ДУХОВЫЕ ОРКЕСТРЫ Я люблю духовые оркестры, Что других мне оркестров нужней. Это все начинается с детства, С довоенных забывшихся дней. Те старинные слушая вальсы, Что запомнил тогда наизусть, Почему-то я делался старше И впадал в непонятную грусть. Поистлели нашивки и канты, Неуместны в эпохе другой, Те военные спят оркестранты Кто под Гатчиной, кто подо Мгой. Позабыть бы давно это надо — Где обратно дорогу найду? Догнивает пустая эстрада В Соловьевском осеннем саду. Мне оркестр духовой не поможет, — Впереди холода и дожди. Отчего же, скажи, отчего же Снова сердце заныло в груди? Не вернуть мне васильевских линий. Что я в жизни хорошего знал? Все уходит, как в фильме Феллини, Где всегда неизменен финал. Где теряешь и дом, и подругу, И годами налаженный быт, А оркестр все ходит по кругу И веселые марши трубит.
АНТИКВАРНЫЕ МАГАЗИНЫ В магазины антиквариата Не хожу, усталый ротозей. Я любил их, помнится, когда-то, В детстве принимая за музей. Но уходят памятные даты, И теперь, почти что старику, Магазины антиквариата Мне внушают странную тоску. В рамах позолоченных картины, Бронза, гобелены, серебро, Все это покрыто паутиной Времени и, видимо, старо. Мне от мысли никуда не деться, В прошлое протягивая нить, О первоначальных их владельцах, Вещи не сумевших пережить. Их унес по перепутьям млечным Смуты и войны девятый вал. Ведь когда я вижу семисвечник, Знаю я, как он сюда попал. Что мы в детстве видели когда-то, Горькие свидетели потерь? В магазины антиквариата Никогда не захожу теперь. В них немноголюдно — лень и скука, Но витают в воздухе всегда Запах тлена, краденого скупка, Пепел разоренного гнезда.
* * *
Темные пустынные аллеи, Солнца остывающая медь. Если сам себя не пожалею, Кто меня сумеет пожалеть? Не с того ли, побороть не в силах Эту боль, невидную врачу, Приезжаю к маме на могилу И слова наивные шепчу? Жизнь уходит. Все, как в танке, глухо. Свадьбою не кончится кино. Надоело улыбаться глупо Там, где плакать надо бы давно. Не унять немую эту муку. Сумерки сгущаются кругом. Враг, что подает в несчастье руку, Все равно останется врагом. Свет вечерний брезжит еле-еле. Изморозь ложится на траву. Не хочу, чтобы меня жалели, — Этим, вероятно, и живу.
ЗОЛОТОИСКАТЕЛИ Картинка забывшейся книжки — Палатка над шумной рекой. Какие мечты у мальчишки? — Собачья упряжка и кольт. Любовь — победившим награда, Сумевшим с пути не свернуть, А золота вовсе не надо, Поскольку не в золоте суть. Угар золотой лихорадки Джек-лондоновских страстей Морочил отравою сладкой Худых ленинградских детей. Как будто и впрямь на каноэ, От школьных забот вдалеке, Плыву незнакомой страною, Сжимая весло в кулаке. Гремящей воды канонада, Азарт, разрывающий грудь, А золота вовсе не надо, Поскольку не в золоте суть.
* * *
За железной стеной моей жизни прошла половина, Среди диких народов, на этой земле коренных. Мы привычно любили сухие грузинские вина, Потому что по жизни не пробовали иных. Для краев, где полгода свирепствует зимняя вьюга, Где измученный пахарь калечил о камни соху, Было Черное море пределом заветного юга, И Марселем казался богатый когда-то Сухум. Мы веками страдали от собственных наших утопий. То, что дорого нам, за границей не стоит и грош. Говорят, что и Пушкина ценят не слишком в Европе, Оттого что на Байрона он изначально похож. Равнодушно внимая раскатам небесного гнева, Как внезапной грозе, что воздушной тревоге под стать, Мы не сдвинем на Запад свое азиатское небо И не сможем, увы, никогда европейцами стать. Не дано нам с рожденья бассейнов и теннисных кортов, Лишь колодец двора да заросший травой водоем. Все, что нравилось нам, оказалось не первого сорта. Мы до первого сорта навряд ли теперь доживем. И уже на закате, сыграть приготовившись в ящик, На холодную землю ступая усталой ногой, Утешаюсь я тем, что любовь к ней была настоящей, Первосортной, единственной — значит, не нужно другой.
* * *
Говорят, что под старость всегда ухудшается почерк. У меня он такой, что нельзя пожелать и врагу. В записной моей книжке сплошной образуется прочерк. Телефон, постоянно звонивший, теперь ни гу-гу. Мне сегодня пространство — последняя в жизни отрада, Самолетное кресло привык подпирать я плечом, Но места, что манили, Австралия или Канада, Только память о прошлом и больше уже ни о чем. За окном по-осеннему холодно, пусто и сыро. Золотыми гвоздями к Вселенной прибит небосвод. Неужели чудес в моей жизни уже никогда не случится? Ничего в ней хорошего больше не произойдет?
ПОЭТ Зря поэт, на амбиции скор, Из другого, мол, выпечен теста, — Он, как роль заучивший актер, Не является автором текста. И когда прекращается связь С небесами, включенная свыше, И стихов обрывается вязь, Никому его голос не слышен. От него откровений не жди В перепалках застольного спора, — Ничего не имея в груди, Что он может сказать без суфлера? Сколько душу его ни лови, Ничего не поймаешь при этом, Потому, вероятно, в любви Не везет настоящим поэтам. Их подругам, увы, невдомек, Не вникающим в музыку строчек, Что в любви объясняется Бог, А не смертный его переводчик, Что готов умереть поутру, Обреченный на адские муки. И антенна дрожит на ветру, Принимая небесные звуки.
magazines.russ.ru
Сейчас готовили с сыном на музыку паспорт виолончели и наткнулись на замечательный сайт. Там отличная подборка на тему музыкальных инструментов, особенно понравился стих про оркестр, где в одном стихе Сергея Олексяка упоминаются почти все основные музыкальные инструменты.
Кончен вечер. Музыканты, Раздарив свои таланты, Тихо, под аплодисменты Разобрали инструменты И ушли со сцены прочь… Впереди большая ночь… Спать легли в свои футляры Скрипки, трубы и гитары, Барабан, колокола Засопели из чехла… Месяц заглянул в окно… Стало тихо и темно...
Вдруг как вздрогнет, как подскочит Серебристый КОЛОКОЛЬЧИК: «Динь-динь-динь! День-день-день! Ах, какой короткий день! Динь-динь-динь! Не буду спать! День-день-день! Хочу играть!»
«Бом-м-м! – ударил старший брат Медный КОЛОКОЛ в набат. –Успокой свой язычок! Ляг в коробку и – молчок! Пощади родного брата – Завтра у меня соната… Бом-м-м!»
«Види-вити, ви-и-ди-вити! Погодите! Погодите! – Взвизгнула с улыбкой Озорная СКРИПКА. – Ви-и-дите ли, дело в чём – Как-то скучно мы живём! Струны-жилы тянем! А давайте грянем Со всего размаха Что-нибудь из Баха!»
«Бис-с! – забился БУБЕН. – Бис-с! Можно выступить на бис? Я вступление лихо дам Для цыганочки с выходом!»
Словно сказочный дракон Изогнулся САКСОФОН. «Фу-у! – взрычал он едко. – Успокойтесь, детка! Я не понимаю вас. Мне по нраву только джаз! Фуру-фа-фа! Вместе! Ну-с!.. Ну, по крайней мере, блюз! Пфа-фау!..»
«Туру-ду-ту… Вот судьба, – Тихо буркнула ТРУБА, – Все в моём семействе На почётном месте… Младшая сестрица Служит на границе! Под её форшлаги Поднимают флаги! А сестра постарше – На параде в марше! Я и сама хочу, не скрою, Что-нибудь эдакое вот такое… Ту-туру-ду-ту-ту-у!»
В темноте вздохнул РОЯЛЬ И нажал свою педаль: «Таба-даба-дам-пам-пам! Что за споры по ночам? Таба-даба-дам-па-рам! Рад я разным авторам – Листу и Бетховену… Но одна диковина, Часто слышится во сне И тревожит сердце мне: По струнам моим семенят молотки, Играя частушки в четыре руки…»
«Цыки-тасы, цыки-тасы! – Оживились МАРАКАСЫ. – Не найдёте вы сейчас Никого подвижней нас! Ни минутки не молчим – Всё головками бренчим! Мы для вас сыграем танго О стране, где зреет манго! В пляс, амиго маракасы! Цыки-тасы, цыки-тасы!»
Тут вмешалась БАЛАЛАЙКА: «Трень! На танцы налегай-ка! Я слыву ужасно старой… Но ведь сёстры мы с ГИТАРОЙ. Уж, бывало, разойдусь, Да, бывало, распрямлюсь – Пол гудит, крошится стенка От испанского фламенко! Треньки-бреньки! Треньки-бреньки! Разговоры коротеньки… Трень..»
«Пфи-ити, — ФЛЕЙТА пропищала, – Ну, а я давно мечтала Выдать что-то грубое Хоть на пару с тубою!»
Заворчала ТУБА: «Бду-у! Я на это не пойду! Что это за глупости? Попрошу без грубости! Кабы что-нибудь лиричное… Но, простите, это личное…»
«Тин-тин-тон, тин-тон, тин-тон!» – Оживился КСИЛОФОН. - Чем меня усердней бьют, Тем охотнее поют Деревянные пластинки На моей широкой спинке! Ведь, в действительности, я Бойкий мальчик для битья!"
«Тпр-ру, — раздвинулся ТРОМБОН, – Посреди оркестра, – Продолжал угрюмо он, – Мне немного тесно. С широтой моей души Выдь и „Барыню“ пляши!»
«Мы б исполнили куплеты, – Застучали КАСТАНЬЕТЫ, – Мы с сестрой такие крошки – Что вмещаемся в ладошке И в чудесный перестук Бьём, не покладая рук… Чики-чики-чики-тамы! Нам бы сольные программы!»
«Бо-бо-бо-о! – пропел ФАГОТ. – Я, как говорит народ, Брат народным инструментам… Но слыву интеллигентом. А мечтал служить РОЖКОМ При коровах с пастушком, Пасторали петь… Однако Пастушок не носит фрака»
Отозвался БАРАБАН: «Бан-н-н! Как похож я на большой чан! Подружился бы со мной кок, Я б варить ему компот мог. Приготовил бы ему суп с лапшой… Жаль, что хрупок телом я и душой…»
Пили-ли-ли-лим-плим-плим! Замечательно не спим! – Улыбнулась у стены В сорок две свои струны АРФА золотая – Чёлка завитая. – Я исполню песнь былинную – Задушевную, старинную! Потому как для меня ГУСЛИ русские родня. Вдохновенно и легко Их касался сам Садко!"
«О-о-о! — взмолился КОНТРАБАС. – На часах десятый час! В струнах – гул, болят бока, В голове – дремота… Пожалейте старика – Утром на работу…»
«А и вправду, будем спать, – Пожалела СКРИПКА деда, – Предлагаю напоследок Колыбельную сыграть.
Ну-ка, вместе кто как хочет: Види-ви… Спокойной ночи!
Ту-ру-ду-ту… Бо-бо… Бис-с… Вечер пологом навис…
Динь-динь-динь… Пфа-фау…Тин-тон… Пусть приснится сладкий сон…
Чики-чик… Та-дам-пам… Тпр-ру… Встанет солнце поутру…
Пфи-ти… Бду-у…Цык-цык… Трень-трень… И наступит новый день!...»
http:*//* zanimatika.narod.ru/Nachalka_muzika_stihi1.htm
Вот ссылка на сайт перед и после // уберите звездочки!
А вот и мой музыкант
www.baby.ru
 |
ГЕННАДИЙ ГЕОРГИЕВ
ГИТАРА
До последнего выкрика ты держался в бою. До последнего вылета нес гитару свою.
Но однажды в кабине с желваками у скул в обгоревшей машине до своих дотянул.
А на взлетной площадке, расставаясь с людьми, мне сказал: - Всё в порядке, вот гитару возьми. И носилки по росам унесли в медсанбат, и увидел я слезы на глазах у ребят...
Быстро годы уходят, превращаются в быль. Как тебе не подходит слово горькое «был».
Но осталась недаром здесь со мной на земле – фронтовая гитара в обгоревшем чехле.
|
|
ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА ГИТАРА
Начинается плач гитары. Разбивается Чаша утра, Начинается плач гитары. О, не жди от нее Молчанья, Не проси у неё молчанья Неустанно гитара плачет. как вода по каналам - плачет, как ветра над снегами - плачет, не моли её о молчанье! Так плачет закат о рассвете, так плачет стрела без цели, так песок раскаленный плачет о прохладной красе камелий, Так прощается с жизнью птица под угрозой змеиного жала. О гитара, бедная жертва пяти проворных кинжалов! Перевод с испанского М. Цветаевой.
|
|
|
|||
|
|
|||
|
|
|||
 |
|||
|
МАРИНА ТАРАСОВА
* * *
Женщина играет на органе. Как тесен ей концертный свод! На белокаменном экране – освобожденных чувств полет.
Она взошла, она решилась, презрев извечный женский страх, и сила громкая пробилась в державных бережных руках.
Так в старой баховской токкате ликует, буйствует, живет грядущей женщины праматерь – освобожденных чувств полет.
|
|
ВИКТОР ГЮГО
Из книги «ВСЕ СТРУНЫ ЛИРЫ
В напевах струн и труб есть радостные тайны; Люблю в ночном лесу я рога зов случайный, Люблю орган: он - гром и лира, ночь и блеск, Он - дрожь и бронза, он волны безмерной всплеск, Он - горн гармонии, встающей в туче черной; Люблю я контрабас, что плачется упорно; И, под трепещущим смычком, люблю душой Я скрипку страшную: в себя вместив гобой, Шум леса, аквилон, лет мушки, систр, фанфары, Льет полусвет её мучительные чары... Перевод с франц. В. Брюсова.
|
|
|
|
ИГОРЬ ТАЯНОВСКИЙ ЖАЛЕЙКА
Забытая людьми Узкоколейка. Веселенький Березовый подрост. И где-то тихо - Дудочка, Жалейка. И вроде мир Бесхитростен И прост.
Жалейку смастерить – Простое дело. Всего и нужно – Бузина да нож. Но чтоб она В руках твоих Жалела. Тут важно, Что ты в дудочку Вдохнешь.
Люблю тебя, Простая чародейка. Но до сих пор Не приложу ума, За что весь мир Жалеешь ты. Жалейка? На что ты миру Жалишься сама?
|
|
ОНЕГИН ГАДЖИКАСИМОВ ПАСТУХ
В горах, уснувших ночью темной, Костер устало догорал Пастух, накрывшись буркой теплой, В тиши на дудочке играл. Казалось, месяц в небе замер, И звезды - стали чуть светлей... Пастух с закрытыми глазами Играл на дудочке своей.
Играл пастух и видел смутно Свой дом, где ждет его жена, Висячий мост над речкой бурной, Платан, растущий у окна. И стариков, ведущих чинно Неторопливый разговор О том, наверно, что мужчина Не должен жить вдали от гор.
Лилась мелодия пастушья - И задушевна и нежна! – Кому-нибудь в селе уснувшем В полночный час была слышна. И даже детям в колыбелях Той ночью снился до утра Пастух с волшебною свирелью У догоравшего костра...
|
|
АЛЕКСАНДР БЛОК ИЗ ЦИКЛА «АРФЫ И СКРИПКИ»
Свирель запела на мосту, И яблони в цвету. И ангел поднял в высоту Звезду зеленую одну, И стало дивно на мосту Смотреть в такую глубину, В такую высоту.
Свирель поет: взошла звезда, Пастух, гони стада...
И под мостом поет вода: Смотри, какие быстрины, Оставь заботы навсегда, Такой прозрачной глубины Не видел никогда... Такой глубокой тишины Не слышал никогда...
Смотри, какие быстрины, Когда ты видел эти сны?
|
|
ТОМАС МУР ПРОИСХОЖДЕНИЕ АРФЫ Знаешь, арфа моя, что звенит под рукой, В незабвенные дни была Девой Морской, И вечерней порой, беспредельно нежна, В молодого скитальца влюбилась она.
Но, увы, не пленился певец, в свой черёд, Тщетно плакала дева всю ночь напролёт, И пришлось, чтоб терзанья се прекратить, В сладкозвучную арфу ее превратить.
Вот как сжалились древле над ней небеса; Стали струнами арфы ее волоса, Но ещё воздымалась блаженная грудь, Чтобы чары любви в перезвоны вдохнуть.
Так любовью и скорбью звенит под рукой Арфа в образе дивном наяды морской: Ты о ласках любви ей вещать повели И о муках разлуки, когда я вдали! Перевод с англ. А. Голембы.
|
|
|
Всеволод Рождественский ВИОЛОНЧЕЛЬ Виолончель исходит в томном стоне, Гудит, жужжит, как шмель в июльский зной. Растаяли в святилище симфоний Колонны, люстры, строгих кресел строй.
И нет пюпитра перед черным фраком, Нет к струнам наклоненной головы. Уж не смычок скользит по нотным знакам, А ветер по кудрям листвы.
Прозрачными глухие стали стены, Шумит за ними пробужденный сад, Где липы о печали сокровенной Широким вздохом с миром говорят. Поет и для меня "Сомненье" Глинки Безжалостной тревогой дней былых, И спорят звуки в страстном поединке Минувших бед и радостей моих.
|
|
Теофилис Тильвитис
Виолончельный вздох и скрипок переливы, И влажный голос флейт я сердцем повторил. И радостная дрожь прошла по мне пугливо, Как легкий ветерок от лебединых крыл.
Воды и крыльев плеск, и гордое скольженье… Но кончен звуков пир и белоснежных тел. И я ушел, но все хранит воображенье Крылатый взлет смычков, — когда и я летел.
|
|
|
Расул Гамзатов РОЯЛЬ В ХИРОСИМЕ Мне помогала музыка забыть И то, что я забыть не мог, бывало. И то случалось музыке будить, Что было на века, да миновало.
Бывало замирал притихший зал, И предо мною раздвигались дали, И мне казалось, что игравший знал О радости моей и о печали. Но позабыть мне было суждено Все звуки в этом крае незнакомом, Иль звуки те, что я забыл давно, Нахлынули и встали в горле комом. Рояль, поставленный на постамент, Звучал в тиши музея, негодуя, Не знал я, что безмолвный инструмент Рождать способен музыку такую!
Я, вымолвить не в силах ничего, Стоял ошеломленный, мне казались Расшатанные клавиши его Зубами, что во рту едва держались.
Я думал о событьи давних дней, Что не вернешь ничто и не поправишь, Что нету даже праха тех людей, Чьи пальцы знали холод этих клавиш.
И плыл безмолвный траурный мотив Над миром, где пролито столько крови, И потрясение голову склонив, Ему внимали Моцарт и Бетховен.
|
|
ЯКОВ ХАЛЕЦКИЙ * * * О, если б вы Знали, Как нежен фагот, Какая душа у рояля! И флейта, влюбленно вздыхая, Поет - Быть может, вы тоже слыхали? Как арфа, Прислушавшись к звукам рожка, Ему отвечает охотно, А скрипки, Гармонией красок дыша, Собрали волшебные ноты. Я очень люблю их – Моих дорогих Друзей самых верных И вечных. И где бы ни шел я по жизни, Без них Мне было бы пусто, конечно. И каждый из них, Оставаясь собой, Сливается в звонком потоке В оркестре С такою счастливой судьбой – И близкой И снова далекой, Где столько красот, Необычных подчас, Ведут свои партии хором. И снова басит Ветеран-контрабас В согласьи с самим дирижером, А ноты, Слегая с натянутых струн, Вокруг рассыпают, улыбки. И вторят им Полные радостных дум Гитары, и трубы, и скрипки!
|
|
|
В.СОЛОУХИН. Дирижер. Вокруг него сидели музыканты – у каждого особый инструмент, Сто тысяч звуков, миллион оттенков! А он один, над ними возвышаясь, Движеньем палочки, бровей, и губ, и тела, И взглядом, то молящим, то жестоким, Те звуки из безмолвья вызывал… То скрипки вдруг польются, То тревожно Господствовать начнет виолончель. То фортепьяно мощные фонтаны Ударят вверх, и взмоют, и взовьются, И в недоступной зыбкой вышине Рассыплются на брызги и на льдинки. Чтоб с легким звоном тихо замереть… Все правильно. Держать у ног стихию И есть искусство. Браво, дирижер!
|
|
ВАЛЕНТИН СИДОРОВ ДУХОВЫЕ ОРКЕСТРЫ Какая сила в духовых оркестрах! Какая сила и какая грусть В мелодиях, забытых, и известных, И вытверженных нами наизусть.
Когда они вторгаются в безмолвие, Особым светом всё освещено, В Воронеже, в Орле и в Подмосковье Взрывной волною время смещено.
Глядит нам вслед огнем объятый город. Пыль на висках, как будто серебро. И воздух цепенеющий расколот Тревожной сводкой Совинформбюро.
А небо, небо - в беспрерывном гуле... Играют трубы на закате дня, И звуки, как светящиеся пули, Летят, в закатном зареве звеня.
Когда, к холодным мундштукам припавши, Оркестры будят тишину вокруг, Дыханье павших, без вести пропавших Опять весь мир пронизывает вдруг.
И вот опять проснулось и воскресло Все то, что сердце знает наизусть... Какая сила в духовых оркестрах! Какая сила и какая грусть...
|
|
|
ОЛЬГА ПОЛЕНЦ
МАЛЬЧИК, ИГРАЮЩИЙ НА ПИАНИНО Маленький мальчик неумело, неуверенно играл упражнения. Потом бойко отбарабанил назойливую песенку... Вдруг зазвучало что-то полнозвучное, рождающее жизнь, взывающее к жизни, утверждающее жизнь, даже самую неприметную. Это - «Сурок» Бетховена. Пальцы мальчика на клавишах, его русые волосы озарились светом. «Это - «Сурок» Бетховена, - объяснил он, - но до конца я не умею его играть». Он закрыл крышку пианино, и свет, озаривший его, погас.
|
|
ЯКОВ БЕЛИНСКИЙ
РОЯЛЬ
Летящий на одном крыле. Среди созвездий. В дымной туче. Над бездной. Над волной кипучей. Почти забывший о земле.
Из чёрных выгнутых зеркал нездешнее сооруженье, в которое глядится зал, в своё вникая отраженье.
Дождь струн в разрыве облаков. Звенящий лабиринт рояля. Весь в перекрестьях острой стали. Внятнее внятного - без слов…
Боль жаждет раствориться в звуке, ей тяжко дышится в тиши, и Рихтера большие руки светло касаются души...
|
|
|
ЯКОВ БЕЛИНСКИЙ ОРКЕСТР Как сквознячок прохладным летом свистит, пронизывая зданье, так сквозь кленовый домик флейты летит живой души дыханье.
Как победитель марафона иль схимник, одержимый бесом, кричит безумье саксофона, вонзая в кровь свои диезы.
И самый страшный, самый старший, настырно, безотрывно, рьяно, пути прокладывает маршам козлиный топот барабана.
Как члены разношерстной лиги, где тросы трутся, как торосы, все разнобоки, разнолики, разбойны и разноголосы...
Те торжествуют, эти - хмуры, те - зрячи, а у этих—шоры... Но – настежь - ветром! - партитура! Следи за бровью дирижера!..
Аллегро переходит в престо, сплочен и слитен хор металла, и властно над безмолвьем зала царит гармония оркестра.
|
|
Илья Сельвинский НА КОНЦЕРТЕ Дирижер, крутой и своевольный, Жаждой бури явно обуян: В скрипках зыбь, в виолончелях волны, В контрабасах воет океан.
И сквозь этот музыкальный хаос, От родной отчаливши земли, Выплыли, как приказал им Штраус, Арфы, золотые корабли.
Как ревет и воет океан! Что мы, кораблишки, делать станем? Но с небес мерцает им орган Серебристым северным сияньем.
|
vmmkob.narod.ru
|
|
|
|
|
|
