Содержание
Стихи Марины Цветаевой о Москве
Москва Цветаевой, как лепестки цветков, то безумные и грациозно красивые, то завядшие и грустные, дождливые. Стихотворения, рифмы, стропы, всё переплетено в водовороте чувств досказанных и несказанных слов любви к городу, сквозь призмы переживаний и нескрываемых признаний.
— Москва! — Какой огромный…
— Москва! — Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придём.
Клеймо позорит плечи,
За голенищем нож.
Издалека — далече
Ты всё же позовёшь.
На каторжные клейма,
На всякую болесть —
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит, —
Там Иверское сердце
Червонное горит.
И льётся аллилуйя
На смуглые поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
В Кремле
Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Там, где в тени воздушных складок
Прозрачно-белы бродят сны —
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.
— «Я жить хочу! На что мне Бог?»
И в складках траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.
Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
— И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля.
(Осень 1908. Москва)
Над городом, отвергнутым Петром
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру и Вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
— И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
Над церковкой — голубые облака…
Над церковкой — голубые облака,
Крик вороний…
И проходят — цвета пепла и песка —
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!
Нету лиц у них и нет имен, —
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!
(Москва, 2 марта 1917)
Чуть светает…
Чуть светает —
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.
Покидают норы —
Старухи, воры.
Ведут разговоры.
Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.
Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.
Так, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры —
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего — Николая.
Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.
(10 апреля 1917)
Московский герб: герой пронзает гада…
Московский герб: герой пронзает гада.
Дракон в крови. Герой в луче. — Так надо.
Во имя Бога и души живой
Сойди с ворот. Господень часовой!
Верни нам вольность. Воин, им — живот.
Страж роковой Москвы — сойди с ворот!
И докажи — народу и дракону —
Что спят мужи — сражаются иконы.
(9 мая 1918)
Из рук моих — нерукотворный град…
Из рук моих — нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
По церковке — всe сорок сороков,
И реющих над ними голубков.
И Спасские — с цветами — ворота,
Где шапка православного снята.
Часовню звездную — приют от зол —
Где вытертый от поцелуев — пол.
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.
К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола,
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,
И встанешь ты, исполнен дивных сил…
Ты не раскаешься, что ты меня любил.
Тверская
Вот и мир, где сияют витрины,
Вот Тверская, — мы вечно тоскуем о ней.
Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?
Мы идем, оживленные, рядом,
Всe впивая: закат, фонари, голоса,
И под чьим-нибудь пристальным взглядом
Иногда опуская глаза.
Только нам огоньками сверкая,
Только наш он, московский вечерний апрель.
Взрослым — улица, нам же Тверская-
Полу взрослых сердец колыбель.
Колыбель золотого рассвета,
Удивления миру, что утром дано…
Вот окно с бриллиантами Тэта,
Вот с огнями другое окно…
Всe поймем мы чутьем или верой,
Всю подзвездную даль и небесную ширь!
Возвышаясь над площадью серой
Розовеет Страстной монастырь.
Мы идем, ни на миг не смолкая.
Все родные — слова, все родные — черты!
О, апрель незабвенный-Тверская,
Колыбель нашей юности ты!
Домики старой Москвы
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор…
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, —
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы — их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Семь холмов
(Из цикла «Стихи о Москве»)
Семь холмов — как семь колоколов!
На семи колоколах — колокольни.
Всех счётом — сорок сороков.
Колокольное семихолмие!
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом — пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.
И любила же, любила же я первый звон,
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
Провожай же меня весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землёй московскою!
У меня в Москве — купола горят!
У меня в Москве — купола горят!
У меня в Москве — колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, —
В них царицы спят, и цари.
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится — чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе — до зари!
И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как над рекой-Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю —
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари…
Но моя река — да с твоей рекой,
Но моя рука — да с твоей рукой
Не сойдутся, Радость моя, доколь
Не догонит заря — зари.
Мимо ночных башен…
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рёв молодых солдат!
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рёв зверский!
Дерзкая — ох — кровь!
Мой рот разгарчив,
Даром, что свят — вид.
Как золотой ларчик
Иверская горит.
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было — как хочу.
М Цветаева цикл «Стихи о Москве» 🔥 текст и анализ строк
Стихотворения Марины Цветаевой, анализ Дмитрия Кубракова
Полный текст
1
Облака — вокруг,
Купола — вокруг.
Надо всей Москвой
— Сколько хватит рук! —
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
В дивном граде сем,
В мирном граде сем,
Где и мертвой мне
Будет радостно —
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец,
О мой первенец!
Ты постом — говей,
Не сурьми бровей
И все сорок — чти́ —
Сороков церквей.
Исходи пешком — молодым шажком! —
Всё привольное
Семихолмие.
Будет тво́й черед:
Тоже — дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же — вольный сон, колокольный звон,
Зори ранние
На Ваганькове.
31 марта 1916 год
2
Из рук моих — нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
По це́рковке — все́ сорок сороков,
И реющих над ними голубков;
И Спасские — с цветами — ворота́,
Где шапка православного снята;
Часовню звёздную — приют от зол —
Где вытертый — от поцелуев — пол;
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.
К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола.
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,
И встанешь ты, исполнен дивных сил…
— Ты не раскаешься, что ты меня любил.
31 марта 1916 год
3
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи́ страшен
Рёв молодых солдат!
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рёв зверский!
Дерзкая — ох! — кровь.
Мо́й — ро́т — разгарчив,
Даром, что свят — вид.
Как золотой ларчик
Иверская горит.
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было — как хочу.
31 марта 1916 год
4
Настанет день — печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
— Остужены чужими пятаками —
Мои глаза, подвижные как пламя.
И — двойника нащупавший двойник —
Сквозь легкое лицо проступит лик.
О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразия прекрасный пояс!
А издали — завижу ли и Вас? —
Потянется, растерянно крестясь,
Паломничество по дорожке черной
К моей руке, которой не отдерну,
К моей руке, с которой снят запрет,
К моей руке, которой больше нет.
На ваши поцелуи, о, живые,
Я ничего не возражу — впервые.
Меня окутал с головы до пят
Благообразия прекрасный плат.
Ничто меня уже не вгонит в краску.
Святая у меня сегодня Пасха.
По улицам оставленной Москвы
Поеду — я, и побредете — вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, —
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.
11 апреля 1916 (первый день Пасхи).
5
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру и Вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
— И целых сорок сороко́в церквей
Смеются над гордынею царей!
28 мая 1916 год
6
Над синевою подмосковных рощ
Накрапывает колокольный дождь.
Бредут слепцы калужскою доро́гой —
Калужской, песенной, привычной, и она
Смывает и смывает имена
Смиренных странников, во тьме поющих Бога.
И думаю: когда-нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской —
Одену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь — и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по калужской.
Троицын день, 1916 год
7
Семь холмов — как семь колоколов,
На семи колоколах — колокольни.
Всех счетом: сорок сороков, —
Колокольное семихолмие!
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом — пряник, а вокруг плетень
И церко́вки златоголовые.
И любила же, любила же я первый звон —
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
— Провожай же меня, весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!
8 июля 1916 год
8
Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придем.
Клеймо позорит плечи,
За голенищем — нож.
Издалека́-далече
Ты всё же позовешь.
На каторжные клейма,
На всякую болесть —
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит —
Там Иверское сердце,
Червонное, горит.
И льется аллилуйя
На смуглые поля.
— Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
8 июля 1916 год
9
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
16 августа 1916 год
Поэтический цикл «Стихи о Москве» написан с марта по август 1916 года и состоит из девяти стихотворений, связанных единой темой – любовью поэтессы к столице. Сборник относится к раннему творчеству Марии Ивановны, произведения в нём написаны в лирическом стиле.
Разбор стихов
Первое стихотворение цикла является одой, в которой славится древний град Москва:
Где и мертвой мне
Будет радостно!
Цветаева называет столицу своим первенцем, ведь она родилась в столице и останется с ней навсегда, пусть и на Ваганьковском кладбище (к сожалению, последнее пожелание не сбылось).
Второй стих славит православную Москву с её сорока сороками церквей и Спасскими воротами. Этот город хранит сама Богородица, накрывая его своим покровом и благословляя на вечность.
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров.
Финал стиха описывает воскрешение града, который всегда будет возрождаться из пепла, исполненный дивных сил, при этом он не раскается, что любил автора строк.
Стих №3 – это лихая поездка по ночной столице, где тишина сторожевых башен сочетается с страшным ревом молодых солдат. Не забываем, что идет Первая мировая война и Москва наполнена солдатами.
Молодая кровь поэтессы играет, и она сама себе приказывает:
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу.
Цветаева даже в 24 года знает грани и умеет останавливать своё «Я хочу» против «Я должна».
Интерес представляет стих №5, где речь идёт о городе, который когда-то был отвергнут Петром (при Петре столицей стал Питер).
Марина Цветаева пишет тут, что этот град мстит ей отвергая её, словно бы в отместку за петровский поступок.
Вместе с тем поэтесса признает Москву лидером на первенство и пишет, что столица просто смеются над гордыней царя Петра, она выше его, она выше всего земного.
— И целых сорок сороко́в церквей
Смеются над гордынею царей!
Последний стих цикла написан в августе 1916 года и восхваляет красоту Москвы на излете лета. Тут мало философии, но град коротко и красиво описан в своей августовской красе. В это время зажигаются листья рябины, а в воздухе витает субботний перезвон сотен колоколов Иоанна Богослова.
В целом стихотворения цикла восхваляют Москву, делая акцент на православии и могуществе русской столицы XX века. Хорошо обозначают это цикл последние строки восьмого стихотворения сборки:
— Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
Средства выразительности
Анализ средств выразительности помогает нам найти в строфах эпитеты, метафоры и олицетворения.
Особое внимание стоит уделить эпитетам, так как они помогают оживить картинки стихов и более четко прорисовать образ столицы.
Отметим эпитеты, относящиеся к Москве – «дивный… мирный град», «нерукотворный град» и «странноприимный дом».
Из метафор выделим – «дочери передашь Москву» и «с багряных облаков уронит Богородица покров». Четвертая строфа второго стиха является двойной метафорой:
Часовню звёздную — приют от зол —
Где вытертый — от поцелуев — пол.
Олицетворения – «площади нас мчат», «бессонные взгремят колокола», «встанешь ты, исполнен дивных сил» (град) и т д.
Рифмовка в цикле меняется от перекрёстной до параллельной, что усложняет восприятие строк, если читать все стихотворения подряд, поэтому делайте паузу между ними.
Аудио-вариант
ТОП русской поэзии
- 💔 Анна Ахматова
- 🍷 Александр Блок
- 👀 Борис Пастернак
- ☝ Владимир Маяковский
- ✨ Зинаида Гиппиус
- ✔ Иосиф Бродский
- 🩸 Николай Гумилёв
- 💕 Николай Заболоцкий
- 😢 Марина Цветаева
- 🩸 Осип Мандельштам
- 💕 Сергей Есенин
- 🍂 Иван Бунин
- 📝 Федор Тютчев
- ✨ Игорь Северянин
- 👼 Константин Бальмонт
- 💕 Афанасий Фет
Четыре Стихотворения — Асимптота
Похвала Богатым
И после этого, установив сначала,
что между мною и тобою — мили!
Что причисляю себя к оборванцам,
Что место мое в мире честное:
Под колесами избытка:
За столом уродов, калек, горбатых:
После этого с колокольни,
Заявляю : Я люблю богатых!
За их корень, гнилой и шаткий
от колыбельной раны,
за бестолковую привычку
лезть в карманы и вынимать их;
за то, как самую тихую просьбу их уст
слушают как на крик,
за то, что в Рай не пустят
и что глаза не смотрят.
За свои секреты — всегда с курьером!
За свои страсти — с доставщиком!
За навязанные им ночи,
(а они целуются и пьют неистово!)
И за то, как в их счетах, в их скуке,
в их позолоте, в их зевоте, в их хлопке,
Я, вот, наглец — не купят,
Подтверждаю: люблю богатых!
И все же, несмотря на то, что выбриты,
и сыты, и снова накормлены (моргаю, и его нет!)
почему-то — их внезапный синяк,
почему-то — этот собачий взгляд,
сомневающийся . . .
— не могут ли они в основе
быть нулями? Не могут ли весы пошалить?
И за то, что среди всех отказов
такого сиротства нет на свете!
Есть еще такая нехорошая басня:
про верблюдов, лезущих сквозь иголки.
. . . За их взгляды, изумленные смертью,
извиняющиеся за болезнь,
как они за банкротство. . . «Я бы одолжил, был бы рад —
да». . .
За то, как, молча, из сжатых губ:
«Я считал караты, я—я был одним из вас».
. .
Клянусь: я люблю богатых!
30, 19 сентября22
***
И Бог с вами!
Будь-овца!
Идти стаями, стаями
Без мечтаний, без мыслей о своих
После Гитлера или Сталина
Выставить на распростертых телах
Звезда или Свастичные крючки.
23 июня 1934
***
На эти слова есть час.
Сквозь глухой звук
высшие права
коснитесь жизни.
Возможно — в плече,
упирается лбом.
Может быть — в луче света
невидимого днём.
В бесполезном следе
пепла — волна на листе.
Дань своему страху,
и своему праху.
Час — горячего самодовольства,
и самых тихих просьб.
Час безземельных братств.
Час мировых сирот.
11 июня 1922 года
В Москву
<1>
Наследство — в детский дом!
Не буду.
Великолепно, твоя полнота:
Отрекаюсь.
Когда я смотрю на своих соседей вдали —
Я отрекаюсь.
Как я топчу твои булыжники —
Я отрекаюсь.
====
Как в семнадцатом году,
праведник в белом,
Стоял ухмыляясь
под огнём.
Как в восемнадцатом году,
—С чем?— След ржавчины,
Искал всех сыновей
на заставах.
Вот штыки-
Не буду!—
За твою короткую память,
Отрекаюсь.
Дорогомилово, Рогожская,
остальные. . .
широко вы сделали
вашу литургию известной.
И рядовые, бок о бок
на главной площади
в лохмотьях,
утешенные, с лаврами . . .
Сметут дружно, метель, опилки,
снег чистый.
Лук, головы, в могилы
непокорных.
(И праведники были,
были — не какая-то иноземная ценность!)
Эти неправды, красные раны
к праведникам. . .
====
Старое, бывшее, на свалку!
Привет!
И в крови, на недавно умерших —
танец и икра.
Это для тех, для всех тех братьев
—Не буду!—
Прости меня, Иверская Мать!
Я отказываюсь.
12 января 1922 г.
<2>
Больше, чем женщина
в час встречи!
Лорел,
красных тряпок,
порезанная кровь —
снег.
Вот они, тесная стальная когорта,
прижата к кремлёвской стене,
спит
в ряд.
Лавр — вместо камня
и Кремля — рельс.
Вам не нужно
Божье знамя.
Честь —
как?
Их не чествовали, «со святыми».
Они не отдыхали со Святыми.
Лорел.
Снег.
Как над Святым Сердцем
тело — на страже.
Я грызу себе руки — ибо даже
здесь,
снег.
Гнев.— «Войди! Это над своими?!
За эту первую преступную связь
бьет час
.
С башни — с какой? — стою и думаю.
Что на такой земле,
Я шагаю,
Я вырос.
Я не уйду! («Руки отрубить!»)
Больше, чем женщина
В час разлуки
В час
ударов.
Под очередным мятежным лавром
Моя тайная страсть.
Гнев мой очевиден —
враг,
сон!
13 января 1922
Стихи Марины Цветаевой — Alice James Books
15,00 $
Marina Tsvetaeva
Перевод Ilya Kaminsky & Jean Valentine
2014 Aric Hoffer Award за поэзию-первый занявший второе место
2014 Montaigne Medal Finalist
2014 Da Vinci Eye Finalist
. CD (чтения на русском языке)
«Этот оммаж Цветаевой схватывает мгновения, линии и фрагменты так, как талантливый художник несколькими меткими мазками угля схватывает человека. Как понимают художники, правильная визуализация — не всегда лучший способ запечатлеть человека, сцену или идею. Важнее не полнота и точность, а интуиция, эмпатия и искусность. И в этом смысле Dark Elderberry Branch преуспевает блестяще».
— Гварлинго
Ноябрь 2012 г.
ISBN: 9781882295944
Продано
Добавить в корзину
Доступно в печати. Скоро появится цифровой формат.
Марина Цветаева (октябрь 1891–август 1941) родилась в Москве. Она жила и писала во время русской революции и московского голода. В 18 лет она опубликовала свой первый сборник стихов 9.0015 Вечерний альбом. Всю свою жизнь она писала стихи, пьесы в стихах и прозаические произведения. Цветаева считается одним из величайших поэтов русской литературы ХХ века.
Это пространство остается пустым, чтобы создать пустое пространство. Чтобы создать белый разделительный блок на этих отдельных страницах книги, добавьте блок цитат
— NC
Дополнительная похвала:
». . .мастер-класс по поэтике. . . [привнося] слой за слоем смысл, контекст и навыки в жизнь.
. . . Цветаева одобрила бы эту переработку своей работы».
— The California Journal of Poetics
«…с нежностью и эмоциональной цельностью [Валентин и Каминский] создали цветевоцентрический мир в великолепных стихах и отрывках из прозы».
— The Rumpus
«Нерусскоязычные до сих пор никогда не узнают, каково это читать Цветаеву, но Валентин и Каминский получили доступ к чему-то, что может содержать намеки на душу Цветаевой».
— Строительный журнал
«Величие любви, изгнания, утраты, отчаяния и веры встречается с силой духа, которой большинству из нас никогда не придется проявить; уязвимость, которую большинство никогда бы не выставило. Мы можем поблагодарить стальную бумагу, перья, красные чернила; колокола Москвы, груды счетов, хлеб от незнакомца, чтобы заглянуть в строки и жизнь Марины Цветаевой в нежном «чтении» поэтов Ильи Каминского и Жана Валентайна, сотрудничество, идеально подходящее для передачи этих земных следов».
— К.Д. Райт
«Для нерусского читателя поэзия Цветаевой всегда была домом без дверей и окон. Впервые переводчики не претендуют на то, чтобы жить в этом доме, а предпочитают стоять снаружи, главное вне себя, как в экстазе, влюбленном в гений Цветаевой. Этими блестяще введенными и поставленными стихами Каминский и Валентин предлагают не что иное, как первое настоящее приветствие Марины Цветаевой на английском языке. Если обратиться к собственным словам Цветаевой (есть — грязными руками, спать — грязными руками, писать грязными руками не могу), то эти два американских поэта написали эту русскую книгу сверкающими чистыми руками».
— Валжина Морт
«Из легендарной четверки великих русских поэтов своего поколения (другими были Ахматова, Мандельштам, Пастернак) начала ХХ века Марина Цветаева всегда казалась мне самой загадочной. Конечно, все они были загадочны — какой великий поэт, да и какая отдельная личность не является таковым? — но я отвернулся от чтения переводов (я не читаю по-русски) ее стихов и сочинений и от сочинений о ней и ее мучительной истории — и от чтения их с благодарностью, с чувством, что, какими бы яркими и жгучими они ни были, она был в них, как призрак в облаке, и снова исчез.
Этот новый отрывок из ее стихов и прозы, «дань уважения» Илье Каминскому и Жану Валентайну, дал мне более близкое и интимное ощущение ее, ее голоса и присутствия, чем раньше…0015 Ветвь темной бузины — это волшебство».
— В.С. Мервин
«Стихи, которые Илья Каминский и Жан Валентайн выбрали для перевода Марины Цветаевой, — это благословение опыта, благословение даже страдания, хотя и более простых причин радости, чье-то тело, луч света, книга. Камински говорит, что у него и Жана Валентайна очень разные темпераменты, чем у нее, но они показывают здесь то, что они показывают по-разному в своей собственной поэзии, что они сами, каждый из них, так хорошо умеют благословлять опыт, находить его неукротимую жизнь. Это лучезарная работа. Они выбрали подходящего поэта, чтобы в него влюбиться, и ее стихи откликнулись».
— Дэвид Ферри
«Как Бродский однажды написал о Цветаевой, «[ее] голос звучал как что-то незнакомое и пугающее для русского уха: неприемлемость мира».
истинного перевода, перенося этот голос, этот звук «от руки — через реку» на английский язык соразмерной интенсивности, свирепости и красоты. Ветка темной бузины великолепна: абсолютно необходимая книга для всех, кто любит Цветаеву».
— Суджи Квок Ким
». . .[этот] короткий, движущийся том содержит не переводы, а «прочтения», очень вольную интерпретацию. . . осторожные слова и эмоциональные крайности, которые характеризуют Цветаеву по-английски, как и на ее родном языке».
— Издательство Еженедельник
Похвала Марине Цветаевой:
«Гениальный поэт».
— Владимир Набоков
«Цветаева была… совершенно естественной и фантастически своевольной… Своенравие ее было не только вопросом темперамента, но и образом жизни… Ей всегда нужно было максимально пережить каждую эмоцию, стремясь к экстазу, а не только в любви, но и в покинутости, одиночестве и несчастье».