Рустам Карапетьян
Родился в 1972 году в г. Красноярске. В 1994 году закончил психолого-педагогический факультет красноярского государственного университета.
Публикации в журналах "День и ночь", "Енисей", "Контр@банда", "Литературный MIX", "Огни Кузбасса", "Южное сияние", "Ковчег", "Паровозъ", "Мурзилка", "Простоквашино", "Костёр", "Читайка", "Сибирёнок", "Чиж и Ёж" и др., а также в различных российских и зарубежных антологиях и сборниках. Публикации на эсперанто в "La ondo de Esperanto" и "Rego".
Член союза русскоязычных писателей Армении и диаспоры.
Редактор отдела поэзии Международного творческого объединения детских авторов.
Член экспертного совета премии им. В. П. Астафьева.
Председатель регионального представительства Союза российских писателей.
* * *
Человек бредёт вперёд, Распахнув рубаху. Осторожно он кладёт Голову на плаху.
Рядом человек одет В форму дровосека. Тюк топориком – и нет Больше человека.
* * *
Из занебесных областей Мы продолжаем ждать вестей: Ну хоть бы веточку в огне, Ну хоть бы весточку во сне. Но только ветка не горит. И дух во сне не говорит. И с каждым шагом ближе тьма. И нет по-прежнему письма.
* * *
Медведю нравится сова. Медведь приносит ей слова В которых много разных букв. Здесь дуб, сосна, берёза, бук. Слова просторны и просты. Сова плетёт из них кресты, Чтобы хоть как-то уберечь Их согревающую речь. Медведь с совой гоняют чай. И солнца плавится свеча. И ночь над рощею встаёт. И слов уже не достаёт.
* * *
В чуть покосившейся избушке В насквозь проветренной степи Часы по-прежнему с кукушкой, С чугунной шишкой на цепи.
Зимою здесь мороз да скука, Работа летом да жара. И бродит время здесь по кругу. И завтра – словно бы вчера.
Котят ласкаются комочки, И старый пёс брехлив и сер. А по утрам радиоточка Играет гимн эСэСэСэР
www.baikalpoetry.ru
Рустам Карапетьян
Посвящается всем Тофслам и Вифслам
Придёшь домой, осядешь в кресло.В бокале терпкое вино.Чуть-чуть горчит на языкесла,Но хорошосло всё равно.
Пусть за окошком дождь и тускло,А я сижу и не грущу.Сегодня я тебя дождуслаИ большесла не отпущу.
А с тобою нету сладу.Так загадочно проста,Ты живешь, как по канатуБез страховки и шеста.
Так умеют разве дети,Да и то лишь до поры,Чтоб держать за крылья ветер,Очумевший от игры.
Чтобы в щёки — солнца брызги,Чтоб, обманывая смертьИ захлебываясь риском,В руки мамины лететь.
Летит Земля, куда незнаемо,И не надеемся до рая мы,Хотя, чем только черт не шутит,И наготове парашюты.А над Землёй витают ангелы.А на Земле икают маклеры.Лишь мы, ища у жизни смысла,Меж небом и землей зависли.
Люди разговаривают словами,Люди разговаривают делами,Люди разговаривают телами.Сколько много есть способов поговорить!Или же помолчать.
Под кривым плетнем собакаПересматривает сны.Солнце катится на запахУкатившейся луны.Вслед спешит река тугаяСквозь апрельские луга.Ребятишки запускаютЗмея прямо в облака.Репродуктор чистит голос.Тихо в среду на селе.Человек взлетает в Космос.Улыбается Земле.
Если после дождя по лужам,Да под солнцем бесстыдно рыжим,Да зайти в небосвод поглубже,Чтоб уже — невозможно выше,И руками взмахнуть, и реятьТам же, где птичье-рыбьи стаи…— Эй, алло, приходи скорее!Я тут плаваю! И летаю!
Столько плюнул слов обидныхИ тошнил в угаре ложь —Что до смерти будет стыдно,Да и после — невтерпёж.И под грузом этим жмешьсяК пыльной паперти земной.Белый ангел, что ж ты вьешьсяВ черном небе надо мной?
Увезли бабуленькуСкорой неотложкою.И сижу я грустненько.И гляжу в окошко я.
А бабуля рядышкомВ старой фоторамочке.Мне сказали: бабушкаПревратилась в бабочку.
Днём порхает в небушкеИ гуляет вечеромПо травинке с дедушкой.Тем, что стал кузнечиком.
Я рисую на окне:Звезды в темной вышине,Вдалеке густеет лес,Полный страхов и чудес.Я рисую пыльный двор,Покосившийся забор,Приоткрытую калитку,Папу с доброю улыбкой.Вот стоит он, папа мой:«Я — вернулся, я — живой!»
Никуда уже не деться,Коль родили, так живи.Ошалело бьётся сердце,Задыхаясь от любви.В этом всё, наверно, дело:Так решили небеса,Чтоб душа пылала в телеИ лучилась сквозь глаза.
Плод моего воображенияЛежит на диване почти без движения.И думает, что это я — его воображения плод.Время тихонько идет.И я начинаю путаться:Кто из нас выходит на улицу,А кто лежит, представляя себе прогулкуПо воображаемому переулкуС поеданием несуществующего эскимо?
Когда в комнате делается темно,Я зажигаю свет,И вижу, что никого на диване нет,Что у меня вообще нет никакого дивана,Что я грязный и пьяный,Что мне много лет и я хрыч одинокий,Что у меня заплетаются ноги,И язык. И мысли. Что я почти инвалид.И когда я не пьян — так сильно сердце болитО том, что я потерял по собственной дури.Мое воображение курит,Потом предлагает папиросу и мне.И говорит: «А знаешь, ты ведь сейчас во сне!»
И я просыпаюсь в холодном поту,Долго вглядываюсь в темноту.И думаю: «божемойбожемойбожемой»Ощущая всею мурашковой кожею,Жену, что рядом сопит невидимо.И если я ее просто выдумал,То лучше бы мне об этом покуда не знать…
Плод моего воображения, продавливает кроватьИ думает, что это я — его воображения плод.Время тихонько идет.
Если найдены слова,Если музыка сложилась,Запоёт вокруг листваВсеми струнками прожилок.
Словно даже небесаВдруг опустятся пониже,Чтобы глянуть нам в глаза,Чтобы лучше нас услышать.
А я мечтаю о кошкеЧёрной такой, как уголь,А я мечтаю о кошкеБелой, как первый снегА я мечтаю о кошкеРыжей, как солнце круглое,А я мечтаю о кошкеСерой, как пепла след.А я мечтаю о кошкеПушисто такой урчальной,А я мечтаю о кошкеСильнее день ото дня.А я мечтаю о кошкеСижу вот всё и мечтаю.А я мечтаю о кошке.А кошка ищет меня.
В конце незаконного летаКонцы все с концами свестиИ с первою порослью светаВ неверную морось уйти.
А дальше — лесами, лугамиВышагивать день напролёт,И чувствовать землю ногами,И слышать, как небо поёт.
А ночью, догнавшею следом,От близости звёздной хмелеть,И ждать откровенье ответа,И знать, что немыслима смерть.
Медведю нравится сова.Медведь приносит ей словаВ которых много разных букв.Здесь дуб, сосна, берёза, бук.Слова просторны и просты.Сова плетёт из них кресты,Чтобы хоть как-то уберечьИх согревающую речь.Медведь с совой гоняют чай.И солнца плавится свеча.И ночь над рощею встаёт.И слов уже не достаёт.
РУСТАМ КАРАПЕТЬЯН
nashasreda.ru
Рустам Карапетьян
— Ульма-а-а! Ульма!!! Маленькая Ульма не отвечает. Она знает, что если ответить сразу, то ее тотчас же найдут. И поведут домой кушать. Конечно, Ульма немножечко проголодалась, но сейчас у нее гораздо более интересное и важное занятие. Ульма лежит на земле и наблюдает за муравьем. Муравей спешит к себе домой. Это Ульма знает точно, потому что муравей тащит какую-то съедобную крошку. Когда мама возвращается с работы, она тоже, как муравей, всегда тащит большие пакеты с едой. — Ульма-а-а! Если отозваться, то прибегут взрослые и могут раздавить мураша. Поэтому Ульма не отзывается, а думает: «Интересно, а сколько у него детей? Наверное, двое: мальчик и девочка. Дети сидят в своем муравейнике и смотрят в окно».
Если встать во весь рост, то муравья почти не видно. А если лечь, да еще и прислонить голову к земле — муравей становится большим. И хорошо видно, как он торопится домой, чтобы покормить своих малышей. Иногда Ульма, подставляет на пути муравья веточки и с интересом наблюдает, как тот преодолевает внезапно посланные небом препятствия. Ульма вовсе не хочет оставить муравьят голодными. Но ведь так интересно наблюдать, как папа-муравей переползает через веточку, таща за собой громадную крошку. — Ульма-а-а! Иногда Ульме кажется, что Бог лежит на облаке, свесив голову вниз и наблюдает за ней. Потому что Бог далеко и он большой. И по другому ему Ульму ну никак не разглядеть. Ульма уже знает несколько молитв. Но когда ей кажется, что Бог смотрит на нее, она от волнения сразу их забывает и только шепчет быстро-быстро: «Боженька, Боженька, это я, Боженька, я здесь, Боженька мой». Еще иногда она машет рукой в небо. И если рядом оказываются взрослые, то они машинально тоже смотрят в небо, потом пожимают плечами и продолжают заниматься своими делами. — Ульма-а-а! Муравей дополз до своей норки и нырнул туда. Крошка, которую он тащил, все никак не хочет протискиваться, но тут выскакивает вся муравьиная семья: мама, дедушка, бабушка и двоюродный дядя, и все вместе заталкивают крошку в дверь. Ульма радуется — теперь муравьята не останутся голодными. Ульма вскакивает и бежит к дому. Возле дома ее уже ждет мама. — Ульма, горюшко мое, куда это ты запропастилась? И где это ты так извозюкалась? Ну-ка немедленно марш мыться, а потом кушать!Ульма в ответ только невинно улыбается. И бежит вприпрыжку в дом. На крыльце она оборачивается и машет кому-то в небе. Я улыбаюсь, глядя сверху на Ульму.
Потом машу ей в ответ, вскакиваю и стрелой мчусь домой. Меня, наверное, тоже уже потеряли.
Жарко даже у воды,Душно в речке даже.Мне рассказываешь тыСон про куклу Дашу.
Над водою стрекоза,В небе солнца мячик.Хорошо тебе в глазаДунуть одуванчик.
Его зовут Петер. И он рыжий. Ульма так его и зовет — рыжий Петер. Петер не обижается, а только смеется. А чего обижаться, если он и вправду рыжий. Они познакомились в турпоходе. Она — студентка, он — инструктор. Палатка, костер, песни — что еще для знакомства надо? Петер отвратительно поет. Зато, как он играет на гитаре! А Ульма больше всего на свете любит петь. Она даже в детском саду солировала: «Солнечный круг! Небо вокруг!» И потом уже хор: «Пусть всегда будет солнце!» — А за что ты меня полюбил? — часто спрашивает она Петера. Петер делает вид, что задумался, а потом начинает перечислять: — Ну во-первых, ты не дерешься. Во-вторых, твоя мама бесподобно готовит клецки. В-третьих, ты не храпишь… На «в-седьмых», Ульма обычно не выдерживает и кидает в Петера подушкой. Петер швыряет подушку в ответ, и начинается битва. По комнате в полнейшем восторге скачут солнечные зайцы. Вообще-то Петер, архитектор. Будущий. Но он уже спроектировал дом, в котором они будут когда-нибудь жить. В этом доме много воздуха и солнца. Есть где солнечным зайцам разгуляться. А еще в доме много детей. Ведь у Ульмы будет много детей. Мальчик, девочка, а потом еще один мальчик. И все рыжие, как Петер. Зато глаза у них будут голубые, морские, как у мамы. Ульма лежит у Петера на груди и рассказывает: — А еще, представляешь, нам зачет перенесли. Я готовилась, готовилась. А теперь, за неделю все позабуду. — Ага, — сонно бормочет Петер. — Зато, по английскому препод заболел, и ему на смену прислали другого, молодого. Так он всем нашим девчонкам и мне тоже пятерки просто так поставил, за красивые глазки — Угу, — сонно соглашается Петер — Тебе что ли совсем все равно? — возмущается Ульма. — Эге, — соглашается Петер, и Ульма тут же вцепляется в его дурацкие рыжие кудри — Ой-ёй-ёй! Ну не все-равно, не все-равно! Только отпусти, кошка несчастная!
Ульма отпускает его и победно мурлычет. — Да, мы кошки такие! Только я — счастливая кошка. Иногда ей кажется, что она и Петер — это два язычка пламени. Они то горят по отдельности, то сплетаются в буйном танце — и тогда становится непонятно, где Ульма, а где Петер. — Я люблю тебя, — почти неслышно шепчет она Петеру в ухо. — Ага, — сонно бормочет Петер. По окну уже сползают первые капли рассвета. И Ульма незаметно проваливается в сон. Сон, кстати, тоже рыжий и теплый. И в нем много солнечных зайчиков.
Цветом небо загорелось.Это мне так захотелось,Чтобы встретила меняТы под брызгами огня.
Чтобы рядом мы стоялиИ молчали, как во сне,Чтоб из глаз твоих стекалиСтруйки света в губы мне.
Лицо было мокрым. Но не от слез, а от дождя. Дождь зарядил с самого утра. Серая мелкая морось с серого измятого неба. Серым было все: дома, прохожие, машины. Серыми были слова, произносимые такими же серыми губами. Серыми и мокрыми. Отпевали в маленькой загородной церквушке. Народу было немного. Наверное, потому что по жизни как-то так сложилось, что знакомых было много, а друзей мало. Слишком уж они вдвоем были заняты друг другом. Так что для многочисленных дружб времени не оставалось. Поэтому друзей было мало. Зато пришли все. Они по очереди подходили к Ульме, трогали ее за рукав и отходили, не произнося ни слова. На то они были и друзья, чтобы понимать, что Ульме сейчас слова ни к чему. Ульма знала, что должна поплакать – но слез не было. — Хорошо, что дождь, — думала она, — не так заметно, что я не плачу. Но, по правде, говоря, она и не могла заплакать. Если бы она заплакала, то тогда бы согласилась с происходящим, с тем, что необратимо, с тем, с чем согласиться она никак не хотела. Конечно, никаких таких мыслей в голове Ульмы и в помине не было. Просто она никак не могла заплакать и всё. Ульма загадала: «Если я досчитаю до ста, и дождь кончится, значит, это всего лишь сон» Она досчитала до ста, медленно, не торопясь. Ее о чем-то спрашивали, она кивала в ответ, но на самом деле ничего не слышала, а хмуро и сосредоточенно считала: «Девяносто девять… Сто…» Дождь не кончался. «До тысячи, я сосчитаю до тысячи» — решила Ульма. Дождь не кончался. Струйки воды стекали по ее лицу. Но Ульма не плакала. Она считала. Приехали домой. Что-то выпили. Также молча подходили по очереди друзья. Также молча уходили. На то они и друзья, чтобы понимать, что Ульме хотелось побыть одной. Ульме было не до них. Ульма считала до миллиона. А дождь не кончался. В Чехии начались наводнения. Польша к ним только еще готовилась. А в Германии с непогодой боролись уже давно и всерьез. Ульма об этом не знала. Она не смотрела телевизор, не слушала радио, не включала компьютер. Ульма была очень занята — она считала до миллиона. «Если считать быстро раздватричетырепять, то это не считово и ничего не получится» — думала Ульма. И поэтому она считала вдумчиво и серьезно: «Двести семнадцать тысяч пятьсот шестьдесят один… Двести семнадцать тысяч пятьсот шестьдесят два…» Дождь не кончался. Ульма смотрела в небо — небо было затянуто серой пеленой, даже помахать некуда. Наверное, Бог сейчас совсем не видит ее. Иначе бы он обязательно помог. Но из-за дождя — ничего толком не разглядеть. А даже если на миг и появится просвет, и Бог разглядит в него мокрое Ульмино лицо, он наверняка, подумает, что это всего лишь дождь. И, кстати, так ведь оно и есть. «Пятьсот шестьдесят две тысячи триста пятнадцать… Пятьсот шестьдесят две тысячи триста шестнадцать…» На работе Ульму отправили в отпуск. Ну и правильно. Какой сейчас из нее работник? Спросишь ее о чем-нибудь, а она смотрит, смотрит словно бы сквозь тебя и только губами еле шевелит. По хорошему, может, надо было показать ее врачу, но решили, что пока не стоит. Пускай еще немного времени пройдет, а там глядишь и придет в себя наша Ульмочка, русалочка голубоглазая. А дождь все шел и шел. Каждый вечер Ульма приходила в кафе, где они раньше сидели по воскресеньям. Ульма брала чашечку кофе и сидела до самого конца, пока хмурый хозяин кафе не начинал переворачивать стулья и складывать их на столы. Тогда Ульма быстро расплачивалась и уходила. «Восемьсот двадцать девять тысяч сто один…» Кажется, это был понедельник. Или вторник. Но что не воскресенье это точно. Потому что по воскресеньям в кафе обычно сидело много народа, а в этот раз оказалось раз-два и обчелся: только пожилая пара, да саксофонист из дорогого ресторана напротив. «Миллион!!!» — прошептала Ульма, и вдруг дождь кончился. И серые тучи как-то заробели и так стыдливо отодвинулись друг от друга, а потом и вовсе разбежались в разные стороны. И небо оказалось вдруг таким невыносимо глубоким и синим, что Ульма от неожиданности выронила чашечку. Как в замедленном показе, чашка медленно спланировала на мостовую и разлетелась вдребезги. Ульма неловко оглянулась, словно ища чего-то. Мир вокруг играл красками, растекался ручейками смеха, сверкал осколками луж. Ульма вздохнула и отчаянно разрыдалась.
Тарелка выскользнула луноюИз рук уставших. Осколки — брызгами.Вздохнула: «К счастью». А сердце ноет.И мысли — слипшимися огрызками.
А за окном дождик землю штопает,А за окном целый день ненастье.А тут ещё и тарелка, чтоб её.И надо верить, что это к счастью.
Ветер треплет листочки джаза, срывает и долго гонят их по шуршащей мостовой. Уж ветер-то знает в этом толк. Ульма чутко прислушивается то ли к нему, то ли к себе. — Я хочу быть ветром, — внезапно срывается с ее губ. Ветер подхватывает прозрачный шепот и тоже начинает таскать его по мостовой. — Я хочу быть ветром, — шелестят листья. — Я хочу быть ветром, — тихонечко подпевают водосточные трубы. — Я хочу быть ветром, — скользят по крышам облака. Я ловлю этот шепот, сидя у открытого окна последнего этажа, и мой чай наполняется привкусом пыльной печали перед перед ночным дождем. — Я хочу быть ветром. Ульма зажмуривает глаза и поднимает лицо к небу. — Лети, — слышит она мой темно-синий шепот. Ульма расправляет руки и земная тяжесть спадает с нее, словно листочки джаза, срываемые взлохмаченным ветром. Ульма взмывает вверх. На одно мгновение я слышу на своей щеке прикосновение ее губ с ароматом недопитого кофе. — Спасибо, — шепчет мне ветер и уносится прочь к горизонту, в рыжую солнечную даль. Скорая приезжает через пятнадцать минут. — Не расплатилась, — вздыхает смурной хозяин уличного кофе, но потом понимает, что сморозил глупость, смущенно машет рукой и отодвигается назад. Ульму уносят на носилках. Седая прядь выбивается из-под съехавшего платка. Ветер треплет листочки джаза.
Те голуби, что с острой крышиМетнулись вверх, всё выше, выше,И растворились в тишине,Еще раз встретятся ли мне,Когда и я нырну за ними,Чтоб небесами голубымиДобраться до таких высот,Где даже смерть уже не в счет?
РУСТАМ КАРАПЕТЬЯН
nashasreda.ru
Рустам Карапетьян
В понедельник наш Папа улетел на Луну. Мы три ночи пытались высмотреть Папу в подзорную трубу, но так ничего и не разглядели. А в ночь на пятницу начался звездопад. Это Папа всё так устроил, когда понял, что мы его никак разглядеть не можем.
Каждый раз, когда Мама возвращается из полёта, она обязательно приносит с собой, что-нибудь вкусное или интересное. Один раз это был кусочек сладкого облака. Другой раз — шарфик из радуги.
А ещё как-то Мама принесла с собой целую ванну солнечного ветра! Ух и наплескался же я тогда — до посинения, пока ветер совсем не остыл. Больше Мама солнечных купаний не устраивала. Ведь у меня ещё с того раза веснушки не сошли.
Однажды Папа заболел и начал таять. Тогда Мама засунула его поскорей в холодильник. Папа сразу ожил и съел всё, что было в холодильнике. И даже сосиски из морозилки все погрыз, хоть они были сырые и замерзшие. Из-за этого обжорства Папа очень потолстел. И когда пришел Врач, он не смог вытащить Папу из холодильника. Тогда Врач вырезал внизу холодильника две дырки, Папа просунул туда ноги и стал ходить взад-вперёд.
— Как же я пойду на работу?! – громко переживал Папа
— А вы устройтесь продавцом мороженого, — посоветовал Врач, — тогда все подумают, что это у вас спецодежда такая. Папа так и сделал. И остался очень доволен.
В конце концов, Папа очень привык к холодильнику. А все привыкли к Папе в холодильнике. И когда через некоторое время Папа похудел, для него пришлось покупать новый холодильник — размером поменьше.
Однажды нашу Маму украли инопланетяне. Потом они, правда, быстренько вернули Маму обратно, и даже извинились, объяснив, что украли её по ошибке. И тут же украли нашу бабушку. А с Мамой оказалось всё в порядке — ни одной царапинки. Папа поцеловал Маму в щёку и сел читать газету. А Мама пошла на кухню и стала готовить хрюнди-пупсы в лунном соусе — это её инопланетяне так готовить научили, пока она украденная была.
А бабушку потом у инопланетян дедушка назад украл. И записку им оставил, что воровать очень нехорошо. Даже если ты инопланетянин.
Наш дедушка в детстве был снежным человеком. Точнее снежным мальчиком — он же маленький тогда был. Потом дедушку поймали учёные и стали его изучать. Они даже специальный институт создали: «Институт по изучению снежного мальчика». Они его изучали долго-долго пока, наконец, не обнаружили, что снежный мальчик уже давно вырос и стал снежным дедушкой. Учёные расстроились и побежали искать себе нового снежного мальчика. А дедушка побежал и нашёл себе нашу бабушку. Ведь бабушка была хоть и не снежная, но очень красивая. Бабушка подстригла дедушку, и они сыграли шумную свадьбу.
На ту свадьбу даже учёные пришли и подарили дедушке компас. А дедушка передарил его мне. Не верите? Этот компас и сейчас у меня в столе лежит!
Наш Папа очень сильный. Он когда с работы приходит, то сразу меня хватает и подбрасывает высоко-высоко — выше самых высоких деревьев! А ещё он Маму на руках может носить и шкаф двигать! Папа даже небо может сдвинуть, но только Мама ему не разрешает — потому что, если небо двигать, с него все звёздочки попадать могут. А убираться, как всегда, Маме придётся.
Мы с Папой решили посчитать звёздочки на небе. Мы несколько раз считали и все время сбивались, потому что одна звёздочка скакала с места на место и всё время нас запутывала. Папа рассердился и как закричит на неё:
— А ну-ка перестань безобразничать!
Тогда эта звездочка быстренько спустилась к нам на балкон, и смущенно сказала:
— Извините, я пошутила.
И оказалась, что это была наша Мама. Мы тут же её простили, и заново с Папой все звёзды пересчитали. Их оказалось ровно миллион миллионов. Вернее, миллион миллионов и одна, потому что Маму мы тоже посчитать не забыли.
У меня под кроватью завелась Чёрная дыра. Сначала она вела себя скромно и засасывала потихонечку под кровать одну лишь только пыль. Но потом она осмелела и стала засасывать все подряд. Она всё время засасывала мои тапки, она засасывала под кровать мои игрушки. А ещё иногда книжки и одежду со стула. Стул она не засасывала, потому что стул под кровать не влазил. А когда в комнату входила Мама, Чёрная дыра притворялась, что её нет, и мне от Мамы попадало, за то, что вроде это я всё под кровать запихиваю!
Наконец, я решился и рассказал всё Папе.
— А-а-а, вот куда она делась! — закричал Папа. Оказалось, что он хорошо знает эту Чёрную дыру и она давным-давно, ещё в папином детстве, у него под кроватью водилась. Папа одел перчатки и
ловко вытащил Чёрную дыру из-под моей кровати. Папа хотел выбросить её на улицу, но на улице была зима, а Чёрная дыра так жалобно мяукала, что нам стала её жалко. Тогда Папа пустил Чёрную дыру жить в темнушку. И теперь у нас всё, что пропадает — оказывается в темнушке.
Но попадает за это теперь Папе, а не мне!!!
Наступил ужин, а Папы не было и не было. Мама всё чаще подходила к окну и выглядывала на улицу — а Папы всё не было и не было. Когда стало совсем уже темно, к нам вдруг прилетела комета с запиской. В записке было написано: «Попал на необитаемую планету. К ужину не ждите. Папа».
Тогда Мама написала записку: «Возвращайся скорее мы, тебя ждём». А я дописал: «Мама и Я». И
мы отправили комету обратно. Вскоре комета прилетела с новой запиской: «Тут нечего есть» — жаловался Папа: «и дождь идёт». Мы быстренько собрали Папе еду, положили зонтик и опять отправили комету к нему. Потом Папа написал нам, что у него там сломался телевизор, а сейчас как раз начинается чемпионат Вселенной по футболу. А Мама написала в ответ, что телевизор нам самим нужен, чтобы сериал смотреть». И мультики ещё» — дописал я.
Записки приходили все чаще и чаще. Папа жаловался, что у него разбились солнечные очки, что у него сломался фонарик, что очень тяжело жить без холодильника. Наконец, когда Папа написал, что он жить без нас не может, Мама не выдержала и сказала:
— Надо что-то с этим делать.
Мы быстренько собрались, запрыгнули на комету и прилетели к Папе. Папа нам очень обрадовался и спросил:
— А где телевизор?
Такой вот у нас Папа. Он нас очень любит, но футбольный чемпионат тоже ведь не каждый день показывают. Это даже Мама понимает.
Мой Папа самый лучший в мире изобретатель. Например, это он придумал сачок для ловли ветра и кормушку для звёзд. Над Папой все смеялись, а Мама, как увидела его, так сразу поняла, что это самый лучший в мире Папа и сразу вышла за него замуж. Теперь над Папой никто не смеётся, а наоборот все его уважают. Потому что Папа изобрёл вечный двигатель, которым во всём мире пользуются. А кормушку для звёзд я у себя за форточкой повесил.
Однажды маму вызвали во всекосмическое правительство и попросили: — Не могли бы вы стать президенткой Солнечной системы или хотя бы Земли.Мама подумала-подумала и сказала: — Нет, не могу. Мне еще сына воспитывать надо. У него тройка по математике.И пошла домой. Воспитывать меня. А я воспитывался и думал, что, хорошо все так, когда мама у тебя — президентка Солнечной системы или хотя бы Земли. Только так, чтобы не каждый день, конечно. Я ведь тройки не каждый день получаю. * * * Мы с мамой шли по зоопарку и кушали мороженое. Мама кушала — диетическое, а я — пломбир. Вдруг прямо на дорожке перед собой я увидел такого маленького, такого хорошенького и пушистенького. И мне так сразу захотелось его погладить. Я побежал к нему. Вдруг из-за кустов на дорожку между нами выскочило что-то огромное и лохматое и зарычало на меня: — Р-р-р-р!!!Но тут впереди меня оказалась моя мама и закричала: — Кыш от моего ребенка!И огромное и лохматое отшатнулось в испуге. А потом прорычало, но уже тише: — Это вы пррррочь от моего рррребенка! А маленькое и пушистое подбежало и сказало: — А меня никто и не обижал, меня просто хотели погладить. И тогда огромная и лохматая мама сказала: — Извините. Моя мама ответила: — Нет, это вы меня извините.И мы с маленьким и пушистым стали играть в догоняшки. А мамы сели на скамейку и стали болтать о нас. А наши папы вообще ничего не заметили, потому что они на дальней аллее друг с другом в шахматы играли. * * * Однажды я приснился папе и попросил: — Папа, подари мне солдатиков. И назавтра папа подарил мне набор замечательных солдатиков.Тогда на следующую ночь я опять приснился папе и попросил: — Папа, подари мне машинку. На другой день вечером папа пришел с работы, как-то странно на меня посмотрел, но вытащил из кармана супер-навороченную машинку и подарил мне.Тогда на следующую ночь я решил попросить у папы велосипед. Но папа опередил меня и попросил вперед: — А ну-ка, сынуля, покажи-ка свой дневник. Я испугался и хотел сразу проснуться, но папа схватил меня за руку и не отпустил. Пришлось показывать ему дневник. — Так-так, нахмурился папа, а чего это у нас тройка по математике? Ну ничего, будем исправлять.И всю ночь мы с папой во сне исправляли математику. Хорошо еще что под утро пришла мама и сказала: — Дорогой, хватит мучить ребенка, ему скоро уже в школу просыпаться. — Ну, смотри у меня, — сказал папа и вышел из сна. А мама поцеловала меня в лоб и тоже вышла.А велосипед мне все равно потом во сне бабушка подарила. Но предупредила: — Только смотри, папе не проговорись.
У нас в классе почти у всех уже есть суперашки, а у меня нет. Я Маму попросил, чтобы она мне купила, а Мама отвечает: — А зачем тебе суперашка? У тебя что, сканепупка уже сломалась? Ну как она не понимает! Сканепупка — это же вчерашний день! На ней же даже никак не посуперашить! Я Папу тогда попросил, но Папа сказал, чтобы я не суперашился с кем попало, а сидел дома и делал уроки. А у самого-то суперашка навороченная, с жиролайкой встроенной. Ну что ему жалко, что ли? Сижу я грустный, а мне Бабуля на мою сканепупку рожицы шлет, с этого, как его, с ух…, нет, не с ух… С эх.., что ли? Нет не с эх… А! Точно! С ё-пода! Сейчас таких уже и нет нигде. Только в музее да у Бабушки остался. Мама с Папой хотели ей сканепупку подарить, но Бабушка ни в какую, только ёподом своим и пользуется. Вы, говорит, со своими сканепупками, так скоро совсем общаться разучитесь!
Однажды мы всей семьёй пошли смотреть на танцы. И там соревновались в танцах много различных пар. Там даже дети были! А потом, в конце концов, осталась только одна пара: самый лучший в мире танцор, и самая лучшая в мире танцовщица. Заиграла волшебная музыка — и они начали танцевать.
Но тут самый лучший в мире танцор поскользнулся на гладком полу и подвернул ногу. Весь зал вздохнул: «Ах!» Одна Мама не растерялась, выскочила, и стала перебинтовывать ногу самому лучшему в мире танцору. Музыка продолжала играть. И самая лучшая в мире танцовщица стояла и растерянно смотрела, как Мама лечит её партнера. Но тут подскочил Папа, схватил самую лучшую в мире танцовщицу и закружил в вальсе. И весь зал стал аплодировать. Потому что это было очень красиво. А Мама закончила бинтовать ногу самому лучшему в мире танцору, подняла голову и увидела, как Папа танцует с самой лучшей в мире танцовщицей. Мама нахмурилась, и музыка сразу закончилась. И танцовщица сказала Папе:
— Вы прекрасно танцуете. Вы даже можете стать самым лучшим в мире танцором.
А Папа посмотрел на нахмуренную Маму и твёрдо сказал:
— Извините, нет.
Потом он подошёл, взял Маму за руку и повёл к трибуне. Я сначала расстроился, что Папа не захотел стать самым лучшим в мире танцором. А потом я понял, что самых лучших танцоров много — ведь каждый год появляется новый самый лучший в мире танцор. А самый лучший в мире Папа один. И он живёт со мной. И с самой лучшей в мире Мамой!
РУСТАМ КАРАПЕТЬЯН
nashasreda.ru
|
|
|
|
|
|
