Содержание
стихи для школьников. Стихи из школьной программы
- Зима недаром злится
- Весенние воды
- Чародейкою Зимою…
- Весенняя гроза
- Листья
- В небе тают облака
- Ещё земли печален вид
- Как неожиданно и ярко
- Как весел грохот
- Есть в осени первоначальной
- С поляны коршун поднялся
- Неохотно и несмело
- Сон на море
- Весна
- Смотри, как роща (7 класс)
- Первый лист
- Фонтан
- Silentium! (Молчание)
- Не то, что мните вы, природа
- Как хорошо ты, о море ночное
- Природа – сфинкс
- Цицерон
- К.Б. («Я встретил вас — и все былое…»)
- О, как убийственно мы любим…
- Я очи знал, — о, эти очи!..
- Полдень
- Ты волна моя морская…
Стихи из школьной программы
Лучшие стихи Федора Тютчева
К.Б. («Я встретил вас — и все былое…»)
Я встретил вас — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, —
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты…
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, —
И вот — слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне…
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!.
.
Чародейкою Зимою…
Чародейкою Зимою
Околдован, лес стоит —
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит.
И стоит он, околдован,-
Не мертвец и не живой —
Сном волшебным очарован,
Весь опутан, весь окован
Легкой цепью пуховой…
Солнце зимнее ли мещет
На него свой луч косой —
В нем ничто не затрепещет,
Он весь вспыхнет и заблещет
Ослепительной красой.
В небе тают облака
В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное…
Час от часу жар сильней,
Тень ушла к немым дубровам,
И с белеющих полей
Веет запахом медовым.
Чудный день! Пройдут века —
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.
Есть в осени первоначальной…
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде,-
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко ещё до первых зимних бурь —
И льётся чистая и тёплая лазурь
На отдыхающее поле…
Весенняя гроза
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной и шум нагорный —
Все вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
Листья
Пусть сосны и ели
Всю зиму торчат,
В снега и метели
Закутавшись, спят, –
Их тощая зелень,
Как иглы ежа,
Хоть ввек не желтеет,
Но ввек не свежа.
Мы ж, легкое племя,
Цветем и блестим
И краткое время
На сучьях гостим.
Всё красное лето
Мы были в красе –
Играли с лучами,
Купались в росе!.
.
Но птички отпели,
Цветы отцвели,
Лучи побледнели,
Зефиры ушли.
Так что же нам даром
Висеть и желтеть?
Не лучше ль за ними
И нам улететь!
О буйные ветры,
Скорее, скорей!
Скорей нас сорвите
С докучных ветвей!
Сорвите, умчите,
Мы ждать не хотим,
Летите, летите!
Мы с вами летим!..
Зима недаром злится
Зима недаром злится,
Прошла ее пора —
Весна в окно стучится
И гонит со двора.
И все засуетилось,
Все нудит Зиму вон —
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.
Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит…
Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя…
Весне и горя мало:
Умылася в снегу,
И лишь румяней стала,
Наперекор врагу.
Весенние воды
Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят —
Бегут и будят сонный брег,
Бегут, и блещут, и гласят…
Они гласят во все концы:
«Весна идет, весна идет,
Мы молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед!
Весна идет, весна идет,
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней!.
.»
Как неожиданно и ярко
Как неожиданно и ярко,
На влажной неба синеве,
Воздушная воздвиглась арка
В своем минутном торжестве!
Один конец в леса вонзила,
Другим за облака ушла —
Она полнеба обхватила
И в высоте изнемогла.
О, в этом радужном виденье
Какая нега для очей!
Оно дано нам на мгновенье,
Лови его — лови скорей!
Смотри — оно уж побледнело,
Еще минута, две — и что ж?
Ушло, как то уйдет всецело,
Чем ты и дышишь и живёшь.
Как весел грохот летних бурь
Как весел грохот летних бурь,
Когда, взметая прах летучий,
Гроза, нахлынувшая тучей,
Смутит небесную лазурь
И опрометчиво-безумно
Вдруг на дубраву набежит,
И вся дубрава задрожит
Широколиственно и шумно!..
Как под незримою пятой,
Лесные гнутся исполины;
Тревожно ропщут их вершины,
Как совещаясь меж собой, —
И сквозь внезапную тревогу
Немолчно слышен птичий свист,
И кой-где первый желтый лист,
Крутясь, слетает на дорогу…
С поляны коршун поднялся
С поляны коршун поднялся,
Высоко к небу он взвился;
Всё выше, дале вьется он —
И вот ушел за небосклон!
Природа-мать ему дала
Два мощных, два живых крыла —
А я здесь в поте и в пыли.
Я, царь земли, прирос к земли!..
Весна
Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран;
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены,-
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Весна… она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор ее сияет,
И ни морщины на челе.
Своим законам лишь послушна,
В условный час слетает к вам,
Светла, блаженно-равнодушна,
Как подобает божествам.
Цветами сыплет над землею,
Свежа, как первая весна;
Была ль другая перед нею —
О том не ведает она:
По небу много облак бродит,
Но эти облака — ея;
Она ни следу не находит
Отцветших весен бытия.
Не о былом вздыхают розы
И соловей в ночи поет;
Благоухающие слезы
Не о былом Аврора льет,-
И страх кончины неизбежной
Не свеет с древа ни листа:
Их жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита.
Игра и жертва жизни частной!
Приди ж, отвергни чувств обман
И ринься, бодрый, самовластный,
В сей животворный океан!
Приди, струей его эфирной
Омой страдальческую грудь —
И жизни божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь!
Сон на море
И море, и буря качали наш челн;
Я, сонный, был предан всей прихоти волн.
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне.
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы.
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
В лучах огневицы развил он свой мир —
Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.
Неохотно и несмело
Неохотно и несмело
Солнце смотрит на поля.
Чу, за тучей прогремело,
Принахмурилась земля.
Ветра теплого порывы,
Дальный гром и дождь порой…
Зеленеющие нивы
Зеленее под грозой.
Вот пробилась из-за тучи
Синей молнии струя –
Пламень белый и летучий
Окаймил ее края.
Чаще капли дождевые,
Вихрем пыль летит с полей,
И раскаты громовые
Всё сердитей и смелей.
Солнце раз еще взглянуло
Исподлобья на поля –
И в сиянье потонула
Вся смятенная земля.
Смотри, как роща зеленеет
Смотри, как роща зеленеет,
Палящим солнцем облита —
А в ней какою негой веет
От каждой ветки и листа!
Войдем и сядем над корнями
Дерев, поимых родником, —
Там, где, обвеянный их мглами,
Он шепчет в сумраке немом.
Над нами бредят их вершины,
В полдневный зной погружены —
И лишь порою крик орлиный
До нас доходит с вышины…
Первый лист
Лист зеленеет молодой —
Смотри, как листьем молодым
Стоят обвеяны березы
Воздушной зеленью сквозной,
Полупрозрачною, как дым…
Давно им грезилось весной,
Весной и летом золотым, —
И вот живые эти грезы,
Под первым небом голубым,
Пробились вдруг на свет дневной…
О, первых листьев красота,
Омытых в солнечных лучах,
С новорожденною их тенью!
И слышно нам по их движенью,
Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мертвого листа!.
.
Фонтан
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной —
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
О смертной мысли водомет,
О водомет неистощимый!
Какой закон непостижимый
Тебя стремит, тебя мятет?
Как жадно к небу рвешься ты!..
Но длань незримо-роковая,
Твой луч упорный преломляя,
Свергает в брызгах с высоты…
Silentium!
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,-
Питайся ими — и молчи.
Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,-
Внимай их пенью — и молчи!.
.
Не то, что мните вы, природа
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Вы зрите лист и цвет на древе:
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве
Игрою внешних, чуждых сил?..
Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!
И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!
Не их вина: пойми, коль может,
Органа жизнь глухонемой!
Души его, ах! не встревожит
И голос матери самой!..
Еще земли печален вид
Еще земли печален вид,
А воздух уж весною дышит,
И мертвый в поле стебль колышет,
И елей ветви шевелит —
Еще природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну послышала она
И ей невольно улыбнулась…
Душа, душа, спала и ты…
Но что же вдруг тебя волнует,
Твой сон ласкает и целует
И золотит твои мечты?.
.
Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь…
Или весенняя то нега?..
Или то женская любовь?..
Природа – сфинкс…
Природа — сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Цицерон
Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал — и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так!.. Но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!..
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был —
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!
Я очи знал, — о, эти очи!..
Я очи знал, — о, эти очи!
Как я любил их — знает бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленный
В тени ресниц ее густой,
Как наслажденье, утомленный,
И, как страданья, роковой.
И в эти чудные мгновенья
Ни разу мне не довелось
С ним повстречаться без волненья
И любоваться им без слез.
О, как убийственно мы любим…
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя…
Год не прошел — спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?
И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья…
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло…
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Как хорошо ты, о море ночное
Как хорошо ты, о море ночное,-
Здесь лучезарно, там сизо-темно…
В лунном сиянии, словно живое,
Ходит, и дышит, и блещет оно…
На бесконечном, на вольном просторе
Блеск и движение, грохот и гром…
Тусклым сияньем облитое море,
Как хорошо, ты в безлюдье ночном!
Зыбь ты великая, зыбь ты морская,
Чей это праздник так празднуешь ты?
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звёзды глядят с высоты.
В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою —
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…
Ты волна моя морская
Ты, волна моя морская,
Своенравная волна,
Как, покоясь иль играя,
Чудной жизни ты полна!
Ты на солнце ли смеешься,
Отражая неба свод,
Иль мятешься ты и бьешься
В одичалой бездне вод —
Сладок мне твой тихий шёпот,
Полный ласки и любви,
Внятен мне и буйный ропот,
Стоны вещие твои.
Будь же ты в стихии бурной
То угрюма, то светла,
Но в ночи твоей лазурной
Сбереги, что ты взяла.
Не кольцо, как дар заветный,
В зыбь твою я опустил,
И не камень самоцветный
Я в тебе похоронил —
Нет, в минуту роковую,
Тайной прелестью влеком,
Душу, душу я живую
Схоронил на дне твоем.
Стихи из школьной программы: 4 класс >>
Стихи из школьной программы: 5 класс >>
Стихи из школьной программы: 6 класс >>
Стихи из школьной программы: 7 класс >>
Стихи из школьной программы: 8 класс >>
Стихи из школьной программы: 9 класс >>
Стихи из школьной программы: 10 класс >>
Стихи из школьной программы: 11 класс >>
Популярное на сайте
- Школьная программа с 1 по 11 класс (стихи)
- Стихи про детский сад
- Полезные книги для детей
- Фильмы для детей
- Экскурсии с детьми
- Скороговорки
- Детские песни
- Где отдыхать с детьми на море
Русские классики
- Александр Пушкин
- Сергей Есенин
- Александр Блок
- Владимир Маяковский
- Анна Ахматова
Популярные детские авторы
- Агния Барто
- Корней Чуковский
- Сергей Михалков
- Эдуард Успенский
- Самуил Маршак
- Валентин Берестов
Праздники
- Новый год
- 8 Марта
- 23 Февраля
- 9 Мая
- 1 Сентября
Ф.
Тютчев — Стихи о природе
Стихи Ф. Тютчева о природе короткие для детей 4-10 классов
Вечер
Как тихо веет над долиной
Далекий колокольный звон,
Как шум от стаи журавлиной,-
И в звучных листьях замер он.
Как море вешнее в разливе,
Светлея, не колыхнет день,-
И торопливей, молчаливей
Ложится по долине тень.
Чародейкою зимою…
Чародейкою Зимою
Околдован, лес стоит —
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит.
И стоит он, околдован, —
Не мертвец и не живой —
Сном волшебным очарован,
Весь опутан, весь окован
Легкой цепью пуховой…
Солнце зимнее ли мещет
На него свой луч косой —
В нем ничто не затрепещет,
Он весь вспыхнет и заблещет
Ослепительной красой.
Утро в горах
Лазурь небесная смеется,
Ночной омытая грозой,
И между rop росисто вьется
Долина светлой полосой.
Лишь высших гор до половины
Туманы покрывают скат,
Как бы воздушные руины
Волшебством созданных палат.
***
Вечер мглистый и ненастный…
Чу, не жаворонка ль глас?..
Ты ли, утра гость прекрасный,
В этот поздний, мертвый час?..
Гибкий, резвый, звучно-ясный,
В этот мертвый, поздний час…
Как безумья смех ужасный,
Он всю душу мне потряс!…
Смотри, как роща зеленеет
Смотри, как роща зеленеет,
Палящим солнцем облита —
А в ней какою негой веет
От каждой ветки и листа!
Войдем и сядем над корнями
Дерев, поимых родником, —
Там, где, обвеянный их мглами,
Он шепчет в сумраке немом.
Над нами бредят их вершины,
В полдневный зной погружены —
И лишь порою крик орлиный
До нас доходит с вышины…
В небе тают облака
В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное…
Час от часу жар сильней,
Тень ушла к немым дубровам,
И с белеющих полей
Веет запахом медовым.
Чудный день! Пройдут века —
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.
Зима не даром злится…
Зима недаром злится,
Прошла ее пора —
Весна в окно стучится
И гонит со двора.
И все засуетилось,
Все нудит Зиму вон —
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.
Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит…
Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя…
Весне и горя мало:
Умылася в снегу,
И лишь румяней стала,
Наперекор врагу.
Весенние воды
Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят-
Бегут и будят сонный брег,
Бегут и блещут и гласят…
Они гласят во все концы:
«Весна идет, весна идет!
Мы молодой Весны гонцы,
Она нас выслала вперед!»
Весна идет, весна идет,
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней!..
Весенняя гроза
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный —
Все вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
Летний вечер
Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.
Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.
Река воздушная полней
Течет меж небом и землею,
Грудь дышит легче и вольней,
Освобожденная от зною.
И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.
Снежные горы
Уже полдневная пора
Палит отвесными лучами,-
И задымилася гора
С своими черными лесами.
Внизу, как зеркало стальное.
Синеют озера струи
И с камней, блещущих на зное,
В родную глубь спешат ручьи…
И между тем как полусонный
Наш дольний мир, лишенный сил,
Проникнут негой благовонной,
Во мгле полуденной почил,-
Горе, как божества родные,
Над издыхающей землей,
Играют выси ледяные
С лазурью неба огневой.
Осенний вечер
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть!..
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье — и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья!
Альпы
Сквозь лазурный сумрак ночи
Альпы снежные глядят;
Помертвелые их очи
Льдистым ужасом разят.
Властью некой обаянны,
До восшествия Зари,
Дремлют, грозны и туманны,
Словно падшие цари!.
.
Но Восток лишь заалеет,
Чарам гибельным конец —
Первый в небе просветлеет
Брата старшего венец.
И с главы большого брата
На меньших бежит струя,
И блестит в венцах из злата
Вся воскресшая семья!…
Декабрьское утро
На небе месяц — и ночная
Еще не тронулася тень,
Царит себе, не сознавая,
Что вот уж встрепенулся день, —
Что хоть лениво и несмело
Луч возникает за лучом,
А небо так еще всецело
Ночным сияет торжеством.
Но не пройдет двух-трех мгновений,
Ночь испарится над землей,
И в полном блеске проявлений
Вдруг нас охватит мир дневной…
Первый лист
Лист зеленеет молодой —
Смотри, как листьем молодым
Стоят обвеяны березы
Воздушной зеленью сквозной,
Полупрозрачною, как дым…
Давно им грезилось весной,
Весной и летом золотым, —
И вот живые эти грезы,
Под первым небом голубым,
Пробились вдруг на свет дневной…
О, первых листьев красота,
Омытых в солнечных лучах,
С новорожденною их тенью!
И слышно нам по их движенью,
Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мертвого листа!.
..
***
Ночное небо так угрюмо
Ночное небо так угрюмо,
Заволокло со всех сторон.
То не угроза и не дума,
То вялый, безотрадный сон.
Одни зарницы огневые,
Воспламеняясь чередой,
Как демоны глухонемые,
Ведут беседу меж собой.
Как по условленному знаку,
Вдруг неба вспыхнет полоса,
И быстро выступят из мраку
Поля и дальние леса.
И вот опять все потемнело,
Все стихло в чуткой темноте —
Как бы таинственное дело
Решалось там — на высоте.
Смотрите также:
Стихи Есенина о природе для детей 3 — 6 класса
Стихи русских поэтов про осень для детей
Стихи русских поэтов о зиме для детей
Смешные стихи для детей 11-12 лет
Чарльз Томлинсон | Poetry Foundation
Поэт, художник и переводчик Чарльз Томлинсон родился в Сток-он-Трент, Стаффордшир, в 1927 году. Свободно владея немецким, французским и итальянским языками, он читал английский язык в Королевском колледже Кембриджа, обучаясь у поэта Дональда Дэви, который был раннее влияние, а позже стал близким другом.
Томлинсон преподавал в начальной школе, прежде чем поступить в Бристольский университет, где преподавал 36 лет. Его сборники стихов включают отношения и противоположности 9.0004 (1951), Американские сцены и другие стихи (1966), Для гравировки на черепе баклана (1968), Шахта (1978), Юбилей (1995), Skywriting и другие Стихи (2003 г.), за которые он получил премию New Criterion Poetry Prize, и новых сборника стихов (2009 г.). Работы Томлинсона известны своим вниманием как к визуальному, так и к слуховому восприятию, живописным эффектам и космополитическому, даже урбанистическому стилю и предмету. Хотя он писал о мире природы, особенно в своих ранних работах, его философские наклонности и интерес к другим местам и культурам, а также его высоко оцененная работа переводчика сделали его своего рода аутсайдером в британской поэзии. По словам критика Майкла Хеннесси , «Томлинсон — самый интернациональный и наименее провинциальный английский поэт своего поколения.
В то время, когда большинство его современников уходили в себя, лелея и лелея свою «английскость», Томлинсон путешествовал, общался с миром и обогащал свою работу через посредство американских, европейских и даже японских поэтических традиций».
Томлинсон был чемпионом Америки и американской поэзии. Он занимал гостевые должности в Университете Нью-Мексико и Принстонском университете; его коллекция Народный пейзаж (1963) был создан под влиянием ландшафта юго-запада Америки, а Notes from New York и Other Poems (1984) были вызваны посещением Нью-Йорка. Сборники эссе, такие как Some Americans (1981) и American Essays (2001), также посвящены его давним отношениям с американской культурой и поэзией. В интервью парижскому обозрению он заметил, что его «чувство Америки сложилось из множества фрагментов, среди которых была крошечная репродукция Джорджии О’Киф, совершенно неизвестная здесь в то время. Я приехал в Америку в период, когда нью-йоркская школа переключила внимание с Парижа на этот город.
Для меня это был один из тех периодов быстрой ассимиляции — Джексон Поллок, Виллем де Кунинг, Аршил Горки, особенно Горький». Томлинсон находился под влиянием американских поэтов довольно рано в своей карьере и признал близость к американским модернистам, таким как Уильям Карлос Уильямс, Уоллес Стивенс, Эзра Паунд, Марианна Мур, Джордж Оппен и Луи Зукофски. Critical Quarterly писатель Алан Янг сравнил проект американских поэтов-модернистов с «собственной «основной темой» Томлинсона, по словам Томлинсона: «не нужно выходить за пределы чувственного опыта к некоему мифическому союзу, что «я» может только быть ответственным в отношениях, а не растворяться в экстазе или Сверхдуше». слишком субъективен, чтобы позволить точное созерцание внешнего мира»9.0019
Томлинсон также известен как переводчик и перевел работы Сезара Вальехо, Аттилио Бертолуччи, Антонио Мачадо и Октавио Паса, с которыми он написал сборник Airborn/Hijos del aire (1981), двуязычное издание сингла стихотворение, которое каждый поэт переводил на язык другого.
В своем интервью Paris Review Томлинсон отметил свою работу с Пазом над Airborn : «Я одновременно понял, сколько наших поэтов, начиная с Чосера, были великими переводчиками, все время расширяя возможности Английский, вводя новые формы и новые идеи для поэзии. Так что я пошел дальше и отредактировал Оксфордская книга стихов в английском переводе ( 1980)».
Работа Томлинсона в качестве редактора — он также редактировал Марианна Мур: Сборник критических эссе (1969) и Избранные стихотворения Уильяма Карлоса Уильямса (1976) — и переводчик закрепил за собой место в качестве одного из самых важных британских и разноплановые таланты. Изучая свое ремесло у многочисленных поэтов разного происхождения, Томлинсон нашел свой собственный стиль; критики, такие как Кэл Бедиент, считали его «безошибочно оригинальным поэтом». Бедиент продолжение в Британская поэзия с 1960 года : «В нем, правда, есть доля Вордсворта… [но] Вордсворт обнаруживает себя в природе — это, конечно, и делает его поэтом-романтиком.
Томлинсон, с другой стороны, открывает природу природы: классический художник, он весь подтянутый, отзывчивый, отстраненный». В конечном счете, трудно отнести Томлинсона к чисто британской или американской категории. «На мой взгляд, — сказал поэт Эд Хирш, — Томлинсон — один из самых проницательных, дисциплинированных и ясных поэтов своего поколения. Он один из немногих английских поэтов, передавших наследие модернизма, и я подозреваю, что его тихий, задумчивый голос еще долго будет звучать по обе стороны Атлантики».
Чарльз Томлинсон стал членом Американской академии искусств и наук в 1998 году. Он получил множество наград и наград за свою работу, в том числе итальянскую премию Premio Internationale Flaiano per la Poesia и премию Беннета от Hudson Review. Он получил степень CBE в 2001 году и получил звание почетного доктора литературы Университета Глостершира в 2008 году. Он умер в 2015 году.0066
by ЭДМУНД УИЛСОН
Литературная карьера и репутация поэта Ф.
И. Тютчева имеют некоторые черты сходства с карьерой и репутацией поэта Ф. И. Тютчева соответственно и вместе взятых А. Э. Хаусмана и Джерарда Мэнли Хопкинса.
Тютчев был на четыре года старше Пушкина и на одиннадцать лет старше Лермонтова, и русские обычно считают его одним из трех великих поэтов своего периода; но поскольку он не писал ни пьес, ни романов, ни поэм, как Пушкин и Лермонтов, он не давал оперных либретто и не переводимых рассказов, а потому совершенно неизвестен на Западе. Он не был профессиональным писателем и не хотел быть литературным деятелем. Он был дипломатом, прожившим вне России большую часть двадцати двух лет и время от времени присылавшим стихи Пушкину, который публиковал их в редактируемом им ежеквартальном журнале. Лишь в начале пятидесятых годов Некрасов представил публике поэзию Тютчева, а Тургенев издал сборник его лирики. Все сочинение Тютчева состоит всего лишь из трехсот коротких пьес — лирики и политических стихов, — которые хотя и известны русским не хуже, чем мы.
0003 Парень из Шропшира , не может связаться с другими языками.
Сравнение с Хаусменом и Гопкинсом может, однако, служить не только для указания места Тютчева в русской поэзии, но и дать некоторое представление о его форме и о том, что он за поэт. Мы должны прежде всего изгнать из головы мысль о том, что русская литература обязательно распущена или беспорядочна. Тенденция русской поэзии, если уж на то пошло, противоположна тому, чтобы быть слишком однообразно хорошо направленной. Несомненно, три великих русских поэта начала девятнадцатого века гораздо более последовательно удовлетворительны с точки зрения формы, чем любой из английских поэтов-романтиков, кроме Китса. Есть лирики Лермонтова и Пушкина, настолько классические в том, что они достигают своего эффекта простым смещением или изменением слова в образце строки или четверостишия, что мы едва ли можем найти что-либо подобное в английском языке, пока не дойдем до А. Э. Хаусмана. А Тютчев — великий русский мастер многозначительного, острого и пронзительного стихотворения.
Но пейзажи и времена года, которые предпочитает Тютчев, — а пейзажами и временами года он в значительной степени живет, — чувствами, которые они внушают, совсем не похожи на ясную осеннюю горечь или острую летнюю иронию Хаусмана. Тютчев любит неопределенные мгновения между ясной и дождливой погодой, когда надвигается или проходит гроза, или между ночью и рассветом, закатом и тьмой, в которых отражаются неопределенные и переменчивые эмоции. Есть прекрасное стихотворение Е. А. Робинзона, перекликающееся с Тютчевым:0019
Темные холмы вечером на западе,
Где закат витает, как звук
Золотых рогов, которые пели, чтобы отдохнуть
Старые кости воинов под землей,
Теперь далеко от всех знаменных путей
Где сверкают легионы солнца,
Ты меркнешь — как будто последний из дней Исчезает, и все войны окончены.
Представьте себе что-то среднее между этим и некоторыми стихотворениями Леони Адамс, где фразы подчеркивают больше граней и все это имеет более живой психологический интерес.
Есть кусок за куском в High Falcon , который удивительно близок Тютчеву ( Луна и Зритель, Загадочное Дело, Вечернее Небо, Закат , Сумеречные Откровения, Страна Лето, и другие).
Как теперь нас мечет ветром небо,
Глаз, который сканирует его, обезумевший, чтобы различать
В одной четверти все дикое опустошение света,
Удивительный свет, чтобы трепетать и внезапно поворачивать
Перед бурным демоническим падением ночи ;
И все же западные просторы спасли небесные
С серебряными брызгами помазанного солнца. . . .
Ибо хоть строфа Тютчева и эпиграмматична — он был в разговоре знаменитым острословом, — но язык у него вкусный и изысканный. Он перенес из более раннего периода некоторые качества, чуждые пушкинской эпохе. Восемнадцатый век в России отличался литературными чертами — оттенком бесшабашной эсхиловой многословности, совершенно отличной от всего, что мы подразумеваем, когда говорим «восемнадцатый век» по-английски, и ближе к нашему семнадцатому веку.
Даже иностранный читатель с удивлением встречает такое словосочетание, как «громкое малиновое восклицание». Но у Тютчева этот стиль бесконечно утончен: есть текучесть и переменчивая суггестивность, предвосхищающие символистскую поэзию. Русские поэты конца века считали его предшественником своей школы и были недовольны Тургеневым за то, что он сгладил, редактируя стихи Тютчева, — скорее, как Римский-Корсаков условился о партитуре 9.0003 Борис Годунов — метрические новации поэта. В этой роли вновь открытого «родоначальника» не от него продвинутой фазы поэзии Тютчев занимает положение, сходное с положением Гопкинса.
Чувствительность Тютчева живет между светом и тенью, среди чувств, впечатлений и отражений области настолько вибрирующей и разреженной, что на фоне нее большинство английских романтических стихов кажутся относительно чувственными и прямолинейными. Одно из лучших его стихотворений Итальянская вилла , что безусловно все русское и все тютчевское в этом совпадении физического сознания с нравственным.
Поэт и его спутница прибывают на итальянскую виллу, которая долгое время была необитаемой. У вас есть очаровательное и убаюкивающее описание старого дома, спящего на солнце, и только журчание фонтана и щебетание ласточки нарушают установившуюся тишину. Но входят посетители; и в спокойной тьме, куда заглядывает в окно кипарис, они вдруг чувствуют, что произошла перемена: фонтан как бы останавливается; судорожная дрожь пробегает по ветвям кипариса; раздается странный невнятный шепот, как будто что-то бормочет сквозь сон. «Что это было, друг? Была ли это жестокая жизнь — та жизнь, увы! потом закипело в наших жилах — эта безжалостная жизнь с ее мятежным огнем переступила порог своим заклинанием мира?»
Тем не менее, Тютчев хоть и замечателен, но как-то англо-саксу он не симпатичен. На наш вкус он слишком плаксив. В его поэзии слышен, как нет у Пушкина, тот неизлечимый минор покорности в обиде и жалобе, который может волновать нас, когда мы слышим его в старинной русской песне, но к которому мы приходим в нетерпение, когда находим его привычным и непрестанным.
это во всевозможных связях в русской жизни.
В случае с Тютчевым этот ключ ассоциируется с влажностью эмоциональной атмосферы, тоже довольно чуждой нам. Бывают моменты, когда англоязычный читатель, исследуя русскую литературу, как бы натыкается на что-то липкое, что заставляет его инстинктивно отдергивать руку. Его это отталкивает в некоторых местах увлекательных воспоминаний Герцена, где Герцен с женой и друзьями попадают в такие запутанные ситуации, что все томятся и мучаются, и никто не решается выправить дело. Это то, против чего возражали в романах Достоевского, когда они впервые читались по-английски, хотя эти эпизоды у Достоевского обычно заканчиваются раскатами грома, проясняющими воздух; вещи, которые раньше озадачивали и приводили в ярость первую зарубежную аудиторию чеховских пьес, хотя Чехов использует эти ситуации как для пафоса, так и для юмора. Это то, что можно кратко описать как склонность русских в эмоциональных отношениях «вариться в собственном соку» — русская фраза так же, как и английская: пережевывать, глотать и отрыгивать свои проблемы, кусать свои страдания.
и без ума от своей вины, потея и замерзая в течение многих лет в загоняет в тупик личных пристрастий, словно они ждут в советских очередях за хлебом или в приемных черствых чиновников.
И что-то от этой покладистости в неизлечимой тоске, от этой застарелой беспомощной дрожи все-таки есть в поэзии Тютчева, особенно если читать его навалом (что, может быть, и несправедливо: и Хаусман всегда звучит одинаково заметьте, и вместе с ним мы тоже склонны протестовать, если читаем слишком много сразу). Тютчев всегда вздыхает по итальянским солнцам и даже с ностальгией думает о малярии Рима, по гранитным и серым небесам Невы; он вечно скорбит об убитой любви и, кажется, никогда не пишет, когда она расцветает. Это мрачное слово rokovóy, , что означает предназначенное, судьбоносное, роковое, , кажется, звучит на каждой второй странице своим глубоким признанием поражения, своей уверенностью, что все сердечные дела вышли наружу. и всегда должно выходить плохо.
Тютчев был дважды женат, оба раза на немках; а в пятьдесят один год он влюбился в гувернантку своей дочери.
Говорит Д. С. Мирский: «Их любовь была страстной и глубокой и бесконечным источником мучений для обоих. Репутация молодой женщины была испорчена, а Тютчева серьезно запятнана, как и его семейное счастье. Когда в 1865 г. Мил. Денисова умерла, уныние и отчаяние овладели Тютчевым. Чудесный такт и снисходительность его жены во всем этом деле только усилили его страдания глубоким чувством вины». Хотя я обычно интересуюсь жизнью писателей, я пока не могу заставить себя посмотреть эту историю. Я чувствую, что достаточно наслушался об этом, читая стихи Тютчева на эту тему.
При всем этом в пессимизме Тютчева есть горькая гордость и благородная последовательность. Но это так же далеко от А. Э. Хаусмана, как и от Альфреда де Виньи.
Молчи, молчи, душа моя; это только на время:
Потерпим час и увидим несправедливость. . . .
говорит Хаусман; и,
«Gémir, pleurer, prier est également lâche.
Fais énergiquement ta longue et lourde tâche,
Dans la voie où le Sort a voulu t’appeler.
Puis après, comme moi, souffre et meurs sans parler».
говорит волк Альфреда де Виньи. Но Тютчев после Mlle. Смерть Денисовой, умоляет Бога развеять его душевную тупость, чтобы он мог сильнее ощутить свою боль, и это как-то смущает западного читателя.
Как и тютчевская концепция Природы. Природа, по Хаусману и Виньи, безразлична к мужчинам, и поэтому они бросают ей вызов.
Это слезы утра,
Что плачет, но не о тебе . . .
говорит Хаусман; и Vigny:—
Vivez, froide Nature, et Revivez sans cesse
Sous nos pieds, sur nos fronts, puisque c’est votre loi;
Vivez, et dédaignez, si vous êtes déesse,
L’Homme, скромный прохожий, qui dut vous être un Roi;
Plus que tout votre règne et que ses splendours vaines
J’aime la majesté des souffrances humaines:
Vous ne recevrez pas un cri d’amour de moi.
Для Вордсворта мир природы содержит в себе своего рода божественное присутствие, которое всегда стоит за тем, что мы видим, и чувствовать себя в соприкосновении с которым нужно укрепляться, наставляться, возвышаться.
Но отношение Тютчева совершенно иное. Природа в известном смысле безразлична к человеку, но человеку не нужно с ней бороться. Она не противник и не друг: у нее есть собственная жизнь и собственная душа, которые больше, чем жизнь человека, и которые в конце концов поглотят и сотрут его с лица земли. Окончательное выражение своей принципиальной точки зрения Тютчев дает в стихотворении, написанном незадолго до его смерти. Разве дубы, спрашивает он, растущие на древних курганах, раскинувшие свои ветви, вырастающие величественные и говорящие своими листьями, — заботятся ли они, в чью пыль и память они погружают свои длинные корни? «Природа ничего не знает о прошлом: наши жизни ей чужды и призраки; и, стоя в ее присутствии, мы смутно понимаем, что сами являемся лишь частью ее мечтаний. Без разбора, одного за другим, когда они закончат свой тщетный подвиг, она приветствует всех своих детей в своих бездонных глубинах, которые все поглощают и примиряют».
Природа Тютчева — медный всадник Пушкина: сила созидающая и сокрушающая; и драма чувства по отношению к ней у Тютчева, как и у Пушкина.