, он отвечал: «Не хочу, чтобы мои девочки видели мачеху. Вот они подрастут, тогда посмотрим». Он часто во время сенокоса подходил к нам и смотрел, как его дочки учатся косить сено. Когда он подходил, Хатун молчала, будто в рот набрала воды. Однажды Магомед, улыбаясь, обратился к Хатун:
– Мои дочери дома все время говорят только о тебе: «Хатун слышит, как поют корни цветов и трав, она слышит мелодию земли». А почему, когда я подхожу к вам, ты молчишь?!
Вскоре в ауле пронеся слух, что Магомед женится на Хатун. Как бывает в маленьком ауле, одни говорили: «Зачем ему калека?», другие – что он делает это ради детей.
И однажды в прохладный весенний день люди увидели, как Магомед и Хатун, держа за руки девочек, шли к своей делянке. Были слухи, что мачеха Хатун – Сухайнат категорически была против, чтобы Хатун выходила замуж. Понятное дело, ведь она лишалась бесплатной, притом такой преданной прислуги – ведь Хатун умела делать все, и вся черная работа всегда лежала на ней.
Но Хатун все решила сама, она не оказалась, как говорится, орешком, который можно ломать между пальцами. Выбрав момент, она сказала своему отцу:
– Я выйду за Магомеда замуж, потому что хочу иметь свой дом, и, кроме того, у меня будут две дочери, то есть своя семья.
Отец не стал упрямиться и выдал ее замуж за Магомеда. Разият и Рабият просто расцвели: всегда чистенькие, ухоженные, с причесанными волосами, в выглаженных платьях, они бегали за Хатун: «Мама! Мама!» Магомед сразу будто помолодел, он рано вставал, занимался домом, скотиной, пахал, сеял, молотил, как положено семьянину. Если Хатун поднимала тяжести, он тут же бежал на помощь. Хатун как-то выпрямилась, стала передвигаться быстрее и часто говорила: «Ой, мне некогда, надо, пока Магомед придет, обед приготовить, он просил сегодня сделать чуду».
А однажды случилось удивительное. Состоялось сватовство дочки Сухайнат – Жавгарат, и ей в ночь ураза-байрам должны были от жениха принести подарки. Невестина родня готовилась встретить достойно женихову родню. И Хатун со своими дочками тоже готовилась к этому событию.
Вдруг раздался сильный крик – сельчане кинулись в дом Сай-пудина. Все увидели – около печки без сознания лежала невеста – вся левая сторона тела, начиная от головы, была залита кипящим маслом. Оказывается, Жавгарат нечаянно задела платком ручку кастрюли, в которой кипело масло для халвы. Кастрюля упала, и все масло вылилось на девушку. Несостоявшуюся невесту увезли на арбе в больницу, потом в Махачкалу. Целых два года ее лечили. Но она осталась калекой навсегда: половина лица обожженная – вся в рубцах, левая рука высохла. В ауле перешептывались: «И все же возмездие есть на земле, Сухайнат свою падчерицу сделала калекой, и Аллах наказал ее за это».
iknigi.net
Пускай она затмит все пустяки,Все мелкое вокруг себя заслонит.Так солнце, выходя из-за реки,Стирает свет звезды на небосклоне.
Владей и управляй страстями сам. Коварные, как ветер в непогоду,Они то надувают паруса,То рвут их, опрокидывая в воду.
***
Запомни, сын мой: в жизни много бед.Её уроки и мудры, и строги.И все ж, наверно, злей несчастья нет,Чем вдруг да оказаться без дороги.
Дорога, под камнями ль, под песком,Прямая иль кривая, - все ж дорожеПокрытого печалью и тоской,Бесцельного пустого бездорожья.
***
Ты знаешь, сын, есть золото молчанья,Но есть еще и слово - серебро.Хочу, чтоб ты не спутал их случайно,Что зло из них, а что из них - добро.
Я думаю, что жизнь тебя научитНеписанному правилу сама.Сказать иль промолчать? Что будет лучше?И выбор твой - свидетельство ума.
Здесь все должно быть честно, а не ложно,Душою покривишь - считай, сынок,Ты в поединке дал врагу возможностьИз ножен первым вытащить клинок.
***
Как, сын мой, твое имя ни звучало б,К каким высотам ни поднялся б ты,Запомни, что тропа берет началоС земли, с низины, а не с высоты.
И устремив свой взор к вершинам гор,Ты все же опускай его к дороге,А то, споткнувшись, поломаешь ногиО камень, иль какой нибудь бугор.
Еще, мой сын, напутствие одно:Не ставь амбар, чтобы хранить зерно,На высшей точке гор.Ведь все-равно, как ты ни береги его, оноМгновенно ветром будет снесено.
***
Будь верным, сын мой, сказанному слову.Коль ты сказал: "Приобрету коня!",А кто-то, твое слово отклоня,Взамен коня сулит тебе подкову, -
Не обольщайся. Не забудь о том,К чему стремился. Твердым будь, как камень.Ищи коня. Подкову ты потомИ собственными сделаешь руками.
***
......................................................Не загрязняй ты совести своей,И не считай, что поздно или раноК тебе придет спасительно вода...Да вылей на себя все океаны,А грязь с души не смоешь никогда.
Перевод с аварского-Вл.Туркин.
bbel2004.livejournal.com
|
|
|
|
|
|
