Содержание
Зимний вечер (Буря мглою небо кроет) читать стихотворение, текст стиха онлайн
- Стихи
- Стихи Пушкина
- Зимний вечер (Буря мглою небо кроет)
/
/
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
- Автор и название;
- История произведение;
- Описание темы;
- Композиция;
- Жанр;
- Средства выразительности: метафора, эпитет, сравнение и антитеза.
Автор и название: автор А.С. Пушкин, стихотворение «Зимний вечер».
История создания
В 1824 году А.С. Пушкин вернулся из юга в село Михайловское. Где провел немало времени.
В 1825 году родители поэта уехали жить в Москву, оставив сына на зимний период в Михайловском, с няней Ариной Радионовой.
Зимой 1825 года появилось стихотворение «Зимний вечер», которое было посвящено близкому человеку, любимой няне Арине.
В произведение можно заметить указанные биографические моменты писателя.
Тема стихотворения
Так как поэт любил зиму, ему нравилось писать произведения на зимнюю тематику. Это стихотворение не стало исключением. В теме задействованы два лирических героя с тоской на душе.
Стих начинается со строк, где описывается вьюга, главный герой прислушивается к каждому ее шороху, к каждому звуку.
В первой строфе вьюга занимает главное место. Четко описывается, как она воет, как стучит в окно.
Вторая строфа начинается с описания темной избы, в которой начинает принимать участие второй главный герой, вернее героиня – печальная старушка. Эта часть стихотворения рассказывает, как старушка сидит около окна в полном унынии, а мужчина предлагает ей выпить и вспомнить молодые годы.
Последнее восьмистишие начинает снова рассказывать о снежной вьюге, о печали героев, про их грустную судьбу.
Композиция
Композиция «Зимнего вечера» делится на две части, это – описание вьюги и общение главных героев, их чувства, настроение.
Произведение имеет четыре октавы:
- В первом куплете полностью описывается вьюга за окном;
- Во втором куплете к вьюге добавляется второй лирический герой – старушка;
- Третий куплет посвящен полностью беседе главных героев;
- В четвертом куплете опять два действия: буря и герои. Идет повтор 4 первых строк первого куплета и первые 4 строки третьего куплета.
Особенностью смыслового группирования является повторение первых четырех строк из первого и третьего восьмистишия.
Жанр
По описанию в произведении грусти и воспоминаний лирического героя, стихотворение имеет лирический жанр – элегия. Также настроение героя передается и через «картину» стихотворения.
Средства выразительности
С помощью индивидуальных цитат можно выразить зимние не погодные условия, создать образ главных лирических героев, передать их внутреннее чувство.
Метафорой поэт четко передал настроение главных лирических героев.
Эпитетом были подчеркнуты главные детали стихотворения.
Сравнения наполнили произведение звуками вьюги.
Другие:
← Ответ↑ Стихи ПушкинаДрузьям →
Зимний вечер (Буря мглою небо кроет)Сейчас читают:
- Образ и Характеристика Андрея Болконского в романе Война и мир сочинение
Андрей Болконский сын Никола Болконского. Болконские очень богатый, знатный род. Князь Андрей получил отличное воспитание и образование. На протяжение всего романа можно отметить, как этот герой меняется, как меняется его восприятие мира.
- Сочинение Что такое человечность рассуждение 15.3 ОГЭ 9 класс
Гулял я как-то со своей собакой, и увидел как пожилой мужчина в старом потрепанном пальто сидел одиноко на лавочке. В его руках была газета, и он увлеченно ее читал. А напротив него стояла компания молодых людей. Тут с подъезда вышла молодая
- Сочинение по картине Серебряковой За туалетом. Автопортрет 6 класс
артина Зинаиды Васильевны Серебряковой «За туалетом.
Автопортрет» была написана в 1909 году в селе Нескучное. Художница является одной из самых первых женщин в России, которые вошли в историю живописи. - Образ и характеристика Пети Трофимова Вишневый сад сочинение
Изначально автор создал образ Пети Трофимова в знаменитой пьесе «Вишневый сад» как образ исключительно положительного героя. И хотя Антон Павлович не сделал этот образ главным героем, тем не менее он играет в произведении не последнюю роль.
- Сочинение Ученье — свет а неученье — тьма (рассуждение)
Сочинение-рассуждение по теме: ученье-свет, а не ученье-тьма.На самом деле, эту замечательную пословицу родители повторяют нам чуть ли не каждую неделю. Естественно, она не несет прямого смысла,
- Сочинение на тему Время года весна 3, 5, 6 класс
Скоро наступят теплые весенние дни. Ярче станет светить солнце. Нежным теплом будет ласкать природу. Начнет таять снег, и побегут ручьи. Из под снега появятся самые первые цветы подснежники.
Автопортрет» была написана в 1909 году в селе Нескучное. Художница является одной из самых первых женщин в России, которые вошли в историю живописи.Легкие для запоминания стихи Пушкина ~ Оллам
Уж небо осенью дышало.
..
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Отрывок из поэмы Евгений Онегин
17442
Голос за!
Зимний вечер
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной…
Читать далее…
16432
Голос за!
Красавица
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сияньи исчезает.
Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, —
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
1832
19733
Голос за!
Туча
Последняя туча рассеянной бури!
Одна ты несешься по ясной лазури,
Одна ты наводишь унылую тень,
Одна ты печалишь ликующий день.
Ты небо недавно кругом облегала,
И молния грозно тебя обвивала;
И ты издавала таинственный гром
Довольно, сокройся! Пора миновалась,
Земля освежилась, и буря промчалась,
И ветер, лаская листочки древес,
Тебя с успокоенных гонит небес.
1835
16072
Голос за!
Царское Село
Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений,
О ты, певцу дубрав давно знакомый гений,
Воспоминание, рисуй передо мной
Волшебные места, где я живу душой,
Леса, где я любил, где чувство развивалось,
Где с первой юностью младенчество сливалось
И где, взлелеянный природой и мечтой,
Я знал поэзию, веселость и покой…
Веди, веди меня под липовые сени,
Всегда любезные моей свободной лени,
На берег озера, на тихий скат холмов!..
Да вновь увижу я ковры густых лугов,
И дряхлый пук дерев, и светлую долину,
И злачных берегов знакомую картину,
И в тихом озере, средь блещущих зыбей,
Станицу гордую спокойных лебедей.
1823
11425
Голос за!
Сожженное письмо
Прощай, письмо любви! прощай: она велела.
Как долго медлил я! как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал. Гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет…
Минуту!.. вспыхнули! пылают — легкий дым
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит… О провиденье!
Свершилось! Темные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты
Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди…
1825
12860
Голос за!
Если жизнь тебя обманет…
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
1825
10575
Голос за!
Ангел
В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
«Прости, — он рек, — тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал».
1827
10910
Голос за!
Цветок
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвел? когда? какой весною?
И долго ль цвел? и сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?
1828
8808
Голос за!
Няне
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе…
1826
9121
Голос за!
Дар напрасный, дар случайный…
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью
Ум сомненьем взволновал?
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
26 мая 1828
9475
Голос за!
Предчувствие
Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне…
Сохраню ль к судьбе презренье?
Понесу ль навстречу ей
Непреклонность и терпенье
Гордой юности моей?
Бурной жизнью утомленный,
Равнодушно бури жду:
Может быть, еще спасенный,
Снова пристань я найду.
..
Но, предчувствуя разлуку,
Неизбежный, грозный час,
Сжать твою, мой ангел, руку
Я спешу в последний раз.
Ангел кроткий, безмятежный,
Тихо молви мне: прости,
Опечалься: взор свой нежный
Подыми иль опусти;
И твое воспоминанье
Заменит душе моей
Силу, гордость, упованье
И отвагу юных дней.
1828
8361
Голос за!
Зимнее утро
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела —
А нынче… погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый,…
Читать далее…
10639
Голос за!
- Показать еще
Пушкин, Александр (1799–1837) — Медный всадник: Петербургская повесть
(Повесть о Петербурге)
«Нева в Санкт-Петербурге зимой»
Теодор Хильдебрандт, 1844
Рейксмузеум
Переведено А. С. Клайном © Copyright 2021 Все права защищены
Эта работа может быть свободно воспроизведена, храниться и передаваться в электронном или ином виде для любого 0015 некоммерческое назначение .
Применяются условия и исключения.
Содержание
- Предисловие
- Введение
- Часть первая
- Часть вторая
Предисловие
События, описанные в рассказе, основаны на фактах.
Подробности наводнения (1824 г.) взяты из современных записей. Любопытные могут сослаться на отчет (1826 г.) Василия Николаевича Берха, географа и историка.
Введение
На том берегу, охваченном волнами и пустынном,
В задумчивости он стоял; пристально
Глядя в сторону моря, в то время как сильная
Река, широкая перед ним, медленно
Увлекла за собой лишь одну утлую лодочку.
По всей его длине болотистый берег
Моховыми избушками могли похвастаться немногие,
Чехонцы скудное жилище;
Пока земля, окутанная туманом, принимала гостей
Лесам, окутанным светом,
Где вздыхали сосны. «Отсюда, — думал он, —
Мы будем угрожать дерзкому шведу, а здесь
Город будет построен, чтобы помешать
Нашему надменному соседу, живущему поблизости.
Природа предназначила ей быть
Окном в Европу, а мы
Стоим твердо у волны;
И будут развеваться флаги всех земель,
Океанариумы, и таким образом узнать землю,
Что эти давно неизвестные воды омывают.
’
Сто лет назад – и ныне,
Юный город, богатый красотой,
Лес и болото, укрощенное его обетом,
Поднимается дивно и гордо,
Где когда-то финский рыбак,
Тот грустный приемный — дитя природы,
На этих плоских берегах, на всю жизнь
Закиньте свою хрупкую сеть над водой;
И здесь на земле множество
Дворцов; они тянутся вдоль побережья,
Толпа башен, прекрасных и стройных,
И из уголков земли,
Корабли приходят, толкаясь, к причалу,
Чтобы увидеть город в его великолепии;
Нева, одетая в гранит, течет
Под прочными мостами; сады, там,
Украшают ее острова, ее доли красоты;
Темно-зеленый на фоне синей воды.
Столица наша, тем моложе,
Старая Москва кажется поблекшей,
Как рядом новая царица,
Вдовствующая императрица кажется пресытившейся.
Люблю тебя, создание Петра,
Люблю тебя, милостивый и строгий;
Мощное возлияние Невы,
Берег гранитный, такой чистый и ясный;
Ваши чугунные узорчатые перила;
Твои задумчивые ночи безлунного света,
Бесконечные вечера прозрачных сумерек,
Когда без лампы я еще читаю и пишу,
Пока видны спящие дома
Неподвижный, бледный, над улицами внизу,
Шпиль Адмиралтейства еще светится;
В то время как, даря полчаса ночи,
Один полусвет сменяется другим,
Не позволяя тьме
Те последние позолоченные облака задушить,
И еще осветляя безмолвный парк.
Люблю я твои зимы, суровые от мороза,
Воздух тихий, лица девушек румянее
Чем багровые розы, на свою цену,
По реке мчались сани;
Громкий шум, яркий свет, мяч, игра
Карты вечером, праздное пьянство,
Чаша для пунша, окутанная синим пламенем,
Шипение звона заряженных стаканов.
Я люблю смотреть на воинственную мощь
Зашевелить Марсово поле, красота,
Однообразно, пехоты,
Колышущаяся конница, вечно
В гармонии, высоко поднятые знамена, бой,
Латунные шлемы, сверкающие на свету;
Закаленные в боях, гордо идут.
Я люблю тебя, воинственная столица,
Поднимающийся дым, грохот пушек,
Когда наша Царица добавляет смертного
Сына в Имперский магазин.
Или Россия, снова торжествуя,
Побеждает сломленного врага;
Или когда, трескаясь, голубой лед,
Нева несет его к морю,
Радуясь рождению Весны.
Гордо стой, Петров великий град,
Стихия, ныне покоренная, наконец
В мире с тобою; и, наконец,
Пусть останется в прошлом финская вражда
Эти волны в своем плену
Все еще несут для вас; пусть забудут
Чтоб шевелиться в напрасной злобе,
Иль беспокоить нескончаемый сон Петра!
Страшное время было… Я храню
Память о нем свежа, как никогда;
Друзья мои, я расскажу одну историю,
Те печальные дни, которые я буду помнить,
Повесть о горе, как это случилось.
Часть первая
Ноябрь, холод, осень, грусть,
Дыхание над потемневшим Петроградом,
Воды плещутся, шумно,
У границ города,
Нева, как терпеливая, усталая,
Ворочается, беспокойно.
Было уже поздно, дождь
Сердито стучал в стекло,
Ветер завывал, скорбно,
Когда домой от дорогих друзей пришел
Молодой человек, по имени Евгений…
По крайней мере я его так назову, правда
Это один я знаю, из многих строк,
И тогда звук кажется прекрасным,
Он действительно вытекает из моего пера.
Его фамилия нам не понадобится;
Но за много дней минувших,
Быть может, его свет мог бы сиять,
Он мог бы привлечь внимание Карамзина,
Тот, на котором была основана какая-то сказка,
Забытая теперь славой или слухами,
Помнят только в Коломне.
Наш герой писарь, служит скромно,
И знатностью не хвалится,
О своих умерших предках не думает,
Ни древних времен, ныне давно забытых.
Дома Евгений (или Евгений!)
Снял пальто, разделся, лег,
Но не уснул, в мыслях утонул,
О том, где был и где был,
И чего еще? Что он был беден,
Принужден к труду, навсегда,
Чтобы сохранить свою независимость,
Его честь и его самоуважение;
Что Бог был скуп, и поэтому
И мозги, и богатство отвергли
В его даре; что были
Прекрасные люди, казавшиеся гораздо более счастливыми,
Тупоголовые ленивцы, праздные, но блаженные!
Что он проработал всего два года;
Что этот дождь, усиливая его страхи,
Никогда не кончится; а в остальном,
Что река полною быстро встала,
Мосты замкнули, так быстро,
Чтоб не увидела его Параша,
Казалось, дня два-три.
И тут Евгений глубоко вздохнул,
И тогда он мечтал, как всякий поэт:
«Женитьба? Почему бы не пройти его?
Хотя есть всякая трудность;
Я молод, я здоров, и я вполне
Готов работать день и ночь;
Я найду нам место для ночлега,
Где Параша будет довольна,
Просто, скромно, платить не много.
Год-два затраченных усилий –
Тогда я выиграю повышение; пока она
Я доверю родить нашу семью,
Растить детей, без суеты…
И так, будем жить, так и умрем,
Рука об руку; и, со слезами на глазах,
Внуки нас похоронят…»
Так он мечтал. И полный печали
Всю эту ночь он дремал и желал
Не так выл ураган,
И чтобы дождь не настаивал
На стук в оконное стекло,
Так гневно… пока, наконец,
Он закрыл глаза. И вот дневной
Бледный свет снова засиял ясно,
Сквозь густой ночной туман…
Страшный рассвет!
Всю ночь, Нева,
Текла к морю, против бури…
Ее кипящие волны, могучий рой,
Не силою побеждать…
К утру явились толпы,
Толпящие речные берега и берег,
Струи брызг, взметнутые заново,
Из пенящегося рева воды.
Ветры Персидского залива теперь заблокированы и преграждены,
Нева, бурлящая, сорванная, гневная,
Таким образом, отброшенная еще раз, обрушилась тяжело
На ее острова, глубоко затопленные.
Погода все усиливалась в ярости,
Вздувшаяся река, громко несущаяся,
Бурлила и бурлила, яростный котел,
И тогда, одичавший зверь, понесся
К городу, пока, до нее,
Она возила все вещи, пока все кругом
Было свободное время, под землей,
Подвалы заполнены; грязная вода льется
Сквозь решетки, еще глубже сверлит;
До утопления Петрополис стоял теперь,
Как Тритон, по пояс посреди потока.
В атаку! Атаковать! Волна за волной вздымается
В окна – дерзкие, как воры
Входят – лодки разбивают стекла.
Плаван из подносов плывет, посреди остается
Изб, бревен, и подпорок, и коньков,
Доски и рельсы, разрушенных мостов,
Пока гробы с кладбища плывут
По улицам! Народ боится
Божий гнев, Судный день уже настал.
Еда, кров, все надежды должны рухнуть!
Кто предоставит? В тот страшный год
Покойный царь правил еще, Александр,
Великой славы; теперь оглушенный, он стоял,
На своем балконе, над потоком,
И бормотал: «Ни один король не может овладеть
Божьими стихиями».
Хаос там, внизу, все, что
Широкое озеро, которое теперь сотворили воды,
К которому еще больше перенеслись улицы,
Широкие реки, текущие вокруг острова,
Его дворец посреди воды пришвартовался.
Царь говорил; его генералы укомплектованы
Каждой последней лодкой, и однажды на борту
Плыли по улицам, как дальним, так и ближним,
Пренебрегая опасностью, принося спасение
Косякам полуутонувших людей, которые
Были подавлены потерей и страхом.
И там, где на Петровской площади
Возвышался новопостроенный особняк, как раз там,
Где на высоком портике,
Два льва стоят на страже двери,
Как живые, с поднятой лапой,
Крест в руках, вот так,
Евгений, бледный и полный горя,
Сел на мраморную спину одной твари,
И не страшный натиска бури,
За другого опасаясь, он
Не слышно какофонии ветра,
Не видя, как поднялась вода
Подошвы омыл, так жадно,
И дождя не почувствовал, в грустной позе,
Шляпа хлестала с него свирепо;
Вместо этого его отчаянный взгляд был неподвижен
В какой-то дальней точке, когда сердитые волны
Поднялись из глубины и, бушуя, смешались,
Вырывая мертвецов из могил,
И, горно, возвышаясь, на высоте,
Где плавали обломки небо,
Плывущий, бесцельный… О Боже, да, там –
Близко к волнам, недалеко откуда,
Верба, сломанный забор,
Ветхая хижина, служившая единственной защитой,
Для вдовы и ее дочери
Его Параша – сон ли это,
Просто сон, в котором он ее искал?
Или вся наша жизнь, ее яркий отблеск,
Лишь пустой сон, от рождения;
Шутка небес против Земли?
Там он сидел, как заколдованный,
И к этой мраморной твари прицепился,
Не в силах слезть! Пока, широко,
Вода раскинулась во все стороны!
И, повернувшись к нему спиной, в своей мощи,
Над гневным течением Невы,
На все еще непоколебимой высоте,
Его рука, протянутая справа,
Большой бронзовый идол на коне.
Часть вторая
Но теперь, пресытившись разрушением,
И утомившись от слепого высокомерия,
Нева кончила свой натиск,
Гордясь негодованием своим,
Покинув добычу; действие
Банды головорезов, грабящих
Какая-то бедная ничего не подозревающая деревня,
Почти то же самое; боль, удары,
Крики, вой, так оно и есть!…
Потом отягощенные своим грабежом,
Измученные, боящиеся скорой погони,
Бандиты исчезают со своей добычей,
Рассыпая свои объедки, хаотично.
Воды ушли, улицы освободились,
И Евгений, почти немой
Надеждой и тоской, страхом,
Преследовал быстро удаляющуюся Неву;
Но, не смирившись, разгневанная река
Торжествуя в своей победе,
Все еще бурлят и бурлят,
Воды пенятся в ложе,
Словно пламя под ними бурлит,
Пока тяжело дышит река,
Словно мчится конь в битве.
Евгений вгляделся и увидал лодку;
Находка – целая и все еще на плаву;
Позвал беззаботного паромщика,
Кто рискнет в коварную воду,
За монету — червонец, серебро —
И вот, к лодке Евгений побежал.
Долго сражался искусный гребец
Бурные воды, ищущие землю,
Путешествие отважного путешественника, чреватое
Опасностями; тем не менее, подброшенные высоко и пойманные
Бурлящими волнами с обеих сторон,
Они достигли берега, наконец.
Потом он
Искал, по улицам, когда-то знакомым,
И теперь все обратились к одному похожему
Водянистая пустошь, грустно видеть!
По бокам лежит промокший мусор,
Влажные руины, открытые небу;
Вот зияющий фасад, там
Разрушенный дом, стены обнажённые,
Волны омывают; а вокруг
трупов, как на каком-то поле боя.
Евгений, измученный страхом
Утомленный мыслями невыносимыми,
Бежал быстро, как сумасшедший,
Стремительно, по улицам, туда, где
Судьба ждала теперь, лицом неявным,
Как с каким-то письмом, плотно запечатанным;
Вот залив, все будет известно,
Коттедж рядом, правда открылась…
Что это?
Он остановился, потом пошел обратно
Его шаги.
.. повернули… снова посмотрели… и столкнулись с
Ива, все еще стоящая — конечно,
Ворота были здесь когда-то? Больше не надо; он
Кружился быстро, ум полон забот,
Пытаясь понять все это,
Бегал туда-сюда и повсюду,
Окруженный мыслями, которые должны быть ужасны.
Никаких признаков хижины он не увидел.
Он ударил себя по лбу, вдруг,
И громко расхохотался.
Быстро опустилась ночь;
Туман окутал дрожащий город;
Оставшиеся, без надежды на сон,
Между собой несли бдение,
И говорили о прошедшем дне.
Свет зари,
Сквозь бледные тучи, тусклые на вид,
Взглянув на столицу, внизу
И осветили улицы, уже свободные от увядания,
Все вещи окутаны малиновым сиянием.
Многие больные однажды исправлены,
Порядок, возвращенный, рассеявший ночь;
Дороги и тротуары теперь были свободны,
Народ бродил беззаботно,
Чиновничество снова ушло на работу,
Пока храбрый купец, с магазином
Товаров Нева не взяла,
Собрал все, что он не потерял,
Готов продать свои акции и возместить
убытки за счет соседа.
Теперь вывезли севшие на мель лодки.
Из сырых дворов.
И граф Хвостов,
Поэт возлюбленный Музы,
Стремительно, в бессмертных стихах, весть
Скоро творил, для каждого Романова.
А вот мой бедный Евгений…
Его беспокойный разум не выдержал
Удар так жестоко ударил его,
Бунтующие волны по обе стороны
Невская суматоха, рев ветра,
В ушах зазвенело и, все беспилотные,
Он бродил по тому пустынному берегу,
Мучимый кошмарной мыслью.
Прошла неделя, месяц – нежданный,
В свои комнаты он больше не возвращался,
И его бедная квартира была приобретена,
Вскоре сдана, когда срок истек,
Какому-то поэту; теперь, путешествуя налегке,
Не обращая внимания на мир, он заблудился,
Спящий ночью у причалов,
Из объедков нищего он приготовил еду.
Он был жалким зрелищем;
Разорванная одежда показала его бедность,
Теперь каждый шов разорван и изношен;
В него дети бросали камни;
И с тех пор, как он бродил по дороге,
Многие кучеры стегали ему кости;
Слишком ошеломленный, чтобы заметить, он зашагал дальше;
Несмотря на внешний шум и блики,
Глух ко всему, кроме собственных мыслей,
Свою грустную компанию он искал
Внутренний мир печали и забот.
Итак, он затянул свой бренный срок
Оставшись, ни зверь, ни человек,
Ни то, ни то, без места,
В этом мире или в следующем… вид,
У Невы, лето тихое
Превратился в осень, где он спал,
Порывистый ветер бдения хранил,
Тенистая волна плескалась о берег,
Как какой-то проситель у двери,
Неуслышанный по справедливости, а пена
По гранитным ступеням бей домой.
Спящий проснулся, воздух был мрачен,
Холодный ветер уныло вздохнул,
Дождь полил, как вдалеке, какой-то часовой
Позвал, и вскочил наш Евгений…
Прошлое, ужасы он вспомнил ,
Он споткнулся, торопливо, ошарашенный,
По набережной, и вдруг
Остановившись, с диким выражением лица,
Оказался под величественными
Столпами Особняка; там, на месте
Как стражи, как живые, лапы воздев,
Сидели два каменных льва, не удивившись,
И там, на его гранитной высоте,
Над сумрачным течением Невы,
Его рука простерта к ночи,
Большой бронзовый идол на коне.
Евгений вздрогнул. Страх покинул
Его разум и принес новую ясность;
Он знал то место, где когда-то,
Волны на бурю питались,
Разгневанный, в своем диком бунте.
Он знал львов и особняк,
Квадрат, и маячит, неподвижно,
Тот, кто с безграничной волей,
Город на болоте основан;
Его бронзовая голова окутана тьмой…
Грозный, в глубине ночи!
Какие мысли рождаются на этом лбу!
Что означает эта скрытая сила!
А в этом коне какая огненная сила!
Куда ты скачешь, гордый конь?
Куда опустятся твои поднятые копыта?
О Повелитель Судьбы, не так ли,
Поднял Россию на задних лапах к небу,
Обуздал ее железным удилом, взметнул высоко
На страшный край пропасти?
Наш бедный сумасшедший ходил кругом,
До его взгляда развернулось лицо
Того, кто оседлал полмира;
И там, перед ним, стоял на своем.
В груди было тесно, лоб холодный
У перил.
Накатили темные туманы
На его взгляд; его кровь кипела,
Евгений стоял мрачно,
Перед этим гордым бронзовым чучелом,
Со стиснутыми зубами, сжимая кулаки,
Как будто одержимый какой-то темной силой,
!’ –
Он бормотал, трясясь, мстительно –
«Прекрасная работа!» потом, спотыкаясь на своем пути,
Он бежал сломя голову, ибо вдруг,
Казалось ему, могучий Царь,
повернул голову, пока, далеко
Внутри глубокое пламя полыхало, гневно…
Он бежал по пустой площади,
Но слышал звук, позади него —
Очень похожий на грохот грома —
Тяжелых копыт; мостовая под Ним
Громко звенела и, казалось, двигалась,
Ибо освещалась бледной луной, вверху,
Его правая рука простерта к небу,
Быстро шел Медный Всадник,
На своем быстром коне, что маячил высоко;
И всю ночь бедный безумец,
Куда ни ступни ступни,
Слышал, в погоне, Медный Всадник,
За спиной стучали огромные копыта.
С этого момента всякий раз, когда
Ему случалось входить в ту же площадь,
Смущение наполняло его лицо; кроме того,
Он схватился бы за сердце, в тихом отчаянии,
И, быстро, в виноватом ужасе,
Как бы сознавшись в какой-то ошибке,
Не стремясь теперь поднять глаза,
Он прошёл бы мимо.
Остров лежит
Недалеко от берега, а там
Какой-нибудь рыбак может высадить свой улов,
И пообедать ночью; или какой-нибудь клерк звонит,
Одно воскресенье, и его молчание долей.
На нем не растет ни травинки,
Там наводнение, надо полагать,
В своих широких блужданиях туда и сюда,
Повалило на мель разбитую хижину,
остался на месте,
И лежал над приливным потоком,
Как черный куст, утонувший и выброшенный на мель.
Баржа прошлой весной бросила якорь там,
В то время как бригада рабочих приземлилась,
Чтобы загрузить ее бревна, сухие и голые;
И у его порога, там нашли,
Наш сумасшедший лежит, холодный и мертвый;
И, подняв его на ноги и голову,
Похоронили его в этой священной земле.
Конец «Медного всадника»
«Пушкин и его английские переводчики» Макса Истмана
Для меня публикация предисловия Ярмолинского и переводов Пушкина Бабетты Дойч по случаю его столетия является бедствием как в литературе, так и в наших культурных отношениях с Россией. Книга не является произведением любви. Ни Ярмолинский, ни Бабетта Дойч не считают Пушкина великим поэтом, не относятся к нему с личной любовью и даже, судя по вступлению, с уважением. Я никогда не читал более чопорно-презрительного эссе, чем то, которым Ярмолинский представляет американской публике этого великого поэта и великого человека. Поэзия Пушкина, — говорит он для начала, — «бесобразна и невинна в мысли» — утверждение, которое я могу объяснить только разногласиями относительно природы образов и ума, которые практически ставят г. Ярмолинского и Пушкина в разные места. биологические виды.
«Руслан и Людмила», восхитительную сказку, очаровавшую весь славянский мир, породившую новую поэтическую эпоху и вознесшую Пушкина на вечную славу, Ярмолинский выбрасывает в мусорную корзину как «ребяческий спектакль».
О задушевной лирике Пушкина к свободе, о его бунте против самодержавия, о его мягкосердечной ненависти к крепостному праву, державшей его в ссылке или под полицейским надзором практически всю жизнь, Ярмолинский может сделать только такие замечания: его ребяческая бравада, его дерзкие авантюры, его портновские экстравагантности, его цинизм были теперь протестом против установленной власти, жертвой которой он чувствовал себя». бунт против условностей общества» — «Он был мятежником не по натуре, а в силу обстоятельств».
О чувствительности Пушкина к женщинам и его высокой, веселой откровенности по этому поводу Ярмолинский говорит с самодовольным ужасом Y.M.C.A. секретарь на запой у автомата с газировкой. Волнующими аллюзиями на сексуальное «раннее развитие», на «ранние эксцессы», на «ужасные последствия для здоровья», на «беспорядочную безответственную жизнь веселого холостяка», на «ужины с шампанским», на «распутные привычки» и т. впечатление, что этот превосходный и монументально продуктивный персонаж не обладал самодисциплиной и прожил свою жизнь мотом.
Если задуматься о том, что Александр Пушкин создал литературный язык, создал национальную литературу, написал целую книжную полку повествовательных стихов, драматических стихов, политических стихов, повестей в прозе, драм, рассказов и романа в стихах, , помимо , сочиняющих тексты столь интенсивного совершенства, что его имя можно отнести к тем, кто добился бессмертия ничем иным, — если учесть, что все это было достигнуто в декадентском обществе, перед лицом правительственных преследований и личных несчастий, а также между В возрасте двадцати и тридцати восьми лет вы удивляетесь, какие монументальные произведения Авраама Ярмолинского хранятся под его безмятежным столом там, в Публичной библиотеке, чтобы оправдать его насмешки над сильным пристрастием Пушкина к удовольствиям.
Все клише сексуального фанатизма здесь. «Он продолжал влюбляться во всех хорошеньких женщин на своем пути». — «Он по-прежнему бегал за женщинами». Какое безмерное оскорбление женщин в этой фразе! И какое безмерное оскорбление для Пушкина — произнести эту фразу даже после того, как поэт, горюющий и отчаявшийся, искал в окружающем его дешевом и глупом обществе верную спутницу жизни!
«Он по-прежнему бегал за женщинами, но теперь с мыслью о супружестве в затылке.
..» Я не знаю, какая внутренняя обида затаилась у г. Ярмолинского на наиболее любимых земляками поэтов. В предисловии к некоторым моим переводам в «Антологии мировой поэзии» он охарактеризовал Лермонтова как «блестящего повесу и эгоистичного хулигана» — совершенно беспричинное оскорбление, которое я спустился и умолял издателя убрать из будущих изданий книги. Г-н Ярмолинский, кажется, постоянно имеет в виду какое-нибудь высшее лицо, достигшее таких высот святости и самообладания, что по сравнению с ним почти все заблуждающиеся и своенравные смертные, особенно если им доведется насладиться малым удовольствием, кажутся основательно утонувшими. в канаву.
Если бы за этой насмешливой атакой на характер Пушкина последовала поэзия Пушкина, это не имело бы большого значения. Ибо веселье и дружелюбие Пушкина, его утонченное самообладание, его чрезмерная нежность к своим персонажам и читателям, его смелость и его грация, его порывистое богатство и вместе с тем властная сдержанность, его абсолютная прямота и абсолютное владение орудием речи, привлечь на свою сторону всех чувствительных читателей, как он за свою жизнь привлек всех чувствительных мужчин и женщин.
Со своей стороны, я не сомневаюсь, что в глазах потомства, считающегося с русским языком, Пушкин будет поставлен в один ряд с величайшими поэтами мира. В своих лучших лириках он не уступает Горацию, на которого он там более всего похож; и в своих сказках он не уступает Чосеру, на которого тоже похож. Для меня он лишь немного похож на Байрона, если не считать обладания неотразимым юмором и сопутствующей ему дерзкой сексуальной откровенностью. И его юмор настолько нежнее, чем у Байрона, настолько более весенний, неизбежный и изящно вплетенный в его песню, что это сравнение делает ему честь. На самом деле он превосходен в том, что можно назвать лирическим юмором. Он превосходен в почти свойственном ему искусстве — придавать эмоциональную ценность и вместе с тем поистине классическую элегантность фразам обыденной, почти сленговой речи. Он, на мой взгляд, высший мастер рифмы. В случае с Горацием он превосходно передает то, что я называю текучей сущностью дружбы. И при всем этом и, прежде всего, он достиг лирического совершенства.
Он передал во многих стихах то значение слова и бытия чувства, как ветер и движущая его сила, бездыханно и необъяснимо одно, что ставит его рядом с Сапфо и Катуллом, Вийоном и Робером Бернсом.
Ничего из этих качеств, практически ничего характерного для Пушкина, нельзя найти в поэзии этой книги — ни в основной ее части Бабетты Дойч, ни в дополнительных произведениях Альфреда Хейса, Оливера Элтона и других. При его качествах сразу должно быть очевидно, что Бабетта Дойч — последний поэт в мире, который переводил Пушкина, даже если бы она хорошо знала русский язык. У нее нет юмора; соответственно, у нее нет вкуса к возвышению разговорного. Она не имеет вкуса к тому, что я подразумеваю под жидкой сущностью дружбы, ибо это совершенно неверная и языческая субстанция. Она не терпит гей-сексуальности и гей-прямодушия в этом вопросе, будучи в этой теме столь же самодовольно сдержанной, как и ее муж. В собственной поэзии она не обнаруживает даже стремления к воздушной чистоте Сапфо и Катулла.
Она принадлежит — со всеми ее поэтическими достоинствами, которые я признаю настоящим — к другой породе. А что касается рифмы, то, если бы она сама была владычицей мира, она могла бы только испортить свое главное усилие, «Евгений Онегин». Ибо у Пушкина рифмосхема в этом стихотворении сложна, и перевести сложную рифмосхему так, чтобы она имела изящество и естественность на другом языке, невозможно. Просто в мире не так много счастливых совпадений, чтобы такое искусство могло существовать.
В результате вместо того, чтобы слушать, как Пушкин говорит сам за себя в своем шедевре после того, как Ярмолинский издевается над ним, мы слышим кропотливую и мучительно поэтическую попытку найти достаточно английских рифм, имеющих смутное отношение к теме, о которой Пушкин говорит в каждой строфы, так что читатель может иметь возвышенное удовольствие знать, что во всем стихотворении, хотя все остальное разрушено, схема рифмовки одна и та же. Читатель может даже с удовлетворением узнать, что, чего бы это ни стоило английской идиоме, в английском языке были найдены окончания женского рода везде, где они встречаются в русском языке, хотя из-за флексий и спряжений окончание женского рода в русском языке так же отличается от того, что есть на самом деле.
по-английски как медведь из салона красоты.
Пушкин говорит в Станце 40 главы III «Евгения Онегина»:
Но наш летний север — карикатура
Зимний юг, мелькает
И ушел: это известно.
Хотя нам и не хочется в этом признаваться.
Miss Deutsch переводит:
Наше северное лето, стремительно летящее,
Южная зимняя пародия;
И хотя мы отрицаем
Его прохождение, оно перестало быть.
В следующей строфе волк с волчицей вышел на дорогу в осеннюю стужу:
Почуяв его, дорожная лошадь фыркает—
И
Предусмотрительный путник мчится в гору.
Мисс Дойч, перепутав слово дорожный с дрожащим, имеет лошадь «колчан» вместо того, чтобы просто принадлежать дороге:
Лошадь, которая его чует, фыркает и дрожит.
Путешественник наблюдает и дрожит
И мчится в гору и пропадает.
Ошибка не так важна. Желание мисс Дойч всей этой дрожи и дрожи лишает ее права переводчицы Пушкина. Не знаю, насколько она разделяет вводные мнения мужа, но утверждать, что поэзия Пушкина лишена образности, мог сделать только человек с грубо незрелым вкусом. Пушкин, после того как Татьяна призналась в любви к Онегину и получила от него совет забыть о ней, говорит:
Каковы были последствия интервью?
Увы, нетрудно догадаться!
Безумные муки любви не прекращались
Волновали ее юную душу, жаждущую горя.
Нет, бедная Татьяна еще сильнее горит
Неукротимая страсть; сон летит с ее постели;
Здоровье, цветение и сладость жизни,
Улыбка, девичий покой,
Все исчезло, как пустой звук.
И уходит молодость любимой Тани,
Так же, как день, едва рожденный,
Надевает тень бури…
Мисс Дойч переводит:
Что же тогда за свидание, столь злополучное?
Увы, нетрудно догадаться!
Боли любви все еще волнуют
Душа так стесняется счастья;
Обещание ее весны было омрачено,
Но любовь стала больше безответной;
Она могла только вздыхать, тосковать и плакать,
И ночь застанет ее далеко ото сна.
Потерялась, как приглушенный звук, и исчезла,
Ее девственное спокойствие осталось в прошлом;
Быстро угасает юность бедной Тани,
И здоровье, и надежда, и радость изгнаны:
Так мрачно гонит буря, что
Светлейший рассвет в хмурых облаках.
В некоторых текстах, где она не сосредоточилась на китайской головоломке перевода рифмованных схем, бедствие менее ужасно, чем это. В некоторых строфах она даже создает собственное поэтическое красноречие — особенно в «Пророке», где Пушкин, опираясь на Исайю, немного приближается к естественной орбите Бабетты Дойч. Однако и здесь красноречие чуждо. И в большинстве текстов мисс Дойч, кажется, действительно пытается улучшить Пушкина в своем собственном ключе. Известное стихотворение «Зимний вечер», например, в котором Пушкин обращается к старой няне, разделяющей с ним его одинокую ссылку в Михайловском, начинается так просто и с такой естественной по-английски конструкции, что перевод1038 если любишь Пушкина, почти неотвратимо:
Гроза мраком небо покроет,
Вихри снежные крутятся дикие,
То зверь в ярости воет,
А то плачет, как дитя.
Только слова wild и in fury нужно добавить, чтобы получилась рифма и ритм; в противном случае перевод дословный. Но госпожа Дойч отказывается от этой пушкинской сущности стройного серебряно-проволочного грамматического строя и превращает стих в мелкую беспорядочную кучку вещей, бури, бури, бури — три имени подлежащего пушкинского глагола! — узоры. , облака, вопли и т.д.:
Грозовые тучи застилают небо; буря
Сплетает снег дикими узорами;
Как зверь воет вьюга,
И вот плачет, как дитя.
Ее перевод строк:
Что же ты, моя старушка
Приумолка у окна?
Няня, сидит у окна.
Не могли бы вы сказать мне пару слов?
для меня так же соответствует настроению оригинала, как если бы кто-то перевел «Ave atque vale»: «Здравствуй, детка, и до свидания!» Поэма столь же важна в мировоззрении литературы, как поэма Катулла, — столь же удушающая по своей эмоциональности, столь возвышающая по своему совершенству и имеющая большее общественное значение.
Почти все переводы плохи, и по очень простой причине, а именно, что их делают обычные люди, а обычные люди условны. Плывя по морю незнакомых впечатлений, они хватаются за обычную фразу, как утопающий хватается за проверенный спасательный круг со штампом «Для взрослых». Таким образом, везде, где выдающийся писатель нашел в своем родном языке необычное выражение — а он выдающийся только потому, что находит их, — переводчик, путая его туземная необычность с ее чужеродностью для него, лихорадочно ищет в страшных дебрях собственного языка обычное выражение, с которым можно было бы ему сопоставить. А если находит абсолютно банальное, то кричит Эврика ! и с триумфом кладет его на свой паж. Это простая причина, по которой почти все переводы плохие. И это можно проиллюстрировать любым переводом в этой книге. В «Борисе Годунове», например, Воротынский говорит: «Конечно, кровь невинного младенца помешает ему взойти на престол». Шуйский отвечает: «Перешагнет; Борис не такой робкий.
Вместо «он перешагнет через нее», что он, видимо, принимает за обычное русское обращение с детской кровью, переводчик говорит: «Он не устоит», что и в самом деле достаточно привычно и достаточно бесцветно в русском языке. Английский. Такой перевод следует без лишних слов выбросить в окно.
Еще более серьезный недостаток большинства переводов, особенно Пушкина, возникает из-за отчаянной заботы переводчика о литературности. Пушкин характеризуется не только как отдельный гений, но и как событие в истории языка тем, что он поднял в литературу простую и прямую речь народа необразованных и «варварских» славян, или, может быть, лучше, возвысил литературу. к тому разговору. Таким образом, преступление литературности есть двойная измена Пушкину. Это тоже можно проиллюстрировать на каждом переводе и практически на каждой странице этой книги.
В «Борисе Годунове» Пушкин пишет:
Когда-нибудь трудолюбивый монах
Найдет мое усердное, безымянное дело.
Его переводчик:
Придет день, когда какой-нибудь трудолюбивый монах
Осветит мой усердный, безымянный труд.
«Придет день», «просветит» и «трудится» — три выражения в две строки, рожденные чистым желанием быть литературным! Переводы Констанс Гарнетт настолько поражены литературностью, что исказили все наше представление о русской художественной литературе на три поколения. Она написала для этой книги только одно стихотворение:
Не дорожи, поэт, народной любовью.
Шум их аплодисментов быстро стихнет;
Суда глупца не услышишь
И леденящего смеха толпы…
Доволен ли ты? Тогда оставьте стадо выть;
Оставь их плевать на огонь твоего алтаря
И на танцующий ладан твоего святилища.
Пушкин говорит:
Поэт! Не дорожите народной любовью.
Их минутная шумная похвала пройдет.
Прислушайтесь к мнению дурака и смеху холодной толпы.
Но ты остаешься твердым, спокойным и угрюмым…
Ты доволен? Тогда пусть толпа ругает
И плюет на алтарь, где горит твой огонь,
И трясет твой треножник в своем детском усердии.
Единственные стихи в этой книге, которые читатель Пушкина может прочитать с каким-то удовлетворением, это стихи А.Ф.Б. Кларк. Они тоже изрядно вознесены ввысь и украшены достаточным количеством «верностей» и «е’ер с часу» и тому подобных начищенных реликвий, чтобы далеко отдалиться от Пушкина, но не измена его стилю. Одной из причин этого является то, что они написаны белыми стихами, и автор не обнаруживает, что постоянно делает что-то, что не может быть хорошо сделанным. Человек, стремящийся перевести рифмованные стихи в рифму, должен быть готов и должен быть в состоянии выбросить любое стихотворение, с которым ему не повезло. Возможность хорошего рифмованного перевода там, где он есть, есть удача, а там, где его нет, настаивать на переводе глупо, упрямо и глупо. Отсюда следует, что единственный способ перевода длинных стихов с фиксированной схемой рифмовки, прежде всего сложной, — это вообще отказаться от схемы, объясняя, что она собой представляет, а затем подсказывая ее, рифмуя время от времени слово там, где это доказывается.