Снилось мне: сквозит завеса Меж землей и лицом небес. Небо — влажный взор Зевеса, И прозрачный грустит Зевес. Я прочел в склоненном взоре Голубеющую печаль. Вспухнет вал — и рухнет — в море; Наших весен ему не жаль. Возгрустил пустынник неба, Что ответный, отсветный лик Ах, лишь омутом Эреба Повторенный его двойник... Вечных сфер святой порядок И весь лик золотых Идей Яркой красочностью радуг Льнули к ночи его бровей,— Обвивали, развевали Ясной солнечностью печаль; Нерожденных солнц вставали За негаданной далью даль. Но печаль гасила краски... И вззвенел, одичав, тимпан; Взвыл кимвал: сатирам пляски Повелел хохотливый Пан. Их вскружился вихорь зыбкий, Надрывалась дуда звончей — И божественной улыбкой Прояснилась печаль очей.
Notes: Beethoveniana — Бетховениана (лат.). — Ред..
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
А. С. Ященку Ты — что поток, чей буйственный задор Бежит в снегах. Как сталь студеной влаги, Тягчится, потемнев, твой жесткий взор В борении мыслительной отваги, Когда средь нас иль на поле бумаги Ты ринешься в миропобедный спор... Миг, и в лазури тонет кругозор, Пасутся овцы, за звездою маги Идут, и ты несешь венки олив И миру мир... с ярмом, о деспот-мистик, Казацкой вольности и казуистик Равно дитя,— всё в русском сердце слив!.. Верней оракул всех характеристик: Льдом не застынь, кто холодно бурлив!
Notes: Dem Weltverbesserer — Всемирному реформатору (нем.) — Ред..
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Евг. К. Герцык Так долго с пророческим медом Мешал я земную полынь, Что верю деревьям и водам В отчаяньи рдяных пустынь,— Всем зеркальным фатаморганам, Всем былям воздушных сирен, Земли путеводным обманам И правде небесных измен. * Фата-моргана, мираж (лат.).— Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Жизнь - истома и метанье, Жизнь - витанье Тени бедной Над плитой забытых рун; В глубине ночных лагун Отблеск бледный, Трепетанье Бликов белых, Струйных лун; Жизнь - полночное роптанье, Жизнь - шептанье Онемелых, чутких струн... Погребенного восстанье Кто содеет Ясным зовом? Кто владеет Властным словом? Где я? Где я? По себе я Возалкал! Я - на дне своих зеркал. Я - пред ликом чародея Ряд встающих двойников, Бег предлунных облаков. * Становлюсь, значит не есмь (лат.).- Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Есть духи глаз. С куста не каждый цвет Они вплетут в венки своих избраний; И сорванный с их памятию ранней Сплетается. И суд их: Да иль: Нет. Хоть преломлен в их зрящих чашах свет, Но чист кристалл эфироносных граней. Они — глядят: молчанье — их завет. Но в глубях дали грезят даль пространней. Они — как горный вкруг души туман. В их снах правдив явления обман. И мне вестят их арфы у порога, Что радостен в росах и солнце луг; Что звездный свод — созвучье всех разлук; Что мир — обличье страждущего Бога.
Notes: Gli spiriti del viso — Духи глаз (ит.) — Ред..
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Мария, Дева-Мать! Ты любишь этих гор Пещеры, и ключи, и пастбища над бором, И дани роз Твоих от пастырей, чьим взорам Являешься, надев их бедных дев убор. Пречистая, внемли! Не с ангельским собором, Клубящим по небу Твой звездный омофор, Когда за всенощной Тебя величит хор,— Владычицей Земли предстань родным просторам! Полей, исхоженных Христом, в годину кар Стена незримая, Ты, в пламени пожаров Неопалимая, гнала толпы татар. К струям святых озер, с крутых лесистых яров Сойди, влача лазурь,— коль нежной тайны дар И древлий Радонеж, и девий помнит Саров!
Notes: Gratiae plena — Исполненная благодати (лат.). — Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Средь стогн прославленных, где Беатриче Дант, Увидев: "Incipit,- воскликнул,- vita nova" **,- Наг, юноша-пастух, готов на жребий зова, Стоит с пращой, себя почуявший Гигант. Лев молодой пустынь, где держит твердь Атлант, Он мерит оком степь и мерит жертву лова... Таким его извел - из идола чужого - Сверхчеловечества немой иерофант! Мышц мужеских узлы, рук тяжесть необорных, И выя по главе, и крепость ног упорных, Весь скимна-отрока еще нестройный вид,- Всё в нем залог: и глаз мечи, что, медля, метят, И мудрость ждущих уст - они судьбам ответят!- Бог-дух на льва челе... О, верь праще, Давид! * Гигант (итал.).- Ред. ** Начинается новая жизнь (итал.).- Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Вл. Н. Ивановскому Беспечный ученик скептического Юма! Питали злобой Гоббс и подозреньем Кант Твой непоседный ум: но в школе всех Ведант Твоя душа, поэт, не сделалась угрюма. Боюся: цеховой не станешь ты педант. Что перелетная взлюбила ныне дума? Уже наставник твой — не Юм — «суровый Дант»! Ты с корабля наук бежишь, как мышь из трюма. В ковчеге ль Ноевом всех факультетов течь Открылась, и в нее живая хлещет влага? Скажи, агностик мой, предтеча всех предтеч: Куда ученая потянется ватага? Ужели на Парнас?.. Затем что знанья — нет! Ты бросил в знанье сеть и выловил — сонет.
Notes: La faillite de la science — Несостоятельность науки, знания (фр.). — Ред..
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Покорный день сходил из облаков усталых, И, как сомкнутые покорные уста, Была беззвучна даль, и никла немота Зеленохвостых чащ и немощь листв увялых, И кроткою лилась истомой теплота На нищий блеск дубов, на купы пиний малых; И влажная земля, под тленьем кущ опалых, Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята... Таким явился мне,- о мертвая Равенна!- Твой лес прославленный,- ты, в лепоте святынь, Под златом мозаик хранительных забвенна! И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь, Где веет кротко Смерть, под миром Крыл лелея Мерцающую Жизнь, как бледный огнь елея. * Сосновый лес (итал.).- Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Как бледная рука, приемля рок мечей, И жребий жертвенный, и вышней воли цепи, Чертит: "Се аз раба",- и горних велелепий Не зрит Венчанная, склонив печаль очей,- Так ты живописал бессмертных боль лучей, И долу взор стремил, и средь безводной степи Пленяли сени чар и призрачный ручей Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи! И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен! С улыбкой страстною Весна сходила в долы: Желаний вечность - взор, уста - истомный плен... Но снились явственней забвенные глаголы, Оливы горние, и Свет, в ночи явлен, И поцелуй небес, и тень Савонаролы... * "Величит" (лат.).- Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Я не знаю, где он рухнет, льдами вскормленный поток. Рок ли стройно движут струны? Или лирник — темный Рок? Знаю только: эти руны я пою не одинок. Что мне светит — звезды, очи ль — волны, лебеди ль — из тьмы? Сколько нас, пловцов полнощных, и куда отплыли мы? Слышу трепет крыльев мощных, за гребцами, у кормы. Я не знаю Нежной Тайны явных ликов и примет. Снятся ль знаменья поэту? Или знаменье — поэт? Знаю только: новой свету, кроме вещей, песни нет.
Notes: Prooemion — Вступление (греч.).— Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Кто познал тоску земных явлений, Тот познал явлений красоту. В буйном вихре вожделений, Жизнь хватая на лету, Слепы мы на красоту явлений. Кто познал явлений красоту, Тот познал мечту гиперборея: Тишину и полноту В сердце сладостно лелея, Он зовет лазурь и пустоту. Вспоминая долгие эоны, Долгих нег блаженство и полон,— Улыбаясь, слышит звоны Теплых и прозрачных лон,— И нисходит на живые лона. * Тоска явлений (лат.).— Ред.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Снова в небе тихий серп Колдуньи Чертит «Здравствуй»,— выкованный уже Звонкого серпа, что режет злато. На небе сребро — на ниве злато. Уняло безвременье и стужи, Нам царя вернуло Новолунье. Долгий день ласкало Землю Солнце; В озеро вечернее реками Вылило расплавленное злато. Греб веслом гребец — и черпал злато. Персики зардели огоньками, Отразили зеркальцами Солнце. Но пока звала Колдунья стужи, Стал ленивей лучезарный владарь: Тучное раскидывает злато, Не считая: только жжется злато. Рано в терем сходит... Виноградарь Скоро, знать, запляшет в красной луже.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Дух пламенный, алкаючи, вращает В поднебесьи свой солнцевидный глаз; Горит он всем исполниться зараз И целого, нецельный, не вмещает,— Вновь извергая вон, что поглощает,— Смарагд роняя, чтоб схватить алмаз: Так из пучин индийских водолаз Случайный перл, исторгнув, похищает. Спеша и задыхаясь, и дробя Единое, забвенью и изменам Мы рабствуем, и любим, полюбя, Не духа вечностью, но духа пленом. Мы нищими по россыпям пройдем, И что нас ищет глухо — не найдем.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Средь гор глухих я встретил пастуха, Трубившего в альпийский длинный рог. Приятно песнь его лилась; но, зычный, Был лишь орудьем рог, дабы в горах Пленительное эхо пробуждать. И всякий раз, когда пережидал Его пастух, извлекши мало звуков, Оно носилось меж теснин таким Неизреченно-сладостным созвучьем, Что мнилося: незримый духов хор, На неземных орудьях, переводит Наречием небес язык земли. И думал я: "О гений! Как сей рог, Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах Будить иную песнь. Блажен, кто слышит". И из-за гор звучал отзывный глас: "Природа - символ, как сей рог. Она Звучит для отзвука; и отзвук - бог. Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук".
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Мытарствами теней перегражденный Нил И неба синее горнило — Сон зодчего гробниц, что рано дух пленил,— Как память, сердце схоронило. Но бледным призраком из ночи гробовой Встает, что было встарь так ярко: Под вялым парусом, влекома бечевой, Плывет, поскрипывая, барка. И первый из семи, в упряжке бурлака, Еще не выступил невольник,— А в синеве желтел, над явором мыска, Ее воздушный треугольник. Вот, он загородил зыбей лазурный блеск; А те, всей грудью налегая На перевязь, прошли... О, тихий скрип и плеск! Оплечий смуглых мощь нагая! И глыб гранитный груз, что молот отгранил! Вы ль сны безветренного царства? Вы марево ль теней — богов небесный Нил И душ загробные мытарства?
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
1 Что порхало, что лучилось — Отзвенело, отлучилось, Отсверкавшей упало рекой... Мотыльком живое отлетело. И — как саван — укутал покой Опустелое тело. Но бессонные очи Испытуют лик Ночи: «Зачем лик Мира — слеп? Ослеп мой дух,— И слеп, и глух Мой склеп»... Белая, зажгись во тьме, звезда! Стань над ложем, близкая: «Ты волен»... А с отдаленных колоколен, Чу, медь поет: «Всему чреда»... Чу, ближе: «Рок»... — «Сон и страда»... — «Свой знают срок»... — «Встает звезда»... Ко мне гряди, сюда, сюда! 2 В комнате сонной мгла. Дверь, как бельмо, бела. Мысли пугливо-неверные, Как длинные, зыбкие тени, Неимоверные, Несоразмерные,— Крадутся, тянутся в пьяном от ночи мозгу, Упившемся маками лени. Скользят и маячат Царевны-рыбы И в могилы прячут Белые трупы. Их заступы тупы, И рыхлы глыбы На засыпчатом дне. «Я лгу — Не верь, Гробничной, мне!— Так шепчет дверь. — Я — гробничная маска, оттого я бела; Но за белой гробницей — темничная мгла». «И мне не верь,— Так шепчет тень. — Я редею, и таю, И тебе рождаю Загадку — день»... Ты помедли, белый день! Мне оставь ночную тень,— Мы играем в прятки. Ловит Жизнь иль Смерть меня? Чья-то ткется западня Паутиной шаткой... 3 Казни ль вестник предрассветный Иль бесплотный мой двойник — Кто ты, белый, что возник Предо мной, во мгле просветной, Весь обвитый Благолепным, Склепным Льном,— Тускл во мреяньи ночном? Мой судья? палач? игемон? Ангел жизни? смерти демон? Брат ли, мной из ночи гроба Изведенный? Мной убитый,— Присужденный На томительный возврат? Супостат — Или союзник? Мрачный стражник? бледный узник? Кто здесь жертва? — кто здесь жрец? Воскреситель и мертвец? Друг на друга смотрим оба... Ты ль, пришлец, восстал из гроба? Иль уводишь в гроб меня — В платах склепных, Благолепных Бело-мреющего дня?
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Great is their love, who love in sin and fear. Byron Велика тех любовь, кто любят во грехе и страхе. Байрон День влажнокудрый досиял, Меж туч огонь вечерний сея. Вкруг помрачался, вкруг зиял Недвижный хаос Колизея. Глядели из стихийной тьмы Судеб безвременные очи... День бурь истомных к прагу ночи, День алчный провожали мы - Меж глыб, чья вечность роковая В грехе святилась и крови, Дух безнадежный предавая Преступным терниям любви, Стеснясь, как два листа, что мчит, Безвольных, жадный плен свободы, Доколь их слившей непогоды Вновь легкий вздох не разлучит...
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
М. М. Замятниной Как изваянная, висит во сне С плодами ветвь в саду моем — так низко... Деревья спят — и грезят?— при луне, И таинство их жизни — близко, близко... Пускай недостижимо нам оно — Его язык немотный всё ж понятен: Им нашей красотой сказать дано, Что мы — одно, в кругу лучей и пятен. И всякой жизни творческая дрожь В прекрасном обличается обличье; И мило нам раздельного различье Общеньем красоты. Ее примножь!— И будет мир, как этот сад застылый, Где внемлет всё согласной тишине: И стебль, и цвет Земле послушны милой; И цвет, и стебль прислушались к Луне.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
...На отмели зыбучей, где начертал отлив немые письмена. «Кормчие звезды» Рудой ведун отливных рун, Я — берег дюн, что Бездна лижет; В час полных лун седой валун, Что, приливая, море движет. И малахитовая плеснь На мне не ляжет мягким мохом; И с каждым неутомным вздохом Мне памятней родная песнь. И всё скользит напечатленней По мне бурунов череда; И всё венчанней, всё явленней Встает из волн моя звезда... Рудой ведун глубинных рун, Я — старец дюн, что Бездна лижет; На взморье Тайн крутой валун, Что неусыпно Вечность движет.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Великое бессмертья хочет, А малое себе не прочит Ни долгой памяти в роду, Ни слав на Божием суду,- Иное вымолит спасенье От беспощадного конца: Случайной ласки воскресенье, Улыбки милого лица.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Ленивым золотом текло Весь день и капало светило, Как будто влаги не вместило Небес прозрачное стекло. И клочья хмурых облак, тая, Кропили пегие луга. Смеялась влага золотая, Где млели бледные снега.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Заискрится ль звезда закатной полосы — Звездой ответной в поднебесье Восток затеплится: и Божье равновесье Поют двух пламеней Весы. И не вотще горит, в венце ночной красы, Над севом озимей созвездье, Что дух, знаменовав всемирное Возмездье, Нарек таинственно: Весы. Как ветр, колышущий зеленые овсы, Летят Победа и Обида По шатким бороздам, и держит Немезида Над жизнью Иго и Весы. Мы с солнцем шепчемся, цветя, под звон косы; Детей качаем над могилой; И жребий каждого в свой час к земле немилой Склонят бессмертные Весы. И никлый стебль живит наитие росы, И райский крин спалили грозы. Железа не тяжки: но тяжко весят — розы, И ровно зыблются Весы. Пусть, с пеной ярых уст, вся Скорбь, что рвет власы, Вас накреня, в рыданьях душных, На чаше виснет Зол, вы ж играм сильф воздушных Послушны, чуткие Весы! Совьются времена — в ничто; замрут часы; Ты станешь, маятник заклятья! Но стойкий ваш покой всё чертит крест Распятья, Неумолимые Весы!
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Александре Васильевне Гольштейн Гость Севера! Когда твоя дорога Ведет к вратам единственного града, Где блещет храм, чья снежная громада, Эфирней гор, встает у их порога, Но Красота смиренствует, убога, Средь нищих стен, как бледная лампада, Туда иди из мраморного сада И гостем будь за вечерею бога! Дерзай! Здесь мира скорбь и желчь потира! Ты зришь ли луч под тайной бренных линий? И вызов Зла смятенным чадам Мира? Из тесных окон светит вечер синий: Се Красота из синего эфира, Тиха, нисходит в жертвенный триклиний.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Над смертью вечно торжествует, В ком память вечная живет. Любовь зовет, любовь предчует; Кто не забыл,- не отдает. Скиталец, в даль - над зримой далью Взор ясновидящий вперя, Идет, утешенный печалью... За ним - заря, пред ним - заря... Кольцо и посох - две святыни - Несет он верною рукой. Лелеет пальма средь пустыни Ночлега легкого покой.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. Русская государственная библиотека. Москва: Книжная палата 1993.
С престола ледяных громад, Родных высот изгнанник вольный, Спрядает светлый водопад В теснинный мрак и плен юдольный. А облако, назад - горе - Путеводимое любовью, Как агнец, жертвенною кровью На снежном рдеет алтаре.
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Вы, чей резец, палитра, мира, Согласных Муз одна семья, Вы нас уводите из мира В соседство инобытия. И чем зеркальней отражает Кристалл искусства лик земной, Тем явственней нас поражает В нем жизнь иная, свет иной. И про себя даемся диву, Что не приметили досель, Как ветерок ласкает ниву И зелена под снегом ель.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. Русская государственная библиотека. Москва: Книжная палата 1993.
Душа, вчера недужная, На солнце — солнце новое — Раскрыла очи синие И видит, оробелая, Сквозь гроздие лиловое, Что в небе вьет глициния: Сверкает даль жемчужная, Летает чайка белая. И путь сребра чеканного Висит над гладью струйного; И вестью обновления Колокола доносятся: С хвалою аллилуйного В прибрежные селения Из плена светотканного Не души ль милых просятся?
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Чаровал я, волхвовал я, Бога Вакха зазывал я На речные быстрины, В чернолесье, в густосмолье, В изобилье, в пустодолье, На морские валуны. Колдовал я, волхвовал я, Бога Вакха вызывал я На распутия дорог, В час заклятый, час Гекаты, В полдень, чарами зачатый: Был невидим близкий бог. Снова звал я, призывал я, К богу Вакху воззывал я: "Ты, незримый, здесь, со мной! Что же лик полдневный кроешь? Сердце тайной беспокоишь? Что таишь свой лик ночной? Умились над злой кручиной. Под любой явись личиной, В струйной влаге иль в огне, Иль, как отрок запоздалый, Взор узывный, взор усталый Обрати в ночи ко мне. Я ль тебя не поджидаю И, любя, не угадаю Винных глаз твоих свирель? Я ль в дверях тебя не встречу И на зов твой не отвечу Дерзновеньем в ночь и хмель?" Облик стройный у порога... В сердце сладость и тревога... Нет дыханья... Света нет... Полуотрок, полуптица... Под бровями туч зарница Зыблет тусклый пересвет.... Демон зла иль небожитель, Делит он мою обитель, Клювом грудь мою клюет, Плоть кровавую бросает... Сердце тает, воскресает, Алый ключ лиет, лиет...
Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград: Советский писатель, 1976.
Л. Д. И—вой 1 Весна вошла в скит белый гор, В глухих снегах легла. Весь наг и черен мой бугор. Из глуби дышит мгла. Жизнь затаил прозрачный лес... О, робкий переклик! О, за туманностью завес Пленительность улик! О, переклик певучих душ, Протяжный, томный свист!.. И пусть дубов рыжеет сушь — Вот, вот младенец-лист! Теснясь, пронзают перегной Мечи стеблистых трав... Снег сизый стынет: день за мной Потух в зубцах дубрав. 2 Вы, розы Вознесения, Сияйте предо мной! Клубится мгла весенняя Глубинной пеленой. Вас сладко дремноокая Не возмутит Весна: На вас зима глубокая Недвижна и ясна. Плывет пыланье темное В медлительной крови, А сердце неистомное Стучит, стучит: живи! Душа скорбит, усталая, В ней кладези черней... Открыла снежность талая Оплечия корней. 3 В вас, сосенки зеленые, Хмель бродит бдящих сил! А кущи оголенные, Как выходцы могил, Сереющими тенями Прямы стоят и ждут, Что зорями весенними Судьбины напрядут,— Что власти чудотворные Навеют в пустынь гор,— К весне небес, покорные, На тайный приговор, Простерлися,— готовые Шумя зазеленеть, И славить солнца новые,— И в смерти костенеть... 4 «Кто снег мой лижет? Чья воля движет Мою истому? Вы сгиньте, обманы! Укройте, туманы, Храните глубокую дрему!» 5 Всклубясь, межегория зыбкий Туман застилает, как дым, Просвечен весенней улыбкой И полднем небес молодым,— Как будто волшбой беловейной Свидетеля тайны слепит, А долу котел чародейный В парах густоструйных кипит. 6 Вздыбились космы снеговые В медяном мареве гребней, Как гривы бурно-огневые Далече пышущих коней. Грозя, мерцает призрак горный Чрез сизый пепл и мрак завес. Чуть зрим во мгле предел озерный, Как бы за ним Аид воскрес, Как бы за вставшей Персефоной В лугах с подснежником весны — Погнал свой упряг медноконный Царь преисподней глубины. 7 И в тень удолий, опечалены, Нисходим от прозрачных нег... Вдруг, южным просветом ужалены, Измлели зимы, стаял снег... За дебрью синь сквозит глубинная, И смолью зноя пышет ель. Сплетенья вязов паутинные Небесный умиряют хмель. Пары жемчужные, лилейные Клубятся, сизы и белы... Кружите, силы световейные! Круглитесь, ясные стволы! Вторжений солнечных над гранию, На рубеже лучей и зим, Взыграем мы с весною раннею И огнь небес отобразим! Сплетем в венки плющи пурпурные, Что по корням ползут, виясь! Восславим пленности лазурные — Глубокой Смерти ипостась!
Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
Да, сей пожар мы поджигали, И совесть правду говорит, Хотя предчувствия не лгали, Что сердце наше в нем сгорит. Гори ж, истлей на самосозданном, О сердце-Феникс, очаге И суд свой узнавай в нежданном, Тобою вызванном слуге. Кто развязал Эолов мех, Бурь не кори, не фарисействуй. Поет Трагедия: "Всё грех, Что действие", Жизнь: "Все за всех", А воля действенная: "Действуй!"
Русская советская поэзия. Москва: Художественная литература, 1990.
rupoem.ru
Иванов Вячеслав Иванович (16 (28) февраля 1866, Москва — 16 июля 1949, Рим), русский поэт-символист, философ, филолог, переводчик, драматург, литературный критик, доктор филологических наук, один из идейных вдохновителей «Серебряного века».
Родился 16 (28) февраля 1866 в Москве. Отец, мелкий чиновник-землемер, умер, когда Вячеславу Иванову было пять лет. В автобиографическом письме С.А. Венгерову (1917) Иванов охарактеризовал своего отца следующим образом: «Отец мой был из нелюдимых, / Из одиноких — и невер». Мальчика воспитала мать, которая с детства видела в нем поэта.
В годы учебы в 1-й московской гимназии (1875-1884, окончил с золотой медалью) Иванов был охвачен «славянским энтузиазмом», связанным с русско-турецкой войной, писал патриотические стихи. Пережил юношеское увлечение атеизмом и народничеством, не переставая при этом писать стихи и поэмы о Христе. Гимназические годы стали для Вячеслава Иванова «началом долгого и сурового труженичества»: он увлекся древними языками, античной, европейской и русской историей.
Занятия любимыми предметами Вячеслав Иванов продолжил на историко-филологическом факультете Московского университета, куда поступил в 1884. Его студенческая работа по древним языкам была отмечена университетской премией, он был одним из любимых учеников профессора-историка П. Виноградова. В 1886 Иванов оставил университет и вместе с женой Д. Дмитриевской отправился в Германию, где занимался римским правом, экономикой и историей в Берлинском университете, под руководством всемирно известного профессора Т. Моммзена, которому посвятил восторженные строки в своем поэтическом дневнике. Тогда же в нем пробудилась «потребность сознать Россию в ее идее», приведшая к вдумчивому изучению русской религиозной философии и одновременно — ницшеанства. По окончании университетского курса Вячеслав Иванов начал писать диссертацию по римской истории, совмещая работу над ней с путешествиями по Европе и работой в библиотеках Франции, Англии и Италии.
В 1893 Иванов познакомился с писательницей Л. Зиновьевой-Аннибал, о которой писал: «Друг через друга нашли мы — каждый себя и более, чем только себя: я бы сказал, мы обрели Бога». В 1899, после нескольких лет жизни в гражданском браке, Иванов и Зиновьева-Аннибал повенчались — в нарушение гражданских и церковных законов, запрещавших обоим повторный брак как разведенным супругам. Иванов поселился с женой в Афинах, откуда предпринимал паломничества в Египет и Палестину, затем снял дом в Женеве. Изучал санскрит, занимался историей греческо-дионисийских культов и исследованием «корней римской веры во вселенскую миссию Рима». В 1903 прочитал в парижской Высшей русской школе общественных наук курс лекций по истории дионисийских культов, содержание которого изложил в работах «Эллинская религия страдающего бога» (1904) и «Религия Диониса» (1905).
В эти же годы почувствовал, что в нем «раскрылся и осознал себя» поэт. С 1898 начал публиковать переводы (в частности, из Пиндара) и стихи в русских журналах «Cosmopolis» и «Вестник Европы», подготовил к изданию книгу поэзии «Кормчие звезды» (1902-1903). Первоначально Вячеслав Иванов предполагал включить в нее свои теоретические работы, но впоследствии решил ограничиться стихами. Название книги ассоциируется с «Кормчей книгой» - византийским религиозным сборником. «Кормчие звезды», по Иванову, - это духовные ориентиры, по которым человек находит путь в хаосе бытия. Иванов считал: «Над смертью вечно торжествует, / В ком память вечная живет». В его стихах воплощались как личные переживания, так и исторические и мифические образы — Океаниды, Геспериды, Сафо, Орфей, Колизей, Титаны и т.п. Ориентирами поэта на равных становились язычество и христианство, Дионис (не столько языческий бог, сколько символ экстаза, бурного переживания жизни), Блаженный Августин и Богородица - покровительница «Земли Святорусской».
После выхода «Кормчих звезд» некоторые критики назвали Вячеслава Иванова «Тредиаковским наших дней», определяя его поэзию как архаическое явление. Вопреки этому расхожему мнению, В. Брюсов считал, что Иванов «настоящий художник, понимающий современные задачи стиха… истинно современный человек, причастный всем нашим исканиям, недоумениям, тревогам». Книга «Кормчие звезды» стала одним из наиболее выразительных явлений русского символизма. В кругу символистов (А. Блок, В. Брюсов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, Ю. Балтрушайтис и др.) Вячеслав Иванов был признан лидером этого направления, ведущим теоретиком и практиком. В 1904 в московском издательстве «Скорпион» вышла его вторая книга стихов «Прозрачность», вызвавшая восторженные рецензии Блока, Брюсова и др. символистов.
В 1905 Иванов с женой вернулся в Россию и поселился в Петербурге. Его квартира на Таврической улице в угловой башне дома № 25 на последнем этаже получила название «башня». Вскоре «башня», на которой еженедельно проводились «Ивановские среды», стала самым известным литературно-философским салоном Петербурга. Характеризуя атмосферу этих собраний, их постоянный участник философ Н.А. Бердяев писал: «На Ивановских средах встречались люди очень разных даров, положений и направлений. Мистические анархисты и православные, декаденты и профессора-академики, неохристиане и социал-демократы, поэты и ученые, художники и мыслители, актеры и общественные деятели, — все мирно сходились на Ивановской башне и мирно беседовали на темы литературные, художественные, философские, религиозные, оккультные, о литературной злобе дня и о последних, конечных проблемах бытия. Но преобладал тон и стиль мистический». Бердяев считал Иванова «самым утонченным и универсальным по духу представителем не только русской культуры начала 20 в., но может быть вообще русской культуры». На «башне» Иванова бывали М. Волошин, А. Блок, М. Добужинский, Л. Бакст, М. Кузмин, К. Сомов, А. Ремизов, Вс. Мейерхольд, Д. Мережковский, З. Гиппиус, В. Брюсов и др. По воспоминаниям современников, в один вечер здесь собиралось до 60 поэтов, художников, артистов, мыслителей, ученых.
«Ивановские среды» продолжались в течение трех лет, но и после их окончания «башня» оставалась центром притяжения интеллигенции. В 1910 Мейерхольд поставил здесь драму Кальдерона «Поклонение кресту». В годы Первой русской революции на «башне» собирались русские и иностранные журналисты, с ними встречался М. Горький. Здесь в 1909 образовалось «Общество ревнителей художественного слова», с которым связано творческое становление Н. Гумилева, О. Мандельштама, В. Хлебникова и др. поэтов.
Петербургское крыло символизма, духовным лидером которого был Иванов, проповедовало надындивидуальное, соборное начало в культуре. В 1907 для выражения этих идей Иванов организовал издательство «Оры» — в противовес издательству московских символистов «Скорпион», в котором проповедовалась самоценность искусства. В том же году умерла от скарлатины Л. Зиновьева-Аннибал. Смерть жены стала тяжелым ударом для Вячеслава Иванова. Он чувствовал мистическую связь с умершей, записывал связанные с ней сны и видения, был уверен в том, что именно покойная супруга велела ему в 1910 жениться на ее дочери от первого брака В. Шварсалон. Памяти Зиновьевой-Аннибал посвящена поэтическая книга «Cor ardens» («Пламенеющее сердце», 1911-1912). Образ пламенеющего сердца поэта и его возлюбленной сосуществует на страницах книги с «Сердцем Солнца-Диониса», мистические гимны — с сонетами и канцонами, «чаша зол» Первой русской революции и трагедия Цусимы — с дионисийской жаждой бытия.
В 1909 Иванов издал сборник статей «По звездам», в котором изложил основные теоретические положения символизма. Окончательно они были им сформулированы в статье «Simbolismo» (опубл. 1936). Их художественное воплощение осуществлялось в журнале «Аполлон» (осн. 1909), в становлении которого Вячеслав Иванов принимал деятельное участие. До своего отъезда в Италию (1912) играл важную роль в петербургском «Религиозно-философском обществе», занимался теософией, некоторое время был увлечен антропософией. По возвращении в Россию (1913) поселился в Москве и сблизился с мыслителями, объединившимися вокруг издательства «Путь», — В. Эрном, С. Булгаковым, П. Флоренским, М. Гершензоном, Бердяевым и др. (Беседы с Гершензоном, которые Иванов вел в 1921, стали основой совместной книги «Переписка из двух углов», написанной в античной традиции философских бесед). К этому же времени относится дружба Иванова с композитором А. Скрябиным. Творческая активность Вячеслава Иванова была высока: он перевел греческих классиков — Алкея, Сафо, Эсхила, а также сонеты Петрарки; издал книги статей «Борозды и межи» (1916), «Родное и вселенское» (1917), в которых размышлял о «судьбах вселенских», проявившихся как в творчестве русских классиков, так и в событиях Первой мировой войны и революции.
О русской революции 1917 Вячеслав Иванов писал: «Революция протекает внерелигиозно. Целостное самоопределение народное не может быть внерелигиозным. Итак, революция не выражает доныне целостного народного самоопределения». Эта мысль выражена и в стихах «Песни смутного времени» (1918). Сохраняя политическую лояльность, Иванов работал в театральном и литературном отделе Наркомпросса, вел занятия в секциях Пролеткульта, писал стихи (поэма «Младенчество», 1918, трагедия «Прометей», 1919, и др.), активно печатался в журнале петроградских символистов «Записки мечтателей». При этом неоднократно предпринимал попытки выехать за границу. В 1921 ему удалось уехать на Северный Кавказ, затем в Азербайджан, где он читал лекции на кафедре классической филологии Бакинского университета. В 1924 с помощью А.В. Луначарского получил разрешение на выезд за границу в командировку. По воспоминаниям дочери Лидии, по приезде в Италию Иванов сказал: «Я приехал в Рим, чтобы в нем жить и умереть». За границей Иванов не участвовал в общественно-политической жизни эмиграции, но возвращение в СССР считал для себя неприемлемым. В 1926 он перешел в католичество, в 1936 получил итальянское гражданство. С Римом связаны стихотворные циклы «Римские сонеты» (1924) и «Римский дневник» 1944 г. (опубл. в составленной незадолго до смерти книге «Свет вечерний», вышедшей в 1962 в Оксфорде). В годы эмиграции Иванов читал лекции в итальянский учебных заведениях, занимался научной работой в библиотеке Ватикана, печатал статьи в немецких и французских католических журналах.
Умер Вячеслав Иванович Иванов в Риме 16 июня 1949
poetrysilver.ru
ТАСС-ДОСЬЕ. 7 октября 2017 года на 89-м году жизни умер академик Российской академии наук, лингвист и антрополог Вячеслав Иванов.
Вячеслав Всеволодович Иванов родился 21 августа 1929 года в Москве. Отец - Всеволод Вячеславович Иванов, советский писатель, журналист, военный корреспондент. Мать - Тамара Владимировна, актриса и переводчица. В детстве Вячеслав перенес тяжелую болезнь, в результате которой находился на домашнем обучении. Во время Великой Отечественной войны, с 1941 по 1943 год, был в эвакуации в Ташкенте (Узбекская ССР; ныне - Республика Узбекистан). Школу окончил в 1946 года в Москве.
В 1951 году окончил романо-германское отделение филологического факультета Московского государственного университета (МГУ) им. М. В. Ломоносова, после чего остался в аспирантуре при кафедре общего и сравнительного языкознания.
Доктор филологических наук. В 1955 году Ученый совет филологического факультета МГУ присудил Вячеславу Иванову степень доктора филологических наук за кандидатскую диссертацию на тему "Индоевропейские корни в клинописном хеттском языке и особенности их структуры". Однако это решение не было утверждено Высшей аттестационной комиссией. Впоследствии диссертация была утеряна.
В 1978 году в Вильнюсском университете Вячеслав Иванов защитил докторскую диссертацию на тему "Отражение в балтийском и славянском двух серий индоевропейских глагольных форм".
Действительный член Российской Академии Наук (2000).
Во время учебы в аспирантуре начал заниматься преподавательской деятельностью. С 1954 года был ассистентом, потом и. о. доцента МГУ. Преподавал древние языки, читал курсы по сравнительно-историческому языкознанию на кафедре общего и сравнительного языкознания МГУ.
В 1957 году стал заместителем главного редактора журнала "Вопросы языкознания".
В том же году участвовал в качестве докладчика на Международном конгрессе лингвистов в Осло (Норвегия).
В 1958 году был уволен из МГУ за несогласие с официальной оценкой романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго" и за поддержку на научных конгрессах взглядов лингвиста Романа Якобсона. Это решение было официально отменено руководством МГУ в 1988 году как ошибочное.
В 1956-1958 годах был одним из создателей и руководителей семинара по математической лингвистике МГУ.
В 1959-1961 годах работал заведующим группой машинного перевода Института точной механики и вычислительной техники Академии наук (АН) СССР. Возглавлял секцию машинного перевода при Совете по кибернетике АН СССР.
В 1962 году стал одним из организаторов в Москве первого симпозиума по структурному изучению знаковых систем, вызвавшего резкую критику. Впоследствии семиотические конференции и публикации стали проводиться в Эстонии.
С 1961 по 1989 год заведовал сектором структурной типологии в Институте славяноведения.
В 1989 году был избран в Совет народных депутатов СССР. Входил в Региональную группу депутатов.
В 1989-1993 годах был директором Всесоюзной библиотеки иностранной литературы. Одновременно в 1989-1994 годах заведовал вновь созданной кафедрой теории и истории мировой культуры МГУ.
С 1989 года был директором Института мировой культуры МГУ им Л. В. Ломоносова.
В 1989-2001 годах - профессор кафедры славянских языков и литератур Стэнфордского университета (США).
В 1991 году избирался депутатом Верховного Совета СССР.
В 1992 году стал профессором кафедры славянских языков и литератур и программы индоевропейских исследований Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе (США).
С 2003 года был директором Русской антропологической школы Российского государственного гуманитарного университета.
В 2010 году стал одним из основателей и председателем попечительского совета Фонда фундаментальных лингвистических исследований.
Жил в Москве и Лос-Анджелесе.
Был членом Американской академии наук и искусств (1993), Американской Философской ассоциации (1994), совета ученых Центра Клюге Библиотеки Конгресса, член Британской Академии (1977), Академии наук Латвии (1993), почетным членом Американского лингвистического Общества (1967).
Лауреат Ленинской премии (1988) за книгу "Индоевропейский язык и индоевропейцы" (в соавторстве с академиком Т. В. Гамкрелидзе), Государственной премии (1991) за двухтомник "Мифы народов мира" (в соавторстве). премии Пастернака (2002).
Вячеслав Всеволодович - автор почти 1500 научных работ, в т. ч. более 20 монографий по проблемам лингвистики, литературоведения, семиотики и других смежных наук на русском и разных западных и восточных языках. С 1954 года печатал стихотворные переводы с английского, французского, немецкого, испанского, латышского и древневосточных языков. В 1977 году издал книгу переводов "Луна упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии". В 1998-2000 годах в Москве вышло два тома избранных работ по семиотике и истории культуры".
Был женат. Супруга - Светлана Иванова (род. 1940), художник. Сын - Леонид (род. 1963), лингвист.
tass.ru
Новые поступления от 15.07.2018
О. Богданова. Из истории науки о Достоевском: Вяч. И. Иванов и В. Л. Комарович // Достоевский и современность. Материалы ХХХ Старорусских чтений 2015 .
В. Петров. Доктринальное содержание и источники доклада Вяч. Иванова "Евангельский смысл слова ЗЕМЛЯ" // Литературный факт. 2018. № 7.
А. Шишкин. "Лицо" – "маска" в культуре Серебряного века: Вяч. Иванов, К. Сомов, Н. Ульянов и другие // Studi slavistici. 2018, XV.
Э. Александрова. К истории перевода Вяч. Иванова для "Сборника латышской литературы" // Литературный факт. 2018. № 7.
С. Каприо Повесть о Светомире Царевиче: миф и богословская мысль
V. Ivanov: Russischer Dichter - europäisher Kulturphilosoph. Heidelberg, 1993.
Л. Маштакова. Художественное единство поэтических и философско-критических Вяч. Иванова 1900-1917 гг. Диссертация. 2017.
A. Frajlich. The God-Loving Roman V. Ivanov // A. Frajlich. The Legasy of Ancient Rome in the Russian Silver Age. 2007
А. Шишкин. Гекзаметры Георгия Рачинского // Русская мысль. (Париж). 6 июля 1990. № 3834. (Литературное приложение № 10)
Новые поступления от 7.06.2018
Т. Левая. Скрябин и дух революции (по прочтении речи Вяч. Иванова) // Мемориальный музей А. Н. Скрябина. Ученые записки. Вып. 9 кн. 1. 2017
М. Цимборска. Знак о смысле: символ и бытие личности. Роза и крест у Вяч. Иванова // Slavia Orientalis. LXV n. 2, 2016
А. Шишкин. О границах искусства у Вяч. Иванова и П. Флоренского // Вестник РХД № 160 (1990)
Новые поступления от 27.04.2018
Н. Борисова. С. Аверинцев. "Скворешниц вольных гражданин": интеллектуальная биография Вяч. Иванова // Профессия: литератор. Год рождения: 1937. Елец, 2017.
В. Полонский. Русский Данте конца 19-начала 20 века: опыты рецепции и интерпретации классики до и после революционного порога. // Литературоведческий журнал. 37. 2015.
Т. Миллионщикова. Данте в России 19-начала 20 века глазами литературоведов Великобритании и США // Литературоведческий журнал. 37. 2015
В. Куаме. Традиции духовной поэзии в лирике Вяч. Иванова доэмигрантcкого периода. Дисс. 1999.
В. Петров. "Революция сознания" в работах Андрея Белого 1917-1919 гг. // Перелом 1917 года: революционный контекст русской литературы. М. 2017.
Ц. Линь, С. Чебанов. Формирование концептов "дух", "душа" в современной русcкой языковой картине мира // Вестник Тюменского университета, 2018
Новые поступления от 10.01.2018
E. Tétaz. Die Poetik des Skythishen in Werk von V. Ivanov // Poétique et Rétorique du barbare. Bielefeld, 2016
Е. Глухова. Письмо А. Белого к Вяч. Иванову о докладе "Две стихии в современном символизме" // Из истории символистской журналистики: "Весы". М., 2007.
Е. Голлербах. "Первые книжки": к вопросу об издательских дебютах З. Гржебина // Труды Спб. гос. института культуры и искусств, 201 (2013)
М. Гидини. Поэзия и мистика: Вяч. Иванов и Ж. Маритэн // Europa orientalis 21 (2002)
С. Гиндин. Первый конфликт двух поколений основателей русского стиховедения // НЛО 86, 2007
А. Флакер. Вяч. Иванов, "Кочевники красоты" // А. Флакер. Живописная литература и литературная живопись. М., 2008.
А. Шишкин. Русский венок сонетов: истоки, форма и смысл // Russica romana. II (1995)
А. Шишкин. Вяч. Иванов и сонет серебряного века // Europa orientalis 18 (1999, 2)
V. Ivanov e Roma. Conversazione dell'arciprete I. Sviridov con Dmitrij V. Ivanov. 1997
Вяч. Иванов. Эллинская религия страдающего бога. Критическое изд. Г. Гусейнова, 2014
Вяч. Иванов. Дионис и прадионисийство. Критическое изд. Г. Гусейнова, 2015
А. Соболев. Андрей Белый и Н. П. Киселев // Арабески Андрея Белого. Белград-М., 2017 (статья и публикация переписки)
Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. Вып. 2. СПб., 2016 (полный текст)
Русско-итальянский архив 10. Салерно, 2015 (полный текст)
Образы Италии в России - в Петербурге - в Пушкинском Доме. <коллективная монография> СПб., 2015 (полный текст)
"На рубеже двух столетий". Сборник в честь 60-летия А. А. Лаврова. М.-СПб., 2009.
Е. Глуховская, А. Чабан. "Аполлон" и "Мусагет" между борьбой и копромиссом // Летняя школа по русской дитературе. 2015, т. 11, № 2.
A. Moik. Vjaceslav Ivanovs Werk im deutschsprachigen Raum: Autoversion und Fremdübersetzung. Dissertation. 2015.
Новые поступления от 30.12.2017
С. Аверинцев. Афины, Иерусалим, Рим: тезисы // Человек, история, весть. Киев, 2006.
C. Аверинцев. Вяч. Иванов и "Schuldfrage" // С. Аверинцев. Римские встречи. М., 2013.
Н. Гей. Имя как образ ("повесть о Светомире царевиче" Вяч. Иванова) // Имя в литературном поизведении. М., 2015.
А. Топорков. Стихотворение Вяч. Иванова "Три гроба": источники и символическая структура. Статья 1 // Новый филологический вестник. 2017. 3.
Г. Обатнин. К характеристике творческого пути В. Бородаевского // Русская литература. 2017. 4
Н. Богомолов. Из комментаторских заметок. 1. // Литературный факт. 2017. 3
С. Кибальниченко. Реализации "основного мифа" Вяч. Иванова в трагедии "Прометей". АКД. 2017.
Л. Маштакова. Художественное единство поэтических и философско-критических книг Вяч. Иванова 1900-1917. АКД. 2017.
А. Фатеева. Орфический миф в интертекстуальных мотивах культур России и Италии конца 19-перв.половины 20 веков. АКД. 2016.
D. Staudacher. Der Seele eine Stimme geben Analysen der Lyrik Vjačeslav Ivanovs im Rahmen eines Symbolmodells der klinischen Psychologie. Dissertation. 2007
Е. Болнова. Рецепция мифа об Орфее и Евридике в литературе серебряного века. Диссертация. Н. Новогород. 2017.
В. Троицкий. "Древо словесное". Значение и смысл одного мифопоэтического символа Вяч. Иванова // Значение – смысл – символ. Мат-лы научной конференции. (Тбилиси, Мцхета). М., 2017.
Symbol v kulturze rosyjskiej. Kraków 2010.
С. Пургин. Философия в круге слова: Вяч. Иванов. Екатеринбург, 1997.
Н. Котрелев. Из переписки Ю. Балтрушайтиса с Вяч. Ивановым и О. Кампа // Jurgis Baltrusaitis: poetas, vertejas, diplomatas. Vilnius, 1999.
Д. Боснак. Категория становления в философско-поэтическом мировоззрении Вяч. Иванова и "Философии поступка" М. Бахтина // В направлении смысла. Н. Новгород, 2012.
Новые поступления от 1.09.2017
Г. Обатнин. Вяч. Иванов о "последних временах" // Известия РАН. т. 75. № 6. 2016.
Е. Кочнева. Б. В. Шапошников: материалы для биографии // Ежегодник РО ПД на 2012 г.
Е. Кочнева. Огонь святилища Аполлона // Наше наследие. 2016.
А. Топорков. "Стих о святой горе" Вяч. Иванова: опыт интерпретации. I. // Studia litterarum. V. 1, n. 3-4. 2016
D. Bosnak. Love, Will and Becoming in V. Ivanov and M. Bahktin // Slavonica. V. 21. 2016
М. Плюханова. Архаика Достоевского у Вяч. Иванова и его последователей // Историческое и надвременное у Вяч. Иванова, 2017.
А. Устинов, А. Шишкин. Pictura poema silens: М. Добужинский на Башне Вяч. Иванова // Историческое и надвременное у Вяч. Иванова, 2017.
С. Титаренко. Воскрешение духовного наследия Вяч. Иванова (рец.) // Культура и текст. 2017, 2
Е. Дыхнова. Символ покрова в поэзии Вяч. Иванова; А. Леонавичус. Дионисийский танец в "Снежной маске" А. Блока // Мифологические образы в литературе и искусстве. 2016.
А. Шишкин. Что объединяет символистов и будетлян? // Modernism in Literature: Environment, Themes, Names. Tbilisi, 2017.
Новые поступления от 22.07.2017
Pamela Davidson. The Poetic imagination of V. Ivanov. A Russian Symbolist's perception of Dante. Cambridge, 2009
Б. Сабо-Трифкович. Трагедия "Прометей" Вяч. Иванова. 2010
Н. Богомолов. Дж. Малмстад. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. СПб., 2007
М. Кузмин. Литературная судьба и художественная среда. Научная конференция. СПб., 2012.
Е. Дыхнова. Молчание у Ф. И. Тютчева и Вяч. Иванова. // Русская речь. 2015, 1
Е. Дыхнова. Образ горы у Ф. И. Тютчева и Вяч. Иванова. // Исследовательский журнал русского языка и литературы. 2015, 2 (5)
А. Л. Доброхотов. Вяч. Иванов в журнале "Труды и Дни" // Книгоиздательство "Мусагет": История. Мифы. Результаты. М., 2014.
А. Шишкин, Ж. Пирон. «J'entrevois et j'aime la véritable âme française…» (К теме «Вячеслав Иванов и Франция»). // Окно из Европы. К 80-летию Жоржа Нива. М., 2017
О. Сямина. Категории "Лик / Лицо / Личина (Маска) в культурологии Флоренского. Дисс. Спб., 2006.
Новые поступления от 23.04.2017
Александр Медведев . Россия Ксеркса иль Христа? // Toronto Slavic Quarterly. V44 2013
А. Медведев. Символика косых лучей в творчестве Достоевского и литургическая традиция // Контекст 2008 (М., 2009)
Дениз Атанасова-Соколова. Память эпистолярного жанра в Переписке из двух углов // Rossica Lublinensia vii (2012)
Peter Barta. Nietzschean Masks and the Classical Apollo in Andrei Bely’s “Petersburg” //Studia Slavica Hung. T.37 1991
P. Barta. The “Apollonian” and the “Dionysian” in Andrei Bely’s Petersburg // Studia Slavica Hung. 32 (1986)
E. Wang. Viacheslav Ivanov in the 1930s// Slavic Review, Vol. 75, No. 4
Вяч. Иванов: Pro et Contra. Том 2. СПб., 2016. (избранные страницы для ознакомления)
Studia slavistica Hung. T. 41 1996 [монографический выпуск журнала, посвященный Вяч. Иванову]
Н. Сегал-Рудник. Изображение циклического и эксплозивного: римская тема у В. Иванова. 2016
E. Stawinoga. Symbolika biblijna w poeziji W. Iwanowa,2012
Новые поступления от 15.02.2017
А. С. Александров. К истории подготовки перевода трагедии «Франческа да Римини» Габриэле д’Аннунцио Вяч. Ивановым и В. Брюсовым // Филологические науки. 2016. №. 6. С. 53—60.
А. С. Александров. «Лира Новалиса» Вяч. Иванова: история создания, трансформация замысла, источники, проблемы эдиции // Reosiahag (Institute for Russian and Altaic Studies, Chungbuk National University). 2017. № 14. С. 179—201.
Переписка Вяч. Иванова с С. М. Алянским (1918-1923) // Русская литература 2011 № 4
А. Л. Топорков. Некоторые замечания по поводу переписки Вяч. Иванова и Лидии Зиновьевой-Аннибал // Donum homini universalis: Сборник статей в честь 70-летия Н.В. Котрелева. М., 2011. С. 397-408.
А. Л. Топорков. «Повесть о Светомире царевиче» Вяч. Иванова и «Сказание о Мамаевом побоище» // Русская литература. 2011. № 4. С. 111-117.
А. Л. Топорков. Духовные стихи в русской литературе первой трети XX века // Русская литература. 2015. № 1. С. 5–29.
История и поэзия. Переписка И. М. Гревса и Вяч. Иванова. М. 2006. Часть 1.
История и поэзия. Переписка И. М. Гревса и Вяч. Иванова. М. 2006. Часть 2.
Н. Л. Быстров. К вопросу о религиозно-философском контексте софиологической символики в поэзии Вяч. Иванова: иудаистические параллели // Вестник Гуманитарного университета. 2016. № 3 (14).
N. L.Bystrov. Vyacheslav Ivanov and the Russian Messianism // Russian Classic Literature Today: The Challenges / Trials of Messianism and Mass Culture: [collective monograph]. Cambrige Scholars Publishing, 2014
Maria Candida Ghidini. Il cerchio incantato del linguaggio. Moderno e antimodermo nel simbolismo di V. Ivanov. Milano 1997.
Новые поступления от 10.12.2016
O. A. Богданова. Вяч. Иванов и становление науки о Достоевском на рубеже 1910-1920-х гг. //Литературоведческий журнал. 2016 № 39.
С. Д. Титаренко. Метафизика vs поэтика: «весть о сущем» у Вл. Соловьева и Вяч. Иванова // Соловьёвские исследования. Вып. 2(50) 2016
Н. В. Дзуцева, В.В. Кулыгина. Эсхатологическая символика в “Римском дневнике 1944 г.” Вяч. Иванова // Утопия и эсхатология в культуре русского модернизма. 2016.
Н.М. Сегал-Рудник. Вяч. Иванов и Евсей Шор: русская мысль в европейском интеллектуальном пространстве (по материалам фонда Йехуды Шора в Институте рукописей Национальной библиотеки Израиля) // Pоссийское научное зарубежье: люди, труды, институции, архивы. 2016.
К. Баршт. Отзвуки философии Бергсона в статьях Вяч. Иванова о творчестве Достоевского // Вопросы литературы. 2014. 2
И. Сироткина. "Вечера Гафиза" на Башне. 2016.
М. Цимборска. “Знак о смысле”: символ и бытие личности. Роза и крест у Вяч. Иванова // Slavia orientalis. 2016. 65. 2
E. Wang. Acmeist Mythopoetics: N. Gumilev, V. Ivanov and "Eidology" // SEEJ. 56.3. 2012
J. Janecek. V. Ivanov's "Alpine Horn" as a Manifesto of Russian Symbolism // SSEJ. 45.1.2001
R. L. Jackson. Vision in His Soul: V. Ivanov's Dostoevsky. 1993.
V. Ivanov. Dostoevskij. Tragedia. Mito. Mistica. 1994. (in italiano)
Северные цветы ассирийские. альманах IV. 1905
И. Корецкая. Над страницами русской поэзии и прозы начала ХХ века. 1995
G. Brys. Geneza i funkcje artystyczne motiwu rozy // Acta universitatis wratislaviensis. 1990, n.1103
Е. Ставинога. "Библейский текст" в творчестве Вяч. Иванова // Rossica Lubliensia 2002
F. Malcovati. V. Ivanov: estetica e filosofia. 1983.
Рычков А. Л. Разыскания А.Н. Веселовского по религиозному фольклору в критическом осмыслении Е.В. Аничкова 1920–1930-х гг.// Наследие Александра Веселовского в мировом контексте. Исследования и материалы. М. – СПб. 2016.
Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. Вып. 2. СПб., 2016
Г. Н. Беляк. "Основной миф" в герменевтике Вяч. Иванова // Русская литература. 2016. 3
Вяч. Иванов: Pro et Contra. Том 1. СПб., 2016. (избранные страницы для ознакомления)
Э. Александрова. К истории создания переводов Вяч. Иванова из армянской поэзии // Вестник Ереванского университета. 2016. 1 (4)
Переписка Вяч. Иванова с Э. Р. Курциусом // Текст и традиция. 2016. 4.
Е. Аничков. Вяч. Иванов. 2016.
Письма Н. Недоброво к Б. Анрепу // Slavica Hierosolymitana 1981. V-VI
Едошина И. К проблеме онтологизма заголовочного текста (Отец Павел Флоренский и Вяч. Иванов) // Энтелехия. 2003. 6
Дневник Каблукова. 2009.
Вяч. Иванов. Творчество и судьба. <Коллективная монография> М., 2002.
К. Ю. Лаппо-Данилевский. О третьем издании стихов Алкея и Сафо в переводе Вяч. Иванова // Русская литература. 2016. 1
Ewa Bérard. V. Ivanov et E.R. Curtius: philosophie de la culture et du nihilisme // Revue germanique int. 1998, 10
А. Л. Топорков. Отзвуки Данте в "Повети о Светомире царевиче" Вяч. Иванова // Память литературного творчества. М.: ИМЛИ, 2014.
Вяч. Иванов. Выступления в РФО. 1. // Религиозно-философское общество в С. Петербурге. 1. М. 2009.
Вяч. Иванов. Выступления в РФО. 2. // Религиозно-философское общество в С. Петерубрге. 2. М. 2009.
V. Ivanov a Pavia. A cura di F. Malcovati. (1988) V. Ivanov. L'uomo. 1946.
Р. Бёрд. Эстетика и предание в русской религиозной мысли. 2006 (стенограмма доклада в ИФ РАН)
Р. Бёрд. Символ и печать и Вяч. Иванова. 2008 (стенограмма доклада в ИФ РАН)
I. Sirotkina. Conversion to Dionisiasm: T. Zelinskij and Heptagor // Herlth, Jens / Zehnder, Christian (eds)
Models of Personal Conversion in Russian cultural history of the 19th and 20th centuries
Series: Interdisciplinary Studies on Central and Eastern Europe - Volume 12
Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt am Main, New York, Oxford, Wien, 2015
Из переписки В. И. Иванова с А. Д. Скалдиным // Минувшее. № 10. 1992
Новые поступления от 14.03.2015
www.v-ivanov.it
Родился в семье геодезиста. Окончив Первую Московскую гимназию, продолжил обучение сперва на историко-филологическом факультете Московского университета (1884-1886, два курса), затем в Берлинском университете (1886-1890), где, помимо филологии, много занимался историей под руководством Моммзена, а также философией. В 1896 Гиршфельд и Моммзен приняли его диссертацию, но устный экзамен на учёную степень Иванов не сдавал. На мировоззрение Иванова наибольшее влияние оказали Ницше, Владимир Соловьёв, славянофилы, немецкие романтики (Новалис, Фридрих Гёльдерлин).
Много путешествовал — начиная с 1891 объехал значительную часть Европы (жил некоторое время в Афинах, затем в Женеве), посетил…
Родился в семье геодезиста. Окончив Первую Московскую гимназию, продолжил обучение сперва на историко-филологическом факультете Московского университета (1884-1886, два курса), затем в Берлинском университете (1886-1890), где, помимо филологии, много занимался историей под руководством Моммзена, а также философией. В 1896 Гиршфельд и Моммзен приняли его диссертацию, но устный экзамен на учёную степень Иванов не сдавал. На мировоззрение Иванова наибольшее влияние оказали Ницше, Владимир Соловьёв, славянофилы, немецкие романтики (Новалис, Фридрих Гёльдерлин).
Много путешествовал — начиная с 1891 объехал значительную часть Европы (жил некоторое время в Афинах, затем в Женеве), посетил Палестину, Египет. Жил преимущественно в Италии и России (окончательно переселился в Италию в 1924 году).
В 1894 познакомился с Лидией Зиновьевой-Аннибал, поэтессой и переводчицей, спустя пять лет ставшей женой Иванова. Тогда же близким другом семьи Иванова становится М. М. Замятнина; она оказывала большую помощь поэту вплоть до своей смерти в 1920.
Ранние сонеты Иванова, описывающие горную природу Ломбардии и Альп, созданы под сильным влиянием поэзии католического мистицизма. Первое выступление в печати Иванова-поэта относится к 1898 (большую помощь оказал тогда молодому поэту Владимир Соловьёв, с которым Иванов познакомился в 1896). В 1903—1904 Иванов знакомится с В. Я. Брюсовым, К. Д. Бальмонтом, Ю. К. Балтрушайтисом, Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус, А. А. Блоком.
В 1905 поэт поселился в Петербурге; его квартира в доме на углу Таврической и Тверской (дом 1) улиц («башня»), в которой по средам собирался кружок младосимволистов, была одним из идейных центров русского символизма, «творческой лабораторией» поэтов; в литературных «средах» Иванов видел прообраз «соборных» общин. Иванов сотрудничал в журналах «Весы», «Золотое руно», «Труды и дни», «Аполлон», «Новый Путь», руководил издательством «Оры»; участвовал в деятельности Петербургского религиозно-философского общества, публиковался в альманахе «Северные цветы», преподавал (1910—11) историю древнегреческой литературы на Высших женских курсах. В 1906 сблизился с С. М. Городецким; эта дружба дала Иванову новые темы, и в 1907 году он выпустил сборник «Эрос» (Изд. «Оры», Санкт-Петербург).
Большим ударом для поэта стала скоропостижная смерть жены в 1907 году. После этого поэт глубоко ушёл в теософию и мистику. В 1910 женился на своей падчерице Вере Шварсалон, дочери Зиновьевой-Аннибал; от этого брака родился сын Дмитрий (1912—2003).
В 1907—1908 — после того, как Иванов поддержал теорию «мистического анархизма» Георгия Чулкова — произошёл окончательный разрыв поэта со старшими символистами (впрочем, дружбу с Брюсовым Иванов сохранял вплоть до смерти «зачинателя» русского символизма). По возвращении из длительного путешествия по Италии (1912—1913) Иванов сблизился с литературным критиком М. О. Гершензоном, философом С. Н. Булгаковым, композитором А. Н. Скрябиным.
Активную культурно-педагогическую деятельность Иванов продолжал и после Октябрьской революции; в 1921-24 жил в Баку, где был профессором университета. В 1921 защитил диссертацию о культе Диониса.
Последние десятилетия провёл в Италии, где занимался в основном переводами произведений античных и средневековых поэтов (Сапфо, Эсхила, Алкея, Петрарки и др.), лишь изредка публикуя новые произведения (цикл «Римские сонеты», 1924; поэма «Человек» (Из-во «Дом книги», Париж), 1939). Иванов жил в Италии уединённо, поддерживая общение лишь с некоторыми из русских эмигрантов (из старших — с Мережковскими, из младших — с И. Н. Голенищевым-Кутузовым).
В 1926 принял католичество. В 1926—1934 преподавал русский язык и литературу в колледже в Павии, в 1934-1943 в Восточном институте Ватикана. В 1948 по заказу Ватикана пишет вступление и примечания к Псалтири. Итогом литературного творчества Иванова стал сборник стихов «Свет вечерний», опубликованный посмертно в Оксфорде в 1962 году.
Иванов похоронен на протестантском кладбище в Риме, рядом с художником Карлом Брюлловым.
www.livelib.ru
(1866-1949) русский поэт, драматург, теоретик символизма, переводчик
Иванов Вячеслав Иванович родился в Москве в семье мелкого чиновника, землемера. Он практически не знал отца, который умер, когда мальчику исполнилось пять лет. Поэтому решающее влияние на Вячеслава оказала его мать, глубоко религиозная женщина. Ежедневно они вместе читали Новый завет, искали в нем ответы на возникавшие житейские проблемы, совершали своеобразные паломничества в московские церкви. Интерес к проблемам веры Иванов сохранит и в последующие годы.
Уже в гимназии Вячеслав проявил интерес к древним языкам и со временем стал настоящим полиглотом: свободно владел итальянским, французским, немецким языками.
Закончив первую московскую гимназию с золотой медалью, Вячеслав Иванов в 1884 году поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В этот период он переживает кризис веры, приведший к атеизму и даже вызвавший попытку самоубийства. Одно время Иванов увлекается революционными идеями, но отходит от них и уезжает вместе с женой Д. Дмитриевской за границу.
Примерно в течение двадцати последующих лет он живет за границей: в Париже, Греции, Палестине. Лишь на короткие периоды он приезжает в Россию. Вячеслав Иванов продолжает обучение в Берлине, закончив курс в 1891 году. Он занимается экономико-юридическими аспектами римской истории и готовит диссертацию о римских откупах.
Кроме того, его интересует культура античности, а одновременно захватывает и философия. Он последовательно проходит пору ученичества у А. Хомякова, Вл. Соловьева, Ф. Ницше. Современников поражала эрудированность Иванова. Он же искал своеобразную точку опоры, придя к идеям христианского единения людей и спасения мира путем приобщения к культуре.
Во время своих странствий, Вячеслав Иванович Иванов встретил литературную деятельницу Л. Зиновьеву-Аннибал, которая была отдаленным потомком родственников Пушкина по линии Ганнибала и обладала особенной красотой. Именно тогда в Иванове впервые раскрылся талант поэта.
Впрочем, стихи он писал еще с гимназической поры. Дарья Иванова даже показывала их Соловьеву, увидевшему в них безусловную самобытность. Однако большая часть стихотворных произведений сложилась под влиянием встречи с Зиновьевой-Аннибал.
Сборник «Кормчие звезды» появился в 1903 году и был опубликован на средства Вячеслава Иванова. Хотя поэт был старше Блока и Белого, он вошел в историю литературы как представитель младшего поколения символистов, дебютировав практически одновременно с ними. Именно младшие символисты восторженно приняли вторую книгу его стихов «Прозрачность» (1904).
Параллельно с поэтической деятельностью, продолжалась научная карьера Вячеслава Иванова. Он учился в семинаре крупнейшего специалиста по античности Т. Момзена в Берлине, работал в Риме, в Британском музее.
В 1895 году Вячеслав Иванович Иванов защищает кандидатскую диссертацию и расширяет круг своих поисков: собирает материалы для исследования корней римской веры, вклада Рима в цивилизацию, позже начинает изучать древнегреческие дионисийские культы.
Одно время Иванов даже читал курс лекций по последней проблематике, которые были опубликованы под названиями «Эллинская религия страдающего бога» (1904) и «Религия Диониса» (1905).
Первый брак Вячеслава Иванова заканчивается разводом, но церковные власти навсегда запрещают ему вступать в повторный брак. Зиновьева-Аннибал отстаивает право на воспитание детей и скрывается от своего мужа. Семья ведет кочевую жизнь, дети учатся в различных частных школах то в Италии, то в Англии, то во Франции, то в Швейцарии. Нарушив запрет, Иванов венчается в 1899 году у греческого священника в Ливорно.
Писатель не порывает связи с Россией. Он сотрудничает с некоторыми журналами, печатает свои стихи и статьи, где рассматривает проблемы личности, путь ее общественного и религиозного самоопределения, пытается предугадать поведение человека в свете вселенских судеб.
Постепенно за Ивановым закрепляется авторитет теоретика символизма. В 1910—1912 годах он выпустит статьи, в которых проследит истоки течения и обозначит имена тех, кто повлиял на его становление. Статьи составят книги «Борозды и межи» и «Родное и вселенское».
Вячеслав Иванович Иванов полагал, что искусство должно прославлять мироздание и Творца. Художник не является святым, он не может изменить мир.
Позже, в период кризиса символизма, Иванов предложил идею реалистического символизма, но и она не привела к обновлению течения, которое после революции закончило свое существование.
Лидирующей роли Вячеслава Иванова способствовали собрания, которые он устраивал в своей знаменитой «башне». В 1905 году Ивановы возвращаются в Россию с тремя детьми Зиновьевой от первого брака и общим ребенком и поселяются на последнем этаже углового дома на Таврической улице. Над углом дома и возвышалась башня, ставшая центром притяжения своеобразной художнической колонии, местом собраний модернистски ориентированных литераторов и художников. Ивановские «среды» продолжались вплоть до 1912 года. Они описаны многими мемуаристами как эпохальное явление в культурной жизни России.
В частности, именно во время собраний в «башне» удалось объединить реалистов и символистов вокруг идеи создания театра, выдвигавшейся Всеволодом Мейерхольдом, который хотел соединить теории Вячеслава Иванова о возрождении роли греческого хора и идеи М. Горького о народном уличном театре.
Во многом популярность собраний обуславливалась ораторскими импровизаторскими способностями Иванова. Он покорял своим энциклопедизмом и простотой общения. Л. Шестов охарактеризовал его как Вячеслава Великолепного. «Башенный период» позже нашел отражение в книге «Cor Ardens».
Однако размеренная и налаженная жизнь нарушается. Ухаживая за больными скарлатиной деревенскими детьми, Зиновьева заразилась и вскоре скончалась. Вячеслав Иванов полагал, что его жена просто перешла в иное состояние, она присутствовала в его снах, видениях, сеансах, так называемых «автоматических письмах». В 1910 году он женится на своей падчерице Вере Шварсалон.
Избегая кривотолков, вместе с родной дочерью — Лидией — Вячеслав и Вера уезжают за границу, там рождается их первенец и единственный сын — Дмитрий. Любопытно, что в новый брак Вячеслав Иванов вступает в том же храме в Ливорно, и венчает их тот же священник.
Вернувшись в 1913 году в Россию, Вячеслав Иванович Иванов селится вместе с семьей в Москве и сближается с кругом мыслителей, объединившихся вокруг меценатки М. Морозовой.
Многие современники признавались, что для понимания поэзии Вячеслава Ивановича Иванова им было необходимо производить своеобразную дешифровку текста. Поэзия должна быть жреческой, заклинательной, торжественной:
«Пускай невнятно будет миру,
О чем пою.
Звончатую он слышит лиру».
Многочисленные аллюзии, реминисценции, отсылки автора рождают сложные символические ряды.
«Радостно по цветоносной Гее
Я иду, не ведая — куда.
Я служу с улыбкой Адрастее,
Благосклонно-девственно-чужда».
Подобные построения встречаются едва ли не в каждом стихотворении поэта.
Название каждого сборника является программным, давая возможность иного толкования, и все же попробуем сказать, что «Кормчие звезды» обозначали грядущий путь, чувства поэта скрыты в названиях «Cor ardens» («Пылающее сердце») и «Нежная тайна», посвященных соответственно его женам Лидии и Вере.
Непосредственное влияние Вячеслава Ивановича Иванова ощутили на себе Осип Мандельштам и Велимир Хлебников.
Возвращение в Москву поэт воспринимал как возвращение к истокам: здесь он родился, здесь прошло его детство.
Развитие революционных событий, противоречило созданной Ивановым концепции истории: революция протекала внерелигиозно, но целостное самоопределение народа не может быть внерелигиозным. Итак, революция не выражает доныне целостного народного самоопределения.
Первоначально Вячеслав Иванов относится к происходящему лояльно, читает лекции в различных учебных заведениях, является одним из организаторов и руководителей театральных и литературных отделов. Известна «Переписка из двух углов» (1921) — совместное издание с М. Гершензоном, где видные деятели культуры поднимают вопросы о кризисе гуманизма в России и Европе. Переписка была переведена на несколько европейских языков, активно обсуждалась в литературных кругах.
Поэтическое наследие этого времени составляют поэма «Младенчество», трагедия «Прометей» (1919) и книга стихов «Зимние сонеты» (1922).
После смерти жены, Вячеслав Иванов с детьми уезжает на юг и находит пристанище в Бакинском университете, где читает лекции, занимается со студентами. В 1923 году он защищает диссертацию о Дионисе, которая выходит и отдельной книгой («Дионис и прадионисийство»). Дионис воспринимался Ивановым как предтеча или языческий образ Христа.
Весной 1924 года ему удается получить заграничную командировку, и он переезжает вместе с семьей в Рим. С августа 1924 по 16 июля 1949 года (вплоть до своей смерти), Вячеслав Иванов посвящает жизнь в основном академическим занятиям. Он преподает новые и древние языки студентам «Колледжио Борромео» в Павии, затем обосновывается в Риме, где работает в Римской католической семинарии и в Папском Восточном институте Ватикана.
Первоначально Вячеслав Иванович Иванов сохраняет советское гражданство и получает содержание через ЦЕКУБУ, но позже принимает итальянское гражданство. Он стоял в стороне от всех общественно-политических начинаний русской эмиграции и потому практически не печатался. Поэт не захотел вернуться на родину, так как отрицательно относился к государственной политике воинствующего атеизма.
Вячеслав Иванов укрепляется в идее единства и единственности, он полагает значимой мысль о христианском монотеизме, считая, что бог один и для православных, и для католиков. Поэт добивается беспрецедентного решения: Папа позволяет ему перейти в католичество, не отказываясь от православных обетов. В последние годы жизни Иванов осуществил перевод Библии, задумал несколько проектов, из которых наиболее значимым считал «Повесть о Светомире-царевиче».
Вячеслав Иванович продолжает писать стихи, но озабочен и другими проблемами, прежде всего материальным благополучием. Сборники выходят от случая к случаю, отнюдь не так регулярно, как в десятые годы. Среди них выделяются цикл «Римские сонеты» (1924) и «Римский дневник» (1944) — восприятие Рима как вечного города было и случайным, и закономерным. Так завершалась линия творчества Вячеслав Иванович Иванова, в которой устоявшиеся формы использовались для создания новых, протягивалась связь между прошлым и будущим.
biografiivsem.ru
Вячеслав Иванов – одна из своеобразнейших фигур русского символизма. Человек громадной учености, высокой культуры, проявивший себя не только как поэт, но и как филолог, философ, и, как сейчас сказали бы, культуролог; противоречивый.мыслитель, пытавшийся совместить в своем творчество "эллинство" и "славянство", а в себе самом – славянофильство и западничество, в конечном же итоге оказавшийся славянофилом – по форме, западником – по содержанию.
Действительно, в своем стремлении примирить непримиримое он вызывал восхищение одних и неприятие других. Его идеи казались оторванными от жизни, но по прошествии десятилетий, многие из них вновь стали актуальны. "В. Иванов – один из самых умных и блестящих современных писателей, это все знают, – писал накануне революции 1917 г. философ Лев Шестов. – Про себя скажу, что, если бы у нас, как в древних Афинах, существовало право остракизма, я подал бы свой голос за изгнание В. Иванова из пределов отечества. И если бы меня потом спросили, что я, собственно, против него имею, я бы ответил, как прославленный афинский нищий: я ничего не имею против него, но мне надоело постоянно слышать, что В. Иванов умен, В. Иванов блестящ" (Шестов. Л. Вячеслав Великолепный. // Шестов Л. Сочинения в 2-х тт. Т. 1. М., 1993. С. 255). Волею судеб ироническое пожелание философа было исполнено, и Вячеслав Иванов был на долгие годы практически отторгнут от русской – советской – культуры. Как поэта и переводчика античных авторов его еще немного знали, но его философские и культурологические работы не переиздавались. Сейчас этот пробел восполнен. Однако, познакомившись с воззрениями "Вячеслава Великолепного", а также с некоторыми фактами его биографии, кое-кто и сейчас, пожалуй, повторит слова Шестова, с несколько иной мотивировкой: да, он умен и блестящ, но его путь для православного человека неприемлем. У Вячеслава Иванова, действительно, пожалуй, не найти готовых и бесспорных решений, но осмысление как его творчества, так и всего его жизненного пути многое проясняет в воззрениях русской интеллигенции – и старой, дореволюционной, и современной, – и кого-то может предостеречь от ошибок, а его религиозно-философская лирика может быть близка и верующему человеку, и тому, кто хочет обрести веру.
Младенчество
О своей семье и о первых годах своей жизни Вячеслав Иванов обстоятельно рассказал сам, в стихах и в прозе: в поэме "Младенчество" и автобиографическом письме, адресованном известному историку литературы С.А. Венгерову. Поэма была настолько полна и афористична, что сам поэт неоднократно цитировал ее в прозаической автобиографии, потому что короче и яснее сформулировать что-то было трудно.
Отец мой был из нелюдимых,Из одиноких – и невер, –
говорит он о своем отце, которого лишился в раннем детстве. И тут же рассказывает и о профессии отца, и о причине его смерти:
Стеля по мху болот родимыхСтальные цепи, землемер Схватил он семя злой чахотки,Что в гроб его потом свела.
Неудивительно, что, рано лишившись отца, будущий поэт в детстве испытал гораздо более значительное влияние матери. "Она оказала на меня всецело определяющее влияние, – писал он. – Я страстно ее любил и так тесно с нею сдружился, что ее жизнь, не раз пересказанная мне во всех подробностях, стала казаться мне, ребенку, пережитою мною самим" (Автобиографическое письмо В. Иванова С.А. Венгерову // Цит. по: Иванова Л. В. Воспоминания. Книга об отце. М.,1992. С. 301).
Рассказывать матери было, что. Вячеслав Иванов был очень поздним ребенком. Замуж его мать вышла в возрасте около сорока лет, когда уже совсем оставила намерение устраивать свою жизнь. История же ее жизни была следующая:
Ей сельский иерей был дедом;Отец же в Кремль ходил, в Сенат. Мне на Москве был в детстве ведомОдин, другой священник – братЕе двоюродный. По женскойЯ линии – Преображенский,И благолепие люблю, и православную кутью…Но сироту за дочь лелеять взялась немецкая чета:К ним чтицей в дом вступила та.Отрадно было старым сеятьИзящных чувств и знаний севВ мечты одной из русских дев. ("Младенчество")
Сочетание глубокой религиозности и романтической утонченности, развитого чувства прекрасного было определяющей характеристикой матери поэта. "По-немецки моя мать не научилась, – рассказывал он, – как не одолела никогда и отечественного правописания, – но стала любить и Библию, и Гете, и Бетховена, и взлелеяла в душе идеал умственного трудолюбия и высокой образованности, который желала видеть непременно в своем сыне. Хотелось ей также, чтобы ее будущий сын был поэт" (Там же.) Но мечты о сыне, очевидно, пришли гораздо позже. Замуж Александра Дмитриевна как будто и вовсе не собиралась и по смерти своих немецких благодетелей, четы фон Кеппенов, долгое время жила в одиночестве, разделяемом лишь старушкой-прислугой, Татьянушкой.
В поэме Вячеслав Иванов упоминает и легкомысленную подругу матери, Генриетту, дразнившую целомудренную "Александрину" "рыбой". Вот эта Генриетта и стала первой женой отца поэта, а потом, через несколько лет, повинуясь прихоти своего легкомысленного нрава, оставила его с двумя сыновьями, а уйдя из семьи, вскоре умерла. Оказавшись в нелегком положении, вдовец пришел просить руки неприступной "Александрины".
Не долго плел отец мой сети:Двух малолетних сыновейРаз под вечер приводит к нейИ молвит: "На колени, дети!За нас просите как-нибудь!"И дети: "Нам ты мамой будь!.." ("Младенчество")
Перед детскими мольбами Александра Дмитриевна не устояла, и таким образом неожиданно для себя оказалась хозяйкой дома и матерью семейства. А вскоре, 16 (28) февраля 1866 года, родился и ее единственный сын – будущий поэт Вячеслав Иванович Иванов.
Рождению его, по ее словам, предшествовало некое знамение, подобное тому, которое описывается в житии Преподобного Сергия:
Мне сказывала мать, и лиреЯ суеверный тот рассказ Поведать должен: по псалтириВ полночный, безотзывный час,Беременная, со слезами,Она, молясь пред образами,Вдруг слышит: где же?... точно в ней –Младенец вскрикнул!.. ("Младенчество")
Одаренность Вячеслава Иванова была типичной одаренностью единственного, позднего ребенка, подсознательно впитавшего духовный опыт много переживших и передумавших родителей. Мать сознательно воспитывала в нем поэта: показывала ему портреты Пушкина, в Библии обращала его особое внимание на историю псалмопевца Давида: "Мал бых в братии моей и юнший в дому отца моего… " Параллель была очевидна: младшему сыну определено стать поэтом. На самого же сына наибольшее впечатление произвела "магия лермонтовского стиха" (стихотворения "Спор", "Воздушный корабль"). "Они казались тем волшебнее, чем менее были понятны", – вспоминал он. Это "волшебство непонятного" (или понятного только самому автору) он впоследствии вполне сознательно культивировал в собственном творчестве.
Пламенная вера матери пересилила неверие отца: незадолго до смерти он уверовал, и умер по-христиански, исповедавшись и причастившись. Но, хотя поэт и утверждает, что душевный склад матери был ему ближе, по-видимому, отцовские гены взяли свое – иначе как объяснить периоды неверия и странных религиозных блужданий в его жизни?
Но это было потом. А в раннем детстве они с матерью вместе читали Евангелие и спорили о том, какое место "красивее". Матери нравились слова "трости надломленной не преломит, и льна курящегося не угасит", а сын отдавал предпочтение словам о "благом иге" и "легком бремени" Христовом. "С той поры – пишет он, – я полюбил Христа на всю жизнь". И продолжает: "Эстетическое наивно переплеталось с религиозным и в наших маленьких паломничествах по обету пешком, летними вечерами, к Иверской или в Кремль, где мы с полным единодушием настроения предавались сладкому и жуткому очарованию полутемных старинных соборов с их таинственными гробницами" (Там же. С. 306-307). Но уже из этих воспоминаний чувствуется, что эстетическое в нем все-таки брало верх над религиозным, – может быть, поэтому любовь к Православию осталась в нем неосознанным переживанием, в котором он не искал истины, и которое впоследствии легко уживалось в нем с тем, что, казалось бы, с Православием несовместимо.
Школа
В возрасте девяти лет Вячеслав Иванов поступил в приготовительный класс Первой московской гимназии. Выбор школы был обусловлен эстетически: она помещалась в красивом здании по соседству с Храмом Христа Спасителя. Поступление совпало с посещением гимназии императором Александром II, которое Вячеслав отчетливо запомнил. Его мать благоговела перед царем-освободителем, а для него самого впоследствии трагическая гибель императора стала предметом мучительных раздумий, но совсем не в том духе, в каком желала бы этого мать.
Первую зиму в гимназии он много болел, однако ничего не потерял: он сам признавал, что в приготовительном классе ему нечего было делать. "А в следующий год неожиданно был провозглашен "первым учеником", каковым и оставался до окончания курса" (Там же. С. 307). Из этих слов можно понять, что учился он легко, без напряжения, успехи его были естественны и не требовали никаких унизительных усилий, какие прилагают к учебе менее одаренные юные карьеристы – тип "первого ученика". Но "первых учеников", каковы бы ни были причины их успехов, школьные товарищи нередко не жалуют, вероятно поэтому характер Вячеслава "круто изменился" с поступлением в гимназию: "Из мальчика заносчивого и деспотического я сделался сдержанным и образцовым по корректности воспитанником, а также обособившимся и вначале даже нелюдимым товарищем" (Там же).
Учась в младших классах гимназии, Вячеслав по-прежнему пребывал в тесном душевном контакте с матерью. Апогеем его религиозно-патриотических чувств, несомненно, сформировавшихся под материнским влиянием, стал период русско-турецкой войны 1877-78 гг. Оба его сводных брата были призваны на службу в офицерском звании, он писал им письма с патриотическими стихами и горячо молился о победе русского оружия. Однако потом в его настроении наступил резкий перелом: он вдруг сделался вольнодумцем и атеистом. "Мое вольнодумство обошлось мне самому не дешево, – вспоминал он. – Его последствиями были тяготевшее надо мною в течение нескольких лет пессимистическое уныние, страстное вожделение смерти, воспеваемое мною в тогдашних стихах, и, наконец, детская попытка отравления доставшимися мне от отца ядовитыми красками в семнадцатилетнем возрасте. Примечательно, что моя любовь ко Христу и мечты о Нем не угасли, а даже разгорелись в пору моего безбожия" (Там же. С. 309).
Вероятно, к этому первому своему духовному кризису Вячеслав Иванов пришел не без влияния ученической среды, падкой на левые, революционные взгляды. Во всяком случае, цареубийство 1 марта 1881 г. Вячеслав Иванов, как и многие его сверстники, воспринял с сочувствием: чем больше проклятий раздавалось в адрес цареубийц со стороны взрослых, тем более их имена окружались ореолом героизма и мученичества в глазах юношей. Что касается Вячеслава Иванова, в нем такое отношение, возможно, стимулировалось и увлечением классической древностью с ее культом "тираноборства" – революционеры-народовольцы, должно быть, представлялись ему подобными Гармодию и Аристогитону, Марку Бруту и другим героям Греции и Рима, восстававшим против тирании.
Но здесь для него началось внутреннее противоречие и бесплодная борьба с самим собой. "Классицизм", усиленно насаждавшихся в школах того времени в качестве "охранительной меры" встречал сопротивление общественности, ибо для подавляющего большинства учащихся знакомство с античностью ограничивалось непосильной зубрежкой бесконечных парадигм, без проникновения в культуру древности (в котором это большинство никакой потребности и не испытывало). Типичный пример отношения к преподавателю классических языков показал Чехов, изобразивший его "человеком в футляре", прячущимся в дебрях греческой грамматики от живой, реальной жизни. И хотя в пору ученичества Вячеслава Иванова "Человек в футляре" еще не был написан, подозрительное отношение к "классикам" уже существовало, и попасть под стереотип "ретрограда" юному Вячеславу никак не хотелось. Поэтому он, с увлечением изучавший древние языки и уже в старших классах гимназии пробующий силы в качестве переводчика Софокла, начинает как будто стыдиться своего призвания и старательно избегает своей "суженой и избранницы сердца" – античной филологии.
Впрочем, это проявилось немного позже, уже в университете. В старших классах гимназии Вячеслав Иванов все силы отдавал учебе, но не примитивной ученической зубрежке, а более высокой степени ученичества, совмещенной с преподаванием – репетиторству. Он давал так много платных уроков, что, по собственному признанию, "имел свободу читать и думать только ночью" (Там же. С. 308) Учителя в гимназии не имели к нему претензий, да особо и не донимали его заданиями и опросами: было ясно, что программу гимназического курса он уже усвоил, а в чем-то и ушел далеко вперед.
Университеты
Окончив гимназию, Вячеслав Иванов поступил на историко-филологический факультет Московского университета. "Жизнь аудиторий показалась мне на первых порах каким-то священным пиршеством – пишет он. – Университет приветливо улыбнулся мне присуждением премии за работу по древним языкам" (Там же. С. 309). Но дальше начались нравственные терзания, о которых уже было сказано. За два года учебы Вячеслав Иванов окончательно зашел в тупик: заниматься классической филологией, которая его влекла, он не мог, заниматься революционной деятельностью, которую общественное мнение навязывало как достойную альтернативу, уже в душе не очень и хотел, потому что разочаровался в ней, и вопрос о дозволенности терроризма по совести решил для себя отрицательно. Выход ему виделся один: уехать на Запад.
Успехи в учебе давали возможность отправиться в качестве стипендиата в Лейпциг, в "филологический семинарий", но это казалось ему "предосудительною уступкой реакции" и он предпочел поехать в Германию самостоятельно. Мечты о "новой жизни" разделяла сестра его товарища еще с гимназических лет, А. М. Дмитриевского, – консерваторка Дарья Михайловна Дмитриевская. Вячеслав Иванов влюбился в нее и они обвенчались, хотя его мать была против столь раннего брака. Но решение – о браке и об отъезде было принято бесповоротно.
"С родиною я простился следующим Farewell, показывающим, до какой степени еще и тогда я был ребенком.
Куда идти? Кругом лежал туман,Во мгле стопа неверная скользила.И вот – бойцы, вот – кровь их свежих ран;Вот – свежая насыпана могила.И ты пойдешь на темный вражий стан?В тебе живет божественная сила?Ты ль – сумрачный грядущий великан,Чье на небе заблещет вдруг светило?Я головой смущенною поник,Но с верою покинул край родимый,Я верою пошел руководимый,Дабы найти в пыли священных книгВолшебный щит и меч неодолимый" (Там же. С. 310)
В Германии Вячеслав Иванов решил учиться по составленному при помощи сочувствующих наставников индивидуальному плану, а в качестве специализации избрал историю налогообложения, не потому, что эта тема была ему близка, а потому, что она казалась ему не столь "ретроградной" и одиозной, как манившее его изучение "эллинской души". Впрочем, понятно, что, обучаясь у лучших профессоров, он приобретал все необходимые знания и в будущем мог сменить тематику исследования.
Насколько серьезна была его подготовка, можно судить по одному перечню профессоров и предметов: "Я занимался равеннским экзархатом и представил профессору Бреслау первую часть большого исследования о византийских учреждениях в южной Италии. Правда, я не пренебрегал вовсе и филологией (критические анализы Фалена меня увлекали, тогда как Кирхгоф был скучен; дискуссии у Гюбнера велись по-латыни), а равно слушал философию и разбирал Метафизику Аристотеля у Целлера; посещал музеи с Курциусом, работал по латинской и греческой палеографии с Ваттенбахом, проходил политическую экономию у Шмоллера" (Там же. С. 312).
Но основная его работа писалась под руководством знаменитого историка Рима Теодора Моммзена, который относился к нему весьма благосклонно. Личность великого ученого и его рассуждения о грядущем кризисе европейской культуры производили на Вячеслава Иванова большое впечатление. В своем стихотворном дневнике он запечатлел его портрет:
В сей день счастливый Моммзен едкийМеня с улыбкой похвалил.Он Ювенала очертилХарактеристикою меткой.Тревожил искры старых глазИ кудрями седыми тряс (Там же. С. 312)
Лишний раз приходится отметить недюжинные способности и трудолюбие Вячеслава Иванова: помимо усвоения этой далеко не каждому доступной учебной программы, он зарабатывал себе на жизнь – сначала обработкой материалов для "корреспонденческого бюро", потом секретарской работой у агента русского министерства финансов.
Познакомившись с европейской – по крайней мере, германской – действительностью ближе, Вячеслав Иванов, как многие русские, оказавшиеся за границей, понял, что не находит в ней того идеала, который надеялся обрести. С одной стороны, он по-прежнему восхищался великой немецкой литературой, философией, музыкой, с другой – уже "отчетливо видел общую форсировку. Надутое безвкусие и обезличивающее мещанство духа, в которое выродилась протестантская мысль". (Там же. С. 313). Видимо, уже в те годы его мысль с новыми чаяниями обратилась к католичеству. Тогда же в нем "забродили искания мистические" и "пробудилась потребность сознать Россию в ее идее" и он принялся за чтение работ Хомякова и Владимира Соловьева. И сам стал писать философские стихи в славянофильском или тютчевском духе, в которых, тем не менее, уже различаются приметы его собственного стиля:
Своеначальный, жадный ум – Как пламень, русский ум опасен:Так он неудержим, так ясен,Так весел он – и так угрюм.
Подобный стрелке неуклонной,Он видит полюс в зыбь и муть;Он в жизнь от грезы отвлеченнойПугливой воле кажет путь.
Как чрез туманы взор орлиныйОбслеживает прах долины,Он здраво мыслит о земле,В мистической купаясь мгле ("Русский ум", 1890)
В 1891 г. Вячеслав Иванов с женой и сыном переехал в Париж, чтобы работать над диссертацией. Там, в Парижской национальной библиотеке он познакомился с русским историком И.М. Гревсом. Ему посвящен цикл "Парижских эпиграмм", в которых молодой поэт задается вопросами о разности исторических путей народов Европы – и русского народа.
Имя Братства и СвободыЧтут начертано народы:Галл – на храмах и дворцах,Бритт – в законах, мы – в сердцах ("Suum cuique")
Гревс посоветовал Иванову побывать в Риме. Тот сначала отказывался "от избытка благоговейных чувств", но потом согласился, о чем не пожалел. "Ни с чем не сравнимы были впечатления этой весенней поездки в Италию через долину разлившейся Роны, через Арль, Ним, Оранж с их древними развалинами, через Марсель, Ментону и Геную" (Там же С. 315).
В Риме они остались надолго. Вячеслав Иванов продолжал работу над диссертацией, посещал Германский Археологический институт. Единственное, что омрачало его труженическое и творческое существование, были приступы малярии, выматывавшие силы. В Риме он завязал знакомство со многими учеными, в том числе русскими. Казалось, будущее его было ясно: блестящая академическая карьера, долгие годы упорного и кропотливого труда, тома серьезных исследований в качестве итога жизни. Но тут разразилась в его жизни "могучая весенняя дионисийская гроза", направившая его жизнь в иное русло, в результате чего вместо профессора-историка В.И Иванова из него состоялся поэт, филолог, мыслитель Вячеслав Иванов. При этом в поэзии он оставался филологом и историком, а его последующие научные работы носили не столько аналитический, сколько синтетический характер. И, конечно, нельзя упускать из виду переводческой деятельности Вячеслава Иванова, которой он занимался на протяжении многих лет, оставив классически переводы не только эллинских, но также итальянских французских, немецких английских и многих других поэтов.
"Дионисийская гроза"
В середине 90-х гг. в мировоззрении Вячеслава Иванова происходит новый поворот: как многие в его поколении, он увлекается философией Ницше, и это увлечение опять-таки парадоксально сочетается в нем с любовью ко Христу. В Дионисе Ницше Вячеслав Иванов увидел как бы предтечу или даже иное воплощение Христа. С точки зрения христианского вероучения это, конечно, неприемлемо, но люди переломной эпохи, в которую жил Вячеслав Иванов, не боялись сомнительных мистических откровений и, напротив, тянулись к ним всей душой, "в мистической купаясь мгле" и нередко забираясь в такие дебри, из которых уже не было возврата.
Но "могучей весенней дионисийской грозой", после которой все в нем "расцвело и зазеленело", Вячеслав Иванов назвал не только и не столько свое обращение в ницшеанство, сколько тот душевный переворот, который произвела в нем встреча с его самой большой любовью и вечной музой – Лидией Дмитриевной Зиновьевой-Аннибал (1866–1907). Познакомил их тот же И.М. Гревс. Точнее, тогда Лидия Дмитриевна носила фамилию Шварсалон, по первому мужу. Девичья ее фамилия была Зиновьева, а поскольку по материнской линии она состояла в родстве с предком Пушкина Ганнибалом, впоследствии, став под влиянием Вячеслава Иванова писательницей, она подписывала свои произведения этой двойной фамилией.
Аристократка по происхождению, бунтарка по духу, она с детства не признавала над собой никаких уз и правил. В 17 лет вышла замуж за своего учителя, Константина Шварсалона, которого полюбила за проповедь революционных учений. Вскоре после свадьбы, однако, выяснилось, что жених преследовал самую банальную цель: привлечь внимание богатой невесты. Невеста же, уже став женой, увлеклась революцией на полном серьезе. Она вступила в партию эсеров, сняла квартиру, нарочито бедную, даже без отопления – из чувства презрения к буржуазному комфорту, стала устраивать на этой квартире тайные политические сходки. Муж никак не ожидал, что его "проповеди" приведут к такому результату, и не на шутку испугался за свою карьеру. Тем не менее, скорого разрыва не последовало. В этом браке, по определению несчастливом, у них родилось трое детей, два сына и дочь. Когда стало окончательно ясно, что между супругами нет ничего общего, Лидия Дмитриевна забрала детей и уехала с ними в Италию.
Это была очень своеобразная женщина. Сохранившиеся фотографии, видимо, не передают в полной мере ее обаяния. Интереснее словесный портрет, набросанный Маргаритой Сабашниковой, женой Максимилиана Волошина. "Странно-розовый отлив белокурых волос, яркие белки серых глаз на фоне смуглой кожи. Лицом она походила на Сивиллу Микеланджело – львиная посадка головы, стройная, сильная шея, решимость взгляда; маленькие уши парадоксально увеличивали впечатление этого львиного облика". (Воспоминания о Максимилиане Волошине. М., 1990. С. 121). Для Вячеслава Иванова она и стала Сивиллой, Диотимой, менадой. В самом ее имени ему слышалось нечто вакхическое:
Что в имени твоем пьянит? Игра льЛидийских флейт разымчивых и ликиПлясуний-дев? Веселий жадных клики – Иль в неге возрыдавшая печаль?
Не солнц ли, солнц недвижных сердцу жаль?И не затем ли так узывно-дикиТимпан и систр, чтоб заглушить уликиКолеблемой любви в ночную даль?.. "В ней была какая-то жизненная солнечная сила", – вспоминала впоследствии Лидия Иванова, единственная дочь Лидии Дмитриевны и Вячеслава Иванова. Она всегда казалась нарядной, во что бы ни была одета, у нее получалось все, что она делала: у нее был прекрасный голос, и она даже брала уроки у самой Полины Виардо и выступала с концертами, пока не сорвала его, выступив вскоре после неудачных родов; начав писать, она обнаружила незаурядный литературный талант; она сама вела домашнее хозяйство – что было необычно в ее кругу, – и не только успешно, но даже и вдохновенно справлялась с любыми прозаическими домашними обязанностями.
Встреча с Лидией Дмитриевной поставила перед Вячеславом Ивановым новый нелегкий нравственный вопрос, который он разрешил вполне в духе Серебряного века, под влиянием учения Ницше. "Это ницшеанство помогло мне, – писал он – жестко и ответственно, но по совести правильно – решить представший мне в 1895 г. выбор между глубокою и нежною привязанностью, в которую обратилось мое влюбленное чувство к жене и новою, всецело захватившей меня любовью, которой суждено было с тех пор, в течение всей моей жизни, только расти и духовно углубляться, но которая в те первые дни, казалась как мне самому, так и той, которую я полюбил, лишь преступною, темною, демоническою страстью" (Там же. С. 315) Во всем сказанном больше всего удивляют слова "по совести правильно" – совершенно очевидно, что это решение было принято не "по совести", во всяком случае. Не по христианской совести, т. е следуя голосу Бога, – а в угождение своей воле. Но в сознании поэта голос "дионисийского" своеволия как раз и был голосом Бога, с христианской точки зрения это была очевидная ошибка, отчего и дальнейшее "духовное углубление" чувства стало лишь странным блужданием в мистической мгле. "Друг через друга нашли мы – каждый себя и более, чем только себя: я бы сказал, что мы обрели Бога", – пишет он (Там же). Первая часть этого высказывания, безусловно, верна: друг без друга они не стали бы тем, чем стали. То же касается Бога, то все же это был их некий собственный "бог", которого они могли называть Христом или Дионисом, но это было, скорее всего, лишь вдохновение, внутреннее горение, которым были воспламенены их души. Но пусть это и было заблуждение, заблуждался поэт совершенно искренно, и несомненно то, что с Лидией Дмитриевной его объединила не "темная страсть", характерным признаком которой является эгоистическая безответственность, но действительно глубокая любовь, сочетающаяся с заботой друг о друге и об окружающих, с готовностью нести общий крест.
Мы – два грозой зажженные ствола,Два пламени полуночного бора;Мы – два в ночи летящих метеора,Одной судьбы двужалая стрела.
Мы – два коня, чьи держит удилаОдна рука, – одна язвит их шпора;Два ока мы единственного взора,Мечты одной два трепетных крыла.
Мы – двух теней скорбящая четаНад мрамором божественного гроба,Где древняя почиет Красота.
Единых тайн двугласные уста,Себе самим мы Сфинкс единый оба.Мы – две руки единого креста. ("Любовь")
Как ни странна на посторонний взгляд была последующая семейная жизнь Вячеслава Иванова, в его пользу говорит то, что его дети – дочь Лидия, от брака с Лидией Дмитриевной, и сын Дмитрий – от последующего брака с "продолжением" Лидии Дмитриевны, ее дочерью Верой – вполне состоялись как личности и были верны своему отцу и впоследствии его памяти до конца своих дней.
Первая жена Вячеслава Иванова приняла его выбор. Видимо, она не испытывала ненависти к оставившему ее супругу, о чем свидетельствует хотя бы то, что именно она способствовала его выступлению в печати в качестве поэта: именно она показала его стихи Владимиру Соловьеву, который одобрил их, отметив "самобытность дарования". "Он был покровителем моей музы и исповедником моего сердца", – сказал о Соловьеве Вячеслав Иванов (Там же. С. 316). Они виделись несколько раз во время кратких приездов Вячеслава Иванова в Россию, последняя их встреча состоялась за два месяца до кончины Соловьева, и в эту последнюю встречу он "благословил" название первой книги стихов Вячеслава Иванова – "Кормчие звезды".
Страница 1 - 1 из 3 Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | Конец | Все © Все права защищены http://www.portal-slovo.ruportal-slovo.ru
|
|
|
|
|
|
